Нужно опасаться малых грехов, и нельзя пренебрегать малыми добрыми делами.
Это прописная истина. О ней сказано немало, причем людьми праведными, такими как архимандрит Иоанн (Крестьянкин) в слове «О малом доброделании». Но можно ведь, можно и должно говорить об одном и том же разным людям, в разное время. Не нужно думать, что все самое важное уже сказано, например, людьми святыми. Во-первых, не все сказано. Во-вторых, сказанное однажды требует многократного повторения. В-третьих, в мире не существует чистого плагиата. Даже дословно повторяя чужие мысли, я, пропустив их через себя, превращаю эти мысли в свои собственные. Итак, вернемся к грехам и добродетелям.
В мире нравственности затруднен счет. Иногда счет в мире нравственности просто невозможен. То есть качество в этом мире есть, а о количестве говорить не всегда получается. Вот пример.
Человек бросил на пол кусок хлеба. Бросил и не поднял. Не обдул, не поцеловал, не сказал «Господи, помилуй». Такой человек тяжко согрешил. Он проявил черствость, глупость, неблагодарность своей души, свою непричастность к повседневному труду как нельзя ярче. Можно ли здесь вести речь о размере хлебного куска? Есть ли разница, кусок этот велик или это только корочка? Конечно, нет. Грех совершен в принципе, и неважно, сколько граммов в хлебе, которым пренебрегли.
Граммы могут стать фактором нравственности в других условиях. В блокадном Ленинграде человек, отрезавший ниткой от своей пайки ничтожный кусочек для ближнего, достоин называться именем святого. Вот там граммы входят в область нравственности и подсчитываются. А в обычном быту что буханка, что горбушка — разницы нет. Нет разницы, и когда ребенок при родителях бросает на землю недоеденный бублик, а взрослым до этого дела нет. Чтобы назвать грех грехом, здесь граммы подсчитывать не надо.
По телевидению не раз показывали, как возмущенные своими правительствами фермеры в разных странах Запада устраивают демонстрации. Они съезжаются на площади городов на тракторах, запруживают техникой магистрали. Нередко демонстративно выливают на асфальт сотни бидонов молока в знак того, что производить его невыгодно. Всегда больно смотреть на это безумие, у которого есть «экономическое оправдание». Каждый пятый человек Земли голодает на всякое время и на всякий час. А где-то и кто-то находит более выгодным с точки зрения рентабельности высыпать в море сотни тонн зерна с неразгруженной баржи. Прибыль бесчеловечна, как Молох. У нее своя — идолопоклонническая — логика. И вот я думаю: бросивший наземь кусок бутерброда человек и бизнесмен, уничтожающий тонны продуктов ради рыночной целесообразности, сильно ли отличаются? Баржа с зерном относится к горбушке хлеба, как слон — к мухе. Но вот люди, совершающие эти поступки, могут быть друг другу равны.
«Украл рубль» и «украл миллион» — это выражения, между которыми можно ставить знак равенства. Миллион отличается от рубля. Но и там, и там стоит «украл». От этого слова, как от умножения на ноль, исчезает разница между величинами. Величины становятся равны.
Кстати, раз мы вошли в область математики, пребудем в ней еще ради одного примера.
Мораль причастна Богу и прикасается к вечности. Это все равно что выйти в область бесконечного, у которого совсем иные математические законы.
Возьмем множество натуральных чисел от 1 до 100. Теперь возьмем множество натуральных чисел от 1 до 100, которые делятся на 2. Какое из этих множеств будет больше? Естественно — первое. Оно больше ровно в два раза.
Теперь возьмем бесконечное множество натуральных чисел, с одной стороны, и бесконечное множество натуральных чисел, делящихся на два, — с другой. Какое из этих множеств будет больше? Никакое! Они равны! Бесконечность и там, и там. И это значит, что в бесконечности часть равна целому. Обычный счет закончился.
И как математика, говоря о бесконечности, попадает в область иных законов, так же и человек, говоря о морали, о грехах и добродетелях, попадает в иную область, туда, где маленькое стоит столько же, сколько и большое.
Вот теперь можно приблизиться к пониманию катастрофы, бывшей в раю, — к грехопадению.
Судя по-мирски, что такого страшного сделали эти первые люди? Такой ничтожный грех — и такое суровое наказание! Где же возвещаемая любовь, если Бог так суров? Но дело как раз в том, что малое равно большому там, где речь идет о грехах. В грехе прародителей, как дуб в желуде, уже были скрыты все грехи последующего человечества.
Понятен и евангельский максимализм, называющий прелюбодеем уже того, кто с вожделением смотрит на женщину. Грех, незримо совершаемый в духе, равен греху, вырвавшемуся наружу и ставшему видимым. Поэтому судимы мы будем не по делам, а по тайне сердца. «В день, когда, по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человеков через Иисуса Христа» (Рим. 2: 16), — так об этом говорит апостол Павел.
Понятно, почему плакали о себе как о последних грешниках ушедшие подальше от мирских жилищ подвижники. Видя в себе семена греха, они прозревали в этих семенах жуткие плоды, просящиеся наружу, и это зрелище рождало нескончаемые слезы.
Итак, малое равно большому, и это смиряет нас при разговоре о грехах.
Но эти же мысли утешают нас при разговоре о добродетелях. Утешают, поскольку понятными становятся слова Господа о стакане воды, подав который, человек не потеряет своей награды. Становится понятной похвала бедной вдовице, положившей в сокровищницу церковную две мелкие монетки. В отношении добродетелей закон тождества между малым и большим работает с той же безотказностью.
Выводы из сказанного всяк человек способен сделать для себя сам.
Это может быть решение не браться за великие дела, но с большой любовью делать дела маленькие.
Это может быть пересмотр своей жизни на предмет обнаружения привычных греховных «мелочей» и попытка с ними расстаться. В любом случае это должно быть увеличение серьезности в отношении к жизни и внимания к себе.
Не нужно творить ничего великого, чтобы спастись. Не нужно творить ничего циклопически страшного, чтобы отпасть от Бога. И для того, и для другого довольно дел бытовых, незаметных, маленьких. Маленьких для нашего повседневного испорченного зрения и обретающих истинные масштабы при улучшении зрения под действием благодати.