Статьи и проповеди. Часть 4 (20.05.2011 – 05.01.2012)

По поводу слов, сказанных о. Георгием Митрофановым (6 октября 2011г.)

«Я не могу гордиться страной, так жестоко поступившей с Церковью в ХХ веке»

Вроде бы так. Или не «жестоко», а «несправедливо». Или как-то еще.

Не слышал я доклад о. Георгия, простите, потому не могу цитировать дословно. Но сеть полна отзывами, и общий смысл как бы ясен.

Намеренно ставлю «как бы», чтобы не быть похожим на того гражданина, который осуждал Пастернака, роман не читая.

Наш народ гадко поступил с Церковью в ХХ веке. С этим невозможно спорить. Шок от произошедшего многих заставляет искать причины в стане внешних врагов и в теории заговора. Но дела серьезней. Виноваты мы действительно сами.

С Церковью в нашем Отечестве много раз поступали не очень хорошо и раньше. Но то было делом и инициативой правителей, кои у нас традиционно — священны. Потому и грехи, заключающиеся в унижении Церкви, сдвигании ее с центрального места в народной жизни на периферию, формальном отношении к ней, и проч., лежат, главным образом на правителях досоветской эпохи.

Советские же вожди, надо отдать должное их изобретательности, не пожелали брать на себя всю полноту ответственности, и превратили проблему вины в коллективную. Нечто подобное слышим и в Слове Божием: «Кровь Его на нас и на детях наших»

То есть большевики мобилизовали массы, напичкали это самое массовое сознание враждебными Церкви идеями и направили «народный гнев» на «обманщиков». Даже слова «народный гнев» можно писать и без кавычек.

Чего стоит только одна масштабная и дьявольски-успешная кампания по «разоблачению», связанному с мощами.

Люди, оказывается, массово верили (поскольку были так научены), что в раках сплошь и рядом лежат абсолютно нетленные тела святых. О том, что во многих раках лежат только одни косточки, и что мощи не обязаны быть полностью нетленными, простые люди не знали. Просто им не сказали об этом. Стоило большевикам дерзко раздеть, разоблачить, то есть, святые гробы и лежащие в них святые останки, как множество простых людей почувствовали себя обманутыми. Ну а дальше, как говорится, дело техники. Дальше можно сокрушать глыбу народной веры без особого труда и превращать ее в кучу щебня. Глыба ведь такова, что ее только с места сдвинь, дальше она сама покатится.

Такие примеры не единичны. Большевики заполняли своими богоборческими смыслами незанятую смысловую нишу народной души. В этом ключ понимания их успеха, и ключ понимания нашего поражения. Жестокий вопрос заключается в том, почему душа народа была не занята, не заполнена правильными смыслами?

Историк Церкви знает, какова была духовная реальность, предшествующая революции. Знает это и историк русской литературы, и гражданский историк. Любители аскетической литературы тоже, наверняка, не раз встречали в переписке и в поучениях великих представителей той эпохи предсказания о крушении скором, жутком и неминуемом, которое ждет и Церковь, и государственность.

Таким образом, вопрос о. Георгия способен перейти в неожиданную и еще более страшную форму. «Могу ли я гордиться Церковью, прямо или косвенно виновной в катастрофе ХХ-го столетия?»

Тут, понимаешь, народ затронут, и уже о. Георгию смертью грозят (сам читал). А если глубже копнуть, заговорят, наверное, о геенне огненной.

Ругаться хотят те, кто гордиться хочет. Кто не хочет гордиться, тот к ругани не способен.

Вот кто-то хочет гордиться народом, а о. Георгий не хочет. Значит, у них война.

Кто-то хочет Церковью гордиться, Истиной гордиться, избранничеством своим гордиться, как будто не ему сказано: «не гордись, но бойся» (Рим. 11:20)

Ведь ничем этим гордиться нельзя. «Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился» (Еф. 2:8–9)

Все Божии дела совершены так, чтобы мы не хвалились. А раз не хвалились, значит и не ругались. Ведь самая жестокая ругань звучит среди тех, кто уверен в своей правоте. Посреди такой уверенности и о Боге забыть не трудно.

Мне бы хотелось, чтобы мы не желали гордиться. А если бы и желали, то только по примеру апостола Павла. «А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, и я для мира» (Гал. 6:14)

Ничем больше хвалиться не надо.

Не надо хвалиться народом, ибо грешен он, народ, и удобопреклонен на ложь и лесть, как женщина. И действительно, виновен народ во всех своих кошмарах. Только не мы, а Бог будет судить, чтобы мы случайно вместе с плевелами пшеницу не повыдергивали.

Виновата и Церковь в своем земном измерении. И это очень даже видно на сегодняшних наст ро ениях.

Без всякой машины времени можно мысленно перенести очень даже много людей из дня сегодняшнего в 1917 год от Рождества Христова. И там, за пару месяцев до обвала в истории Отечества, эти люди, влюбленные в форму, наслаждались бы тем, что есть монархия, есть царские дни в календаре, много храмов кругом и службы служатся. А ведь все уже готово было для слома!

Нельзя некритично относиться к прошлому и рисовать на него лубок. Такие ошибки чреваты расплатой.

Формализм, бездушность, уверенность в непоколебимости привычного быта, довольство внешними атрибутами величия — вот наши исторические грехи. Вот научное название червя, подточившего трон Романовых.

Да и разве может желать хвалиться тот, кто любит Отечество? Не плакать ли об Отечестве должен тот, кто его любит?

Когда Хомяков высказал свое понимание Церкви, его страшно ругали.

(Это сегодня он у нас — классический православный мыслитель. Но, чтобы в эту характеристику втиснуться, большинству мудрых мужей приходится немножко в еретиках походить)

Что это еще за «благодать» или «торжество благодати, царствующее в разумных и свободных творениях, покорившихся благодати»? Любой катехизис привычно твердил о Церкви, как о «сообществе верующих людей». Это сообщество должно быть скреплено Таинствами, священноначалием, дисциплиной, чем-то еще…

Вот это-то «общество» и оказалось уязвимо во времена «исторического материализма». А «царство благодати» и осталось жить само, и продлило существование земного Отечества. Сохранилась Литургия, и личный подвиг, и молитва со слезами и многое другое, тогда как все почти остальные скрепы распались, и, казалось, под обломками величественного прежде здания живых уже не осталось.

Хомяков оказался более прав, чем катехизис митрополита Филарета. Нельзя сказать, что Хомяков прав, а катехизис не прав. Нет! Но можно сказать, что Церковь, в определении Хомякова, более живуча и первична по отношению к той Церкви, что дана в определении катехизиса. Есть первая — будет вторая. Нет первой — ничего не будет, только — видимость.

И когда я дерзаю говорить, что и на Церкви лежит часть вины, и что ею тоже нельзя гордиться, я имею в виду Церковь в определении катехизиса Митрополита Филарета. Я имею в виду ту сложную структуру, в которой епископу из проповедника и молитвенника угрожает превращение в чиновника, где бумажно-канцелярская жизнь обидно напоминает о жизни любого министерства, и т. д.

Этими нюансами церковной действительности воистину нельзя гордиться. И если они временами попадают под слом, то люди, ломающие их, не замечают в них ничего святого, и, соответственно, совесть их в процессе слома молчит.

Народ виноват. Враги виноваты.

Могу гордиться. Не могу гордиться.

Хочу гордиться, но не могу.

Могу, но не хочу.

Надо прекращать ругаться друг с другом из-за того, от чего у собеседника сердце болит. В словах мы можем ошибиться. Особенно, в словах, сказанных публично, вживую, без подготовки. Но судить нужно не только о словах, а и о намерениях.

Если я слышу в словах человека, за фасадом слов его, слезы; если чувствую, что слова эти вымучены и выплаканы, то я буду прислушиваться к этим словам, даже если формально с ними не согласен. И не учит ли нас книга Иова тому, что формальная правда бывает Богу неприятна, а болезненные крики с непривычно-дерзкими нотами могут быть как раз согласны с волей Божией?

Я не об отце Георгии говорю только. Я говорю вообще о культуре дискуссий, которой у нас почти нет, и о желании научиться вслушиваться в то, что глубже сказанных слов.

По поводу же обрывков речи о. Георгия я скажу только то, что уже сказал: лично я не желаю хвалиться (или гордиться) ни народом, ни Церковью.

Что-то, даже кроме слов апостола Павла, постоянно подсказывает мне, что гордиться и хвалиться мне нечем.