Статьи и проповеди. Часть 4 (20.05.2011 – 05.01.2012)

Православная империя: тоталитаризм или право? (25 октября 2011г.)

Тоталитарное государство — это очень плохо.

Правовое государство — это очень хорошо.

Вот стандартное размышление стандартного человека в мире, который кажется стандартным, хотя готов взорваться каждую минуту.

«Да» — «нет»; вправо — влево.

Красная и зеленая лампочки на семафоре мигают попеременно.

Наши мозги сдавлены тисками, на которых написано «да» — «нет». Иные варианты не предвидятся.

У витязя на распутье и то было три дороги. У нас — две. Иные варианты, кроме — «нажмите красную кнопку в случае согласия, и синюю — в случае несогласия», просто вызывают вспышки гнева у собеседников, интервьюеров, тем более — следователей.

А ведь вся жизнь состоит не из «да» и «нет», а, скорее, из таких вещей, как «да, но…», или — «в целом нет, хотя.»

Догматы веры только не терпят всяких «но» после запятой.

Но до чего же опасно распространить власть догматики на области, с догматикой не связанные!

Мир средневекового католика был закончен и гармоничен. Не только вопросы веры были утверждены раз и навсегда. Догматизированы были и медицина с астрономией, и весь корпус светских наук, которым запрещалось быть светскими. Отсюда мораль: когда экспериментальная наука не совпала в выводах с догматизированной точкой зрения, ученый становился еретиком.

Это совсем не одно и то же — усомниться в Божественности Сына и усомниться в истинности геоцентрической системы. Но было время, когда эти вещи были ягодами с одного поля. Поэтому прекрасное во многих отношениях здание Средневековья должно было рухнуть, а некоторые атеисты до сих пор, в попытках оправдать свое безверие, слюнявят термины «инквизиция» и «крестовый поход».

Нельзя догматизировать вещи второстепенные и по природе изменчивые.

Вернемся к началу. Тоталитарное государство — это очень плохо. Правовое государство — это очень хорошо.

А может быть государство тоталитарным и правовым одновременно?

Как по мне, так может.

Римское государство — это грандиозное детище ума и воли — было, по-моему, и тоталитарным, и правовым одновременно.

Как же оно не было правовым, если Павла растянули ремнями и приготовились бить, но лишь услышали о том, что он — римский гражданин, отступили от него? «А тысяченачальник, узнав, что он Римский гражданин, испугался, что связал его» (Деян. 22:29).

У нас, если не повезет и попадешь в лапы «тысяченачальника», хоть десять раз паспорт показывай

— не спасешься. То, что ты — гражданин, не станет препятствием для того, чтобы тебя «отрехтовали», или обобрали до нитки, или посадили за чужие грехи.

Так что Римское государство — правовое. Но оно же и тоталитарное.

Как же оно не тоталитарное, если императоры могли своими приказами вторгаться в частную жизнь, в саму спальню граждан, и давать, например, повеление молодым вдовам еще раз выходить замуж?

Твой кусочек личной свободы мал и стремится к нулю. Государство способно залезть тебе в карман, в мозги, в душу, предъявить право на твои силы, время, здоровье, жизнь.

Римляне умели это дело обставлять риторикой о пользе общества, скреплять буквой законов и булавками параграфов и оправдывать ссылками на предков лучше всех остальных народов. Так почему же оно, спрашиваю снова, не тоталитарное?

Ты можешь наслаждаться свободой и правами, пока зубцы и колесики сложного механизма не затянули тебя внутрь. Так вот шел человек за пивом в киоск и был свободен. Но вдруг почему-то попал в психиатрическую лечебницу и оказался в подлинном зазеркалье. Свобода кончилась, возможно — навсегда.

Это везде возможно, и в самой свободной, и в самой несвободной стране.

Мученики первых веков, они ведь не только непонятной верой своей раздражали судей и правителей. Мне думается, что они вызывали на себя шквал ненависти именно тем, что осмеливались не слушаться «разумных и гуманных» повелений самого эффективного в мире правового и тоталитарного государства.

— Принеси жертву Меркурию. Ну что тебе, сложно? Принеси и иди куда хочешь.

— Нет вашего Меркурия. А если он есть, то он — бес. Я кланяюсь только Христу.

— Я сам знаю, что Меркурия нет. Я тебя не прошу в него верить. В него никто не верит. Я — тоже. Ты жертву принеси и верь себе в кого хочешь.

— Нет.

— Послушай, мое терпение кончается. Мы слишком добры с вами. Ты живешь в самом могучем государстве мира, пользуешься его благами и обязан оказывать повиновение.

— Нет.

Дальше картину дорисуйте сами. Но я уверен, что мученики казались просвещенным палачам людьми дерзкими, неблагодарными, лишенными политической грамотности и здравого рассудка. (Что-то подсказывает мне, что слова эти снова можно будет пустить в делопроизводство).

Мученики были оппозицией, противовесом государству, которое хотело заполнить собою все внутреннее пространство империи и все внутреннее пространство отдельной души.

А православная империя? Вот про нее так часто говорят, о ней мечтают верующие братья и сестры. Она что? Какой ей быть, если вдруг Бог даст ей быть? Правовой или тоталитарной? Или смешанной?

Если она будет уважать личный выбор веры каждого человека, то как ей относиться к тем, кто не православный?

А если она будет требовать и добиваться лишь формального православия, но при этом — всеобщего и безальтернативного, то что же это будет за православное государство? Тогда только насилие и бутафория.

Вопросы непростые. Вот так хочешь-хочешь православной империи, а ну как проснешься однажды в ней, тут же расхочешь быть ее гражданином? Вот уж катастрофа, так катастрофа.

В православную империю вписываются воин и священник. Ученый — уже с оговорками. А вот чиновник вообще не хочет вписываться.

Сплоченная армия незаметных людей, которые ничего не производят, но всем управляют, то есть чиновники, они менее всего способны и согласны жить по принципу жертвенного служения. А именно этот принцип должен лежать в основе православного государства. Иначе какое же оно православное?

Но без чиновника нельзя. Никакое государство без чиновника существовать не сможет. Вот тебе и коллизия. Таких коллизий — вагон.

Поэтому иллюзий и фантазий не надо. Слишком дорого оплачиваются иллюзии и фантазии, связанные со светлым будущим.

У православного государства какие функции главные? Защита истинной веры внутри своего образования и распространение веры снаружи. А если так, то кто нам сегодня мешает заниматься этим святым делом, при формальном отсутствии православного государства? Вроде, никто, если не считать лень, суету, корысть, необразованность и мечтательность.

Короче, если Манилов, Ноздрев и Коробочка являются гражданами православного государства, причем самыми устойчивыми типами этих граждан, то пиши «пропало». Тогда красивое имя ничего не исправит, но лишь подчеркнет уродство.

Любому государству как сложному организму с претензией нужен моральный противовес. Православному — тоже. Противовес состоит из людей, которые готовы отказаться от защиты и относительного комфорта ради высших целей.

Им государство говорит: «Прими от меня гарантии безопасности и гражданские права, но дай мне твое всецелое послушание». А они отвечают: «Бери себе свои гарантии, дай мне свободу». Это — монахи. Да-да, не политические шулеры, мечтающие стать у руля, а монахи. Только они — истинный противовес государственному Левиафану.

Монашество — антитеза православного царства, заполняющего собою все. Чтобы империя не стала тюрьмой, нужно пустыни заселить отшельниками. Там в пустынях поселится свобода. Это свобода жить голодно, но с молитвой и радостью. Без налогов.

Внутри городов такая антитеза — юродивые. Кроме них ведь никто не рискнет императору сказать правду.

Юродивые внутри, монахи снаружи. Вот тогда православная империя возможна. Иначе — тоталитарное государство, одетое в стихарь.

Это еще тот кошмар.

Юродивые и отшельники — это люди, живущие подвигом. Это — прижизненные мертвецы. Это наследники Небесного Иерусалима еще до его схождения с небес на землю.

Если они у нас есть и в избытке, все хорошо. Если их у нас мало или вовсе нет — проблема.

Проблема для нас тем более серьезная, что в Византии монахи были антитезой империи и уходили в пустыни по мере обмирщения христианства в городах, а у нас монахи были носителями политической культуры. Мы ведь православие получили от греков вместе с развитым монашеством, и у нас монахи не сопротивлялись государственной машине, а эту самую машину налаживали и запускали в землях холодных и от цивилизации далеких.

Значит — снова вопросы.

Любителей задавать вопросы у нас недолюбливают. Они у нас под подозрением. «Не засланный ли казачок?»

Но, не задавая вопросов, думать невозможно.

Значит у нас не шибко любят думать и склонны сложные вещи решать просто. Это плохо. Это чревато большими ошибками.

Когда я слышу от собратьев призывы к реставрации монархии или улавливаю в их голосе тоску по священному прошлому, мне кажется, что мои братья просто хотят быстрых и радикальных ответов на проблемы, которые даже не потрудились сформулировать.

Человеку дано при глобальных размахах начинаний приходить не к тому результату.

Начнет искать философский камень — изобретет порох.

Поплывет искать Индию — откроет Америку.

Захочет построить рукотворный Рай — выйдет концлагерь.

Как бы не получилось так, что сырые, незрелые мечты о реставрации монархии приведут к карикатуре. Мои глаза не хотели бы смотреть на такой масштабный исторический фарс.

Вместо этого мы уже сегодня способны делать по факту то, к чему призвана Православная империя. Мы способны защищать и распространять Апостольскую веру апостольскими же, а не инквизиторскими средствами. Апостол будет молиться, говорить, убеждать, страдать. А у государства всегда есть соблазн рявкнуть приказ и потребовать исполнения.

Устали мы, оттого и выхода ищем.

Плохо нам, оттого и жаждем перемен.

Но выход и перемены нам подавай глобальные, так, чтоб всем сразу. А так не будет.

Трудиться нужно медленно и незаметно, но постоянно и упорно. Как муравей.

Не должен христианин нуждаться в приказах правителей, ни демократически избранных, ни венценосных, чтобы творить добро и угождать Христу.

Лучший вид монархии, как по мне, это когда для человека иного царя, кроме Воскресшего Господа, нет и быть не может.

Вот над воцарением этой формы монархии стоит трудиться. К тому же на Всенощной мы раз за разом поем: «Господь воцарися, в лепоту облечеся».

Даром что ли поем?