Ставок больше нет

1

– А вешать-то его зачем было? – Лось вальяжно раскинулся в кресле. Он был доволен собой – в очередной раз продемонстрировал "братве" то, что он "отвечает за базар", что готов всеми доступными ему способами защищать интересы тех, кто идет по жизни с ним рядом. Конечно, Тарану и его пацанам уже все равно. Но ведь остаются еще и другие, живые! Те, от преданности которых зависит и благосостояние, и сама жизнь "авторитета".

Паленый, к которому, собственно, и был обращен этот вопрос, сидел напротив, с удовольствием потягивая прямо из банки холодное пиво.

– Да я читал где-то, – ответил он, – что у мусульман есть какое-то там поверье. Вроде как душа повешенного обречена на вечные муки.

– Ну, ты смотри!.. – заулыбался Лось. – Оказывается, ты, Димон, – библиофил!

– Кто-кто? – подозрительно покосился на "авторитета" Паленый. И даже пиво отставил.

– Книжки, блин, читать любишь! – ухмыльнулся Лось. Сейчас ему казалось, что ничем и никак невозможно испортить его такое хорошее настроение.

– А-а-а! – понимающе протянул Паленый и скромно потупился. – Не, я сейчас мало читаю. Времени, типа, нет.

– Ладно, – отмахнулся Лось. – Как все прошло?

– Ну, так себе, – недовольно скривился Паленый. – Сначала пацаны не хотели... Черный, волосатый...

"Бригадир" брезгливо поморщился, вспомнив голую задницу пленника, покрытую гусиной кожей.

– Пацанам и телок хватает. Не на "зоне", чай, чтобы куда попало совать, лишь бы кайф словить.

– Ну, а потом? – подстегнул приближенного Лось.

– У Рыжего таблетки в кармане оказались. Ну, типа, чтобы все вставало без проблем. Вот с таблетками пошло просто на "пятерочку"! Пацанам даже понравилось!

– Извращенцы, блин! – беззлобно ухмыльнулся Лось. – Запись получилась?

– Получилась.

– Как качество?

– Потянет, – ответил "бригадир". – Все нормально видно. Я копии сделал. Три штуки.

– Для чего? – Лось спросил об этом просто так, еще не замечая в сказанном какого-то подвоха, какой-то опасности лично для себя.

– Ну, одна – нам. На память. – Паленый гнусно ухмыльнулся. – Еще одна – родакам этого чурки. Чтобы, бля, знали, кто в доме хозяин. Здесь им, блин, не гребаная Чечения, а Россия, типа!

– Правильно! – удовлетворенно кивнул головой "авторитет".

– Ну а третья – Резаному! Чтобы тоже знал, падло! При упоминании лидера чеченцев на лицо Лося набежала легкая тень.

– Ты бы, Димон, с Резаным не того... Не спешил бы, – осторожно высказал он свое мнение. – Мне кажется, подождать бы с этим делом.

– Да не, ништяк! – беспечно откликнулся Паленый и, сделав большой глоток, продолжил: – Я ему уже заслал кассету! Пусть, тварь черножопая, позырит! А то!

– Что-о?! – Лось резко приподнялся в кресле. Его благодушное настроение как рукой смахнуло. – Ты заслал Резаному кассету?!

– Ну да, – пожал плечами Паленый, с недоумением глядя на шефа. – А че такого-то?

– Ты! Ты! – "Авторитету" не хватало воздуха. Лицо медленно наливалось нездоровой краской. Он судорожным движением рванул узел галстука вместе с воротником рубашки. По блестящей поверхности стола запрыгала беленькая пластмассовая пуговица. – Знаешь, кто ты после этого?!

Димон только хлопал глазами – он совершенно не въезжал в происходящее.

– Ты – ишак тупорогий! – Указательный палец Лося вытянулся в сторону бригадира.

Паленый тут же посуровел лицом.

– Слышь, Максимыч, ты, конечно, пацан правильный, но только за такие базары!..

– Тебя убить мало, придурок! – не слушая своего приближенного, бесновался Лось. – Изорвать в клочья, как туалетную бумагу! Ты что, не понимаешь, чего наделал?!

– Да че я такого сделал?! – вскипел Димон. – Ты можешь по-человечески объяснить, а не лаяться?!

Лось внезапно успокоился.

– А ты сам так и не понял? – Он в упор смотрел на "бригадира".

– Не-а, – ответил тот.

– Ну, тогда я буду первым, кто тебя поздравит! – Голос "авторитета" был полон сарказма.

– С чем? – удивился Паленый.

– Сегодня ты сумел втянуть наев войну с "чехами"! И эта война будет тотальной, на полное уничтожение! Они так просто от нас не отстанут! Мы их с твоей помощью, конечно, оскорбили смертельно! И теперь они не успокоятся до тех пор, пока либо сами не полягут, либо нас всех не перемочат!

Паленый слушал, приоткрыв рот. Такогоон никак не ожидал...

– И что теперь делать? – неуверенно спросил он шефа.

– Ты уже все сделал! – огрызнулся тот. – А сейчас собирай наших! Всех, до последнего человека! С оружием. Будем воевать.

2

– Есть! – во весь голос закричал старший лейтенант милиции, сидевший с наушниками на голове за каким-то пультом, поверхность которого была расцвечена разноцветными огоньками. – Это оно!

Человеку непосвященному его радость была бы непонятна. А все объяснялось достаточно просто – этот старлей из технического отдела УВД области держал прослушку домашнего телефона потерпевшей по делу Мацкевич. То есть двенадцать часов в сутки сидел вот так вот, как привязанный, у этого своего пульта, не смея отойти ни на шаг – а вдруг именно в этот момент и будет сделан тот самый, нужный звонок.

И до сих пор это его "великое сидение" было совершенно бессмысленным – преступники звонили с сотового телефона, засечь местонахождение которого с помощью имеющейся у них в отделе аппаратуры было просто невозможно. А тут... Он даже сразу не поверил в свою удачу! Потому-то и заорал как сумасшедший, хотя обычно не позволял себе такого откровенного проявления эмоций.

Впившись взглядом в свои приборы, он даже не слушал разговор. Не до того было. Ну, разве что так, краем уха. Только для того, чтобы идентифицировать основные признаки – жалобный и слабый голос молящего о помощи заложника и другой голос, с ярко выраженным кавказским акцентом, который угрожал расправой в случае невыполнения потерпевшим его требований.

И сейчас звонок шел не с какого-то там сотового, а с обычного стационарного телефона, установленного в какой-нибудь квартире или учреждении города. И в этом случае, как это ни забавно, вся хитрая "шпионская" аппаратура была просто не нужна – номер звонившего высвечивался в окошках обычного бытового АОНа!

Заглянувший через плечо оператора напарник "срисовал" определенный номер и тут же устроился у компьютера – пробивать адрес, в котором установлен телефон.

Сам старлей дождался окончания разговора и тут же начал набирать номер. Внутренний, управленческий, трехзначный. В соответствии с инструкцией о поступившем звонке он должен был немедленно поставить в известность инициатора задания – в данном случае старшего опера второго отдела УУР Михайлова.

На том конце провода трубку сняли после второго гудка:

– Слушаю, Оболенский!

– Пригласите Михайлова, – попросил оперативник технического отдела.

– Он выехал. Может, что передать? – предложил собеседник старлея. И хотя этого Оболенского дежурный знал лично, он ответил:

– Нет, не надо. – После чего положил трубку и сразу же набрал другой номер. В таких вот ситуациях все та же инструкция предписывает выходить на непосредственного начальника инициатора.

– Сумин, – отозвалась трубка глухим и бесцветным, очень усталым старческим голосом.

– Товарищ полковник, перехвачен звонок по адресу на улице Красных Партизан, – старлей.

– Так. И что там?

– Все то же. Просьба о помощи одного объекта. Потом в разговор вступил второй объект, говорил с ярко выраженным кавказским акцентом.

– И что он говорил?

– Угрозы. "Зарэжем", – довольно удачно пародировал южный акцент оперативник техотдела.

– Понятно. Номер отследили?

– Разумеется! – гордо ответил старлей.

– Сотовый? – Сумин не спрашивал – констатировал. И в голосе его была слышна полная безнадежность.

Тем приятнее старлею было ответить несколько небрежным тоном:

– Нет. Телефон стационарный.

– Что-q?! – сорвался голос Сумина, но он тут же сумел взять себя в руки. – Адрес установлен?

– Так точно! – слегка "рисанулся" старлей. – Улица Александра Матросова, дом двадцать семь.

– Понял вас, продолжайте держать переговоры под контролем. – Теперь, если судить по голосу, со старлеем говорил уже совсем другой человек – молодой, сильный, азартный.

И в эту минуту ни Сумин, ни старший лейтенант из техотдела не задумались о том, почему это преступники вдруг сменили тактику, вышли из тени, в которой укрывались.

Сумин уже продумывал мероприятия по реализации полученной информации. Адрес – это прекрасно. Адрес – это люди, с которыми уже можно работать. Люди, кто-то из которых слышал говорившего или видел его. Получалось так, что в этом адресе был и заложник. И сейчас Сумин уже был занят тем, что быстро, на ходу планировал силовую акцию по его освобождению.

А старлей из техотдела... Конечно, в его удостоверении была вписана должность "оперуполномоченный". Но хороший опер – это нечто сродни писателю или поэту. Фантазия, помноженная на энергию. А этот старший лейтенант был технарем до мозга костей. Хорошим, может быть, даже гениальным в своем роде техническим специалистом, но не более того.

3

Решетилов шел по следу. Как специально тренированный для розыскной работы пес, он "верхним" чутьем, предельно обостренным обонянием выхватывал из десятков тысяч запахов и запашков тот единственный, который служил ему путеводной нитью. Запах крови, запах человеческого страха. Запах смерти.

Опер был твердо уверен в том, что причиной гибели его старой подруги послужила не банальная асфиксия, не колото-резаные ранения, а та самая проклятая зажигалка, что по воле случая осталась тогда в его кармане. Значит, девушка в какой-то степени тоже была причастна к похищению. Или, по крайней мере, была, как это принято сейчас говорить, "в курсе".

И сейчас лейтенанта не оставляла в покое мысль о том, что если бы тогда, при его последней встрече с Леной, он проявил больше участия, показал бы большую заинтересованность в ее судьбе, попытался бы помочь, может, все бы закончилось и не так трагично?

Вот этот комплекс вины и гнал его вперед, заставляя забыть обо всем остальном. Сейчас он тоже встал на этот путь и был настроен самым решительным образом – пройти его до конца, каким бы он ни был.

Но и это еще не все. Присутствовал в деле еще один фактор, подталкивающий Владимира в этой безумной гонке. Человек, от природы далеко не глупый, за четыре года обучения постигший почти в совершенстве теорию оперативно-розыскной деятельности, он прекрасно понимал, что Лена погибла потому, что где-то, на каком-то уровне, произошла утечка информации. И "ушла" эта информация из очень и очень ограниченного круга лиц.

Сейчас Владимир просто не позволял себе зацикливаться на мысли, что кто-то из тех, с кем рядом он работает, – предатель. Понимал, что в настоящее время поиски этого человека будут по меньшей мере несвоевременными. Он даже не счел возможным поделиться своими подозрениями с кем-нибудь из старших товарищей. Прямых доказательств чьей-либо виновности у него не было, а создавать в столь ответственный момент нервозность и взаимную подозрительность среди членов команды не хотел.

А вот чтобы получить доказательства, необходимо было взять непосредственно убийц. Рано или поздно, добровольно или под давлением, но только они все равно сдадут своего информатора, покровителя и консультанта. Или, что вполне возможно, организатора этого и других преступлений...

До сих пор Решетилову везло. Шла та самая "пруха", когда все получается легко и просто, с первой попытки, как бы само собой. Когда складывается такое впечатление, что не опер гоняется за свидетелями. Домашний адрес того, кого называли Маном, был установлен лейтенантом быстро и без особых проблем.

Киоск, правда, принадлежал уже другому человеку. Молодому, черноглазому и кучерявому азербайджанцу. Новый владелец поменял и ассортимент предлагаемых торговой точкой товаров. Вместо видео– и аудиокассет за старательно промытыми стеклами витрины красовались теперь сигареты, "жвачка", резиновая "защита" и пиво – наиболее ходовые сегодня предметы и продукты.

Но только здешние жители еще не забыли и самого Сашку Манушко. Хотя в то же время никто из них не знал его точного адреса. Оставался только азер. Ну не мог он не знать, где живет человек, с которым он совершил сделку!

Правда, новый владелец киоска попытался изображать партизана на допросе в гестапо. И даже грубить. До тех пор, пока Владимир не предъявил свое удостоверение и не поинтересовался наличием у "коммерсанта" местной прописки или, как это принято сейчас называть, "регистрации".

В отличие от многих других слов русского языка, слово "регистрация" в представлении кавказца неразрывно было связано с другим словом – "штраф". Причем размер этого самого "штрафа" определялся работником милиции самостоятельно исходя из кажущегося или реального благосостояния "нарушителя" и собственной "обиды за державу" сотрудника. А в современной российской милиции имеется море автономных служб. Общественная безопасность, криминальная милиция, охрана, патрульно-постовая служба, ОМОН, ОБНОН и так далее, так далее, так далее... И каждый человек в погонах озабочен состоянием правопорядка в стране, особенно вопросом нелегальных мигрантов, которых старается выявлять на каждом шагу, благо особого труда это не представляет – уроженца солнечного юга невозможно перепутать с аборигенами. А все поголовно российские милиционеры были твердо уверены в том, что Кавказ – земля богатеев.

Оценив перспективы нового знакомства и связанных с ним финансовых потерь, азер, которого, разумеется, звали Мамедом, загрустил. И Володе оставалось только намекнуть на то, что его интересует не "штраф", а всего лишь информация. Несколько слов. И никто не узнает, кем и кому эти слова были сказаны.

"Въехав в тему", кавказец воспрянул. Канэчна, он знает эта челавэк! Здэсь живот, сапсэм радом! Пятиэтажка во-он за тем углом! Второй падъэзд, третий этаж, направо! Когда дома бывает? Нэт, этого он, Мамед, нэ знает! Но можна во двор "Ныва" сматрэт! У него дэнги нэт, сапсэм нэт! Поэтому он за киоск рассчитался "тачком"! Хароший машин, "Ныва", сапсем новый! Красывый, красный...

В принципе, большего Решетилову от торгаша-"нелегала" и не нужно было. Дальше уже дело техники, которой он овладел на вполне приличном уровне.

Распрощавшись с Мамедом, который не скрывал своей радости по поводу того, что ему удалось легко отделаться от стража порядка, оперативник направился туда, куда ему указали, – за угол.

Манушко жил в блочной полуразрушенной пятиэтажке-"секционке". Это так теперь, в наши дни, называются прежние коммуналки, где "на двадцать девять комнаток всего одна уборная". Проще говоря, в доме, предназначенном для бедных. Даже скорее нищих.

Никакой "Нивы", как новой, так и старой, во дворе не наблюдалось. Бабушек, с которыми можно было бы пообщаться, тоже. И Владимиру пришлось идти напрямую, без предварительной "пробивки", которая вообще-то обязательна в таких ситуациях.

Захламленный вонючий подъезд, третий этаж, обшарпанная дверь без звонка.

На стук опера открыла какая-то неопрятная женщина неопределенного возраста. Ничего не спрашивала – просто стояла на пороге и молча взирала на пришельца пустыми глазами. Вообще у Владимира сложилось такое впечатление, что она его не видит.

– А Саша Манушко здесь живет? – поинтересовался лейтенант. Представляться он не счел нужным.

Впрочем, "милую даму" его личность и профессиональная принадлежность не интересовали. Не произнеся ни слова, она махнула рукой куда-то в глубину длинного темного коридора, развернулась и, не обращая больше на гостя внимания, направилась в боковое ответвление, слегка покачиваясь на ходу. Владимир еще несколько секунд топтался в растерянности перед распахнутой настежь дверью, а потом, плюнув на все условности, шагнул в густой полумрак коммуналки.

Каждая комната большой квартиры жила своей собственной жизнью. Проходя мимо лишь угадывающихся в темноте абрисов дверных проемов, Решетилов имел возможность слышать, как за одним из них кто-то громко и надрывно клянет судьбу-злодейку, за другим – тоскливо и монотонно идет семейный скандал, за третьей дверью хриплый низкий голос произносил короткий, типа шариковского: "Ну, чтобы всем!..", тост.

– Слышь, дай чирик! – послышалось вдруг из темноты.

Решетилов от неожиданности отпрыгнул к противоположной стене коридора. И только потом разглядел говорившего – невысокий и щуплый мужичонка, чья темная, но не от природы, а от технического спирта и застарелой грязи кожа и такая же одежда полностью терялись в полумраке.

– Помираю! – сообщил мужичонка жалостливо. – Похмелиться надо – край! Иначе мотор заклинит!

– Где Манушко живет? – поинтересовался оперативник у этого "домового".

– Здесь, – уверенно ответил тот. – Дай чирик, а?

– Комнату покажи. – Владимир уже лез в карман. Действительно, "домовой" дышал тяжело, с присвистом, голова и руки его тряслись как в лихорадке. "И вправду крякнет..." – соболезнующе подумал лейтенант.

А страждущий, уловивший по интонациям, что ему не будет отказано в спасительном "чирике", уже неслышно семенил по рассохшимся половицам к одной из дверей.

Володя, на ходу извлекая из кармана десятку, двинулся следом за ним.

– Санька! – "Домовой" изо всех оставшихся сил заколотил в дверь кулаком. – Санька, ерш твою медь! К тебе люди пришли!..

И тут же оглянулся на "людей" – ну, как? Оценили старательность?

– Держи! – Владимир протянул мужичку десять рублей. Тот торопливо и ловко сгреб купюру лапкой и тут же исчез. Просто вот так взял и растворился в полумраке. И ни шагов, ни дыхания.

Пораженно покачав головой, Владимир теперь уже сам постучал в дверь. Результат был тем же, то есть нулевым. Никакого движения по ту сторону двери слышно не было.

Но уходить вот так, несолоно хлебавши или, как выражаются оперативники, "поцеловав дверь", лейтенант не собирался. Сегодня он уже один раз нарушил закон и не видел каких-то там уважительных причин для того, чтобы не делать этого вторично.

Быстро оглянувшись по сторонам, он присел перед дверью. Ничего особенного... Широкая щель между косяком и непосредственно дверью позволяла видеть язычок дверного замка. И не только видеть.

Решетилов вытащил из кармана связку ключей. Отобрав один из них, тонкий и длинный, он легко вставил его в щель и подцепил защелку. Несколько коротких движений старый разболтанный замок сдался. Дверь распахнулась.

Осторожно ступая, Владимир вошел в комнату. Аккуратно прикрыв за собой дверь, огляделся по сторонам.

Обычная комната. Двенадцать "квадратов". Койка, стол, стул. Бог его знает, что Владимир ожидал здесь увидеть, – может быть, десяток-другой окровавленных трупов, – но только он был разочарован. Ничего такого, что помогло бы определить причастность обитателя этого жилища к убийству, не было. Граничащая с аскетизмом простота обстановки.

Хотя нет... Решетилов поправил сам себя – не аскетизм. Скорее бедность и безалаберность. Аскетизм – это строгость, и в первую очередь по отношению к себе самому. А хозяин жилища явно не чурался мирских радостей, о чем свидетельствовали многочисленные пустые бутылки из-под горячительных напитков, стройными рядами стоящие в ближнем правом углу. Тоже, кстати, интересная картина. Этот Манушко явно любил "красиво пожить", разумеется, в его представлении, но только не всегда имел для этого средства – большая часть тары имела этикетки, принадлежащие производителям элитарных коньяков и иностранных "вискарей". Но рядом с ними мирно уживались бутылки из-под обычной, "ларечной", водки и даже "бормотушные" "огнетушители".

А на житейские неудобства обитателю жилища было просто-напросто наплевать. И хотя хозяин явно был к себе неравнодушен – вон портретик на стене... явно не Хемингуэй... но только за своим жилищем следил он из рук вон плохо. Скомканная незаправленная постель, заметенный в угол мелкий мусор, кучи какого-то хлама на столе.

К столу-то оперативник и подошел в первую очередь. Небрежно перебирая какие-то кассеты, записки, фотографии, лежащие беспорядочными кучами, Владимир старался понять, что именно настораживает его в этом жилище. Что здесь было такое, неправильное?

"Аппаратура!" – вдруг осенило лейтенанта. И действительно, в комнате не было ничего похожего даже на паршивенький кассетный магнитофон, не говоря уже о серьезной, студийной аппаратуре! А ведь Манушко – фанат звукозаписи. Значит, здесь, в этой комнате, он бывает лишь иногда, проводя большую часть времени где-нибудь в мастерской или студии. И в мозгу Владимира уже стала выстраиваться какая-то логическая цепочка.

Но только в этот момент у него в руках оказалась одна из фотографий. Тоже вроде бы ничего особенного – некая компания "отдыхала" на "природе". Проще говоря, жрали водку на чьей-то даче. В самом центре снимка – две раскрасневшиеся физиономии с осоловелыми глазами и широкими дурацкими улыбками. Одна из них, вне всяких сомнений, принадлежала тому же человеку, чей портрет украшал стену жилища. А вот вторая...

Лейтенант опустился на стоящий за его спиной стул и прикрыл глаза. Несколько раз мотнул головой из стороны в сторону, стараясь отогнать наваждение. Открыв глаза, он убедился, что ничего не изменилось – вторая физиономия осталась той же... узнаваемой... И принадлежала она тому самому человеку, с которым Решетилов разговаривал по телефону меньше часа назад... Тому самому, которому он во всех подробностях изложил результаты своих наработок и планы на ближайшее будущее... Коллеге, мать его... Товарищу по оружию...

– Ох, ну ни х... себе!.. – пробормотал пораженный лейтенант, тупо глядя на снимок.

Для него сейчас ничего вокруг, кроме этой улыбающейся рожи, просто не существовало. Одно дело – абстрактные размышления. И уже совсем другое – конкретика. Знание – это действительно сила. Оно способно на многое. Убить, лишить сознания.

Владимир даже не слышал тихих, крадущихся шагов за спиной. Лишь в самый последний момент, уловив движение, он дернулся, попытался развернуться, но только было поздно. Тяжелый удар пришелся в левую затылочную часть головы. Яркая вспышка пронзила мозг опера, а потом он начал стремительно проваливаться в бездонную черную яму.

4

А вообще-то все происходящее в его собственном жилище, в его крепости все больше и больше напоминало Василию дурной алогичный сон. Или всемирное и окончательное торжество маразма, паранойи и прочих психических отклонений.

Задержанный вор, на лбу которого теперь красовалась большая нашлепка из пластыря, потрясал скованными руками, попутно во всю немалую силу собственных легких блажил о том, что он помощник депутата областной Думы и скоро всех присутствующих здесь ждет медленная и мучительная кончина. Разумеется, моральная – у помощников, в отличие от их покровителей, обычно хватает ума на то, чтобы не бросаться зря словами.

Этот тип ни грамма не был смущен происшествием, бросал в сторону Скопцова красноречивые угрожающие взгляды и в перерывах между воплями свирепо вращал глазами и скрипел золотыми зубами.

Зеленая, как елочка, девочка при лейтенантских погонах, представившаяся следователем, задавала Василию дурацкие вопросы. При этом сохраняла на личике мину, более приличную для кого-то более опытного, – этакую смесь из многозначительного "равнодушия и вселенской усталости. Короче, старалась выглядеть многоопытной сыскной волчицей. И получалось это у нее отвратительно – работала она явно без году неделя и под этой маской пыталась спрятать собственные страх и растерянность, которые так и перли наружу.

Скопцову ее даже стало жалко немного, и он старался в своих ответах не допускать двусмысленностей и вообще формулировал их предельно точно и ясно. Правда, от этого они не становились менее дурацкими. Но каков вопрос, таков и ответ.

Аня хлопотала вокруг Василия, и глаза у нее были... Ну, если уж избегать более емких характеристик, то просто не совсем нормальные. Она к месту и не к месту вставляла всякие словечки, то всхлипывала, то вдруг всхохатывала... Короче, вела себя не совсем адекватно. И юная леди следователь, на какие-то секунды сбрасывая избранную ею маску, косилась на нее с откровенной опаской.

Еще человек пять, в форме и без, стояли рядом и внимательно слушали как вопли "помощника", так и адресованные следователю ответы Василия. Время от времени, никого не стесняясь, правоохранители громко обменивались комментариями и, используя далеко не парламентские выражения, предлагали, ни в коей мере не смущаясь присутствием молоденькой следовательши, задержанному заткнуться или проделать над собой некие манипуляции, которые он проделать не мог по чисто физиологическим причинам. И, слушая краем уха эти высказывания, Василий непроизвольно думал о несовершенстве человеческой природы и величии русского языка.

Все это действо разворачивалось на фоне сюрреалистических декораций полного и окончательного разгрома и разрухи.

Вообще-то в кармане у здоровяка (Василия все не покидало ощущение, что он уже где-то видел эту исчерканную шрамами физиономию) было обнаружено удостоверение. Как и положено, красного, пролетарского цвета, с гербом, с российским флагом и с прочими "наворотами". Тоже одна из примет времени – чем меньше от человека толку, тем роскошнее у него "ксива".

– Липа, – авторитетно заявил опер, такой же молодой, как и следователь. "Наверное, в милицию они попали из одной группы детского сада..." – лениво подумал Скопцов.

– А ты!.. А ты!.. – аж задохнулся от возмущения помощник. – А ты – козел! Мент поганый!

Лейтенантик помрачнел, сделал шаг вперед и замахнулся:

– Да я тебя!

– Ударь! – обрадовался задержанный и вытянул шею, подставляя лицо. – Ну, ударь! Завтра же сядешь!

Оперок покосился сначала на Скопцова, потом на Аню, тяжело вздохнул и, опустив руку, отошел в сторону.

– Ссышь, козлина! – торжествующе заявил задержанный. – Правильно делаешь!

Он явно собирался сказать что-то еще, но к нему не спеша приблизился другой милиционер, чьи знаки различия были укрыты бронежилетом.

– Знаешь, – негромко сказал он. – Гагарин долетал-ся... А вот ты...

Он так и не закончил фразу, но здоровяк заглянул ему в глаза и тут же присмирел – этот был не пацан в погонах. Этот был мужик опытный, видавший виды и плевавший на любые мандаты и ордера. И глаза у него были... равнодушные и обжигающе холодные. Человек с таким взглядом может голыми руками свернуть шею врагу, а потом спокойно пойти обедать.

Ну а когда появился сам депутат, чьим помощником представлялся задержанный, то он вообще сник и умолк. Только бросал в сторону "патрона" умоляющие взгляды.

Выход "его неприкосновенности" сопровождался неким милицейским чином, на двупросветных погонах которого красовались три большие яркие звезды.

– Василий Арсеньевич! – Не обращая ни малейшего внимания на следователя, депутат тут же бросился к Василию. – Поверьте, это происшествие – чудовищное недоразумение!

– Извините, но вы сами – кто такой? – обиженно поинтересовалась юная следовательша.

А вот Скопцову не было необходимости задавать какие-то вопросы. Вновь прибывшего он знал и про себя называл Непупкиным. И этого мордоворота, помощничка, тоже вспомнил. Именно он сопровождал господина законотворца в его предыдущий визит. Зонтик нес. Скопцову еще тогда в голову пришли разные фривольные мысли по поводу этой парочки.

– Мы не могли бы с вами отойти на пару слов? – игнорируя вопрос следователя, депутат обращался только к Василию.

Скопцов не успел ответить – это сделала сама девочка:

– Не мешайте мне вести допрос! – Щечки ее порозовели, голубые глаза потемнели от обиды. Депутат с удивлением, как на какую-то ошибку природы, посмотрел на нее, потом перевел взгляд на сопровождающее его лицо.

Полковник тут же подскочил к столу и, сверху вниз глядя на лейтенантшу, барственно-приказным тоном потребовал:

– Вы кто? Представьтесь.

Девочка покраснела еще больше и, поднимаясь со стула, доложила:

– Следователь Юго-Восточного РОВД лейтенант милиции Саввиных.

– Следователь... – "Полкан" смерил ее уничтожающим взглядом. – Прежде чем грубить уважаемым людям, вы бы, следователь, привели себя в порядок. А то ходите...

– Я не понимаю, – смутилась девочка.

– А чего тут понимать?! – Полковник начинал потихонечку багроветь. – Распустили волосы, понимаешь! Вы куда собрались?! На службу или на дискотеку?! И вообще!..

Окончания этого "разноса" Василий не слышал и не видел – настойчивый депутат увлек его за рукав в сторону.

– Василий Арсеньевич, Борис не мог так поступить! – сразу же заявил он.

– Но поступил, – лениво огрызнулся Василий.

– Это ошибка! – безапелляционно заявил "народный избранник".

– Чья? – поинтересовался Скопцов все с той же ленцой.

– Ну-у... – Впервые на лице "народного избранника" проявилось нечто похожее на смущение. – Возможно, Борис немного неправильно понял мои указания...

– То есть это вы подвигли его на совершение кражи? – Василий в очередной раз оглядел разгромленную комнату и добавил: – Или террористического акта – уж не знаю, как тут правильно назвать...

– Ущерб вам будет в полной мере возмещен! – прижал депутат пухлые кулачки куда-то к сердцу. – В полном объеме! Только назовите сумму!

– Кем возмещен? – Скопцов кивнул в сторону задержанного. – Этим гоблином, что ли?

– Я лично прослежу за этим! – продолжал давить на Скопцова клиент, который, как известно, всегда прав. – Это в большей степени моя вина! Я не мог до вас дозвониться.

– Ну да, меня не было дома! – перебил этот словесный поток Василий. – Так позвонили бы на сотовый!

– Не отвечает, – развел руками депутат. – "Абонент недоступен..."

– Да не может быть! – Василий сунул руку в карман и достал телефон. То, что он увидел, его несколько обескуражило – аппарат был мертв. За всеми перипетиями дня прошедшего Василий просто-напросто забыл его поставить на подзарядку. А пользовался от всей души.

– Вот-вот! – обрадовался депутат "Непупкин". – Ну, вы же понимаете, я нервничаю, волнуюсь. Вот и направил Борю узнать, что и как.

Тут "Непупкин" шкодливо отвел глаза, и Скопцов понял то, что не было им сказано, – в праведном гневе депутат дал своему помощнику более широкие полномочия. Вплоть до избиения "долбаного журналюги". И вовсе не его вина, что ему помогает в сложном процессе законотворчества тупой кусок мяса, ни к чему толком не пригодный.

– Как быть с квартирой? – поинтересовался Скопцов, сдаваясь. Он прекрасно понимал, что политического деятеля областного масштаба в большей степени заботила судьба переданных Василию компрометирующих материалов. И не зря. Компромат – это оружие обоюдоострое, что не раз уже доказано практикой. Так что он имел право на беспокойство.

– Я сейчас же позвоню в... Ну, специалистам! – обрадовался депутат. – И они сразу же займутся текущим ремонтом! Ну, двери там, обои... А вы пока поживете в гостинице! Или, если не возражаете, погостите на моей даче!

– Возражаю, – ответил Скопцов. – У меня дела в городе.

– Значит, гостиница! Номер я вам оплачу!

– У меня есть где жить. – Василий окончательно сдался.

– Вот и хорошо! – Капитуляция была воспринята чуть ли не с восторгом. – А Бориса... Вы уж простите его.

– Ладно, – нехотя ответил Скопцов. В принципе, этот жирный Борис свое уже получил. Лично от него, от Скопцова.

Вернувшись к столу, широко и ослепительно улыбающийся депутат подошел к полковнику и что-то пошептал ему на ухо. "Полкан" кивнул головой и приказал, указывая на задержанного:

– Снимите с него наручники!

– Что это значит? – попыталась возмутиться вся пунцовая от только что пережитых незаслуженных оскорблений следователь.

– То, что здесь произошло сегодня, – всего лишь недоразумение, – объяснил полковник. – Так что можете сворачиваться.

Следовательша с надеждой глянула на Скопцова, но тот лишь уныло кивнул головой в знак согласия.

Девушка встала и, низко склонившись над столом, стала собирать свои бумаги.

– Так я не понял!.. – встрял молодой опер. – Потерпевший что?

– Потерпевший претензий не имеет, – брякнул Василий слышанную где-то фразу. И перехватил брошенный в его сторону взгляд милиционерши. Да-а... Если бы глаза могли убивать, то он бы был мертв уже как минимум два раза.

– Надо бы расписку, – неуверенно вякнул лейтенант. И на него тут же наехал полковник:

– Не будьте бюрократом, молодой человек! Если вам говорят, что претензий нет, – значит, их нет! И нечего тут формалистику разводить!

После того как бригада, включающая в себя помимо следователя и опера еще водителя, эксперта и кинолога, собака которого за ненадобностью осталась внизу, в машине, покинула квартиру, оставшиеся разбились по группам. "Непупкин" о чем-то беседовал с "полканом". Лица обоих светились озабоченностью судьбами людскими и тихой радостью служения. Василия чуть не стошнило, когда он глядел на этих двух артистов.

Оба подчеркнуто не смотрели в сторону спасенного ими Бориса, и тот разминал широкие кисти рук, глядя при этом в пол.

Ну а вокруг Василия, разумеется, опять начала виться Анна.

– Слушай, не мельтеши, а, – попросил Скопцов женщину. – И без тебя в глазах рябит.

– Ты в порядке? – поинтересовалась в ответ Аня.

– Да, в порядке, – откликнулся Василий.

– А у нас... – теперь женщина смотрела требовательно, и в ее глазах не было и тени той недавней сумасшедшинки. – У насвсе в порядке?..

– Не понял! – удивился Скопцов. И с каких же это пор появились "мы"?! Правда, спрашивать об этом вслух не стал.

Анна опасливо оглянулась за спину, но только депутат и милиционер были увлечены собственными разговорами и не смотрели в их сторону. Тогда, наклонившись к Василию, она громким свистящим шепотом спросила:

– Документы? Папка из сейфа? Она на месте?

– Да на месте, на месте, – автоматически ответил Василий, и вдруг его осенило. А что если этот Борис действительно не врет, что не участвовал в разгроме, а пришел к уже кем-то другим вскрытой двери?!

Скопцов аж задохнулся от неожиданности этой мысли. То, что в квартире пытались что-то найти, – несомненно. Что именно? До сих пор Скопцов был уверен – депутат "Непупкин" пытался отыскать свои документы при помощи верного и надежного помощника Бориса.

А если искали принадлежащие Аниному мужу документы? О том, что они находились в квартире Скопцова, помимо его самого и Анны знали только три человека – мент Гнедков, начальник охраны фирмы Мацкевича и водитель. Стало быть, кто-то из этой троицы заинтересован в деньгах покойника – и очень может быть причастен к его похищению!

Василий еще раз прошелся по логической цепочке собственных рассуждений. А что, вполне вероятно. Тем более что все это вписывается в ту картину, что он еще раньше нарисовал в своем воображении. Значит, собственное расследование надо начинать с этой троицы.