Стеклянный дом

11

Одно за другим происходят три события. Повар бормочет слова извинения и спешно покидает кухню, захватив злосчастную стеклянную кружку. Иэн тянется к Бет, чтобы успокоить ее, но она отстраняется.

– Возьми себя в руки! – требует Иэн.

И тут раздается легкий скрип, словно где-то пришли в движение металлические шестерни. Позади меня раздвигается панель.

Я оборачиваюсь и вижу седую женщину старше шестидесяти лет. Опираясь на трость и прихрамывая, она выходит из лифта, который был скрыт за кухонной панелью. Я-то предполагала, что за ней находится кладовая.

– Иэн! Я как раз поднималась послушать, как играет Роуз. Почему все кричат? Что ты натворил?

Она невысокого роста, немного грузная, с простоватым лицом – никакого сходства с Иэном, но ее фамильярный тон подсказывает мне, что это его мать Гарриет.

Иэн злится:

– Почему ты всегда считаешь, что виноват я? Я ничего не сделал. Это Бет…

– Прекрасно, значит я виновата? – кидается на Иэна Бет. – Это я все разрушила?

Гарриет расстроена. Мне кажется, она сейчас начнет извиняться за то, что подлила масла в огонь. Но Гарриет смотрит на Роуз, одиноко замершую в коридоре. Девочка выглядит очень маленькой и беззащитной.

– Вероятно, вам стоит продолжить свой спор там, где вас не услышит дочь? – тихо произносит Гарриет.

Она права. Роуз стоит, потупившись, вся ее фигурка выражает протест. Мне передается ее беспокойство.

Гарриет идет через длинный коридор к Роуз, каждый ее шаг сопровождается постукиванием трости по полу.

– Роуз, прости, что мы прервали твое занятие. Хочешь еще поиграть на пианино? – Роуз не отвечает, и бабушка кладет руку на плечо внучки. – Все хорошо, моя девочка. Обещаю тебе, все наладится.

В груди все сжимается, мне не хватает воздуха. Роуз так невинна и так ужасно одинока… Пожалуй, слишком многое выпало на ее долю. Стать свидетельницей чьей-то гибели, а затем распада своей семьи – это чересчур для любого ребенка. Я начинаю учащенно дышать. Кажется, что стены смыкаются и норовят меня задушить.

Картинка передо мной расплывается, и память уносит меня в прошлое – на тридцать лет назад, в ночь смерти матери, туда, где я боюсь оказаться больше всего на свете…

Мне семь лет, я выглядываю из шкафа, правая нога жутко затекла, ведь я всю ночь провела сжавшись в комок. В комнате темно и тихо. На полу вижу очертания какого-то предмета. Это человек. Меня будто током бьет, когда нога касается пола. Я подступаю к застывшей фигуре. В последний раз громко и испуганно зову: «Мама!»

Легкие так сдавлены, что мне трудно дышать. Нужно уйти отсюда, выбежать из этого жуткого удушающего дома как можно скорее. Я скажу Чарльзу, что для меня это непосильная задача. За это дело может взяться другой поверенный. Я делаю шаг в коридор.

Зрение проясняется, и я вижу перед собой Роуз. Она так неподвижна… Будто сделана из пластика, как и многое в этом доме. Лицо Роуз ничего не выражает. Но я-то знаю, что ее переполняют эмоции. Роуз – самое уязвимое создание, которое я когда-либо встречала.

Грудную клетку немного отпускает. Я расслабляю плечи и глубоко дышу животом. Так учил меня психотерапевт.

Наблюдаю за тем, как Гарриет берет Роуз за руку и мягко с ней разговаривает:

– Пойдем на качели. Свежий воздух нам не помешает, правда? А урок можно закончить и в следующий раз.

Она ведет внучку к раздвижным дверям в глубине кухни. В нашу сторону.

– После того как покачаешься, можем заняться поделками, – говорит Бет, когда Роуз проходит мимо нее.

– А вечером мы с тобой посмотрим фильм, любой на твой выбор! – восклицает вслед дочери Иэн.

Роуз никак не реагирует на предложения родителей.

Я снимаю сумку с плеча и кладу ее на столешницу. У меня чуть было не случилась паническая атака, из-за чего я все еще ощущаю слабость, но душевное равновесие восстановилось.

Когда Роуз стояла в коридоре и слушала спор родителей, она напомнила мне олененка в лесу, замирающего при малейшей опасности. Я знаю, каково это, когда человек, который должен тебя защищать, пугает тебя до смерти.

Мне нужно преодолеть некоторые трудности, чтобы помочь Роуз, но это сущий пустяк в сравнении с тем, что сейчас испытывает она.

Я поворачиваюсь к Иэну и Бет. Они смущены. Я ни на миг не забываю о том, что один из них может быть убийцей.

– Мне ужасно жаль. – Иэн громко выдыхает. – Моя мать – хороший человек. Просто она винит меня… за то, что произошло с Тиной, ведь это все разрушило, – говорит он, понурив голову. – И она права.

– Гарриет перебралась сюда на пару недель после операции на колене. – Бет сжимает губы. – Это было четыре года назад.

– Ты говорила, что хочешь, чтобы она осталась…

– Сначала хотела. – Бет пытается совладать со своими эмоциями. Когда она заговаривает снова, в голосе нет резкости. Она снова спокойна и все контролирует. – У Иэна хорошая мать. Она одна растила его, когда отец Иэна оставил их. Ей приходилось убирать чужие дома, чтобы сводить концы с концами. Всю жизнь Гарриет тяжело работала и никогда не жаловалась.

– Мы предложили ей переехать, потому что она жила в четырехэтажном многоквартирном доме без лифта, – вставляет Иэн. – Было жалко смотреть на нее, ковыляющую с тростью вверх-вниз по ступенькам. Все-таки у нас огромный дом, в котором много пустых комнат…

– И у Гарриет прекрасные отношения с Роуз, – добавляет Бет.

– Она была строгой матерью, но с внучкой обращается очень ласково, – соглашается Иэн. – Кроме того, мама не вторгается в нашу жизнь. Весь нижний этаж с кухней и гостиной в ее распоряжении, она в основном проводит время там или в своем огороде. Несколько раз в неделю она ужинает с нами – вот, собственно, и все общение.

Меня поражает, как Бет и Иэн спокойно выстраивают диалог, говорят по очереди, – так делают многие женатые пары. Отказаться от старых привычек сложно, уж я-то знаю. Я все еще сплю на левой стороне кровати, будто сохраняю вторую половину за Марко.

– Еще она обучает Роуз дома, – продолжает Иэн. – Роуз сейчас не ходит в школу.

– Прошу прощения… – В коридоре, на том самом месте, где только что стояла Роуз, возникает учитель музыки.

В руках у него черная папка для нот с серебряными петельками. Он настолько худ, что его грудь кажется вогнутой. А как бледен! Поневоле начинаешь беспокоиться, не болен ли он. А вот сильный и глубокий голос не сочетается с хилым телосложением, он будто принадлежит гораздо более крепкому мужчине.

– Хотите перенести занятие?

– Простите, Филип. Да, давайте перенесем. За это занятие мы, конечно, заплатим.

Учитель наклоняет голову так низко, что его кивок напоминает поклон:

– Всего доброго, не провожайте меня.

Я чуть смещаюсь в сторону, чтобы не упускать из виду Роуз и Гарриет, идущих к качелям, но продолжаю смотреть на Бет и Иэна.

– Насколько я понимаю, у вас появилась боязнь стекла, – говорю я.

Бет кивает, рот плотно сжат.

Иэн подходит ближе к жене и тихо произносит:

– Тина погибла при падении, разбив окно… Стекло разлетелось на острые как нож осколки, и Бет порезалась до крови. Теперь она не выносит ничего, что даже отдаленно напоминало бы ей о том, как умерла Тина. – Застыв как скала, он изучает меня немигающим взглядом.

Тут я замечаю, как что-то мелькает на улице, и всматриваюсь: Роуз бежит на луг, где пасутся лошади, ее огненно-рыжие волосы развеваются на ветру. Гарриет опирается на трость, наблюдая за внучкой.

– Куда торопится Роуз? – спрашиваю я.

Бет оборачивается:

– К Душечке и Табакерке. Это наши кобылы. Общение с ними успокаивает Роуз.

Подбежав к серой в яблоках лошади, девочка обвивает ее ногу руками. Кобыла стоит не шевелясь и явно ничего не имеет против.

– Кажется, что только лошади ее и радуют, – тихо говорит Иэн.

С этими словами он вручает мне ключик от сердца моей маленькой клиентки.