Стеклянный дом

14

Поспешные выводы – злейшие враги моей работы. Торопиться ни в коем случае нельзя.

Мне необходимо поделиться с Марко. Он выслушает рассказ об этом деле со всеми его запутанными деталями и подбодрит меня, сказав, что я обязательно отыщу все ответы. Всевозможные варианты вихрем кружатся в моей голове. По-моему, каждый, с кем я встречалась по делу Баркли, что-то скрывает.

Тянусь за телефоном, но тут же отдергиваю руку. За прошлый год медленно, одна за другой, рвались связи, когда-то объединявшие нас с Марко, и все это происходило довольно болезненно. Марко стремится к будущему, в котором моя персона маячит где-то на втором плане. Нужно отпустить его.

Я принуждаю себя отправиться туда, где останусь наедине со своими бегущими наперегонки мыслями. Подъезжаю к своему дому неподалеку от станции метро «Френдшип-Хайтс», с трудом нахожу парковочное место. Поднимаюсь по ступенькам, открываю дверь, вхожу и погружаюсь в пустоту.

Когда мы с Марко разошлись, мне все советовали завести собаку. Я же перечисляла причины, по которым это невозможно сделать: я слишком много работаю, я люблю путешествовать, это будет нечестно по отношению к собаке. Хотя единственное, что мне не нравится в собаках, – это то, что они покидают нас слишком рано. У меня появилась собака, когда мне было четыре. Ее не стало спустя три года.

Я знаю, что сказал бы психотерапевт. Та, к которой я ходила, неоднократно повторяла: «Вы не можете защитить себя от потерь, Стелла. Это составляющая часть жизни человека».

Я посетила несколько сеансов, после того как мы с Марко разбежались.

Психотерапевт была примерно моего возраста, она встретила меня с приятной, дружелюбной улыбкой. Представилась как доктор Челси Шнайдерс и попросила называть ее по имени. Она вела прием у себя дома. На переднем дворике Челси я увидела несколько игрушечных собак. Может, поэтому я рассказала ей о Бинго. Или потому, что Бинго – первое мое воспоминание.

Отец принес щенка накануне Рождества и умудрился спрятать его в доме так, что я не догадывалась об этом чуде до самого утра. Мои детские воспоминания фрагментированы, как это обычно и бывает, но я помню болтающиеся уши щенка, до смешного длинный хвост и красную бабочку на шее. Он был маленький, серая шерстка казалась жесткой, но мне очень нравилось ее гладить. Ночью он спал, свернувшись калачиком у меня в ногах.

После смерти отца в доме остались только я, мама и Бинго. Затем мама начала пить. Потеряла работу, наш дом. На первой съемной квартире можно было жить с питомцами. Бинго ненавидел ее. Там странно пахло, и в доме не было детей моего возраста.

– Стелла, это Бинго ненавидел квартиру или вы? – спросила Челси.

Мы оба.

Но зря мы не ценили ту квартиру. Это было последнее место, где мы жили все вместе. Мама свела знакомство с парой, жившей выше этажом, и пропадала у них. Когда я возвращалась из школы, а мамы не было, я знала, где ее искать. В той квартире всегда толкался народ, играла музыка, стоял дым от сигарет и везде были разбросаны бутылки, от которых пахло кислятиной. Гости приходили и уходили в любое время дня и ночи.

Мама стала странно себя вести. Она много спала, слишком часто смеялась, не реагировала, когда я с ней разговаривала, редко принимала душ. Иногда она бралась за уборку квартиры, выскабливала кухонные шкафчики и отодвигала плиту, чтобы почистить за ней. Но чаще на кухне копились горы мусора и грязные тарелки заполоняли раковину и столешницы.

Мама часто плакала, гладила меня по голове, просила прощения, говорила, что она возьмет себя в руки и у нас снова будет дом с двориком для Бинго. Но трудно было в это поверить. Мне казалось, что прямо на глазах она постарела на двадцать лет. Моя мама раньше была такой красивой, с блестящими темными волосами и розовыми щеками. Теперь от нее остались кожа да кости, одежда висела на ней мешком.

Как-то раз днем мама уснула на диване и, похоже, начала мерзнуть. Я укрыла ее одеялом. Она проснулась, посмотрела на меня и моргнула; ее лицо вытянулось. Она подняла левую руку и взглянула на два золотых обручальных кольца, надетые на безымянный палец: снизу – кольцо отца, которое было ей великовато, сверху – свое.

«Сон был таким настоящим… Я думала, он вернулся, – зарыдала она. – Стелла, мне так его не хватает!»

Однажды вечером она пропала. Мы с Бинго лежали, прижавшись друг к другу, вздрагивая от странных звуков, раздававшихся в доме ночью.

Назавтра в полдень мама вернулась. Она где-то потеряла один шлепанец, и от нее плохо пахло. Я слышала, как она раздраженно рассказывала соседям, что ее продержали в камере.

Дальнейшие воспоминания слегка размылись.

– Мы часто подавляем то, что слишком болезненно для нас, – пояснила Челси. – Что вы помните о том времени?

Мама еще больше похудела. Наш телефон отключили. Когда пришел владелец квартиры, мама велела спрятаться и притвориться, что никого нет дома. Затем она сказала, что мы переезжаем на новое место. Что она станет благоразумной. Что мы все начнем сначала.

Однажды, вернувшись из школы домой, я не нашла Бинго. Мама сказала, что в новой квартире нельзя держать животных, поэтому она отдала Бинго обратно в приют, из которого его забрал отец. Я ей поверила. У мамы было доброе сердце. Она бы ни за что не навредила животному; в этом смысле она была похожа на отца – тот погиб, чтобы спасти оленя.

«Мне показалось, что лучше отдать Бинго, пока тебя нет дома», – объяснила мама.

– Вы так и не попрощались со своей собачкой, – мягко резюмировала Челси. – Так же, как и с папой. И с мамой.

– Вы правы, – резко сказала я, чувствуя вспышку гнева. – Ну и что дальше? Я не могу это изменить. Никто не может изменить прошлое.

Следующие пятнадцать минут я ревела на диване, Челси же не сводила с меня глаз и время от времени предлагала бумажные салфетки. А потом заявила:

– Теперь мы переходим к самому сложному.

При этих словах я вышла и больше не возвращалась.

У меня маленький дом, но я постаралась на славу, чтобы в нем было красиво и уютно. Он наполнен светом, и освещение многоуровневое – настольные лампы, бра, люстры. Я приобрела крепкую удобную мебель и повесила картины – они недорогие, зато яркие и притягивают взгляд.

Стараюсь по мере возможности не захламлять пространство. Заправляю постель, как только встаю, терпеть не могу грязную посуду в раковине. Я ужасная чистоплюйка – мне кажется, это отголосок раннего воспитания.

Еще одно личное правило: у меня дома всегда играет музыка, даже когда я сплю. Просто не могу находиться в тишине.

Едва успев войти в гостиную, сразу понимаю, что в доме стоит абсолютная тишина. Наверное, какой-то сбой в электрике или кратковременное отключение электричества в районе. Подхожу к стереосистеме, нажимаю несколько кнопок – знакомый акустический рок с любимой радиостанции заполняет пространство комнаты. Я убавляю громкость на несколько делений – ниже, чем обычно. Падаю на большой серый диван и расстегиваю ботинки.

Мне нужно немного посидеть, чтобы избавиться от чувства тревоги. Может, клубок беспокойных мыслей распутается сам собой.

Стоит закрыть глаза, и я вижу перед собой Роуз. Девочка теряет все, прямо как я когда-то. Она лишилась голоса. Ее некогда единая семья распалась. Она больше не ходит в школу. А скоро она потеряет и свой дом. Сколько материальных утрат… Но помимо этого, девочка перестала радоваться жизни и больше не чувствует себя в безопасности. Я опустила голову и обхватила ее руками, массируя лоб.

Почему Бет запрещает использовать стекло в доме? И почему Роуз тайно собирает острые предметы?

Мне нужно проникнуть в ее комнату, причем без свидетелей. Надо увидеть название книги, которую она прячет. И выяснить, не Роуз ли прихватила канцелярский нож. Чем больше времени я провожу с этой девочкой, тем меньше ее понимаю.

Я все еще сижу на диване, упираясь ногами в журнальный столик, как вдруг на телефон приходит сообщение с неизвестного номера. К нему прикреплено видео.

Сообщение короткое: