Стигма ворона

Глава 14

Поначалу Эшу было немного неловко ехать верхом, когда его спутники рядом пешком идут, но вскоре привык.

Шеда с Дарием час за часом шагали все так же энергично, сил у них как будто не убывало. Дар развлекал себя тем, что подтрунивал над девушкой — после тюрьмы общение с женщиной приятной наружности ему было в радость. Шеда отвечала едко, с грубоватым юмором. Но, казалось, внимание красивого молодого мужчины ей льстило, пусть даже он был «шакалом».

Эш в их препирательства не вмешивался. Теперь, когда юноша пообвыкся с присутствием Шеды, его взгляд перестал неудержимо прилипать к ее выпуклостям. И тогда он заметил детали, которые раньше ускользали от него. К примеру, множество тонких белесых шрамов на руках, нервно обкусанные ногти и какую-то неестественность, наигранность в поведении.

Шеда старалась выглядеть опытной и уверенной в себе женщиной, и в этих стараниях явно перебарщивала.

Видимо, на деле не такой уж уверенной и опытной она была.

Но сейчас Эша больше всего занимала не Шеда.

Теперь, когда у него на груди жило своей жизнью древо дингиров, ощущение опасности стало реальным.

Охота действительно началась. И он, Эш, совершенно к ней не готов. Духа он получил бракованного и бестолкового. Лучником Эш был посредственным, а мастерство ножа в битве с одержимыми действительно мало ему подходило. Будь он ростом с Никкаля, а телосложением как белоголовый — тогда другое дело. А если бы еще добавить силу хорошего боевого духа…

Эш тяжело вздохнул.

Нечего мечтать о том, чего нет. Нужно исходить из реальных возможностей.

Просто необходимо развить навык стрелка. Раскачать плечи, спину, чтобы точный выстрел давался как дыхание, а не результат предельного напряжения. И, главное, научиться метко стрелять на ходу. Эш погладил Полудурка. Конь горделиво вскинул голову и, довольный, даже ускорил шаг.

— Ты на кота похож, — сказал ему Эш с улыбкой.

Полудурок фыркнул и покосился на всадника. Мол, ты говори, человек, да не заговаривайся.

— C конягой разговариваешь, что ли? — насмешливо спросил у него Дар.

— А почему бы и не поговорить с приятным собеседником? — парировал Эш, продолжая чухать коня.

— Что-то ты к нему прямо проникся ни с того ни с сего, — уже без смеха заметил Дарий.

— Ну почему же ни с того ни с сего, — возразил Эш. — Он нам обоим, между прочим, жизнь спас…

— Которой, как я понимаю, вообще-то ничего не угрожало.

— Но он-то этого не знал. Да и мы с тобой тоже.

— Верно, — кивнул Дарий. И, не без удовольствия глядя на приблизившуюся мохнатую кромку леса, добавил. — А ведь болота скоро закончатся! Хотя проблемы наши, кажется, еще только начинаются…

— Ты ворчишь, как старик, — ответил Эш. — Из такого говна живыми выбрались, духа сильного получил, солнце башку греет, у Полудурка в суме еще лепешки остались — а ты все недоволен!..

Дарий вдруг встал, как вкопанный.

— Лепешки!.. Точно. Я понял — я до смерти голоден!

— Да, поесть было бы недурственно, — согласилась Шеда. — Но, если чего, лучше сначала до леса добраться…

Эш удивленно прислушался к собственному желудку. Определенно, какая-то раздражающая пустота в нем присутствовала, но не настолько, чтобы это мешало ему или отвлекало. Его живот был пуст, но при этом Эш не чувствовал голода.

Судя по всему, это была особенность, приобретенная вместе с вороном.

Через пару часов они добрались до леса.

Пока Дарий пробовал свои силы в крушении древесных стволов, а Шеда собирала костер, Эш спустился к болоту и пристрелил пару увесистых цапель. Вернувшись к огню, он принялся ловко разделывать птиц, срезая кожу и отделяя мякоть от костей.

— Ты чего над дичью так издеваешься? — спросил Дарий.

Эш покосился на приятеля, не прекращая своего занятия.

— Это тебе не рябчик, и не курица. С костей не срежешь — тухлой рыбой вонять будет так, что жрать не сможешь, — сказал он. — Правда, я не пробовал, но так говорят, поэтому всегда срезаю…

Не договорив фразу, Эш вдруг задумался.

А ведь и правда — он никогда не пробовал зажарить цаплю с костями. Просто потому что когда-то его научили, что так нельзя. И он воспринял эти слова на веру.

Как и многие другие утверждения, которые в итоге оказались чушью и враньем.

Пора перестать просто верить чужим словам, и жить своим умом. Не маленький.

Дар тяжело вздохнул.

— Ясно… Хотя знаешь, я сейчас, наверное, что угодно съесть могу…

— Так лепешки доставай и ешь, не жди, — отозвался Эш. — Я просто мяса хочу…

— И я тоже! — восторженно воскликнула Шеда. — Это была прекрасная мысль!

Зыркнув на нее, Эш только головой покачал.

Радовалась и восторгалась она так же фальшиво, как и обижалась на Дария.

И хотя смотреть, как она наклоняется за хворостом, было очень увлекательно, в целом присутствие Шеды его утомляло.

Не будь здесь ее, Эш давно расспросил бы Дария о том, что случилось с его отцом. Да и вообще…

Кто она такая? Где ее раздобыл Аварра, и почему она так безропотно, даже как-то извращенно подчиняется его воле и сейчас, после его смерти?

Задавать эти вопросы в лоб не имело смысла — вряд ли девушка ответит честно хоть на один из них. А вранья ему и так вокруг хватало, чтобы самому напрашиваться на еще одну порцию.

За едой разговор тоже не клеился. Мешок присказок и шуточек у Дара, похоже, закончился. Эш в принципе не знал, о чем говорить с ними обоими. Шеда сначала молча и сосредоточенно жевала жесткое темное мясо, а потом с тем же выражением лица принялась задумчиво грызть ноготь на большом пальце. И сейчас она вовсе не походила на разухабистую девицу, которой прикидывалась все это время.

— Ладно, пора выдвигаться, — заявил Дарий, поднимаясь.

И все засобирались следом.

Весь оставшийся путь до города прошел почти в молчании. Тишину заполняли голоса птиц и стрекот ошалевших от нагрянувшего летнего тепла кузнечиков. Лишь изредка кто-то из путников обменивался парой фраз строго по делу, и на этом беседа заканчивалась, толком не начавшись.

Поэтому, когда в низине меж двух холмов наконец-то показался город, Эш вздохнул с особенным облегчением.

Солнце, склонившееся к западу, ярко золотило коричневые стены с большими дозорными башнями. Рядом с тяжелыми железными воротами виднелось место давнего пролома — его восстановили серым камнем, и теперь это место смотрелось грубой заплаткой.

— Ну вот и добрались, — удовлетворенно произнес Эш.

— Помыться бы как положено, стакан можжевеловки да поесть по-человечески, — мечтательно отозвался Дарий.

Эш хмыкнул.

— Интересно, на какие деньги.

Дар исподтишка покосился на приятеля и с серьезным видом ответил.

— Ну как же. Вот Полудурка продадим и разживемся…

— Разбежался, — буркнул Эш. — Коня не отдам, и не мечтай!

— А его-то содержать на какие деньги собрался?

— Да вот портки твои продадим — и разживемся, — прищурился Эш, и ворчливо добавил, — А то придумал тут… На себя и коня я уж как-нибудь заработаю, ты не переживай. Мы — народ неприхотливый. Мы и без можжевеловки, и без мытья как-нибудь перебьемся. Да, Полудурок?

Дарий рассмеялся.

— Как ты взъелся-то на меня за него!

— А ты чего ждал?

— Вообще-то за постой у меня есть, чем заплатить, — деловито сообщила Шеда. — Хозяин позаботился об этом. На молодого господина он серебра не жалел…

Дар удивленно приподнял брови.

— Вот это, должен признать, весьма радостная новость!..

Эш промолчал.

С одной стороны, предусмотрительность Аварры избавляла их от множества сложностей в начале пути. С другой — брать деньги из кармана покойника ему не очень-то нравилось. В особенности, если учесть, что именно Эш его и сделал покойником.

— И сколько у нас серебра? — спросил он у Шеды.

— Пятьдесят две мины, — ответила девушка.

— Сколько?! — изумленно переспросил Эш.

Таких денег он за всю свою жизнь в руках не держал.

— Ну, типа на приличное оружие, одежду и ночевки на первое время… — начала перечислять девушка.

— И после этого ты откажешь нам в можжевеловой? Серьезно?.. — спросил Дарий.

— Если мы будем тратиться на все твои аристократические замашки, даже эти деньги тоже скоро закончатся, — заметил Эш.

За неожиданно вспыхнувшим разговором они незаметно для себя ускорили шаг, приближаясь все ближе к широкому зеву ворот. И через четверть часа, беспрепятственно миновав безразличных стражников у въезда, вошли в город.

Очутившись внутри, все невольно умолкли.

Прямо перед опустевшей базарной площадью возвышались две виселицы. В одной петле висел, покачиваясь, какой-то зажиточный ремесленник или, может быть, торговец. Тучное тело в добротной одежде уже успело испортиться и здорово смердело. На соседней виселице покачивался на ветру молодой стражник в поддоспешнике. Он смотрел на Эша окровавленными пустыми глазницами, спутанные светлые волосы прядями налипли на мертвое лицо. А под виселицей обессиленно подвывала седовласая старуха, укутанная в черное траурное покрывало.

— А ну не зевай! — донесся справа грубый окрик, и Эш обернулся.

То, что снаружи выглядело как серая заплатка на коричневом фоне, изнутри еще не было достроено. Уставшие рабочие в перепачканной холщовой одежде поднимали наверх на веревках рубленые куски серого камня. Стража и несколько человек в гербовых латных доспехах следили за работой.

— Подавай! Подавай следующий! — покрикивал на замешкавшихся внизу рабочих один из латников с кнутом в руке. — Солнце еще не село, бездельники! А то всех лишу дневной платы!..

Эш тронул остановившегося мерина пятками, и тот послушно зашагал по мостовой, клацая подковами.

От большой базарной площади с разных сторон вглубь города тянулись две большие дороги, и Эш свернул наугад на одну из них. Каменные дома — приземистые, безликие, с запертыми ставнями, перемежались с красивыми двухэтажными зданиями с двускатными черепичными крышами и круглыми башенками. Кое-где под окнами в таких домах виднелись подвесные цветники. Прохожие на улицах почти не встречались. Женщины с большими кувшинами, вышедшие к колодцу за водой, хмуро поглядывали на пришлых и деловито ускоряли шаг, явно не желая ни с кем общаться.

— Как у них здесь все… — начал было Дарий и запнулся, пытаясь подобрать нужное слово.

— Жизнерадостно? — с усмешкой подсказал Эш.

— Я бы даже сказал, счастливенько, — хмыкнул Дар, с прищуром вглядываясь вдаль, где у большого колодца разгоралась склока.

Четыре женщины с кувшинами там обступили какого-то старика, и недовольные возгласы, сливаясь в карканье, загалдели на всю улицу.

— Да как тебе только стыда хватает!..

— … И не смей людям на глаза показываться!..

— … Да хоть бы так, кому в том печаль будет?..

— Убирайся на задний двор своего кабака!

— Да хоть сразу в могильник!..

Сгорбленный старик, в неряшливо-желтой, перепачканной глиной рубахе что-то невнятно бормотал, пытаясь вырваться из враждебного круга.

— Вон пошел, вон! — голосила одна из женщин, самая рослая, с тугими светлыми косами, уложенными вокруг головы, и густо подведенными сурьмой бровями.

Кто-то из ее товарок окатил покачивающегося старика водой из кувшина. Тот беспомощно всплеснул руками, отшатнувшись, запнулся и упал под всеобщий хохот. Похоже, он был пьян.

Зрение Эша изменилось. Волна обиды, возмущения и стыда накрыла его с головой, и при этом прекрасно понимал, что это не его собственные чувства.

Острое чувство гадливости подкатило Эшу к горлу.

Да что эти бабы себе позволяют? Травят жалкого пьяницу!

Он подтолкнул ногами Полудурка, и тот послушно зарысил к колодцу.

— Эй, не лез бы ты!.. — услышал он за спиной предостерегающий окрик Дара, но было уже поздно.

— Что тут происходит-то? — крикнул парень, подъехав к колодцу.

Одна из женщин, обернувшись на парня, неловко дернулась, и тяжелый кувшин выскользнул у нее из рук. Тот с хрустом хлопнулся о мостовую, выплескивая содержимое ей на платье.

— Ошалел что ли?! — бросила ему в ответ женщина, всплеснув руками.

Рослая крикунья, зыркнув на парня, выпятила грудь вперед и шагнула к нему.

— А ты кто такой будешь, чтобы на добропорядочных женщин покрикивать?

— Я тот, кто и стражу позвать не поленится, если что, — ответил он, глядя, как старик пытается подняться. — Неужели не жалко, человек ведь, не скотина…

— Ума еще на нажил, а вмешиваешься! — продолжила нападать рослая.

— Так если бы старость обязательно ума прибавляла, ты бы сейчас не у колодца возле пьянчуги, а в ратуше городской сидела! — выпалил со злом Эш.

Рослая, казалось, задохнулась от возмущения. Ее глаза выкатились из орбит, рот открылся, как у птицы, которая вдруг лишилась голоса.

И тут к Эшу подошли Дарий с Шедой. Взглянув на стигмы на их руках, женщины поспешили разойтись по домам, ворча себе под нос и оглядываясь.

— Ну что, погеройствовал немножко? — с широкой улыбкой спросил Дар. — Полегчало?

Старик между тем поднялся и с неприятной, пьяной улыбкой принялся бормотать благодарности.

Эш смущенно улыбнулся приятелю в ответ.

— Есть немного.

— Что-то мне кажется, мы не в ту сторону пошли, — сказал Дарий, приблизившись к Эшу. — По-моему, здесь в основном дома жилые. Видимо, постоялые дворы и харчевни по другой дороге расположены.

— Да нет, там дальше точно есть — вон еще один наощупь в нашу сторону бредет. Видишь?..

И в этот момент дверь одного из богатых домов открылась, и из него вышла молодая дама.

Еще никогда в жизни Эш не видел таких женщин, как она. Ее летняя красота была яркой во всем: в черных стрелах бровей, в яркости синих глаз, в спелых вишневых губах и в густом тепле каштановых волос, убранных тонкими нитями речного жемчуга. Тяжелые крупные серьги покачивались у ее лица, поблескивая гладкими зеркальцами бронзовых чешуек.

Она была так красива, что Эш мог смотреть на нее без малейшего смущения, как на закат или полную луну. И красное платье в пышных оборках ей удивительно шло…

Женщина, почувствовав его пристальный взгляд, обернулась. И, улыбнувшись, приветливо кивнула Эшу, как старому знакомому. Он кивнул ей в ответ, и в этот момент ему было плевать, что он может показаться смешным или нелепым, и что его одежда выглядит так, будто он — болотный пень.

Женщина подобрала пышные юбки, величаво спустилась с крыльца и направилась к рыночной площади. Шедшие ей навстречу стражники почтительно расступились, и она одарила их таким же дружественным кивком, как только что — Эша.

— А наша Бэл все цветет! — с довольной ухмылочкой проговорил один из стражников ей вслед.

— Это моя обязанность, — со смехом ответила женщина, обернувшись.

Эш невольно прислушался к их разговору.

— Эх, поговорил бы я с тобой об этом, да вот жалованье никак не выплатят, — пожаловался стражник.

Красавица развела руками.

— Искренне тебе сочувствую.

— Может, как-нибудь в долг поверишь? А?

Женщина звонко, мелодично рассмеялась.

— Зун, дорогой, я ведь не ростовщик, чтобы в долг ссуживать. Извини, я спешу немного. Была рада видеть тебя в добром здравии.

— И тебе не хворать!

Она снова кивнула стражнику и поплыла мимо, высоко подняв голову.

Дарий, проследив за направлением взгляда Эша, многозначительно хмыкнул.

— Может, догонишь? — тихо спросил он. — Цену узнаешь?

— Иди ты, — беззлобно огрызнулся парень. — Давай-ка лучше двор постоялый найдем.

Он хотел тронуться в путь, но окрик стражников приказал остановиться.

— Что тут случилось и кто вы такие? — строго нахмурив брови, спросил тот воин, который только что общался с красавицей. Он, видимо, только сейчас заметил стигмы, и выглядел встревоженным.

— Да ничего не случилось, — ответил за всех Дарий. — Десяток женщин одного старика пьяного заклевали. Мы вмешались, но никого не трогали.

— Какого еще старика? — спросил другой.

— Ну… — Дар хотел было показать на бедолагу, но пьяницы, как ни странно, и след простыл. — Вот дела, только что здесь вроде был. Такой, в белой рубахе, будто в глине весь…

— Опять, чтоль, паршивец, портки перед бабами снимал, — вполголоса выругался стражник.

Портки снимал?

Так значит, тот стыд и обида принадлежали не старику, а женщинам?.. Не спроста они его водой колодезной окатили…

— Ладно, с этим понятно, — махнул рукой воин. — А сами-то к нам какими судьбами? — продолжал он допытываться, разглядывая рисунки на руках у Шеды.

И в его голосе Эш отчетливо услышал страх.

— Мы проездом, — ответил юноша. — Надолго не задержимся, хлопот не доставим.

Стражник перевел удивленный взгляд на парня.

Он был моложе всех, но единственный из всех троих ехал верхом. А двое спутников, украшенных стигмами, шли с ним рядом, как слуги. И хотя на открытых участках тела не виднелось никаких отметин, этого было достаточно, чтобы стражник занервничал еще больше.

— Хорошо бы, если так, господин, — ответил он. — Только редко кто из вашего брата из города мирно уезжает.

Дарий удивленно взглянул на Эша. То, что паренька назвали «господином», казалось, его здорово удивило.

— Мы себе проблем не ищем, — заверил его Эш. — А не подскажешь, где здесь постоялый двор поблизости имеется? Нам с конюшней нужен.

— Да поезжайте дальше, там справа увидите. Вывеска большая, не пройдешь, не заметив, — ответил второй стражник.

— Спасибо, — отозвался Эш, и с невозмутимым видом тронулся в путь.

Чуть дальше действительно нашелся большой трактир с постоем и конюшней, но хозяин, подозрительным взглядом смерив чужаков, заявил, что мест у него нет.

Путники отправились в другую сторону, но и там в таверне для них якобы не нашлось комнат.

— Сейчас оголюсь, как этот их старикан, и пойду в колодце мыться, — разозлился Дар, когда они вышли из таверны на крыльцо. — А спать на ступенях местного зиккурата улягусь!

— Вот только не факт, что у них здесь зиккурат имеется, — заметил Эш. — Да уж, паршиво как-то складывается…

— А я уверен, что половина комнат — пустые!.. Ну честно слово, у них же тут в городе не храм одной из двенадцати, чтобы паломники табунами приходили!..

Шеда не вмешивалась. Она безразлично грызла ноготь на мизинце и ждала, когда, наконец, ее спутники скажут, что теперь делать дальше.

И тут разговор Эша с Дарием прервал робкий женский голос.

— Извините, это вы себе комнату ищете?

Эш поднял голову, и увидел, что следом за ними из таверны вышла опрятная молодая женщина в зеленой юбке и белой блузе с черным корсетом. Она нервно мяла в руках покрытый влажными пятнами полосатый передник.

— Я готова сдать вам… Две комнаты, за полмины… Это много, конечно, но в таверне с вас возьмут не меньше целой мины за кровать. А я и готовлю вкусно, и в доме у меня чисто… — бормотала женщина, заискивающе заглядывая в лица незнакомцам.

— Конюшни у меня нет, но коновязь во дворе имеется, и сено в сарайке есть, овес найду…

Ее покатые плечи будто несли на себе тяжелую ношу, красные и потрескавшиеся от работы руки женщина стыдливо прятала в передник, синева под глазами и опухшие веки говорили о бессонных ночах. Но длинные черные волосы тем не менее были гладко зачесаны в тугие косы, а кипенно-белая рубашка хрустела пышными накрахмаленными рукавами.

От нее на Эша пахнуло безысходностью и печалью.

— Я согласен не торгуясь! — воскликнул Дарий.

Эш кивнул.

— Да, годится. Как зовут тебя? — спросил он.

Женщина просияла.

— Я Верра…

Между тем становилось все темнее.

Дом Верры оказался неподалеку от таверны — он располагался на углу, возле какой-то мастерской с запертыми на ночь дверями и окнами. С улицы он смотрелся вполне прилично, но Верра повела своих гостей через задний двор, и даже в сумерках стало ясно, что ему давно требуются умелые мужские руки. Оставив мерина у коновязи, постояльцы прошли мимо сараюшки, у которой вдоль стены выстроились вилы, лопата, лохани для стирки и мытья. Рядом с входом в дом на веревке меж двух деревьев ветер раздувал чистую простынь и еще какие-то пахнущие горьким мылом тряпочки.

Женщина торопливо отодвинула засов.

— Проходите пожалуйста, располагайтесь… — засуетилась она в кухне. Выставив на стол толстую сальную свечу, Верра сноровисто зажгла ее. Теплый уютный свет заструился по темной комнате, делая четкими очертания большого квадратного стола, выскобленного добела, грубые скамейки, покрытые плетеными ковриками. Рядом с большим очагом поднималась наверх неудобная кривая лесенка. И откуда-то из-под нее доносился скулеж и хныканье.

— Одна комната там, — торопливо махнула Верра в темный коридор в конце кухни. — А другая наверху. Я сейчас все сделаю, вы располагайтесь, отдыхайте пока… Я сейчас…

Она поспешила под лестницу и отперла низенькую дверь в чулан, и оттуда с плачем на четвереньках выполз ребенок в загаженной рубашке.

Эш изумленно вытаращился на кроху, а Верра, ловко подхватив ребенка на руки, заглянула в чулан и вытащила оттуда еще двоих обревевшихся, икающих малышей примерно годовалого возраста.

Дарий присвистнул.

— Ну дела… Ты что ж это, детей в темном чулане держишь?.. — изумленно спросил он.

— А куда я их дену, господин, — с горечью отозвалась Верра, прижимая к себе тяжелый шевелящийся сверток. — Бабка померла, а на жизнь зарабатывать как-то надо. В доме я их оставить не могу — малы еще, об лавку расшибутся или со стола кто свалится да убьется. И свечу я им там оставить не могу — сгорят ведь… Да вы не волнуйтесь, я их сейчас в сараюшку отнесу — мы там пока поживем, вас не побеспокоим…

Она бросилась со своими детьми к выходу, но Эш остановил ее.

— А ну погоди!

Верра послушно застыла на месте, низко опустив голову.

— Пожалуйста, останьтесь на ночь… — пролепетала она, всхлипнув. — Нам очень нужно… Пожалуйста, они не помешают…

— Нам и одной комнаты довольно будет, — хмуро сказал Эш, принимая решение за всех. — А ты в нижней с детьми оставайся. Еще чего не хватало — в сарае ютиться. Полмины свои ты получишь, не бойся.

— Вот еще, — буркнула Шеда. — Очень хотелось ночевать втроем в одной каморе, да еще под младенческий писк!..

— Кому не нравится — тот может дальше себе таверну искать, — неожиданно жестко ответил Эш, всматриваясь в девушку. — Только все то, что сейчас есть у тебя, а принадлежит мне, здесь оставь.

Дарий удивленно приподнял брови. Шеда выругалась себе под нос и демонстративно погромыхала по лестнице наверх.

Верра бросилась с детьми на руках в оставленную ей комнату, а Дар, хмыкнув, негромко проговорил.

— Круто ты с ней. А если бы она ушла вместе с кошельком?

— Не ушла бы, — усмехнулся Эш. — Она боится оставаться одна. Правда, я пока не понимаю, почему.

— Это все твоя стигма?.. — осторожно спросил Дарий, еще больше понизив голос.

— Да, — отозвался Эш. — Только я, похоже, пока так и не понял, как именно ею можно пользоваться и что конкретно она дает. Ну да ничего, разберусь как-нибудь, — улыбнулся он. — Очаг пока разведешь? Я пойду Полудурка расседлаю.

Через час уже все трое сидели за столом. Капуста с рубленым куриным мясом густо парила в большом блюде и вкусно похрустывала на зубах.

Все еще обиженная Шеда молча жевала, не глядя на своих спутников и хозяйку. Верра нарезала толстыми ломтями хлеб и приговаривала, что завтра непременно купит на рынке что-нибудь повкуснее.

— Как ты троих-то за раз на свет родить умудрилась? — спросил Дарий, вгрызаясь в горбушку, крепко натертую солью, перцем и чесноком.

— Это, наверное, потому что их отец — одержимый, — выпалила женщина без задней мысли, и тут же испугалась сказанных слов.

— И где он теперь? — как бы не замечая ее испуга, продолжил допытываться Дар.

— Да кто ж его знает, — вздохнула женщина, откладывая нож. Присев на скамью, она принялась натирать пряной смесью следующий кусок. — Пришел, молодой и красивый… Постоял неделю и уехал. А я вот с детьми осталась… В городе говорят, по трое да на одну морду только щенки да котята родятся, а люди рождаются по одному, и каждый со своим лицом… Отец как узнал, что я понесла, чуть до смерти меня не запорол…

— А сейчас он где?

— На заработки ушел, да так и не вернулся. Год назад еще. А бабка зиму не пережила — старая уже была, упокой земля ее прах. За два дня в лихорадке сгорела, — рассказывала Верра ровным, монотонным голосом, будто что-то обыденное. — Так и осталась одна. И ладно бы, если б один ребенок — а то ведь трое! Как прокормлю, на ноги подниму — сама пока не знаю. Боюсь, не сберегу я их, как холода начнутся…

И тут снаружи раздался гулкий, протяжный удар колокола.

Ломоть хлеба вывалился у женщины из рук на подол, а с подола — на пол.

Удар колокола повторился, на этот раз громче.

Верра вскочила из-за стола, бросилась к дверям и распахнула их, впуская в дом забившийся в такт тревожный набат.