Стигма ворона

Глава 15

Набат набирал силу, и, словно подчиняясь чьей-то враждебной воле, в раскрытые двери вместе с сором и песком дыхнул резкий порыв ветра.

В воздухе запахло грозой — во всех смыслах этого слова.

— Пожар, что ли? — встревоженно спросил Дарий, поднимаясь следом за ней.

Эш попытался взглянуть на город с высоты, как это у него получилось на болотах, но в этот раз почему-то линза отказалась повиноваться.

Вот бы понять в конце-то концов, как эта проклятая стигма работает.

— Нет, это обычное, — вздохнула Верра.

И, обернувшись к своим постояльцам, пояснила:

— От границы груз пригнали, вот и созывают всех — заставные ждать не любят. А у вас в городе как-то иначе подать на жизнь собирают?..

Эш выразительно зыркнул исподлобья на Дара, но, к счастью, Верра не ждала никаких объяснений. Она деловито прошла к сараюшке, отперла скрипучую покосившуюся дверь и выкатила оттуда за толстую веревку квадратную тележку на четырех колесах.

— Я на площадь, — сказала она, возвращаясь в дом. — А вы тут оставайтесь, ужинайте да отдыхать ложитесь…

Женщина вынесла из своей комнаты одеяло, бросила его в тележку и следом вытащила детей.

— Малых-то куда тащишь? Одна-то быстрей обернешься, — резонно заметил Дарий.

— Быстрей-то быстрей, да дороже, — отозвалась Верра. — Покажу, что я — одна, и трое ртов на мне. Кто посмеет с меня полную плату требовать?

Усадив детей в тележку, она с усилием потянула за веревку.

— А вы отдыхайте, располагайтесь… Я скоро, — сдавленным от натуги голосом добавила она и потащила свой груз к воротам.

Эш, поднявшись, тоже вышел на крыльцо, дожевывая свой ломоть хлеба.

— Странный налог какой-то, — сказал он, кивая на оживающую улицу.

Люди выходили из домов — кто-то спешно, кто-то — неторопливо и недовольно, ворча себе под нос. То тут, то там замелькали яркие языки факелов.

— Согласен, — кивнул Дарий. — Обычно налог собирают со стражниками, от двора к двору. Где по-тихому все проходит, а где со слезами и проклятиями. А здесь все сами торопятся городской казне свои деньги отдать.

Шеда фыркнула.

— Сразу видно, что вы — чужаки. Это же не простая подать, а налог на жизнь. Кто не заплатит — тех не внесут в список. А кого нет в списке — те до следующего налога сами на правах прикорма живут.

— Какого еще прикорма? — не понял Эш.

— А как, по-твоему, у нас здесь города выживают? — сказала она, многозначительно уставившись на юношу.

— Я не знаю, — спокойно ответил он.

Глаза девушки по-кошачьи сузились.

— Так пойди и посмотри, во что превратится твой сахарный мир, из которого ты вылез, если не родится тринадцатая акада, — с неожиданной грубоватой искренностью выпалила она.

Эш молчал. Он смотрел на Шеду так, будто увидел ее впервые без маски. И она, казалось, поняла, что показала себя больше, чем хотела, и на мгновение даже будто смутилась этого.

— Хозяин не был добрым человеком, Эш, — сказала она. — И я это знаю гораздо лучше тебя… — ее губы скривила неуместная улыбка. — Поэтому я и не вмешивалась в то, что происходило в зиккурате. Мне было… приятно видеть, как он умирает. Но то, чего он хотел — это было правильным. Поэтому я осталась с тобой. И останусь с тобой до тех пор, пока смогу быть полезной.

Эш задумчиво перевел взгляд с Шеды на улицу. На людей, которые спешили отнести свои деньги в городскую казну, лишь бы не попасть в число «прикорма».

Сунув руки в карманы, он спустился с крыльца и направился к калитке, оставшейся открытой после ухода Верры.

— Эй, ты куда? — крикнул ему вдогонку Дарий.

— Пойду посмотрю, — ответил, не оборачиваясь, Эш.

— Погоди, я с тобой.

Шеда молча поднялась из-за стола и с неохотой последовала за всеми.

Звон колокола не собирался униматься. Его тревожное биение неслось над городом, укрытым грозовыми тучами. Слепую ночь озаряли только факелы бредуших против пыльного ветра людей.

В этой процессии было что-то жуткое. Яркая вспышка небесного огня рассекла черноту неба, и следом, заглушая набат, с оглушительным треском ударил гром. Первые тяжелые капли упали на пыльную мостовую, лизнули Эшу лицо.

А через мгновение хлынул дождь.

Эш поежился. Вода хлестала его по щекам, струилась по волосам за шиворот.

Но никто из горожан не бросился прятаться от ливня.

У кого-то огонь погас, но у тех, кто не поскупился на смолу и дорогое масло, он держался.

Наконец, Эш увидел базарную площадь. Она просматривалась издалека: ее центральную часть осветили огромными факелами, какие обычно устанавливают на воротах и городских стенах.

Около дюжины стражников в сопровождении двух латников следили за тем, как рабочие устанавливают навес над двумя крытыми телегами. Промеж повозок расположились трое стигматиков в кожаной одежде. На столе перед ними стоял большой жестяной поднос.

Горожане по одному подходили к воинам, клали на поднос подать и спешили к одной из телег, где писчий, неловко согнувшись в три погибели, что-то выводил в толстой книге. Напротив писчего в телеге сидел еще один стражник и мальчик с масляной лампой в руках. Лампа постоянно гасла, и паренек зажигал ее снова и снова под недовольную ругань господина верхом на белой лошади. Судя по всему, это был какой-то представитель города, чиновник. Бархатный костюм господина выглядел удручающе, глубоко надвинутая шляпа безнадежно обвисла полями, и по дорогому шитью стекала вода.

А за спинами стражников яростно раскачивались висельники. От непогоды их тела наполнились какой-то мрачной, противоестественной жизнью, и теперь они пытались сорваться с веревок на свободу, как одичалые псы.

Эш ладонью убрал вымокшие пряди с лица и остановился неподалеку от переминавшихся с ноги на ногу стражников. Воины поругивались на погоду, втягивая голову в плечи, и торопили рабочих.

И только потом юноша обратил внимание на вторую повозку, стоявшую рядом с пришлыми воинами.

Она была затянута черной тканью. Время от времени из окошка навеса в свет факелов нервно выглядывало бородатое человеческое лицо.

Эш постарался сконцентрировать на нем свое внимание, и в следующее мгновение почувствовал острый приступ паники.

Страшно. Очень страшно. Сердце ухает в груди. Мучительно болят ноги. Колючая веревка жжет запястья и колет шею, а в ладонь острыми уголками впивается деревянная табличка…

— Черная повозка?.. — задумчиво проговорил Дарий, останавливаясь позади Эша.

— Мы могли оказаться среди них, — сказал тот.

— Это вряд ли, — негромко отозвалась Шеда. — Сильных и молодых мужчин обычно отправляют или в железном ошейнике на работы, или на передний край. На «мясо» обычно пускают седобородых, калечных, больных и слабых. Ну и женщин, само собой. Правда, — усмехнулась она. — этих обычно пускать на прикорм стражники не торопятся, для них есть применение поинтересней.

Между тем возле стола поднимался шум. Мужчина в коротком плаще все стоял рядом с подносом, кланяясь снова и снова, в то время как вокруг начинали возмущаться другие горожане.

— Давай быстрей, и так промокли все до нитки! — громче всех ругалась в толпе тощая женщина в дорогой накидке.

— Нет денег — проходи! — прикрикнул на мужчину стражник, отталкивая его от подноса.

Наблюдая за развернувшейся сценой, Эш спросил у Шеды:

— Так что же это за прикорм такой?

— Духов, конечно. Чего же тут непонятного?

— То есть этих людей однажды могут бросить на съедение тварям, если те ворвутся в город? Как живых кур бросают в клетку львам?

Девушка фыркнула.

— Это типа как от стаи волков мясом, чтоль, отбиваться? Ну ты придумал.

— А как же тогда? — удивился Эш.

— Каждый город прикармливает двух-трех территориальных земных духов. И пока еду дают в срок, прирученный зверь с насиженного места не уйдет, и кормушку свою кому-нибудь другому так просто не уступит, — ответила Шеда. — А вот если не соберут они положенную сумму, тогда город не получит свою порцию «мяса». Или получит только часть, на какую денег хватило. Вот тогда и может произойти чего-нибудь. Собака некормленая и то на хозяина взъяриться может…

Дарий тихо выругался.

— Мать моя, святая женщина… Так вот почему в последнее время духи так часто прорываются к стене. Еще бы, вы же сами их приманиваете. А как же тогда ваши обязательства перед Внутренним кругом? И благородные разговоры про войну на переднем крае? Все это, получается, чушь собачья? — всё больше расходился он.

— Тише ты, — одернул Дария Эш.

— Так это, если ты против — так чего теряешься-то? — с издевкой в голосе протянула Шеда. — Поди, поубивай их всех — и дело с концом. Только чур начинай с несговорчивых, которые из Иркаллы к нам постоянно лезут. А то ведь мы без домашних монстров можем до твоей счастливой победы и не дожить.

— Погоди, я правильно понял? Вы здесь откармливаете человечиной своих домашних монстров. Но если они вдруг оголодают, то потом могут и к нам приползти, не хуже ребят из Иркаллы?..

— Не к нам, Дар, — поправил приятеля Эш, нахмурившись. — А к ним. И потом, эту человечину они сюда сами и поставляют. А я еще, дурак, раньше думал, что хуже смертной казни нет ничего…

Между тем стражники оттащили мужчину в сторону, и к подносу подошел молодой ремесленник.

Дождь начинал стихать.

— Как так? — взвизгнула вдруг крупная высокая женщина, перед которой отсчитывал деньги ремесленник. Всплеснув руками, она обернулась к толпе и громко прокричала на всю площадь:

— Люди добрые, да что же это делается?!

Неприятный тембр ее голоса показался Эшу удивительно знакомым.

— … По три мины за человека! — продолжала кричать женщина. — И это после такой страшной зимы, когда у людей и медяка лишнего нет за душой! Да где же это видано, чтобы с приличных людей по три мины налога брали, а с распутницы — всего три за весь ее выводок стребовали! Я сама видела!..

И теперь Эш уже не сомневался, что именно с ней он совсем недавно препирался у колодца.

Толпа забормотала, зашевелилась. Люди загудели, обрадованные поводу показать свое недовольство.

— Так и ты отпиши сыновей на передний край — и тебе за них платить не придется! — перекрикивая возникший на площади гул, гаркнул на нее самый высокий из всех стигматиков, стоявший рядом с Черной повозкой.

Эша всего передернуло.

Верра отписала своих детей на передний край?

Хотя и правда — откуда ей было взять двенадцать мин на всех…

На душе неприятно зацарапались кошки.

У них-то ведь есть деньги. Эш мог бы дать ей эти двенадцать мин… С другой стороны — за каждого не заплатишь. Да и за что платить-то? За то, чтобы городу дали смертников, которых можно было бы скармливать духам?

Мерзость же несусветная.

И все-таки трех мальчуганов было жаль…

— А мне и не надо! Женщины, вы-то чего молчите? — снова всплеснула она руками. — Почему мы должны отбирать последний кусок у своих законных детей, если выплату можно вдвое уменьшить! Сколько еще мы терпеть-то будем? Сколько нам еще оплачивать содержание шлюх, к которым наши же мужья бегать будут? Или вы и вправду забыли, почему презренным положено ходить в красном?! Потому что они — городское «мясо»!

Она призывно ткнула пальцем на кого-то позади себя, и люди мгновенно отхлынули в стороны от стройной девушки в красном платье, которую раньше Эш не замечал из-за толпы.

Он сразу узнал ее.

Это была та самая красавица, перед которой в двусмысленных любезностях рассыпался стражник на улице.

Бэл.

Она стояла одна напротив разъяренной фурии с размытой сурьмой на лице.

Мокрая одежда и растрепавшиеся пряди ей так же шли, как и пышное платье цвета крови со сложной прической.

Бэл была хороша в любом облике. И сейчас, когда все женщины города смотрели на нее с ненавистью, как на прокаженную, она не смутилась. А напротив, только выше приподняла подбородок и расправила плечи.

Гул стал громче.

Горожанки, тыкая пальцем на Бэл, требовали у господина на лошади зачесть «городское мясо».

— У нас больше дюжины потаскух! — кричали они.

— Для таких случаев мы их и терпим! — вторили им другие.

— Зачесть распутниц!

— Снизить налог вполовину!

Стража встревоженно зашевелилась. Белая лошадь бархатного господина с расплющенным блином на голове попятилась назад.

И в этот момент кто-то с досады бросил в женщину камень. Следом за ним полетел еще один.

Бэл вскрикнула, прикрывая руками голову и лицо.

Эш не раздумывал ни секунды.

Молодая кровь ударила ему в голову, и парень рванулся к ней, чтобы защитить.

Но крепкая рука Дария схватила Эша за плечо.

— Дурак малолетний, куда ты лезешь? — прошипел он на ухо юноше. — Я понимаю — встрять за женщину, но не за шлюху же!

Что?

Шлюха? Дурак?..

Да ему было плевать на это.

Он только знал, что не позволит взбесившейся толпе разорвать эту красоту у него на глазах.

— Вот и не встревай, — огрызнулся Эш и ловко вырвался из цепкой лапы приятеля.

— Эш!.. — крикнул Дарий, но тот был уже далеко. — Твою ж акаду…

— Стойте! Стойте!.. — кричал кто-то из горожан. — Они ведь нужны нам живыми!..

Но никто никого уже не слышал.

Человеческое стадо на глазах превращалось в стаю. В небе в очередной раз полыхнула молния, и кто-то в запале выкрикнул:

— Ничего не будем платить! Сжечь книгу!..

Люди рванулись к телеге писчего, а стражники — им навстречу. Протиснувшись вперед, Эш в ужасе понял, что больше не видит Бэл. Она будто сквозь землю провалилась.

Юноша проталкивался все дальше, пока, наконец, не увидел, как две добропорядочные горожанки коршунами вьются над кем-то еще, таская за темные длинные волосы.

— А ну прочь!.. — гаркнул он с неожиданной для себя самого мощью в голосе.

Он чувствовал, как горит на спине место стигмы, но понятия не имел, почему и зачем, да и никакого значения это сейчас не имело. Горожанки вдруг выпустили свою жертву из рук, и Эш прижал Бэл к себе — властно, по-мужски, загораживая ее от толпы своим телом.

Один из стигматиков, запрыгнув на козлы Черной телеги, хлестнул лошадей кнутом, и те тронулись к воротам. Двое других спешно ссыпали монеты в кожаный мешок — вмешиваться в происходящее они не собирались. Да и, похоже, то, как все складывалось, их не очень-то огорчало.

— Не поднимать ворота!!! — пытался перекричать толпу бархатный господин.

Набат умолк, и вместо него над площадью загудел тревожный рог.

Стража высыпала из казарм, хлынув в толпу. Чей-то истошный вопль разорвал на мгновение ночь, чтобы утонуть в сотне других криков и стонов.

Прижимая женщину к себе, Эш потащил ее сквозь поток прочь от площади.

И только когда они выскользнули в первый же темный переулок, до него вдруг дошло, что ощущает грудью упругое женское тепло.

Отпустив Бэл, он смахнул со своего лба и без того ничуть не мешающие пряди.

— Цела? — хмуро спросил он.

Здесь, в темноте, Эш почти не мог разглядеть ее лица, только смутные очертания. Но отчетливо ощущал аромат жасминовой воды, исходивший от кожи и волос.

— Пока еще не уверена, но, кажется, да, — ответила Бэл.

— Это хорошо, — кивнул своим мыслям Эш и умолк.

Только что он вытащил ее из сердца мятежа, ни на секунду не колеблясь. Он знал, что должен делать, и делал то, что должен.

А сейчас от неловкости он не мог придумать ни одной подходящей фразы.

Эш даже не мог определиться, хочет ли он остаться рядом с ней подольше, или, наоборот, желал бы распрощаться поскорее.

— Не знаю, какой благодарности ты ждал, но на пару бесплатных визитов точно можешь рассчитывать, — с нервным смешком сказала женщина.

Она, кажется, хотела, чтобы фраза звучала легко и шутливо, но голос предательски дрожал и не слушался.

— Да у меня есть, чем заплатить, если что, — обиженно буркнул Эш. — Так что простого «спасибо» было бы достаточно.

Он развернулся и направился обратно на площадь, чтобы убедиться, что с Даром и Шедой все в порядке.

— Постой! — услышал он за спиной.

Эш обернулся.

— Чего еще?

Бэл не ответила. Вместо этого она подошла к нему и обняла.

— Спасибо, — почувствовал он прикосновение ее шепота к своему уху. — А ты все равно приходи. Хочу разглядеть тебя получше. Ладно?

Она коснулась на прощанье ладонью его щеки и поспешила прочь. А Эш все еще продолжал стоять, невольно прислушиваясь к тому, как тает ее ароматное тепло у него на руках.

Кровь все еще стучала у него в висках, когда Эш вдруг услышал за спиной чьи-то шаги.

Тревожное предчувствие ударило его по лицу, как пощечина, приводя в чувство.

Он обернулся.

И в свете прощальных и беззвучных всполохов грозы Эш увидел хрупкую фигуру в черном платье. На груди у женщины поблескивал крупный кулон. Седые волосы на висках свисали влажными прядями.

Эш смотрел на нее, не в силах оторваться, а безумная вдова в свою очередь так же пристально смотрела на него.

Но как? Откуда она здесь?..

Озноб прошел у Эша по спине.

Вдова разомкнула губы, и из ее рта вырвался низкий мужской голос.

— Где твой дом, мальчик?..