Доминик сидел на диване и просматривал местную газету.
Когда вошла Фиби, в новой клетчатой юбке и розовой блузке, он повернулся, брови удивленно поднялись.
— Снова — выбор Кэрри? Одобряю ее вкус.
— Мне тоже очень нравится. — Фиби напряженно примостилась на краешке противоположного дивана.
Его глаза внимательно изучали ее волосы, гладко зачесанные назад и стянутые заколкой-пряжкой на затылке.
— Вы никогда не распускаете свои волосы?
Фиби смущенно протянула руку к волосам.
— Так аккуратнее.
— Хотите хереса?
— Нет-нет, спасибо.
— В таком случае, как всегда, тоник?
— Ничего, благодарю вас.
— Вы всегда были трезвенницей?
Фиби посмотрела на свои руки.
— Я давно поняла, что алкоголь не для меня.
— Жаль, — пробормотал Доминик. — Потому что глоток спиртного помог бы вам расслабиться. Вы в полной безопасности, — язвительно добавил он. — Я никогда не набрасываюсь на женщин на пустой желудок.
После внезапного испуга губы Фиби растянулись в невольной улыбке.
— Это очень успокаивает. — Она старалась говорить непринужденно.
В его голосе послышались резкие нотки:
— Тогда сделайте усилие и успокойтесь. Кстати, у меня для вас что-то есть. — Он протянул ей коричневый конверт.
— Зарплата? — Она была озадачена. — Но я только что приступила.
— Это от миссис Престон. Я заехал туда, после того как мы расстались днем, и она попросила меня передать это вам. — Он стал загибать пальцы. — Ваша зарплата до вчерашнего дня плюс недельная оплата за вынужденное увольнение и немного причитающихся вам отпускных.
Фиби нахмурилась:
— Но она совсем не обязана…
Эштон метнул конверт в ее сторону, Фиби поймала его и положила в карман юбки.
— Ну что ж, теперь я могу расплатиться с вами за одежду.
— Нет никакой спешки, — решительно прервал он ее. — Почему бы вам не побаловать себя немного и не пробежаться по магазинам? Я мог бы повезти вас завтра в Мидбартон, после того как мы оставим Тару в школе.
Какое-то мгновенье Фиби колебалась. Прошла целая вечность с тех пор, как у нее было время просто поглазеть на витрины. А теперь у нее есть деньги, так что идея очень заманчива.
Но она отрицательно покачала головой.
Он пересек комнату, взял ее руку и поднял ее на ноги, так что она оказалась прямо перед ним, всего в нескольких дюймах.
— Что вы делаете? — Она выдернула руку, с раздражением чувствуя, что у нее перехватило дыхание и голос ее едва слышен.
— Просто спешу сообщить, что ужин подан, — с вызовом ответил он. — И я голоден.
Фиби глубоко вздохнула и прошла в столовую.
Они ели картофельный суп с луком-пореем, за которым подали сочный пирог с дичью и на десерт крем-брюле. Кэрри была прекрасным поваром, и Фиби по достоинству оценила все блюда.
К ее облегчению, Доминик поддерживал легкую непринужденную беседу, не заводя речи о присутствующих.
— Кофе мы будем пить в гостиной, — предложил он.
— Думаю, что свою чашку я возьму в другую гостиную, — быстро сказала Фиби, наблюдая, как он наливает себе какой-то крепкий напиток. Она не хотела находиться с ним наедине в интимной обстановке гостиной. — Я… я собиралась кое-что посмотреть по телевизору.
— В самом деле? — медленно произнес Доминик. — Я не подозревал, что вы такой заядлый зритель. В коттедже не было телевизора.
— Ничего-то от вас не укрылось, мистер Эштон. Но это был выбор хозяина — не мой, уверяю вас! Я люблю игры, телешоу, — отчаянно сочиняла она, — комедии, мыльные оперы. Фактически все то, что не требует напряженной работы ума. — И что отобьет у вас охоту присоединиться ко мне, добавила она про себя.
— В таком случае сегодняшний вечер — ваш. По программе сейчас по одному каналу международный футбольный матч, по другому — бокс. Ничего, что требует чрезмерного интеллектуального напряжения.
— Да, на самом деле, — согласилась Фиби, сдерживаясь. — Вероятно, вместо этого я просто пораньше лягу спать.
— Еще одна прекрасная мысль! Я мог бы присоединиться к вам. — Когда ее испуганные глаза поймали его взгляд, Эштон с издевкой ухмыльнулся: — Разумеется, не в буквальном смысле. Уж не вообразили ли вы, что я собираюсь поцеловать вас на ночь или еще что-нибудь в этом роде?
— Нет, — Фиби с негодованием почувствовала, как краска снова заливает ее лицо.
— Признайтесь, — с иронией продолжил он. — Вы весь вечер как на горячих угольях, словно боитесь, что я подойду к вам.
— Это неправда…
— Сомневаюсь! Эти ваши заколотые сзади волосы, чтобы их совсем не было видно, весь этот безжизненно-стерильный, монашеский вид. Вы же очаровательная, цветущая девушка! — В его голосе слышалось странное раздражение. — Вы должны ожидать, что каждый мужчина, с которым вы познакомитесь, захочет вас целовать, оказывать вам внимание, добиваться физической близости.
— Вы хотите сказать, что мне следует вести себя как уличной девке? — Фиби задрожала, с убийственной ясностью вспомнив все те грубые слова, которые он однажды бросил ей в лицо.
— Конечно, нет, — теряя терпение, произнес Доминик. — О чем, черт побери, вы говорите? Вы хотите сказать, что действительно выше всех этих грязных, первобытных желаний человеческой плоти? — Он медленно опустил голову. — Бог мой, Фиби, вы, должно быть, сверхчеловек.
— Я считаю это оскорбительным, — отрывисто произнесла она. — Существуют правила, регулирующие трудовые взаимоотношения между работодателем и работником, а это… это равносильно сексуальному домогательству. — Она пошла к двери. — Я иду в свою комнату и хотела бы, чтобы вы запомнили то, что я вам сказала.
— Есть также кое-что, что следовало бы запомнить и вам, дорогая. — Теперь его раздражение прорвалось наружу. — Это мой дом, и правила здесь устанавливаю я. И я не поддаюсь на шантаж. И раз уж вы обвинили меня в домогательстве, так тому и быть.
Она взялась за ручку двери, но Доминик, крепко схватив ее за плечи, повернул к себе. Глаза его сверкали, а выражение решимости на его лице заставило ее сжаться.
— Нет, — прошептала она. — Прошу вас. Вы не можете…
— Могу, — тихо ответил Эштон. Он оперся руками о дверь по обе стороны ее головы, лишив ее свободы передвижения и в то же время не дотрагиваясь до нее. Девушка могла чувствовать тепло его кожи, проникающее даже через ее одежду, вдыхать его запах, слышать неровный стук его сердца. Или, может быть, это пульсировала ее кровь, взбудораженная ощущениями, которые она прежде никогда не испытывала?
Ее зрачки расширились, когда она пристально смотрела в его хмурое лицо. Губы приоткрылись в легком вздохе, когда его рот медленно приблизился к ее губам, чтобы овладеть ими…
Его губы были нежными и неторопливыми, сначала только изучающими каждый изгиб ее рта.
Его рука гладила ее волосы, затем скользнула к затылку, и заколка расстегнулась, упала на ковер, а освобожденные пряди тяжелых волос водопадом заструились по плечам. Фиби услышала тихий вздох.
Его пальцы запутались в ее волосах, словно это был шелковый аркан, а он внезапно стал ее пленником. Поцелуй тем временем стал более неистовым, кончик его языка исследовал ее рот, и каждое едва уловимое движение вызывало новую волну страсти.
Ее руки медленно поднялись, обхватили его голову. Губы робко откликнулись на его неторопливую настойчивость. И это все изменило…
Доминик резко притянул и прижал ее к себе, целуя со страстной, почти грубой требовательностью, с откровенной чувственностью, не делавшей уступок ее неопытности.
Уступок, которые вдруг стали больше не нужны: она хотела узнать все, чему он мог ее научить. Попробовать все, что он предлагал. Узнавать и быть, в свою очередь узнанной.
Она умирала от желания, томилась от страсти. Ее рот обжигал своей пылкостью, нетерпеливо жаждал… Она горела от жара и в то же время дрожала от чего-то, что было совсем не похоже на холод.
Их губы, руки, тела сливались воедино.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Доминик поднял голову. Его глаза были затуманены, на высоких скулах выступили пятна нездорового румянца.
Он прошептал:
— Теперь вели мне остановиться.
Фиби тяжело привалилась к двери, едва держась на ногах. Он отошел от нее, и она услышала позвякивание графина о бокал.
— Итак, несмотря ни на что, вы живой человек, мисс Грант. Просто кровь и плоть, как все остальные. — Он поднял свой бокал за нее, в насмешливой пародии на тост. — А сейчас бегите в постельку, — продолжил он грубо, — прежде чем я довершу свое порочное деяние и овладею вами прямо здесь, на этом полу… Или вы именно этого ждете?
Фиби отрицательно покачала головой.
Дверная ручка, наконец, послушалась, и девушка быстро скользнула за дверь, словно тень, и стала подниматься по лестнице. На полпути, ослепленная слезами, она споткнулась и упала на колени. Затем с большим трудом поднялась и поплелась дальше. Закрыла дверь своей спальни. Повернула ключ в замке.
И тогда она посмотрела на себя в зеркало. Увидела расплывчатое отражение незнакомки с наполовину расстегнутыми пуговицами на блузке. Отметину на шее, куда неосторожно коснулись его зубы.
Что же я натворила? — подумала она. О, Боже милостивый, что же я натворила?
Прошло много времени, прежде чем к Фиби вернулась способность мыслить, и она смогла составить план.
Ей, конечно, придется уехать. Как она сможет жить с ним под одной крышей после того, что только что произошло?
Ничтожный эксперимент, думала она, вытирая заплаканное лицо. Вот чем все это было для него! Доказательством, что, несмотря на все ее громкие слова, он мог заставить ее делать все, что хотел.
Даже сейчас ее тело ныло и содрогалось от возбуждения.
И она позволила ему получить эту власть над ней, не оставив в нем и тени сомнения в том, что она желает его.
Он второй раз в жизни прогнал ее. Не с отвращением, но с равнодушием. И почему-то сейчас все было намного ужаснее, чем при первой их случайной встрече шесть лет тому назад.
О, какое же ты посмешище! — подумала она измученно. Несчастная дура!
Рывком расстегнув молнию на юбке и переступив через нее, она услышала, как что-то хрустнуло в одном из карманов. Пакет с зарплатой! Это ее спасательный круг, который поможет ей уйти из этого дома. Сегодня ночью она уедет навсегда.
Тем более теперь у нее есть своя одежда. Когда они с Домиником обедали, Кэрри поднялась и оставила на кровати ее черную юбку и белую блузу, чистые и тщательно отглаженные.
По крайней мере, она ничего с собой не возьмет. Она дождется, когда все уснут, и уйдет.
На какое-то мгновенье Фиби отчетливо представила себе отчаяние Тары, когда она узнает об ее уходе, и разочарование Кэрри и почувствовала, как внутри словно резануло ножом.
Но у меня нет выбора, успокаивала она себя.
Мне не следует больше сюда возвращаться, думала она. Я должна вычеркнуть Тару из своей памяти у порога этого дома и уехать отсюда прочь.
Лицо Доминика кружилось перед ней, и она закрыла глаза, чтобы избавиться от этого виденья, и, должно быть, задремала, потому что, когда открыла глаза, в доме было темно и тихо, часы напротив показывали, что уже далеко за полночь.
Пора идти. Фиби надела пальто, взяла свои вещи и вышла из комнаты. На секунду она остановилась, задумавшись, может ли заглянуть в детскую, сказать Таре последнее безмолвное «прощай», и с сожалением решила, что это было бы небезопасно.
Спустившись вниз, она включила светильник и, приоткрыв ящик стола, стала искать ключ, но его, казалось, там не было. Фиби выдвинула ящик дальше, жалея, что не может отважиться включить еще один светильник.
Внезапно ее желание исполнилось. В холле вспыхнул яркий свет. Фиби испуганно вскрикнула и обернулась.
В дверях гостиной стоял Доминик. Вид у него был измученный, от него пахло виски. Он тихо заговорил:
— Я подумал, что, если буду ждать достаточно долго, вы обязательно придете.
— Я ухожу. И вы не сможете меня остановить.
— Нет, — устало согласился он. — Вероятно, не смогу. Но сначала я должен вам кое-что сказать…
— Я ничего не хочу слышать. — Она взяла свою жестяную коробочку и, словно обороняясь, крепко сжала ее.
— Я вел себя просто отвратительно, Фиби, и мне нет никакого оправдания. — Его рот перекосился. — Но я не могу выкинуть вас из головы с первой же минуты нашей встречи.
— Это нужно понимать как извинение?
— Да. — Его серые глаза напряженно смотрели на нее. — У меня нет слов, чтобы выразить мое сожаление о том, что произошло. Вы работали у меня, и я не имел права прикасаться к вам. Но вы провоцировали меня, и я хотел… — Он остановился. — Черт, преподать вам урок, полагаю. — Он усмехнулся. — Но вышло так… мне думается, мы оба чему-то научились.
Фиби была вне себя от возмущения:
— Вы что же, пытаетесь сказать, что это была моя вина?
— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. В какой-то момент это было взаимно, верно?
— Вы… вы начали это!
— Да, — признал он. — И прекратил тоже я. Во имя нас обоих. Пока еще мог. Таким образом, я не совсем законченный негодяй.
Она зло сказала:
— Но ведь и я не какая-нибудь уличная девка, не потаскушка, которую вы можете использовать, как игрушку. Я никогда не была… — Ее голос утих, когда она поняла, насколько близка к опасному разоблачению.
— Нет, — сказал он. — Вы имели право на мою защиту и уважительное отношение, а я, в конечном счете, нарушил оба пункта.
— Ну что же, хоть в чем-то мы находим взаимопонимание, — напряженно сказала Фиби. — Могу я теперь идти?
— Только дайте мне еще одну минуту. — Его голос был тихим, настойчивым. — Я не могу изменить того, что произошло, но если вы вот так уйдете, то накажете не только меня, вы нанесете большой удар Таре. А она не заслуживает этого. Ну почему она должна страдать из-за недостатка самообладания у своего отца?
— Я не могу остаться здесь после всего. — Ее голос звучал резко.
— Вы не верите, что я смогу держаться на расстоянии? — мрачно спросил он. — Сегодня вечером я потерял голову. Но не повторю этой ошибки вновь. Никогда… У меня совсем другие жизненные планы. С настоящего момента вы няня моей дочери, и ничего больше. В этом качестве вы здесь будете в полной безопасности. Я вам клянусь в этом!
В безопасности от вас — возможно, печально подумала Фиби. Но что мне делать с собой? С моими чувствами?
Он сделал шаг к ней:
— Фиби, вы пришли в этот дом из-за Тары. Если мы сделаем вид, что этого вечера не было, сможете вы остаться — ради нее? Исключительно ради нее.
Повисло тягостное молчание.
— Хорошо. Только ради Тары.
— Спасибо, — произнес он тихо. — Я сам утром отвезу Тару в школу и дам вам возможность выспаться.