Покинуть Килмарин оказалось труднее, чем Сара ожидала.
Она обняла деда, он перенес это молча, но когда она отстранилась, он коснулся ее щеки, и Сара с удивлением почувствовала, что его рука дрожит.
— Я не увижу тебя больше, детка, — сказал он. — Но я скажу твоей матери, что у тебя все хорошо.
Не дав ей времени ответить, он повернулся к Дугласу.
— Вы должны вернуться домой в Шотландию, — сказал он. — Верните мою внучку в ее дом.
Они переглянулись, и Доналд наконец кивнул, словно удовлетворенный тем, что увидел. Он повернулся и без слов ушел в дом, оставив Сару и Дугласа у кареты.
Дуглас улыбнулся, помог Саре подняться в карету, и она села рядом с Флори. Горничная деликатно зевнула, прикрыв рот рукой в перчатке, потом приветственно улыбнулась.
Не успели они отъехать, как дверца кареты снова открылась, и внутрь заглянула Линда. Ее лицо сияло, девушка из хорошенькой превратилась в красавицу. С полными слез глазами она протянула руку Саре.
— Не знаю, как вы сделали это, кузина, но спасибо. Спасибо!
— Что я сделала? — смутилась Сара.
— Дедушка сказал, что я могу выйти за Брендана, и это после многих месяцев, когда он отказывал. Многих месяцев! — Ее дрожащая улыбка была радостной. — Спасибо вам!
Сара сжала ее руку, жалея, что не могла познакомиться с кузиной раньше.
— Будьте счастливы, — сказала она, зная, что они, вероятно, больше никогда не увидятся.
Линда удивила ее снова, вручив шкатулку, которую Сара нашла в комнате матери.
— Дедушка хотел, чтобы зеркало вашей матери осталось у вас на память о визите в Килмарин.
Улыбнувшись, она захлопнула дверцу кареты и отошла. Когда Дуглас открыл шкатулку, Сара отвела взгляд.
— Оно старое и некрасивое, — сказала она, стараясь не смотреть в зеркало. Она толком не поняла, что тогда увидела, но не хотела видеть это снова.
— Но ты все равно будешь его беречь, — сказал Дуглас, возвращая зеркало в шкатулку, — потому что оно принадлежало твоей матери.
Дуглас убрал шкатулку в углубление на обшивке кареты, предназначенное для мелких вещей, и Сара благодарно улыбнулась.
Когда они отъезжали, она оглянулась на Килмарин лишь однажды и сосредоточенно смотрела на свои сжатые руки.
Дуглас вручил ей носовой платок.
Она посмотрела на него и улыбнулась, хотя по щекам текли слезы. Взгляд Дугласа был сочувственный и слишком интимный для присутствия Флори. Но Флори оказалась столь же тактичной, сколь и умелой: она безотрывно смотрела в окно, словно очарованная пейзажем.
В этой ситуации для Дугласа было совершенно естественно податься вперед и поцеловать Сару в лоб. Она отстранилась, вытерла лицо его носовым платком и весь день цеплялась за платок как за талисман.
Возвращение в Чейвенсуорт, к счастью, оказалось быстрым. Или это Дугласу только показалось, и поездка на север заняла столько же времени. Погода стояла ясная, они останавливались только затем, чтобы размять ноги и сменить лошадей.
В той гостинице, где они ночевали по дороге в Килмарин, оказалась только одна свободная комната, и он уступил ее Саре и Флори. Когда он проводил их к комнате, Сара сунула ему в руку флакон духов. Они переглянулись, и ее взгляд согревал его всю ночь.
Поездка на поезде была столь же комфортной, единственной заминкой было ожидание, пока прицепляли их вагон и погружали на платформу карету.
Когда показался Чейвенсуорт, Дуглас чуть не вздохнул с облегчением. Даже лошади, похоже, радовались окончанию путешествия. Они побежали более резво, словно Тим не мог справиться с ними, и пассажирам пришлось держаться за ремни над окнами кареты, чтобы их не бросало из стороны в сторону.
Тим остановил карету у Чейвенсуорта, Дуглас вышел первым и сначала подал руку Саре, потом Флори. По ступеням спускался Томас, за ним — два лакея.
— Отнесите наш багаж в герцогские покои, — распорядился Дуглас и повернулся к Саре. — Я поеду с Тимом в конюшню, — сказал он. — Мне нужно проверить алмазы.
Она погладила лацкан его сюртука, поля шляпки скрывали ее лицо.
Он коснулся ее щеки, его пальцы скользнули по нежной коже, возрождая иные воспоминания, вызывая желание поцеловать ее.
Сара откинула голову и улыбнулась, будто точно знала, о чем он думает.
— Увидимся позже? — спросила она. — Надеюсь, не очень поздно.
Жаждет ли она его так же, как он — ее?
— Если бы не алмазы, — сказал он тихо, чтобы Тим и Флори не слышали, — я бы сию минуту проводил тебя в нашу комнату.
Сара вспыхнула. Прекрасный ответ, который вызвал у него улыбку. Дуглас наклонился и поцеловал ее в губы, не обращая внимания на присутствующих. Сара, должно быть, тоже забыла о них, потому что положила руки ему на плечи и приподнялась на цыпочки, чтобы углубить поцелуй.
Наконец Дуглас отстранился, улыбаясь ей. Подхватив юбки, Сара повернулась и пошла по ступенькам.
Он смотрел ей вслед.
Наверху она обернулась и посмотрела на него, ее улыбка говорила, что она отлично сознает, что он с нее глаз не сводит.
Дуглас снова сел в карету, и когда они доехали до конюшни, оставил Тима и направился в обсерваторию. В его отсутствие алмазами занимался Алано.
Две дюжины квадратных деревянных рамок были расставлены в обсерватории повсюду. В каждой рамке больше десятка шелковых нитей. На каждой — множество вязких капелек, поблескивающих в слабом свете заходящего солнца. Между каплями были прозрачные гранулы, некоторые не больше песчинки. Дуглас начал осматривать алмазные нити. Рост алмазов шел успешно только в чистоте. Примеси в воздухе вроде пыли или частиц грязи могли проникнуть в гранулы. Цена на алмазы с изъянами вряд ли удовлетворит герцога Херриджа.
Алано был скрупулезен, как обычно.
Дуглас застелил грязный пол длинными досками, покрытыми морским лаком. Алано закрыл пол полотном и затянул тканью сводчатый потолок, защищая помещение от пыли. Все полки тщательно вытерты и накрыты, обсерватория выскоблена дочиста.
Гранулы быстро росли. Когда они высыхали, наступала заключительная и самая опасная часть процесса — нагрев. Опасная потому, что процесс выращивания алмазов нестабилен.
Удовлетворенный результатами, Дуглас вышел из обсерватории проверить строительство печи. Услышав сзади шорох, он обернулся, ожидая увидеть Алано, но вместо этого оказался нос к носу с Саймонсом, дворецким герцога Херриджа.
— Саймонс, черт возьми, что вы тут делаете?
— Его светлость очень недоволен, сэр. Прошло много времени, а вы с ним так и не связались и не изготовили никаких алмазов. Он выполнил свою часть сделки, мистер Эстон, и ждет, что вы выполните свою.
— Было несколько отвлекающих обстоятельств, Саймонс, или его светлость забыл о смерти жены?
У Саймонса хватило здравого смысла изобразить некоторое смущение.
— Я понимаю, что вы были в Шотландии. Есть и другие отвлекающие обстоятельства?
— Его светлости придется набраться терпения, — ответил Дуглас, пропустив мимо ушей замечание Саймонса.
Саймонс позволил себе легкую улыбку.
— Терпение не относится к главным достоинствам его светлости. Вы должны сотрудничать со мной, мистер Эстон. Я прошу вас.
— А если я этого не сделаю?
— Герцог Херридж не из тех, к кому можно относиться снисходительно, мистер Эстон. Он способен на многое.
— Меня не волнует, что ваш герцог может сделать мне, Саймонс.
— Тогда вас интересует, что он может сделать леди Саре?
Дуглас замер.
— Что он может сделать? — спросил он.
— Вас некоторое время не было в Англии, мистер Эстон. Вы слышали о законе о бракоразводных процессах?
Дуглас покачал головой.
— Его светлость может добиться, что ваш брак будет расторгнут. Если вы не снабдите его алмазами так быстро, как он хочет, он гарантирует, что вашему браку конец.
— Вы шутите, — сказал Дуглас, хотя было ясно, что Саймонс говорит серьезно. — И участия Сары не потребуется?
— Вы думаете, что она откажется подчиниться отцу? — жалостливо посмотрел на него Саймонс.
Увы, Дуглас совсем не был уверен в чувствах Сары. Страсть — это одно, но достаточно ли ее, чтобы удержать Сару? Хватит ли ее, чтобы Сара повернулась спиной к своему прошлому, своему воспитанию?
— Ей придется доказать ваше прелюбодеяние, мистер Эстон, но поверьте мне, массу женщин можно убедить выступить со слезным рассказом о том, как вы их обманули. Есть и другие условия, и будьте уверены, что его светлость их выполнит.
— Он сделает это? Разве развод не погубит репутацию Сары?
Саймонс улыбнулся:
— Вы думаете, его это волнует, мистер Эстон? У Сары была единственная обязанность: выйти замуж за деньги. И она потерпела неудачу.
— Скажите ему, что он получит свои алмазы меньше чем через неделю.
Саймонс уважительно поклонился:
— Я надеюсь, мистер Эстон, что вам ничто не помешает. Его светлость, как я сказал, терпением не отличается.
Саймонс бесшумно исчез.
Дуглас разжал кулаки и повернулся к печи. Она чем-то походила на пирамиду, широкая внизу и сужавшаяся к верху. Большое основание обеспечивало глубокую топку, пламя должно быть таким, как в кузнице, когда куют железо. Он долгие месяцы экспериментировал, прежде чем определил нужный диапазон температур для обработки алмазов.
Он не лгал герцогу Херриджу о возможности создать крупные алмазы. Однако он неправильно оценил нетерпение герцога или его отчаяние. Герцогу нужен результат, и немедленно, похоже, он не способен выслушивать разумные доводы.
С другой стороны, может ли он действительно убедить Сару развестись? Согласится ли она? Может ли герцог Херридж расторгнуть его брак?
Дуглас в свое время входил в логово льва, убедив себя, что лев не страшнее кошки. К сожалению, герцог Херридж действительно лев. И Дугласу, если его сожрут, винить придется только самого себя за то, что мало знал о жестокости благородного сословия.
— Поездка в Шотландию была успешной? — спросил из-за спины Алано.
Дуглас обернулся.
— Килмарин — это потрясающее место, — сказал он. — Жаль, тебя с нами не было.
— Я и здесь не скучал. — Алано сел на сложенные рядом с печью кирпичи. — Эта ваша миссис Уильямс настоящая смутьянка. Она игнорирует меня, будто я стена.
— Вряд ли тебе это понравилось, — сказал Дуглас. — Учитывая твою репутацию у дам.
— Ее просто нужно немного убедить.
— Я предпочел бы, чтобы ты не пытался совратить женскую часть персонала в Чейвенсуорте.
— Речь не о персонале, а об этой раздражающей женщине, — нахмурился Алано.
Дуглас подавил улыбку. Он слишком хорошо знал, каково остаться на милость одинокой женщины. Женщины беззащитны, но у них есть свое оружие: робкий взгляд, дрожащая улыбка и слезы. Видит Бог, он мог справиться с чем угодно, но не со слезами.
— Можешь сообщить миссис Уильямс, что мы вернулись, — сказал Дуглас, давая Алано повод найти экономку. — Попроси, чтобы она приготовила нам ранний обед.
Он взглянул на запад, солнце опускалось, оранжевые полосы были предвестниками заката.
Алано встал.
— Это я могу. — Он внимательно присмотрелся к Дугласу. — С чего это ты рычал как безумный?
Дуглас покачал головой, решив не распространяться об угрозах герцога Херриджа.
— Мне нужно повидать своего поверенного, — сказал он. — Похоже, я впутался в неприятности.
Алано долго молчал.
— Я что-нибудь могу сделать?
— Ты всегда был другом, Алано, и я благодарен за это.
Алано улыбнулся, но в глазах была тревога.
— Ты сообщишь мне, если я смогу помочь?
Дуглас кивнул, затем оглянулся на обсерваторию.
— Ты столько всего сделал. Благодаря тебе у нас будут сотни алмазов для герцога Херриджа.
Алано скривился, но вскоре на его лице появилась улыбка, когда он вспомнил о поручении и поводе увидеть миссис Уильямс.
Сунув руки в карманы и насвистывая, он направился к дому. Дуглас посмотрел ему вслед, потом занялся делами в обсерватории. Час спустя Дуглас закрыл обсерваторию и пошел к дому.
Луна переливчатым диском висела среди рассыпанных по ночному небу алмазов. Каким-то странным способом, которого Дуглас не мог понять, ночь была ему созвучна, она казалась ему более дружелюбной, чем яркий день. И все же ночь никогда не была ему другом, по крайней мере в детстве. Ночь означала голод, холод и страх.
Он больше не ребенок, а мужчина, который сам пробил себе дорогу. Он научился думать не только о том, чтобы выжить. Он научился обдумывать непредсказуемые последствия своего существования. Какова цель жизни?
Он не знал ответ, но сегодня он ближе к нему. Что он хотел от жизни?
Иметь значение для кого-то. Фигурально выражаясь, нацарапать свое имя на скале жизни, и пусть какой-нибудь путешественник через сто лет восхищается им. Заботиться, любить и испытать все, что мог знать, видеть, делать, пробовать, чувствовать.
Философия меняет мужской ум. Не так, как любовь, но все-таки.