Суд линча

Глава восемнадцатая

Ожидая у светофора зеленого света, Денисов повертел ручку настройки обшарпанного приемника. Сквозь сухой треск помех прорвался голос известного эстрадного певца, исполнявшего старинный романс. Поток машин двинулся вперед, Денисов поддержал мелодию своим голосом. Сегодня воскресенье, за Сычевым телохранитель не заехал, никто не выходил из «Мерседеса», не поднимался на этаж, хозяин спустился вниз без провожатого. Почему именно сегодня Сычев отпустил телохранителя? Значит, Сычев решил, что он в безопасности. А телохранителю повезло, должно же и телохранителям когда-то везти. Этот парень вольно или невольно спас свою жизнь, правда, что у каждой собаки есть свой счастливый день. Случай умереть за какого-нибудь нового хозяина, доказать своей смертью преданность, любовь и другие лучшие чувства своему боссу, ему ещё представится. А может, парень и сам поймет, что нет ничего глупее, чем умирать за других?

Что ж, Денисов ждал долго. Всю неделю, день за днем, час за часом. Он готов ждать ещё столько же, лишь бы посмотреть в глаза Сычева перед тем, как тот сдохнет. Денисов представлял себе эту сцену во всех подробностях. Глаза Сычева, полные ужаса, дикого, нечеловеческого ужаса. Сычев на коленях, он плачет, он молит о пощаде, он готов на все, лишь бы ему оставили жизнь. Он умоляет, размазывая по лицу сопли. И получает в эту мокрую морду пулю или заряд картечи. Денисов перестроился в правый ряд, сделав поворот, увидел в конце прямого переулка сычевский «Мерседес». Так, сейчас он повернет налево, ещё один короткий переулок и новый поворот налево. Возле особняка водитель припаркует машину, возможно, останется ждать хозяина в салоне, возможно, войдет в помещение вместе с Сычевым и его гостем. Копировать маршрут «Мерседеса» нет смысла.

Денисов проехал два квартала по улице, параллельной той, на которой находится особняк, сделав пару поворотов, остановился возле булочной. На её замазанных белой краской витринах саженными буквами нацарапали: «Ремонт». Отличная позиция. Переулок просматривается из конца в конец. На противоположной стороне, метрах в ста двадцати от Денисова сверкает решеткой радиатора знакомый «Мерседес». Водитель остался в машине, тем лучше, вот он развернул газету и уткнулся в текст. Значит, в особняке только Сычев с этим покупателем. Они пробудут внутри ещё долго, чтобы осмотреть помещение потребуется никак не меньше получаса. Торопиться некуда. Денисов проводил взглядом одинокого прохожего в плаще с поднятым воротником, продолжая вполуха слушать радио. Передали блок рекламы и несколько информационных сообщений. По противоположной стороне прошла скособоченная тяжелой сумкой женщина, наверное, возвращавшаяся домой с рынка или из магазина.

Еще минут десять, и нужно идти. К этому времени Сычев со своим гостем осмотрят первый этаж и поднимутся наверх. Можно будет, не торопясь, не пугаясь лишних звуков, открыть дверь заднего входа своим ключом и неслышно, ступая мягкими ботинками по гранитным ступенькам лестницы, подняться наверх вслед. И тогда… Нет, об этом лучше вообще не думать.

Планы, какими бы они ясными и конкретными ни казались, всегда разрушает незначительная мелочь, непредусмотренная случайность. Требуется пересмотреть на ходу какие-то детали. Чтобы отвлечься от мыслей, Денисов стал слушать радио. Передавали викторину «Придумай рифму». Ее участникам, собравшимся в студии, ведущий предлагал назвать как можно большее число рифм к какому-то слову, которое он произносит. «Печка», – сказал ведущий веселым голосом. «Утечка, течка», – ответил слабый женский голос. «Маловато, – сказал ведущий. – У кого-то есть больше вариантов?»

– Свечка, колечко, – заорал Денисов, нагнувшись к приемнику.

– И это все?» – спросил ведущий, словно услышал реплику радиослушателя. – Тогда предлагаю уважаемой публике срифмовать слово «кадка».

Гомон, чьи-то одиночные реплики. «Пожалуйста, вы», – сказал ведущий, видимо протягивая кому-то микрофон. «Палатка, заплатка, латка, матка, перчатка, сетчатка, сопатка», – произнес тяжелый с хрипотцой бас. «Отлично, – воскликнул ведущий, – представьтесь, пожалуйста». «Слезкин Виктор, наладчик лифтов», – ответил бас. «Виктору Слезкину вручается этот приз», – сообщил ведущий, но почему-то не пояснил, какой именно приз вручили Виктору Слезкину. «Скажите, пожалуйста, вы писали в юности стихи или уже тогда мечтали стать наладчиком лифтов?»

Не дождавшись ответа, Денисов выключил радио и взглянул на циферблат наручных часов. Ладно, дам им ещё минуты три на разговоры, решил он, наклонился, вытащил из-под сиденья завернутый в тряпку пистолет и осмотрелся по сторонам. Переулок пуст, редкие прохожие, испуганные вновь зарядившим дождиком, исчезли. Он отправил тряпку обратно под сиденье, осмотрел ТТ со всех сторон. Редкостное дерьмо. Китайское производство, ни фабричного клейма, ни номера. Сам пистолет выполнен из незакаленного металла. Игрушка разового потребления, рассчитанная ровно на одно дело. Из такого, не рискуя повредить кисть руки или даже предплечье, можно произвести не более шести-семи выстрелов. Восьмой выстрел разорвет ствол. Пальнул пять-шесть раз, сотри платком пальцы и смело выкидывай. Попадаются аферисты, которые находят дураков и выдают им такие одноразовые штучки за полноценное боевое оружие.

Покупатели – в основном пацаны, желающие почувствовать себя крутыми мужиками, или, как ни странно на первый взгляд, серьезные люди, хорошо знающие, что именно берут. Им пушка нужна для одного конкретного дела. Денисов произвел из пистолета один контрольный выстрел в лесопосадке за городом, проверив, не перекашивает ли патрон в патроннике. Так, один выстрел сделан. Значит, пять раз из этой пушки можно пальнуть смело. Он сунул пистолет под брючный ремень, достал с заднего сиденья сумку из темной синтетической ткани. Положив её на колени, расстегнул «молнию». Все на месте, как и должно быть. Обрез заряжен, коробка с патронами распечатана.

Денисов снова взглянул на часы, чувствуя легкое волнение, глубоко вздохнул и на несколько секунд, как пловец во время погружения, задержал дыхание. Пора. Он выпустил воздух из груди, открыл дверцу, ступив на мокрый асфальт, запер машину. Перейдя на противоположную сторону улицы, скосил глаза на «Мерседес», внутри которого водитель отгородился от мира газетой. Чтобы не привлекать его внимания, Денисов, на ходу играя ключами в кармане плаща, прошел десяток метров в противоположную от особняка сторону, свернул в арку и, войдя во внутренний двор, развернулся на девяносто градусов. Мимо чьих-то занавешенных окон, мимо ржавеющих под дождем металлических гаражей он неторопливо дошагал до кое-как сбитого забора, пролез в видимую ещё издалека дыру и оказался в двадцати метрах от заднего крыльца особняка.

Это расстояние он преодолел в несколько длинных прыжков, остановился и замер под гнутым жестяным козырьком. Сейчас от посторонних случайных взглядов его отгораживали желтеющие, но ещё густые кроны старых лип, разросшихся по двору. От взглядов из верхних окон особняка защищал этот козырек над головой. Денисов прислушался. Все звуки куда-то исчезли. Только дождь стучит по жести, что-то шуршит в желобах водосточных труб.

Он вытащил из кармана связку ключей, выбрал нужный ключ и повернулся лицом к двери. Чудило этот Сычев, даже не догадался замки на дверях поменять, важное дело, а он его отложил, рассудив, видно, что из пустых комнат нечего вынести. Длинный фигурный ключ вошел в замок легко, будто маслом смазанный. Денисов повернул его один раз и уже собрался повернуть снова, как услышал за дверью ещё далекие, но быстро приближающиеся голоса. Денисов замер и так, зажав в ладони связку ключей, чтобы не звякнула, простоял минуту, прислушиваясь к этим голосам.

Сперва слов было не разобрать, но, когда говорившие приблизились, незнакомый мужчина произнес какую-то фразу, а Сычев ответил: «Само собой» – и чему-то засмеялся. Голоса, наконец, и стихли. Не понятно, то ли Сычев со своим гостем поднялись по лестнице наверх, то ли остались на первом этаже. Сделав последний, второй поворот ключа, Денисов опустил связку в карман и поправил на плече ремень сумки. Он нажал на металлическую ручку, надавил на дверь плечом и услышал скрип петель, показавшийся неестественно громким. Денисов замер, выругался про себя, придержал сумку, чтобы не зацепилась ремнем о металлическую ручку, и проскользнул в дверной проем. Тишина, ни голосов, ни других звуков. Может, он опоздал, и Сычев уже ретировался. Денисов закрыл за собой дверь, до боли сжимая зубы от скрипа петель. Вот та самая мелочь, тот самый пустяк, который может сорвать любой план, самый четкий, отработанный.

Он огляделся. Отсюда, из этого закутка, оставался видимым лишь участок противоположной свежеокрашенной стены, плоскость поднимающейся над головой лестницы. Темно, лучи света проникают сюда то ли из соседней комнаты, то ли из окна над лестницей. Захотелось курить, и Денисов инстинктивно похлопал себя по карманам плаща, нащупывая под тканью пачку сигарет. Подумав, что от этого удовольствия пока придется отказаться, он снова прислушался. И все-таки голоса были слышны, совсем слабые, они доносились откуда-то сверху. Значит, его расчет оказался правильным, посетители действительно сначала осмотрели первый этаж особняка и затем поднялись наверх. Прекрасно, сейчас эта мышеловка захлопнется.

Денисов спустил с плеча ремень сумки, поставил её на пол, одним движением скинул плащ, выпростал из рукавов руки. Оставшись в темном поношенном пиджаке, он сложил плащ вдвое и опустил его на керамические плитки пола. Затем снова повесил на плечо ремень сумки, вышел из-под лестницы и, быстрыми шагами преодолев её первый пролет, остановился. Голоса наверху сделались ясными, различимыми. Денисов, схватившись рукой за перила, слушал раскаты смеха Сычева. Да, вопрос, кто смеется последним, пожалуй, уже решен. Он наклонился к сумке и взвел один за другим курки обреза.

Сычев поставил на подоконник большой, плотной бумаги пакет с бутылкой шампанского, пластмассовыми стаканчиками и парой спелых наливных яблок, выглянул за окно и поцокал языком.

– Что-то Бог сердится на нас сегодня, – он вытащил из пакета бутылку, сорвал фольгу и раскрутил проволочку. – Конечно, это не «Дом Периньон» и даже не «Шато-де-Блиньи», просто никакой другой бутылки шампанского не оказалось под рукой. Выпьем эту шипучку. Чисто символически, – он вытащил из горлышка плотно засевшую в нем пробку, поставил на подоконник пластмассовые стаканчики и наполнил их до середины. Пузырьки углекислоты образовали неустойчивую, мгновенно осевшую пенку. – Ну, теперь осмотр закончен. Что скажешь?

– Недвижимость – великое дело, – Чикин взял с подоконника стаканчик. – Хорошо вложил деньги, – осматривая первый этаж особняка, Чикин уже израсходовал все заранее приготовленные комплименты, даже начал повторяться и теперь с трудом подыскивал новые слова.

– Да, этот домишко для себя люди строили, – Сычев поставил бутылку на подоконник и поднял свой стаканчик. – Не то, что теперь лепят. Ширпотреб, безвкусица. А это, – Сычев пару раз стукнул ладонью по стене, – индивидуальное исполнение, как костюм от хорошего модельера. Для состоятельных людей со вкусом, для элиты, – самодовольство распирало Сычева.

«Чиновников, людей с государственным положением ты к элите не относишь, – со злостью подумал Чикин. – Для тебя элита – это такие пузаны вроде тебя самого, те, у кого деньги из задницы сыплются. Тоже мне, элита… Дерьмо на лопате, а не элита. Все чиновники, создающие тебе условия для роскошной жизни, в твоем понимании ничтожества». Чикин, не желая показать внутреннего раздражения, сделал глоток из стаканчика. Шампанское отдавало живыми дрожжами и ещё какой-то неизвестной гадостью, кажется, сырой рыбой. Он поморщился, осушил стаканчик до дна и поставил его на подоконник.

Возможно, это раздражение и не возникло бы в душе Чикина, если бы Сычев рассчитался с ним за все услуги ещё на пороге особняка, как только они остались один на один, а не отложил главное дело на потом, не таскал Чикина по всем углам и закоулкам своего особняка. Чикин, не в правилах которого напоминать людям о денежных счетах, полагавшего, что о долгах обязаны помнить сами должники, на этот раз решил своему правилу изменить. Но все как-то не подворачивалось момента вставить слово, и он только больше раздражался.

Последние слова Сычева о богатых людях, якобы составляющих элиту общества, только подлили масла в душевный огонь. Чикину вдруг вспомнились отзывы Сычева, походя данные им об одном общем знакомом, большом человеке в правительстве. «Да кто он такой без своей должности? – сказал тогда Сычев. – Вынь сегодня из-под него это чиновничье кресло, завтра никто не вспомнит, что такой человек вообще есть на белом свете». А ведь тот мужик, получивший столь унизительную характеристику, многое сделал для Сычева, помогал ему едва ли не безвозмездно. Интересно, как Сычев за глаза отзывается о нем, Чикине? В лучшем случае называет прыщом на ровном месте или хреном с высокой горы. Неприятно, а что сделаешь… От этих мыслей на душе Чикина стало ещё тяжелее.

– Ты меня не слушаешь совсем, – Сычев тронул Чикина за плечо. – Витаешь где-то в облаках. Я говорю, как, на твой взгляд, нужно фасад перекрасить?

– А я вот о другом думаю, – Чикин сделал глоток из стаканчика и выдержал паузу. – Совсем о другом. Вот я оказался на мели, а жена мечтает кое-что купить, так, по мелочам. Вот я и думаю: напомнить некоторым собственникам, – он зло глянул на Сычева, – об их обязательствах или подождать с этим? Подождать, когда сами вспомнят.

Сычев выпятил нижнюю губу и развел руки в стороны.

– А, вот ты о чем, – он поставил свой стаканчик на подоконник, запустил руку во внутренний карман пиджака и вытащил пачку денег, перехваченную резинкой. Он протянул деньги Чикину. – За помещение под склад спасибо. Я там все вчера осмотрел, на днях перекину туда партию товара.

Чикин взял пачку денег, взвесил её на ладони и опустил в карман. Все-таки Сычев по натуре неисправимый самоуверенный болван, но, надо отдать ему должное, не жмот. А то другие начинают прибедняться, хоть милостыню им подавай. Человеческая щедрость искупает многие недостатки, даже пороки. Морщинки на лбу Чикина разгладились. Он даже улыбнулся и со вкусом допил шампанское.

– Ты знаешь, для меня долг денежный – святая вещь, – Сычев разлил по стаканчикам остатки шампанского. – Ну, скажи сам, когда-нибудь я забывал добро?

– Вроде за тобой не замечалось, – Чикин почувствовал, как градус его настроения заметно поднялся. – Я ведь так напомнил, к слову. Без намеков, люди – существа забывчивые.

Шампанское в стаканчике перестало горчить. Пачка денег приятно терлась о грудь, чуть оттягивала карман. Вот так-то бы сразу, с этого и нужно было начинать. Пожалуй, можно бы купить жене какую-нибудь побрякушку.

– Хочу жене позвонить, – сказал Чикин. – Сегодня с утра поцапались. Надо загладить, пока она ещё в парикмахерскую не ушла.

– Ну, спустимся сейчас, в машине телефон, позвонишь, – кивнул Сычев. – Я вот уж два года, как в разводе, а кажется, только это время и пожил по-человечески. Оправдываться мне теперь не перед кем.

– Я уж свое наразводился, поздно мне с Таней расставаться, – неуверенно сказал Чикин.

– Для хорошего дела понятия «поздно» не существует.

Сычев застыл с бутылкой в руке. Остановившимися глазами он смотрел куда-то за спину Чикина. Тот обернулся взглянуть, что же там у него за спиной. В нескольких шагах от себя Чикин увидел незнакомого человека в темном костюме с переброшенным через плечо ремнем спортивной сумки. В правой руке он держал обрез охотничьего ружья.

Чикин не успел ни испугаться, ни подумать о чем-то. Он только перевел взгляд на Сычева, вдруг заметно побледневшего. Уже через секунду Чикин понял, что оказался не в том месте и в неподходящее время. Сычев тяжело дышал, сжимая пальцами горлышко пустой бутылки из-под шампанского. Человек с обрезом тоже не произнес ни единого слова. Возможно, эта немая сцена длилась ещё минуту, или час, или целую вечность. Но Чикин, уже интуитивно сообразивший, что к чему, прервал молчание.

– Я тут, тут я случайно оказался, – сказал он полушепотом, чувствуя, как губы сделались сухими и непослушными. – Я тут, извините, – он перевел взгляд на свой стаканчик с шампанским, предательски задрожавший в руке. – Извините, – он поставил стаканчик на подоконник. – Извините, – снова повторил Чикин.

В эту секунду ему показалось, что этому человеку с обрезом нужно все толково объяснить, рассказать, что он, Чикин, человек случайный, попал в этот особняк лишь на минутку и сейчас же готов уйти, чтобы Сычев с незнакомцем спокойно выяснили отношения в его отсутствие.

– Я просто… – Чикин, стараясь начать объяснения, разлепил сухие губы. – Я готов…

– Ты, задница грязная, – Денисов внимательно посмотрел на Чикина, – вынь деньги из кармана и положи на подоконник. Так… Теперь четыре шага назад и встань на колени.

– Деньги, конечно, – пробормотал Чикин, положил на подоконник стянутую резинкой пачку из внутреннего кармана. – У меня ещё часы золотые, – начал он, но Денисов не дал ему продолжить.

– Четыре шага назад и на колени, – рявкнул он, и ствол обреза мотнулся из стороны в сторону.

Чикин опустился на колени, решая, что делать с руками, поднять вверх или опустить вниз. Ему сделалось легче на душе, когда деньги оказались на подоконнике. Возможно, этой суммы хватит, чтобы рассчитаться за жизнь, решил он. Надежда на то, что все для него кончится благополучно, одним испугом, ещё оставалась.

– Так часы снимать? – спросил он раболепным голосом.

– Заткнись ты лучше, – Денисов сделал полшага к Сычеву. – Что, выпил за мой упокой?

– За упокой? – переспросил Сычев, все ещё пребывавший в состоянии столбняка.

Он стоял, толстый и нескладный, посредине комнаты, держа в опущенной руке бесполезную пустую бутылку. Чикин разглядывал спину Сычева, эту бутылку, снимая с руки золотые часы. Ему казалось очень важным отдать эти часы, казалось, этот добрый жест даст ему лишний шанс, лишнюю каплю надежды. Расстегнув браслет, он бросил часы к ногам мужчины в черном костюме. Денисов посмотрел на часы, на секунду опустив ствол обреза к полу.

В это мгновение пришедший в чувство Сычев, сделав отмашку рукой назад, запустил бутылкой в переплет окна. Пробив двойные стекла, посудина вылетела наружу и разбилась на тротуаре перед самым радиатором «Мерседеса».

– Ну и сука ты, – сказал Денисов и нажал на спусковой крючок.

Чикин застыл в оцепенении на коленях. Никогда ещё смерть не подбиралась к нему так близко. Грохнул выстрел. Он увидел, как Сычева отбросило на несколько шагов назад. С огромной кровоточащей раной в животе он упал на спину, и, казалось, тут же умер. Сквозь голубоватый пороховой дым Чикин наблюдал, как убийца сделал шаг в его сторону и произнес какие-то слова. Эти слова Чикин не разобрал. От слишком громкого выстрела у него заложило уши.

– Что, простите, я не понял? – переспросил Чикин.

– Стой, говорю, как стоишь, – повторил мужчина, резко повернулся, сделал несколько длинных прыжков к лестнице на звук шагов поднимавшегося по лестнице водителя Володи.

Чикин, к которому уже вернулся слух, подумал, какой же непроходимый дурак этот водитель, если бежит сюда, навстречу своей смерти. Чикин услышал какой-то новый звук, похожий на стон, повернул голову. Сычев, лежавший в луже крови, перевернулся со спины на бок, прижал руки к животу и подтянул вверх колени. Чикин потряс головой, словно отгоняя наваждение. Он подумал, что с такой огромной чудовищной раной в животе человек не сможет прожить и мгновения.

Но Сычев жил. Он ворочался на боку, словно старался лечь поудобнее, и тихо постанывал. Вот Сычев поднял голову и посмотрел на Чикина. Вздрогнувший под этим взглядом Чикин отвернулся, столько страдания было в этих белых от боли глазах. Прошло ещё пару секунд, он услышал выстрел на лестнице, звук падающего и скатывающегося вниз тела. Он подумал, что Володя только что умер самой глупой смертью, какую только можно придумать. Мужчина в темном костюме вернулся в комнату, снял с плеча и поставил на пол сумку, небрежно бросил в неё пачку денег и обрез ружья, застегнул «молнию». Чикин подумал, что самое страшное позади. «Неужели пронесло?» – спросил он себя и побоялся ответить утвердительно, ещё не веря до конца в собственное спасение.

Денисов подошел к свернувшемуся на полу Сычеву.

– Ты, сукин сын, ещё не сдох? – он наклонившись над телом.

– М… Да… Мы… Мир… Мы…

Сычев не мог говорить, из его рта тек кровавый ручеек. Денисов вытащил из-за брючного ремня пистолет, прижал дуло к виску Сычева и спустил курок. Чикин понял: все его худшие надежды сбылись, пришла и его очередь умереть. Чикин скосил глаза и увидел, как мужчина поднял с пола стреляную гильзу. Сычев с лицом залитым кровью, свернулся на полу калачиком, прижав руки к животу, но больше уже не двигался и не стонал.

Мужчина опустил гильзу в нагрудный карман пиджака.

– Прошу вас… – сказал Чикин и запнулся, он не знал, о чем попросить убийцу.

Почему– то он с благодарностью вспомнил о жене, о том, что не успел позвонить и поговорить с ней перед смертью. Еще он подумал, что жена не знала, а теперь до конца своих дней не узнает банк и номер счета, на котором он хранил свои сбережения. А если каким-то чудом и узнает, все равно не сможет эти деньги получить, никогда не сможет.

– Пожалуйста, не надо, – сказал Чикин первое, что пришло в голову. – Я не хочу умирать.

Он вздрогнул, когда почувствовал холод металла на своем затылке. Чтобы сказать последние, может быть, спасительные слова, уже не осталось времени. Чикин закрыл глаза и мгновенно умер. Пуля пробила затылочную кость и вышла из левого глаза. Денисов поднял с пола горячую гильзу и бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Миновав первый марш, он перешагнул через лежавшего на животе поперек площадки человека, заспешил дальше. Под лестницей он нашел плащ, не застегивая, надел его и вышел из особняка той же дорогой через черный ход.

Когда он садился в «Жигули», улица оставалась пустой. Моросил дождь. Перед особняком на тротуаре, на том самом месте, где упала брошенная Сычевым бутылка, топталась старуха в сером плаще. Запрокинув голову кверху и сдвинув за спину раскрытый зонт, она разглядывала разбитое окно на втором этаже.