Суд линча

Глава двадцать вторая

Первое осеннее ненастье сделало неуютным открытую веранду летнего кафе на берегу реки. Леднев сидел за круглым белым столом из пластика, смотрел то на Надю, сидящую напротив, то на чахлые сосны и тополя за её спиной. С его места просматривалась и река, и пустая автомобильная стоянка, и дальняя панорама города. Асфальтовая дорожка, мокрая после недавнего дождя, залепленная желтыми листьями, вела от кафе вниз по береговому склону к самой реке. По дорожке поднимался старик в плаще и шляпе. У его ног семенила рыже-черная такса, выставившая вперед длинную умную морду. Красно-белый брезентовый тент, укрепленный над верандой, хлопал, как парус, поймавший попутный ветер.

– Может, пойдем в помещение? – спросил Леднев, кивнув на павильон, за стеклами которого стояли такие же, как на веранде, круглые столики и белые стулья, с вычурно изогнутыми спинками.

– Нет, лучше посидим здесь, – ответила Надя.

Теперь Леднев жалел, что выбрал для встречи именно это место. Холод, тянувший с реки, не располагал к задушевной беседе. Следовало встретиться в одном ресторанчике с нарочито простецкой обстановкой и хорошей домашней кухней. Но главное, это он понял только здесь, на открытой всем ветрам веранде летнего кафе, говорить было не о чем. Все обдуманные, приготовленные заранее фразы рассыпались, как только он увидел Надю. Стало ясно: каких бы спасительных слов он ни наговорил, свое решение она уже приняла.

– Неудачное место я выбрал, – сказал Леднев, словно отвечая на своим мысли.

– Почему же? – Надя пожала плечами, обтянутыми свитером и ветровкой. – Наверное, летом здесь очень хорошо.

– М-да, хорошо, – Нацепив на зубцы вилки кусочек остывшего шашлыка, Леднев принялся его разжевывать. – Этот шашлык мне не по зубам, – сказал он и подумал, что фраза оказалась двусмысленной.

– Веранда словно создана, чтобы здесь снять какую-нибудь сцену из современной мелодрамы, – сказала Надя, осматриваясь. – Сцену прощания, например. Никаких декораций не нужно, все готово. Осень, светлая летняя обстановка кафе, рядом серое небо. Не хватает только поездов, уходящих куда-то вдаль. В какие-то теплые края, в какие-то страны, где нам никогда не побывать.

– Поезда, их шум и все такое можно смонтировать, – сказал Леднев. Он хотел сказать, что на фоне этих декораций происходит настоящая, а не вымышленная сцена расставания. Но он сказал совсем другое. – Ты знаешь, два своих первых фильма я снял как оператор. Ну, тогда были годы поисков новых кинематографических, в том числе операторских решений. Впоследствии эти поиски ни к чему не привели. Но из своей операторской карьеры я вывел одно такое простенькое правило. Никакие интересные операторские решения не спасут фильм, если сценарий слаб.

– Последний свой фильм ты сделал по слабому сценарию, – сказала Надя.

– Да, поэтому он и провалился, – ответил Леднев. – Я сам нарушил свое правило, поэтому фильм провалился. И не только поэтому. Вмешались всякие обстоятельства. Всякие неожиданности, – он взял стакан с красным вином и сделал пару глотков.

– Ничего, за всяким провалом следует подъем.

– Это в каком учебнике написано? – Леднев допил вино и налил себе ещё полстакана из бутылки. – В моем своде правил такого нет, что за провалом следует подъем. Мне лучше знакомы обратные примеры. За одним провалом следует другой, ещё более оглушительный и болезненный. Следом третий и четвертый. А потом уже вообще ни встать, ни подняться.

Река перекатывала с боку на бок свои тяжелые серые волны. Пахло соснами и этой рекой.

– Я думала, ты оптимист, – сказала Надя.

– А думал, что твой поклонник Некрасов не откажется в последний момент финансировать фильм. Рассказали ему о нас с тобой. Мир не без добрых людей.

Леднев протянул Наде пачку сигарет, но она отрицательно покачала головой, тогда он придвинул к себе красно-белую пепельницу и закурил сам.

– А со мной, что будет со мной? – спросила Надя таким равнодушным голосом, будто вела разговор не о себе.

– Это ты насчет своей кинокарьеры? Твой банкир Некрасов посердится немного, устроит сцену ревности, а потом купит нового режиссера, который сделает фильм под тебя, – Леднев затянулся сигаретным дымом. – Многие люди мечтают продать свой талант, но это товар неходовой. В этом фильме ты одна станешь блистать красотой. Много крупных планов, прекрасные туалеты, декорации и все такое. В конце концов, ты останешься довольна тем, что съемки нашего фильма закончились, не начавшись.

Выплыл из стеклянного павильона и подошел к их столику официант в красно-белом фартуке поверх белой хлопковой куртки. Он спросил, будут ли ещё какие заказы. Леднев попросил принести ещё одну бутылку такого же вина и сделать две большие чашки горячего кофе.

– У нас кофеварка не работает, – сказал официант. – Вино сейчас будет, а кофе могу предложить только растворимый.

– Пусть растворимый. Только погорячее.

– Хорошо, – сказал официант. – Может, хотите выпить кофе в павильоне? Там тепло.

– Нет, посидим здесь, – сказал Леднев.

Официант поправил свой фирменный красно-белый фартук и удалился, напоследок окинув взглядом пустую веранду. Новых посетителей за столиками не оказалось.

– А что твой соавтор, Виноградов?

– Странно, что ты о нем вспомнила. Скорее всего, вместе с Виноградовым мы больше работать не будем. Больше мы не получаем удовольствия от общения друг с другом. Как это тебе объяснить, не знаю. Ну, можно выпить шампанское из туфельки, которую первый вечер надела юная девушка. А можно выпить шампанское из туфельки, которую долгое время не снимала женщина потливая и к тому же страдающая подагрой. То есть шампанское, конечно, выпьешь, но удовольствие ещё то.

– Ты слишком образно выражаешься, – Надя улыбнулась. – Я про Виноградова спросила, а не про женщину с подагрой, – глаза Нади оставались какими-то странными. Не понять, чего больше в этих глазах, смеха или слез. – Черт побери, Иван, черт побери, – сказала Надя. – Как жаль. Все так хорошо начиналось.

– Что хорошо начинается, не всегда так же хорошо заканчивается, – сказал Леднев только для того, чтобы вообще что-то сказать. – Все, что может случиться, то случится. Все, что не может случиться, того не произойдет. Закон жизни. Приключение закончено. Нужно возвращаться к нормальному существованию. Каким бы оно скучным ни казалось. Впрочем, – Леднев кашлянул в кулак, обрывая фразу.

– Что «впрочем»?

– Вообще-то выбор за тобой.

Леднев смотрел, как к их столику причалил официант, составив с подноса уже открытую бутылку вина и две чашки кофе. Вынув из кармана фартука выписанный счет, он положил бумажку на стол, хотел уйти, но Леднев остановил официанта и расплатился.

– Спасибо, – сказал официант и, спрятав деньги в карман фартука, спросил, не принести ли ещё и пирожных. Надя отказалась, и официант исчез. – Выбор за тобой, – повторил Леднев. Эти слова он приготовил ещё вчерашним вечером, когда договаривался с Надей о встрече по телефону. Тогда он решил, нужно сказать Наде эти слова: выбор за тобой. – Да, выбор у тебя есть. Выбор всегда есть.

– Это только кажется, что у человека есть выбор, – ответила Надя. – Тем более у женщины. Может, выбор есть у людей независимых, но я не из таких. И вообще, за свою жизнь мне независимых людей встречать почти не приходилось. Независимый человек – это, наверное, такая же редкость, как белый носорог.

Леднев понял, что говорить больше не о чем. Сразу, как только они встретились, ясно было, что разговор обречен. Взяв со стола бутылку, принесенную официантом, он подлил вина Наде, а себе налил почти полный стакан. Почему-то вино не действовало или действовало как-то не так.

– Проблемами выбора и вообще всеми человеческими проблемами, кажется, кто-то занимается там, наверху, – Надя показала пальцем на двухцветный красно-белый тент над их головами. – А мы, люди, только делаем вид, что обладаем свободой выбора.

– Выбирать действительно нелегко, но не надо всю ответственность перекладывать на небесную канцелярию, – Леднев взял с блюдца и положил в кофе кусочек сахара.

– Не из чего мне выбирать, – Надя тоже положила сахар в кофе, взяв ложечку, помешала ею в чашке. – Что было, то было. Я ни о чем не жалею.

– Я тоже ни о чем не жалею, – Леднев пил кофе и наблюдал, как старик с собакой спускается к реке.

Леднев проводил Надю до её автомобиля.

– Что ж, прощай, – сказал он, когда Надя открыла дверцу, собираясь сесть за руль.

– Почему прощай, мы ведь ещё увидимся? – Надя чмокнула Леднева в щеку. – Обязательно ещё увидимся. А ты так говоришь, будто мы на всю жизнь расстаемся.

– Конечно, увидимся, – сказал Леднев и постарался улыбнуться. Улыбка вышла кислой.

Леднев проводил автомобиль глазами, закурил. С порывом ветра к Ледневу прилетел запах хвои и холодной реки. Бросив в лужу недокуренную сигарету, он открыл дверцу и тяжело опустился в водительское кресло. Леднев почувствовал себя уставшим и никому не нужным.

Мельников, вернувшись домой среди ночи, думал, что заснет, едва коснувшись головой подушки, но ошибся. Проворочавшись в постели битый час, он решил, что переутомился, поэтому не может заснуть. Зажигать свет и искать в тумбочке снотворное он не стал, не хотелось будить жену. Забывшись лишь под утро легкой дремотой, проснулся от звука громко тикающего будильника и, чтобы не провалиться обратно в дремоту, сел на кровати. В квартире стояла такая тишина, что звенело в ушах. Мельников потряс головой, проснулся окончательно и поплелся в ванну. Там он побрился безопасной бритвой, принял душ, растер грудь и спину полотенцем. Когда он вошел на кухню, увидел спину повернувшейся к плите жены.

– А я думал, тебя дома нет, – сказал Мельников, подошел к жене и поцеловал её в шею. – Такое впечатление, что в квартире никого.

– Ты знаешь, у меня точно такое же ощущение, – сказала Галина и перевернула сырники на раскаленной сковородке. – Причем уже давно. Кажется, никого дома нет, только я и ребята.

– Ты о чем-то хочешь со мной поговорить? – спросил Мельников, хотя хорошо понимал, о чем хочет поговорить жена. Он сел за кухонный стол и вытянул из пачки сигарету.

– Мне не с кем разговаривать, – сказала Галина, не поворачиваясь. – Тебя не бывает дома ни днем, ни ночью. А если и приходишь, то усталый, от тебя пахнет спиртным. Разговаривать с тобой в таком состоянии просто бессмысленно.

– От меня иногда пахнет спиртным – это да. Но ведь не женскими духами пахнет.

– Не в этом дело. Просто мы становимся чужими людьми. У тебя какая-то своя жизнь, о которой мне ничего не известно. Ты возвращаешься под утро. Встаешь, когда я уже на работе. И так изо дня в день, из недели в неделю. Первое время, когда ты перешел в это сыскное агентство и стал возвращаться за полночь, я не могла заснуть, пока ты не переступишь порог. А теперь не знаю… Я сплю спокойно, я привыкла к тому, что всегда одна. Я разучилась волноваться за тебя.

– И правильно, – одобрил Мельников. – Чего за меня волноваться? Сейчас я охраняю одну немолодую банкиршу. Ее жизни, а значит и моей, ничто не угрожает. Личных врагов у банкирши нет, кроме разве что собственной домработницы.

– Ну почему с тобой невозможно разговаривать серьезно? Я думала, когда ты возьмешь отпуск, мы поедем хоть куда-нибудь. Мы три года не отдыхали вместе. И ты взял отпуск, прибавил к нему все свои многочисленные отгулы. И что? Просидел все лето в Москве. Каждый день мотался неизвестно куда, даже не отвел ребят на аттракционы в Сокольники. А ведь обещал, они ждали.

– Виноват, исправлюсь.

– Твое «исправлюсь» я слышала сто один раз и даже больше, – Галина сняла с огня сковородку и поставила на её место чайник.

– Ты знаешь, что у Ивана Леднева убили жену, – сказал Мельников и посмотрел на оконное стекло, покрытое дождевыми каплями. – Иван просил меня кое в чем помочь. Я помогаю. Если рассказывать эту историю от начала до конца, ты заснешь прямо у плиты, на ногах.

– Конечно, зачем мне истории рассказывать? – Галина переложила сырники со сковородки в тарелку. – Если бывшую жену Леднева действительно убили, как ты говоришь, пусть этим занимается милиция или прокуратура. При чем здесь ты?

– Я иногда сам не понимаю, при чем здесь я, – Мельников почесал затылок. – Но это не имеет значения. Кстати, почему ты не на работе?

– Кстати, об этом я тебе сказала ещё три дня назад, – Галина поставила перед мужем тарелку с сырниками и чашку черного кофе. – Но дело, как всегда, было ночью. Возможно, ты уже спал. Я говорила тебе, что сегодня придут маляры посмотреть квартиру. Завтра у нас ремонт начинается, если это тебя интересует.

– Надеюсь, не капитальный ремонт.

– Не волнуйся, косметический. Я обои купила в обе комнаты. В детскую очень красивые, ребятам понравились. А маляры обещают управиться дня за четыре. Сделают потолки и обои поклеят. В кухне пока все пусть так остается.

– За четыре дня – это быстро, – хотелось сказать жене приятные слова. – Это ого-го за четыре-то дня. И где ты только мастеров таких сноровистых нашла? За четыре дня…

– Петька просил тебя отвести его в атлетический зал. Сам отца неделями не видит, так через меня передал. Правда ведь, парень хилым растет, плечи узкие, сутулится. Ему бы в атлетическом зале вместе с тобой позаниматься.

– Рано ему еще, кости слишком мягкие, – Мельников наблюдал, как на кухню вошел пес Гуслик, обнюхал углы, вильнул хозяину хвостом и, пожевывая, уселся на полу. – Я куплю ему легкие гантели, пусть пока дома занимается. А чтобы плечи расширить, надо ему на полу спать, а не на кровати. Мельников понял, что его последние слова почему-то огорчили жену.

– Ребята тянутся к тебе, а ты их отталкиваешь, – сказала Галина. – У Петьки такой возраст, сейчас ему отец нужен. Пример хороший должен быть у него перед глазами. И Антон каждый вечер спрашивает, почему папа так долго работает?

– Буду делать выводы, – Мельников дожевал сырники, склонился к собаке, потрепал её по шее, провел ладонью вдоль спины. Гуслик лизнул руку Мельникова. – Гуслик хороший, – сказал Мельников. – Хороший Гуслик.

Мельников и вправду испытывал вину перед детьми, перед Галиной и, поглаживая собаку, думал, в какую сторону лучше повернуть этот неприятный разговор. Может, ещё раз похвалить Галину за то, что нашла расторопных маляров, взявшихся за четыре дня закончить всю работу? Нет, это слишком фальшиво. Может, обои посмотреть и похвалить Галину за удачный выбор?

– Я вот что скажу, Егор, – Галина придвинула табурет ближе к столу. – Леднев эксплуатирует тебя как наемную силу, пользуется твоими связями. А совести у него нет. Вспомни, когда тебя выгнали из милиции, и ты болтался без работы, разве Леднев тебе как-то помог? А тебе детей нужно было кормить. А теперь, когда припекло, он свистнул тебя. «Егор, помоги, а то милиция плохо работает». Когда что-то нужно лично ему, только тогда он появляется. А так его нет.

– Чем он мог мне тогда помочь? – свой вопрос Мельников обратил к собаке. – Он ведь не начальник ГУВД. Правильно, Гуслик?

– Мог хотя бы морально поддержать.

– Тогда он ничего не знал о моих неприятностях, – Мельников почесал собаку за ухом. – А узнал, только когда я устроился в агентство. И вообще, все это дела давно минувших дней, – он поспешил выпить кофе и встал из-за стола.

Галина встала и вслед за мужем отправилась в спальню. Она явно что-то хотела добавить к сказанному. Гуслик побежал за хозяйкой. Мельников сел на кровать, вправил ноги в штанины и просительно посмотрел на жену, возникшую на пороге комнаты.

– Галочка, если у тебя ко мне разговор, давай перенесем его на завтра, – сказал он. – У меня сегодня дела и, как на зло, все важные. Скоро у меня появится свободное время. Я заработаю неделю отгулов и увезу тебя в Болгарию. Или ещё куда-нибудь, где тепло и море.

Галина махнула рукой. Гуслик, решивший, что с ним играют, подпрыгнул на месте.

– На этот раз не обману, – Мельников застегнул брюки и, встав перед зеркалом, стал завязывать галстук. Рассматривая свое отражение, он решал, надеть ли подплечную кобуру или сунуть пистолет сзади за брючный ремень. – Поедем в Болгарию, ляжем на песочке, и все твое пройдет, как дым с белых яблонь.

Мельников потуже затянул узел галстука и решил, что оружие, весь день причиняющее неудобства, сегодня можно и не брать с собой. Галина, поняв, что серьезный разговор все равно не состоится, опустила руки и обмякла на стуле.

– Ты сегодня увидишь своего Леднева? Тогда вот что, отдай ему обратно это гениальное произведение искусства, картину «Избушка сторожа» или «Сторожка сторожа». Как она там называется? После ремонта нам её некуда вешать. Ребятам я эту картину показала, они говорят: нам избушка на курьих ножках в комнате не нужна. Забери ты эту картину, Бога ради. А места на антресолях даже для стирального порошка не осталось.

– Конечно, без проблем, – тут же согласился Мельников, – Завтра же отдам или послезавтра.

– Нет, сегодня же, – Галина опять скрестила руки на груди. – Завтра уже начнут работать мастера. Картина в прихожей.

Мельников надел пиджак, поцеловал жену и вышел из квартиры, держа картину обеими руками перед собой. Пристроив полотно на заднем сиденье «Жигулей», он выбрался из салона, поднял голову вверх и помахал рукой Галине, стоявшей у окна. Галина помахала ему в ответ. «Все-таки ты самый настоящий дипломат», – похвалил сам себя Мельников и сел за руль.