Дымились сумерки в карнизах,
и незасвеченные луны,
чуть голубея,
колебались
на электрических столбах.
Теплом асфальт отягощенный
подошвы ног подогревал,
а по бокам
дома стояли —
сплошным хребтом
без окон и дверей, —
еще огней не зажигали.
И в получас
сближения теней
вершины улицы моей
откинули на землю
полутени,
освобождая очертанья
гигантских крыш
и труб
и купола церквей.
И проникало небо
в бойницы и бреши,
и обводило синью
башни и шпили,
вычерчивая дерзость человечью,
возвышенную в зданиях
до неба.
И каждого надежда осеняла.
1947