К стихам ее подходили осторожно: смущало отсутствие рифмы, обычных размеров… Печатали ее редко. Но она между тем продолжала писать. По-прежнему свободным, белым стихом, обозревая Вселенную с ее радостями и трагедиями.
Белый стих Ксении особый: с живой ритмической игрой, точно стелется снежной дорожкой, а внезапные подрифмовки, словно бубенчики на санном пути, звенят.
Тут следует хотя бы вскользь воспроизвести записки Ксении Некрасовой, найденные мною, в которых она размышляет о нерифмованном стихе: «…былины о богатырях устно передавались в народе из поколения в поколение белым стихом. А странники молитвы, и сказания, и сказки, и акафисты сказывали на Руси тоже белым, стихом.». И еще вот что — очень удивительное — приметила Некрасова: «А если послушать, как разговаривают или письма пишут русские люди, так целые куски речи или письма можно без поправления вставить в главы поэм»… Уместно здесь для примера привести письмо самой Ксении Александровны: «…милый, нежный и недосягаемый друг мой, а ты бы дал мне весточку, возвращается ли мысль твоя ко мне — когда ты оставляешь работу и остаешься совершенно один».
Обстоятельно, совсем, по-новому Ксения Некрасова, обнаруживая дар ученого, толкует о неоднородных сложных путях развития русской поэзии: «По-видимому, у нас на Руси еще в глубокой древности существовали два потока поэзии, одно течение — это стихи без рифмы, основанные на глубокой мысли и образе, где словам тесно, а мыслям просторно, поэзия историческая и государственная, о трагедиях и победах народа. Поэзия, созданная белым стихом. И второе течение — это зарифмованные стихи, то есть те, где главную роль в создании стиха играет рифма: одинаковое созвучие окончания строчек стиха. Такая поэзия в древнее время создавалась скоморохами и людьми… с проницательным глазом». Читаешь и впитываешь это в себя. а думами обращаешься. к самой поэзии К. Некрасовой, к ее стихам, основанным, говоря, ее словами «на глубокой мысли и образе» при всей, казалось бы, детской их непосредственности. А в этой непосредственности есть святая правда.
«Красота — дело вкуса, а для меня,— утверждал один, известный русский художник, — она вся в правде». Очевидно, из этого исходил и М.М. Пришвин, когда, проследив за полетом фантазии и мыслей Ксении Некрасовой, записал в своем дневнике, что у нее и у Хлебникова и «у многих таких души не на месте сидят, как у всех людей, а сорваны и парят в красоте».
Память нас возвращает к стихотворению Ксении «Слово». Оно светится каждой своей буквой:
Мне в дар Отчизна принесла
жемчужницы в подоле —
дыханье мира и свободы,
обширно хлынуло в стихи.
Как жемчуг, русские слова
лежат в сиянье оболочек,
они несут в строенье строчек,
народов новые черты.
«Мне в дар Отчизна принесла жемчужницы в подоле». Как же распорядиться, таким, богатством — вот извечная забота была у К. Некрасовой.
Помог поэт Ст. Щипачев. При его усилиях в «Советском писателе» вышла на тридцати трех страничках маленькая книжка «Ночь на баштане». Это важное событие для Некрасовой произошло в 1955 году. Радость была у нее неимоверная. И она стала готовить новую «А земля наша прекрасна!…» Книга была сдана в производство в 1958-м. Но выхода из печати Ксения не дождалась, ушла из жизни. А между тем ее стихи…
Мои стихи
иль я сама
одно и, то же —
только форма, разная,—
писала она в стихотворении «Моя комната», ее стихи уже читали и перечитывали любители и знатоки поэзии Я. Смеляков. Б. Слуцкий, Е. Евтушенко, П. Вегин, Т. Глушкова, А. Марков и еще многие другие стали посвящать ей свои стихи; скоро в Кракове (Польша) выйдет ее томик стихов в переводе Аллы Сарахановой; множества ее стихов переведено во Франции, в Венгрии, других странах. Ее поэтическая жизнь продолжается..
В настоящий сборник К. Некрасовой входят известные ее произведения, а также множество новых, ранее не публиковавшихся вовсе. Теперь можно сказать, слава богу, не только свыклись с ее стихами — наивными до прелести, по заключению Я. Смелякова, детски—непосредственными, а порою суровыми, мудрыми,— с ними, с ее стихами, интереснее жить.
Л. Рубинштейн.