Судьба: Дитя Неба

72

Граница Илорка

Выдался один из тех деньков, когда приятно чувствовать себя живым, отметил про себя Тристан Стюард, когда его боевой конь, гнедую масть которого полностью скрывали тяжелые металлические доспехи, взошел на вершину холма. Перед ним раскинулось Орланданское плато. Теплый ветерок нес весенние ароматы оживающей после долгой спячки земли. Ехать во главе стотысячной армии, в том числе десяти тысяч всадников, было удивительно приятно и вызывало восхитительное возбуждение сродни сексуальному. Ему казалось, что сама земля перемещается вместе с ним, а оглушительный топот следующей за ним армии лишь усиливал это ощущение.

Чем ближе они подходили к горной гряде Мантейдс, тем сильнее становилось его возбуждение. Хотя некоторая часть его армии — как рядовые солдаты, так и командиры, да и сам Тристан — повиновались зову рога, огромное большинство, не имеющее намерьенских корней, пребывало в полной уверенности, что они идут сражаться в горах болгов.

Поначалу Тристана слегка раздражало смущение намерьенских солдат, составлявших, впрочем, меньшинство его армии. Место Великой Встречи, как гласили легенды, обладало огромным могуществом, где сама земля способствовала выполнению законов Совета. Минимальная вежливость и сдержанность необходимы, когда ради создания империи собираются все намерьены всех поколений. Поэтому те, кто повиновался зову рога, испытывали определенные сомнения, направляясь на штурм земель, принадлежавших болгам.

Тристан с удовлетворением отметил отсутствие постов на главной дороге, ведущей через Орланданское плато к Зубам, — еще недавно здесь было полно дозоров. Однако с тех пор как они вышли на плато и до сего момента им не встретился ни один уродливый фирболг. Пустынные степи выглядели на редкость уныло.

Да, эпидемия — замечательное оружие.

Он повернулся к Маквикерсу, главнокомандующему армией.

— Сколько еще, Маквикерс?

— Завтра мы увидим Чашу, милорд.

— Прекрасно! — воскликнул Тристан Стюард, похлопывая лошадь по шее. — Мы разобьем лагерь за пределами Чаши. Те, кто участвуют в Совете, пусть присоединятся к своим Домам. Но позаботьтесь о том, чтобы солдаты знали место сбора после окончания Совета.

— Да, милорд.

Тристан довольно вздохнул и повернул лицо к солнцу, наслаждаясь его теплыми лучами.

Да, прекрасный день, чтобы быть живым.

Наконец, после месяцев напряженного ожидания, наступил рассвет дня Совета. Не оставалось никаких сомнений относительно того, что время пришло, — прошлой ночью воздух в Чаше успокоился, смолкли голоса десятков тысяч людей.

В тот вечер закат был поразительно красивым, наступила последняя ночь весны. Огненные лучи заходящего солнца соткались в единое кроваво-красное облако, которое постепенно приобрело нежный розовый оттенок, а затем исчезло во мраке ночи. Лазурное небо потемнело, стало сначала кобальтовым, а потом чернильно-черным. Взошли застенчивые звезды, словно неохотно подчинившись вечерней молитве Рапсодии. Чаша подхватила ее голос, как и во все предыдущие вечера. Наступило время, и шумные намерьены замолкали, слушая, как Певица приветствует появление звезд.

Этим вечером, как только стихла последняя нота ее песни, на землю обрушился целый дождь падающих звезд, вызвав у толпы удивленные восклицания. Через мгновение все услышали, как в лагерях, разбитых на Орланданском плато, ахнули люди: Намерьенские Дома тоже увидели знамение. И в каждом сердце появилась уверенность: пора начинать Совет.

Ночь выдалась тихой. Рапсодия не отправилась спать в свои покои, она решила провести ночь под открытым небом, наблюдая, как один за другим гаснут костры. Акмед и Грунтор остались с ней, и она с любовью смотрела на своих друзей. Грунтор сидел, положив огромный меч на колени и упираясь в него локтями. Его подбородок покоился на сложенных ладонях, задумчивые глаза были устремлены к небесам. Забота о порядке тяжелым бременем легла на его могучие плечи, однако он успешно справлялся со своей задачей — удивительный успех, если учесть, что король разрешил использовать в качестве солдат только Искателей.

Рядом стоял Акмед, устремив взгляд на лагерь намерьенов, куда постоянно подходили все новые и новые путешественники. Он снял ставшую привычной вуаль, подставив лицо ветру, но Рапсодия ничего не могла на нем прочитать. Однако она догадывалась, о чем он думает.

Именно намерьены являлись причиной его тревог, он ждал от них вспышки насилия. Здесь собрались гордые потомки смелых моряков и строителей прекрасных городов, архитекторов базилик и ученых Великого Века Разума, но не следовало забывать, что их предки прежде всего были воинами, которые несли людям боль и смерть. Да и заговорщиков и предателей среди намерьенов всегда хватало.

Хотя Рапсодия верила в выходцев с Серендаира, Акмед сомневался, что их стоило собирать вместе, пусть даже и для восстановления империи. Он не доверял намерьенам, хотя являлся одним из них, в некотором смысле самым старшим. И все же Рапсодия надеялась, что она не ошиблась и даже болгам Совет принесет пользу. В памяти Акмеда всплыли слова, которыми она обменялась с одиноким странником, когда решила ему помочь, а потом сама оказалась под его защитой:

«Даже и не пытайся понять это».

«Наверное, ты прав. Мне кажется, нужно решить, как все должно кончиться, и именно так и будет».

Да, именно Рапсодия сделала их такими: его она назвала находящим путь, наделила даром второго зрения, а о Грунторе сказала: «Сильный и надежный, как сама земля» , — и сила ее песни навсегда связала душу могучего фирболга с землей. Цинизму Акмеда она противопоставляла свой оптимизм, а его сомнениям — свою надежду.

«Мы две стороны одной личности», — сказала она. Чем бы ни закончился завтрашний Совет, они должны сохранить прежние отношения. Рапсодия не знала, что он практически забыл о том, какой была его жизнь до того, как она вошла в нее, дав новое имя — ключ, открывший дорогу в будущее. Он не хотел возвращаться в прошлое.

Над горизонтом появился первый луч солнца, а Рапсодия все еще бодрствовала. Небо посветлело, в обратном порядке пройдя все стадии: от чернильной черноты к кобальту и лазури, открывающей врата утра.

Она сомкнула веки, позволив солнечному лучу коснуться своей груди, наполнить ее музыкальной нотой. Рапсодия улыбнулась: то была «эла». И тогда она запела, приветствуя рассвет священным гимном лирингласов.

Она услышала, как к ней присоединился второй голос, и, хотя их разделяли мили, Рапсодия его узнала: Элендра пришла к месту Встречи. Один за другим вступали новые голоса, пока песню не запели десять тысяч человек, вознося хвалу встающему солнцу. Вместе с Элендрой пришли намерьенские лирины, подданные Рапсодии, потомки тех, кто поселился рядом со своими соплеменниками, издревле обитавшими в Тириане. Огромным городам Гвиллиама и Энвин они предпочли зеленый лес.

Рапсодия различала и другие голоса, которых прежде ей не доводилось слышать, они вплетали в ее молитву свою собственную мелодию. Эти далекие певцы виртуозно соединили свой гимн с пением Рапсодии, и ее сердце затрепетало от радости, когда она поняла, что на встречу пришли лирингласы с берегов Маносса и с земель, расположенных за Хинтервольдом.

Она радовалась этим чудесным новостям, но вот песня подошла к концу, и лирингласы покинули поля Бет-Корбэра и вошли в Илорк. Пение лиринов было столь гармоничным, что душа Рапсодии потянулась к ним навстречу. Она отвернулась от солнца и прикрыла ладонью глаза, стараясь определить, откуда доносится прекрасная мелодия, но сумела увидеть лишь море голов — огромная процессия спускалась с Зубов.

Последняя нота наконец смолкла, и над плато зазвучали трубы, а из Чаши им ответил горн, возвестивший о появлении Намерьенских Домов. То был волнующий звук, его мощный, глубокий тон вызывал дрожь. Лишь однажды Рапсодии довелось услышать нечто похожее. Воспоминание сохранилось еще с древних времен, когда она жила на старой земле и в крепости сереннского короля, Элизиуме, родилась юная принцесса.

Во все города и даже маленькие поселения были разосланы гонцы сообщить людям радостное известие. Приближаясь к городу, они начинали играть на трубе. Рапсодия была тогда совсем маленькой и никогда не слышала такой прекрасной музыки. Потом ей еще много дней снились диковинные сны, и она просила родителей купить ей трубу. Рапсодия часто отправлялась на вершину холма, надеясь, что первой заметит приближение гонца. Однако он так и не вернулся. В глазах у Рапсодии защипало от грустных воспоминаний, и она улыбнулась.

В Чашу между тем входили представители Дома Фейли. Их собралось около пятисот человек, у многих Рапсодия заметила примесь лиринской крови. Одни пришли пешком, другие проделали весь путь верхом. Среди них попадались одинокие странники и большие семьи, взрослые и дети. Рапсодия с поклоном приветствовала главу Дома, и он весело помахал ей в ответ. Когда первые намерьены появились в Канрифе, Рапсодия решила сама встречать каждого вновь прибывшего. В результате ей часто приходилось не спать ночами, чтобы обеспечить гостей удобным ночлегом и объяснить причины созыва Совета. Но количество гостей стремительно росло, и вскоре она уже не могла здороваться с каждым гостем, она лишь кланялась главам входящих в Чашу Домов.

Словно прорвавшая плотину вода, море людей заполняло Амфитеатр. Многие радостно кричали, приветствуя знакомых, другие холодно кивали старым врагам. Намерьены принесли с собой огромные знамена, позволяющие определить их происхождение. Здесь толпились представители крупных и мелких Домов, последние свидетели Века Намерьенов, потомки трех флотов, сохранившие связи после окончания войны, элементы политической структуры, сформировавшей Совет двенадцать столетий назад.

Некоторые, самые крупные Дома были представлены аристократами Роланда, Сорболда и других земель, окружавших эти страны. Рапсодия присела в низком реверансе перед Тристаном Стюардом, принцем Бетани, шагавшим за лордом Канлиффе, мелким графом его двора, который, в свою очередь, являлся главой Дома Гилден.

Посреди человеческого моря Рапсодия разглядела лорда Стивена Наварна и его детей, они шли в конце процессии Дома Гилден. Мелисанда сидела на плечах у отца, и все трое радостно махали ей руками. Рапсодия улыбнулась и помахала в ответ.

После того как первые Дома заняли свои места и волнения, связанные с этим, немного улеглись, обстановка в Чаше начала меняться. Стали образовываться группы не только в соответствии с родством, то есть в зависимости от Дома, но и по флоту, с которым приплыли их предки, или по расе. Когда появились лирины, они проследовали прямиком к Помосту Созывающего и встали рядом с Рапсодией. Она спустилась вниз, чтобы их приветствовать, обняла Элендру и Риала, а также близких друзей из Тириана. Потом наступила тишина, и глаза лиринов обратились к королеве.

Элендра тоже стала объектом всеобщего внимания.

— Пойдем, — сказала она, взяв свою королеву за руку. — Я помогу тебе надеть платье, подарок от Миресилл.

Рапсодия отвела Элендру в свою палатку. Скрывшись за ее пологом, они услышали, как возобновился шум разговоров. Изредка вспыхивали и тут же затухали ссоры. В Чашу входили все новые и новые Дома.

— Утро только началось, собрались еще далеко не все, а они уже ругаются и ссорятся, как малые дети, — вздохнула Рапсодия, открывая пакет с новым платьем, — Надеюсь, они не поубивают друг друга до того, как все соберутся.

Элендра приподняла шлейф платья, чтобы он не испачкался.

— Они не станут драться на Совете, могущество Чаши им не позволит. И помни, Рапсодия: многие из этих людей видели друг друга в последний раз сквозь прорезь шлема, на поле боя. Им давно пора изгнать тень своих прежних разногласий. И очень хорошо, что именно ты созвала намерьенов — большинство абсолютно справедливо считают тебя совершенно нейтральной, только такой человек и может управлять Советом.

Рапсодия кивнула, сняла свое изысканное платье и надела наряд, присланный лиринами. Миресилл была ее любимой белошвейкой. Немолодая женщина прекрасно знала ее размеры и особенности фигуры — любое сшитое ею платье королева могла надевать без примерки.

Это платье Миресилл сшила из намерьенского шелка, сотканного еще до начала войны. Материал переливался оттенками серебра и золота, в зависимости от освещения. Миресилл украсила его множеством крошечных пуговиц сзади и на рукавах. Элендра помогла Рапсодии застегнуть платье и расправила подол, а потом отошла, чтобы взглянуть на нее со стороны. Лиринская воительница невольно ахнула, не в силах скрыть свой восторг. Древняя ткань сверкала в сиянии диадемы, и этот свет отражался в глазах королевы и золоте ее волос. Слезы радости и восхищения потекли по щекам Элендры, но они тут же высохли, когда она заметила, что Рапсодия оцепенела от ужаса.

— Что с тобой?

Рапсодия отвернулась и быстро надела туфли.

— Ничего.

— Скажи мне.

Изумрудные глаза посмотрели в серебристые глаза Элендры, и тревога в них мгновенно исчезла, уступив место безмятежности.

— Ничего страшного, Элендра, — заверила ее Рапсодия. — Просто платье немного тянет на животе, вот и все. Наверное, Миресилл забыла, как мой живот раздувается после еды.

Лицо Элендры вновь омрачилось.

— Когда ты в последний раз ела, Рапсодия?

— Ужинала вчера. Пожалуйста, не беспокойся, Элендра. Просто Миресилл давно меня не видела, возможно, она что-то перепутала.

Элендра кивнула, на ее лице вновь появилась маска спокойствия.

— Несомненно. Ну а теперь мы вернемся на Совет?

Рапсодия прицепила на пояс Звездный Горн, взяла Элендру за руку, и они вышли из палатки. Перед тем как Элендра вернулась к лиринам, они еще раз обнялись. Рапсодия вновь заняла свое место на Помосте Созывающего и принялась наблюдать за прибывающими намерьенами.

До сих пор большинство собравшихся были людьми, или лиринами, или потомками смешанных браков, но иногда попадались и представители других народов, которых Рапсодия не видела с тех пор, как покинула Серендаир, или вообще встречала впервые.

Она обратила внимание на маленькую фигурку, беспокойно слоняющуюся возле помоста, — казалось, она ищет, где укрыться. Рапсодия узнала женщину-гвадд, ее рост не превышал четырех футов, на лице в форме сердечка выделялись огромные зелено-серые глаза. Волосы цвета жженого сахара гвадд заплела в свисавшую до пояса косу. Как и все представители ее народа, она отличалась худощавым сложением, с непропорционально длинными руками и ногами. Она явно чувствовала себя неловко среди окружавших ее людей, но прежде, чем Рапсодия успела ее окликнуть, гвадд растворилась в толпе. На глаза Рапсодии навернулись слезы облегчения, она боялась, что маленький мирный народ уничтожен во время Намерьенской войны.

Потом она не раз замечала представителей других народов, мужчин и женщин с уникальным строением тела и чертами лица. Высокие смуглые потомки людей и лиринов с глазами темными, как ночь, тонкие и гибкие люди с волосами и кожей цвета спелой пшеницы, приземистые широкоплечие мужчины с длинными седыми бородами, группа веселых ребятишек в серебристо-голубых одеждах, сверкавших, словно море в отблесках солнца. Но больше всего здесь все же было людей и лиринов в цветах своих кланов. Каждая раса обладала уникальной красотой, трогавшей сердце Рапсодии. Ей вдруг показалось, будто она знает этих людей всю жизнь, и она ощутила острую необходимость защитить их. Певица вспомнила, что сказала Элинсинос о намерьенах, и улыбнулась мудрости дракона.

«Они обладали волшебством, им удалось перейти из одного мира в другой и остановить для себя Время. В них отобразились все стихии, пусть люди и не умели ими пользоваться. Так здесь появились народы, о которых ничего не знали в здешних местах: гвадды и лирингласы, гвенены и наины, древние серенны и дракиане, а также митлины, — человеческий сад, полный множества красивых цветов. Они были особенными, Прелестница, удивительные люди, которые заслуживали того, чтобы их лелеяли и защищали».

«Интересно, — подумала Рапсодия, — где они прятались, все эти люди с исчезнувшего тысячу лет назад Острова». Однако долго размышлять ей было некогда: с востока послышался зов труб и топот копыт, прибыла новая группа намерьенов.