Судьбы и сердца

Пускай ничей их не видит взгляд,

Но, как на вершине горной,

На крыше моей день и ночь стоят

Два аиста: белый и черный.

Когда загорюсь я, когда кругом

Смеется иль жарит громом,

Белый аист, взмахнув крылом,

Как парус, косым накренясь углом,

Чертит круги над домом.

И все тут до перышка — это я:

Победы и пораженья,

Стихи мои — боль и любовь моя,

Радости и волненья.

Когда же в тоске, как гренландский лед,

Сердце скует и душит,

Черный аист слегка вздохнет,

Черный аист крылом качнет

И долго над домом кружит.

Ну что ж, это тоже, пожалуй, я:

Обманутых чувств миражи,

Чьи-то измены, беда моя,

Полночь, чернее сажи…

А разлетится беда, как пыль,

Схлынет тоски удушье,

И тут подкрадется полнейший штиль —

Серое равнодушье.

Тогда наверху, затуманя взгляд

И крылья сложив покорно,

Понуро нахохлятся, будто спят,

Два аиста-белый и черный.

Но если хозяин — всегда боец,

Он снова пойдет на кручи,

И вновь, как грядущих побед гонец,

Белый рванется к тучам.

Вот так, то один, то другой взлетит.

А дело уже скоро к ночи…

Хозяин не очень себя щадит.

И сердце — чем жарче оно стучит,

Тем время его короче.

И будет когда-то число одно,

Когда, невидимый глазу,

Черный вдруг глянет темным-темно,

Медленно спустится на окно

И клюнет в стекло три раза.

Перо покатится на паркет,

Лампа мигнет тревогой,

И все. И хозяина больше нет!

Ушел он за черною птицей вслед

Последней своей дорогой.

Ушел в неразгаданные края,

Чтоб больше не возвращаться…

И все-таки верю: второе я —

Песни мои и любовь моя

Людям еще сгодятся.

И долго еще, отрицая смерть,

Книжек моих страницы,

Чтоб верить, чтоб в жизни светло гореть,

Будут вам дружески шелестеть

Крыльями белой птицы…