Сумерки империи

Глава 13

«А как известно, мы народ горячий и не выносим разных нежностей телячьих…» В преследовании по родной территории разбитой армии врага варварам равных не было. Иберийцы бросились на беглецов как львы, и кидали убитых на съедение зверям и птицам, как львятам. Через пару-тройку дней после сражения в римский лагерь под Таррагоной добралось всего двести человек. И всё…

Еще сотню здоровых римлян (или же с легкими ранениями), когда-то гордых и алчных, а теперь смиренных как овечки, Кирилл отобрал себе для работы на рудниках. Негров возить не получилось, а тут свои черномазые нарисовались. Недаром же в США, после отмены рабства, итальянские иммигранты считались чем-то вроде негрозаменителей. Так и тут. Лимитированное число извилин у этих любителей органной музыки- есть лимитированное число извилин. Что с них взять кроме рабского труда и анализов?

Остальных неприятелей варвары при преследовании перебили, или же принесли в жертву богам, в благодарность за одержанную победу. Сделанная из черепа Гнея Корнелия Сципиона пиршественная чаша теперь будет украшать варварскую хижину вождя Артебудза. Судьба не часто, но иногда делает такие неожиданные повороты: человек рассчитывает на диктаторский жезл, а перед ним вдруг возникает секира палача.

Эта война с обеих сторон велась без жалости, без снисхождения, без милосердия — как говорится, «не на жизнь, а на смерть». Как говаривал французский генерал де Бернанвиль, из армии Наполеона: «Испанцы мужественны, отважны и горды; они — идеальные убийцы». К тому же, сам воздух современной античной цивилизации — напрочь отвергал гуманизм, словно отравляющий газ. Это же признак упадка. Признак слабости. Признак близкого конца!

Иберийцы же теперь сочились трофеями, как пироги- медом.

А такие слухи моментально облетели несколько областей. Местные племена встрепенулись. Римляне и так встретили в Испании не дрожащее от страха покорное стадо, но отважных людей, готовых сражаться и умирать за свою отчизну. Так что первыми нарисовались те же авсетаны, воодушевленные воинственным пылом.

Их свирепый вождь Верика, ухмылявшийся как довольная обезьяна, привел с собой под стены римского лагеря 2,5 тысячи воинов, почти все что у него было. Большую часть этой орды, впрочем, составляли зеленые новобранцы. Но Боже мой, сколько же было в них пафоса! Необыкновенная отвага, презрительное отношение к жизни, горделивое чувство собственного достоинства, страстная любовь к независимости, отвращение к политическому единству и стремление к племенной обособленности — таковы наиболее характерные черты кельтиберов. И все они били в глаза, словно полуденные лучи испанского солнца.

Разумеется, авсетаны не устояли перед соблазном безнаказанно посчитаться со своими древними врагами — проримскими греками и их покровителями. В поход отправились все знатнейшие главари дикарей, сыновья и внуки воителей, уже посрамивших когда-то Таррагону в череде кровавых битв. Эти «горные лорды» вели за собой свои закаленные в бесчисленных и нескончаемых пограничных стычках дружины, но на сей раз к ним присоединились также вожди кланов, предводители диких племен, говоривших на какой-то невразумительной тарабарщине и сражавшихся как черти, вырвавшиеся из ада на волю. Джигиты, короче, были круче некуда.

Сам Верика, был громадным косматым детиной, большой физической силы. Из рода Лесных он, прозван «Сильным», старейших пращуров отрада, герой, большое имя. Триста набегов организовал и триста вел сражений. Среди иберийцев этот вождь считался человеком несравненной выдержки и хорошим командиром. При этом Верика не умел ни читать, ни писать, и его мастерство как наездника было весьма скромным, поскольку он не имел с малолетства дела с лошадьми.

К этому числу союзных варваров надо прибавить две сотни диких кантабров, этих славных парней, появившихся из глубин страны с простым вопросом: «Где тут у вас бронзовым оружием и прочими трофеями можно разжиться?»

Этот вопрос пришедшие кантабры, которых привел главарь Эрра, задавали не зря, так как пожалуй, единственным их оружием являлась беззаветная храбрость. Это были последние потомки людей каменного века, которых загнал в еще девственные леса пришедший ему на смену бронзовый век. В своих лесных чащах они часто переходили с места на место, мгновенно исчезали, почуяв угрозу, кормились мясом птиц и зверей. Так что пришлось оснастить кантабров трофейным вооружением. Эти рослые, дикого вида люди питали особую ненависть к любой цивилизации. Но хорошее оружие уважали. Дикие горцы, суровые бородатые мужи, в изумлении разинули рты, впервые в жизни увидев, как блики солнца играют на движущейся фигуре Кирилла, почти с головы до бедер закованного в вороненную сталь.

— Мы должны драться! — с ходу заявили пришедшие варвары, кривя в странных улыбках свои злобные лица.

Инсургенты продолжали толпами являться под стены осажденного римского лагеря возле Таррагоны. Даже двенадцатилетние сорванцы и те из стариков, кто был покрепче, просили разрешения влиться в «наши дружные ряды». Все эти люди были диковаты, но очень воинственны, имея свое мнение насчет происходящего в мире. А в самом городе правящая купеческая верхушка объявила шаткий нейтралитет, чтобы прекратить грабежи своей сельскохозяйственной округи.

Этому нейтралитету Таррагоны так же немало способствовало то обстоятельство, что Лала-Зор немного пощипал и второй легион, перебрасываемый сюда. Одна из громадных римских пентер повредила рулевое весло и отстала от каравана. И была сожжена «морскими котами», санитарами вод. А еще пираты напали на марсельские грузовые суда, которые перевозили легионеров, вместо уничтоженных в первом заходе трех больших пентер. А это было целых шесть грузовых кораблей. Пираты сумели издали обстрелять их, и в результате одно судно загорелось. Сильно. Частично экипаж и солдат взяли на другие суда, но не всех.

Так что в римском лагере сейчас были осаждены в общей сложности менее 5100 солдат. А Кирилл тоже сразу пододвинул основные войска на восток, к своей погоне, терзающей римлян. Чтобы сконцентрировать силы. И у него было сейчас под рукой 1200 бойцов. Таррагона действовала по принципу и нашим, и вашим. Снабжала провиантом и Кирилла и римлян. Наш молодой человек охотно покупал у местных торговцев керамику, вино и провизию.

Парень собирался уже отходить от города, в ожидании высадки нового свежего легиона, но в этот день море было пустынным. А поскольку горячие испанцы, осаждали Кирилла с просьбами начать штурм вражеских укреплений, он все же решился сделать им шаг навстречу. По просьбе народа. Но своих контрактников старался от штурма удержать. Наш молодой человек прекрасно знал испанцев. Пыл их ликования от первых побед должен был поостыть, иначе — жди беды. Особенно задирали нос простые ополченцы, для которых даже рядовая перестрелка с римскими часовыми была вроде величайшего сражения всех времен и народов.

Получилось довольно смешно. Гранатометчики пошли в ночную атаку на лагерь прямо в открытую, с горящими фитилями. А римские часовые издали приняли их за рой светлячков. Испания же, лето. Когда же по часовым отработали подкравшиеся арбалетчики, тревогу они так и не подняли. А дальше просто — засыпали лагерь стрелами лучников и гранатами пращников. И закинули за стены несколько горшков с взрывчаткой. Невольно вспоминался Давид, который с одной лишь пращой не побоялся выступить против великана Голиафа. Частокол же облили нефтью и подожгли.

Когда пламя прогорело, наш попаданец вежливо пропустил вперед, на штурм, отряды иберийских союзников. Подразумевая, что остервеневшие римляне будут сражаться не на жизнь, а на смерть. До последней капли крови.

Так и получилось. Варвары бурным потоком рванули в пролом, вопя:

— Никакой пощады!

Когда обезумевшие испанцы бросились в лагерь, как сорвавшиеся с цепи голодные псы, легионеры настолько дружно встретили этих дикарей, что те умылись кровью. Пять сотен иберийцев погибло, против полутора сотен римлян. А когда римляне попытались организовать преследование убегающих иберийцев, то они попали под залп в упор из ручниц, арбалетов и всего прочего добра от контрактников Кирилла, прикрывающего отход союзников. В общем, по потерям получилось почти паритет: пять сотен иберийцев на четыреста пятьдесят легионеров.

Игру можно было продолжать, но на горизонте нарисовалась пропавшая римская эскадра. С очередным легионом. Это было сродни тому, как если вылить на тлеющий костер ведро воды. Нового штурма не получилось, пришлось отходить.

Этот легион тоже не добрался до места назначения целым. В пиратской флотилии Лала-Зора уже имелось пять драккаров, и кроме этого старый пират прихватил с собой два брандера. Выбрав римскую эскадру, состоявшую из шести пентер и шести грузовых судов, финикийский адмирал поспешно принялся за дело. Гражданские есть гражданские, они строем не ходят, так что в этой группе кораблей новые суда несколько опередили старые, а опытные экипажи — неопытных, причем каждое судно двигалось в удобном ему ритме.

— Приготовиться к бою! — звучит команда на флагмане пиратов.

Все время, почти инстинктивным движением, старый морской волк постоянно проверял положение полотнища, направление ветра, натяжение канатов бегучего такелажа и еще множество мелочей, от которых зависит движение его корабля.

Драккарами финикийский предводитель «пахарей моря» увлёк пять пентер в погоню за собой и вывел их прямо на брандеры. А когда две пентеры, пошедшие на таран, запылали яркими кострами, то на оставшиеся три боевых корабля Рима накинулись драккары, буквально осыпая их огнем.

Когда Лала-Зор уничтожил эту группу и подобрал уцелевшие экипажи брандеров, он кинулся в погоню за оставшимися римскими судами и уничтожил почти всех. Буквально «распатронил». Только одному грузовому судну, сразу пустившемуся в бегство, удалось наткнуться на другую эскадру римских кораблей и спастись. Остальным «торгашам» с пентерами настала крышка. Так что высадились на побережье в этот раз всего четыре тысячи римлян.

Но теперь их снова было очень много. Где-то 8,6 тысяч легионеров. Которые, совершенно утратив тормоза, снова выслали отряд из шести тысяч человек в погоню за крохотной армией Кирилла. И снова контрактники избегали открытых сражений, предпочитая скрываться за скалами, таиться в оврагах, залегать в зарослях. Их тактикой были нападения из засады, убийства из-за угла, поджоги и взрывы, стремительные удары и отступления. Испанцы, как «рой жалящих ос» появлялись и исчезали неожиданно, истребляя мелкие подразделения и нанося довольно болезненные «укусы» крупным.

Римский гигант, испепелявший города и стиравший с лица земли вражеские армии, не мог и шагу ступить, не наткнувшись на осиное гнездо, и, обезумев от назойливого жужжания, отравленный ядом укусов, проклинал час вторжения. Орел, донимаемый насекомыми, изнемогал на курортном «Солнечном побережье» от голода и зноя и точил когти о стволы олив, с нетерпением ожидая случая пустить их в ход. В бешенстве и отчаянии итальянские солдаты мечтали о нормальном сражении в открытом поле, но испанцы не горели желанием воевать с лучшей армией Европы «по-европейски».

Дойдя почти до самой крепости «Множества копий», известной как цитадель мужества и решительности, но потеряв весь обоз с осадными орудиями, а в придачу к нему две тысячи человек убитыми и ранеными, легионеры не стали становиться в осаду, а не искушая судьбу, двинули в обратную сторону. Они уже потеряли солдат больше чем следовало и не захотели штурмовать горную крепость, с полностью отрезанными своими коммуникациями в тылу. Запасы испанских стрел и гранат были неистощимы, чего не скажешь о численности и решимости римских воинов. Легионеров «проводили», в результате чего в базовый лагерь под Таррагоной вернулись всего четыре тысячи бойцов, из которых половина была ранена.

Кое-кому повезло. Доспехи спасли немало жизней. Некоторые из тех, в кого попали камни или осколки, отделались ушибами ребер и конечностей. Другие, кого на лету лишь слегка задело дротиком или стрелой, получили неглубокие раны. Эти счастливчики могли сами позаботиться о себе. Остальных тащили на носилках или же везли на уцелевших мулах.

После этого подвига Кирилл почти под ноль израсходовал свои запасы «ништяков». Иначе бы так просто он римляне не отпустил. Так что пришлось, не дожидаясь прибытия четвертого легиона, резво бежать в Валенсию. Своим ходом. Оставляя легионеров разбираться с расшалившимися иберийцами Верики. Которые тоже, насмотревшись на действие союзного ЧВК, и умывшись пару раз кровью при своих наскоках, перешли к тактике партизанской борьбы. Так как эти люди были сильны, отважны, но недисциплинированы. Так что теперь весь расчет Верики строился на том, чтобы нанести удар неожиданно, убить сколько удастся врагов и, прежде чем они опомнятся и организуют преследование, отойти в горы и рассеяться.

Пока римляне перебросили все свои пять легионов в Таррагону, прошло немало времени. Ибо марсельские купцы очень неохотно шли на риск и фрахтовали свои корабли для перевозки легионеров. А Лала-Зор каждый раз реализовал все новые и новые придумки. Но все же Риму удалось сконцентрировать на севере Испании более 16 тысяч воинов. Которым удалось довольно быстро загнать остатки отрядов Верики в горы. Снова вся римская сфера в Испании на начало года, так называемая «Ближняя Испания», была отвоевана обратно.

Но на этой территории слуги Рима все же чувствовали себя не очень устойчиво. Так как римляне, явившись в Испанию, преследовали свои собственные цели, и их не особо интересовали интересы союзников. Испанцы же не привыкли к господству чужеземцев, к оскорблению своей национальной гордости. Они страдали, видя, как итальянские солдаты едят крестьянский хлеб, как в городах офицеры бесславят девушек и женщин. Местные дикари были не те люди, в общении с которыми подобное хамство сходит с рук. К тому же, широко известные пророчества и пропаганда не прошли даром. Раз уже боги избрали победителя, то почему бы не присоединится к нему?

Так что спорадическая борьба «под ковром» велась. Иногда даже ожесточенная. В хорошую погоду, и если в целом дела шли хорошо, вожди иберийцев, повинуясь инстинкту насилия, легко находили добровольцев, но стоило установиться ненастью или пойти полосе неудач, как число желающих помогать повстанцам резко шло на убыль. Случалось, люди отказывались сражаться, заявляя, что должны вернуться домой для уборки урожая: надо ведь кормить свои семьи. То же самое говорили рыбаки во время путины.

К тому же, на стороне иберийцев были родные горы. Даже у местных греческих купцов никогда не было толковых, подробных карт горных районов, что уж тут говорить о римлянах. Среди же местных испанцев многие знали горные перевалы как свои пять пальцев. И удобные тропы, и лучшие места для засады. Заросшие лесом предгорья Пиренеев всегда были излюбленным местом охоты местных жителей на диких животных, сейчас же здесь шла охота на людей.

Снова на театр военных действий у Таррагоны Кирилл являться побоялся. Чревато бодаться теленку с дубом. Выше головы не сиганешь. Да и вообще, по плечу ли тягаться варварам с тремя полновесными легионами? Только безумец или дурак рискнет напасть на такую армию, где латы солдат блестят, что твой трельяж.

А пополнив запасы и зафрахтовав суда для перевозки четырехсот бойцов, молодой человек снова наведался на Сардинию. В знакомый военный лагерь. К совершенно беспечным римлянам, которые отчего-то решили, что два раза снаряд в одну воронку не падает. Как результат — тысяча с лишним легионеров была уничтожена. Конечно, такой урон не станет для армии Рима страшным ударом, но даже еще один расквашенный нос хоть немного, да приблизит день окончательного изгнания захватчиков из Испании.

Надобно сказать, что при этом налете с хорошей стороны себя зарекомендовали новые полуторалитровые оловянные фляги, набитые черным порохом и свинцовой шрапнелью. С помощью приделанной ременной кожаной ручки они, снабженные коротким запальным шнуром, забрасывались во вражеские ряды. Многие из этих бомб взрывались еще в воздухе, производя ужасающий эффект — жуткий грохот, адское пламя и, главное, острые как бритва, осколки, разлетающиеся со страшной скоростью во все стороны, разрывающие и терзающие плоть. Такие взрывы пробивали в рядах легионеров большие бреши, но они тут же вновь затягивались, ибо места павших занимали их товарищи.

Пока шли все эти боевые действия, время бежало. На Сицилии консул Семпроний так и не решился высадить свою армию в Африке, ограничившись тем, что разорял карфагенское морское побережье набегами. Обычно на кораблях высаживалась тысяча легионеров, они сжигали окрестные усадьбы, рубили плодовые деревья, уничтожали урожай, грабили и убирались восвояси. Вражеской армии обширные поля, засеянные злаками, предельно облегчали реализацию стратегии выжженной земли: можно было сжечь все поля с созревающим урожаем и тем самым вынудить местных земледельцев к бегству или голодной смерти.

Но гораздо важнее было то, что в начале октября, Ганнибал, еще до первого снега, перешел Альпы, и спустился в Северную Италию. Где его с нетерпением ожидали мятежные бойи и имсубры. У карфагенского полководца сохранилось почти 45 тысяч солдат. Потому что дезертирство в чужих землях прекратилось, так как испанцы и африканцы теперь боялись оставлять свою армию. С продуктами дело обстояло тоже терпимо, так как только недавно убрали урожай. И более особых сражений не было. Только в Альпах, подзуживаемые Римом банды местных дикарей, пытались преградить путь армии Карфагена, но безуспешно. А ранней осенью Альпы были вполне проходимы.

Вторжение карфагенских войск в Северную Италию мгновенно изменило политическую обстановку — весь расклад переменился с ног на голову. К тому же наш незадачливый консул Публий Корнелий Сципион думал, что Ганнибал никогда не осмелится пересечь Альпы, а если решится на такой безумный шаг, то неминуемо погибнет. И больших войск на месте не имел, отправив почти всю свою армию в Испанию. Странный ход…

Впрочем, Сципион тоже был далеко не таким уж неспособным полководцем, как это вначале казалось Ганнибалу. Последний был твердо убежден, что Сципион не сумеет в короткий срок явиться от устья Роны к подножию Альп, однако римскому консулу это удалось, и Ганнибал вынужден был признать, что ему противостоит военачальник, обладающий значительными тактическими и организаторскими способностям.

И главное — получив известие о том, что Ганнибал рвется вступить на землю Италии, сенат предложил другому консулу, Тиберию Семпронию Лонгу, срочно вернуться из Сицилии в Предальпийскую Галлию на помощь Сципиону. Семпроний незамедлительно отправил на родину флот, а пехоту стал переправлять в Аримин, порт на севере побережья Адриатики.

Впрочем, задержка Семпрония дорого стоила Риму. Ганнибал с ходу напал на Турин, главный город племени тавриниев. Это было полулигурийское-полугалльское племя, а так как они враждовали с инсумбрами, то согласно римской политики «разделяй и властвуй», являлись верными союзниками Сципиона. Консул, внезапно обнаруживший, что по его гениальности плачет пьедестал, не дожидаясь прибытия подкреплений, резво рванул вперед. Он спешил к тавриниям на помощь, но не успел.

И все же, прибытие Сципиона к Плаценции (Пьяченце) до известной степени нарушило планы Ганнибала: римляне отрезали от карфагенского полководца значительную часть союзных с ним галлов и даже заставили их выступить против пунийской армии. В этих обстоятельствах Ганнибал решил предпринять наступательные действия против римлян, справедливо полагая, что, победив зарвавшегося Сципиона, он станет полновластным хозяином Северной Италии и тогда-то галлы по доброй воле или по принуждению должны будут принять его сторону. Однако теперь уже Публий Корнелий Сципион его значительно опережал. Римляне переправились через реку Пад (По) и расположились на правом берегу Тицина.

Консул сильно зарвался и не видел краев. Ибо силы были неравными. Римляне сумели собрать только 20 тысяч легионеров и пять тысяч союзных галлов. А у Ганнибала было почти 50 тысяч воинов, включая свежие галльские контингенты. Два войска сшиблись, и это было подобно землетрясению. Для Рима дело быстро закончилось сокрушительным разгромом. Сам консул погиб. В реальной истории его, тяжелораненого, спас старший сын, но теперь спасать консула было некому. Ганнибал захватил тысячу пленных, десять тысяч римлян бежали, разрушив за собой мост через реку. Почти все галльские племена перешли на сторону карфагенского полководца.

Римляне заперлись в недостроенной Плаценции, словно пьющие слесари, стонущие под пятой начальника ЖЭКа в туалете. Туда явился преследующий их Ганнибал. Руководителя у осажденных не было. Кроме того, внутри города внезапно взбунтовались союзные галлы. Недовольные картиной полного упадка и загнивания жизни молодежи в римском колхозе «Красный восток». Эти 1200 пехотинцев и около 200 всадников после ночной резни, в которой погибли немало римлян, перебежали к карфагенянам. Впрочем Ганнибал пока не сильно доверял этим перебежчикам и отпустил их по домам, агитировать свои племена за союз с Карфагеном. Как оказалось карфагенский военачальник был прав, союзные ему галлы пока еще не очень верили в окончательную победу карфагенского оружия и, желая обезопасить себя от возможных репрессий в будущем, вели секретные переговоры также и с римлянами.

Осажденные римляне в основной массе этой же ночью покинули Плаценцию и бежали дальше на юг. Разбитые легионеры двинулись к реке Требии, где холмистая местность затрудняла действия преследующей их кавалерии. Ганнибал отправил вдогонку свою конницу, но его нумидийские всадники бросились к покинутому римлянами лагерю, и, пока они искали там добычу и жгли постройки, враги сумели переправиться через Требию.

Ганнибал, следуя по пятам за римлянами, снова разместил свои войска около очередной римской стоянки. Галлы помогали карфагенянам, в том числе и продовольствием; к тому же Ганнибалу удалось ловко овладеть римской крепостью, Кластидием, где были сосредоточены большие запасы зерна. Обошлось это Ганнибалу в 400 золотых монет, которые были уплачены за предательство начальнику местного гарнизона брундисийцу Дасию. Этим зерном пунийцы пользовались все то время, пока стояли у Требии.

Между тем, в лагерь людей погибшего Сципиона под Требией, спешно прибыл Семпроний Лонг со своими солдатами. Теперь уже единственный и единовластный консул и с ним почти вся наличная римская армия, кроме подразделений, отправленных Сципионом в Испанию и оставленных Лонгом для охраны морских берегов Италии и Сицилии. Все они нынче противостояли Ганнибалу. Сорок тысяч бойцов. В том числе восемнадцать тысяч римских граждан и двадцать тысяч латинских союзников да еще вспомогательные отряды ценоманов — единственного галльского племени, еще сохранившего верность Риму.

В Риме, где поражение при Тицине вызвало, изумление и где неудачу склонны были приписывать и неумению Сципиона, и измене галлов, приход Семпрония дал новые надежды; общественное мнение с нетерпением ожидало решительного и на этот раз победоносного сражения. Не удивительно, что и Семпроний рвался в бой, хотя у него хватило благоразумия дать своим солдатам отдых после сорокадневного перехода из Лилибея в Северную Италию. Кораблями удалось перебросить только незначительную часть войска, остальные, переправившись челночными рейсами с Сицилии на материк, топали ножками.

Из Испании половину армии спешно перебрасывали в Рим. В столице республики так же резво шел набор еще трех легионов, взамен утраченных. Из новобранцев и легионеров внутреннего резерва. Пока продолжалась эта вакханалия, Кирилл перебросил на Сардинию еще войска, в помощь к своему отряду, и полностью очистил остров от римских контингентов. Тысяча легионеров погибла, еще тысяча бежали на любых пригодных судах в сторону материка. Пока Риму было совершенно не до Сардинии.

Но реванша у Рима не получилось. Получился очередной разгром. Ганнибал отправил в засаду Магона с отрядом в тысячу всадников и тысячу пехотинцев. Затем карфагенский полководец обрушился своей сильной конницей на фланги и побил слабую римскую конницу, слонов же направил на ценноманов, чем до смерти напугал этих дремучих галлов. В конце концов, легкая пехота, лучники и балеарские пращники охватили римскую пехоту с флангов, а сзади, в тыл к легионерам, ударила засада.

Поскольку лучшие силы карфагенской армии действовали по бокам, то сложилась любопытная ситуация. В центре Семпроний с десятитысячным отрядом отборных легионеров уже прорубился сквозь ряды галлов, и внезапно понял, что это уже не победа, а поражение. Он не стал возвращаться назад, в пекло битвы, а напротив, бежал на север, в Плаценцию, которая еще держалась. Вернее Ганнибал не стал ее осаждать, чтобы не терять зря время. Так что Семпроний с сильным отрядом занял город и укрепился.

Впрочем, многие римляне, оставшиеся на поле битвы, сумели бежать, так как внезапно пошел сильный осенний дождь и конница не стала преследовать беглецов. Многие легионеры бросались в вздувшуюся от дождя Требию и погибли, другие же сумели благополучно доплыть на тот берег. Ночью, когда карфагеняне отдыхали, много римлян, никем не преследуемые, сумели перебраться через реку на плотах. Таких беглецов набралось еще тысяч восемь.

Известие о разгроме при Требии повергло Рим в неописуемое смятение. Ганнибала ждали с минуты на минуту под стенами столицы, но вместо Ганнибала появился… консул Семпроний. Явился, не запылился! Вот я какой — похвалите меня! Оставив Плаценцию, каждую минуту рискуя жизнью, он пустился к югу по равнине, усеянной вражескими конниками. Дабы доложить обо всем сенаторам самолично, чтобы разные доброхоты не могли его опорочить. Только слепая удача помогла Семпронию прибыть в Рим живым и невредимым, потому что ни обмануть неприятеля, ни ускользнуть от него на случай погони, ни вырваться силою нечего было и думать.

Хитрый Семпроний пытался поначалу скрыть от римского правительства (и тем более от народа) подлинные масштабы катастрофы. Он донес в Рим, что произошло сражение, но непогода помешала ему одержать победу. Но иголку в мешке не утаишь и правда тотчас вылезла наружу.

— Армию разобьют — это ничего, судьбы войск непостоянны, и завтра можно возвратить, что мы потеряли вчера, — пафосно оправдывался нашкодивший консул перед сенаторами.

Дескать, черт меня, дурня, попутал, но теперь я все осознал, больше не буду и хочу все отыграть назад.

— Ты обесчестил наших орлов. Какая бездеятельность! Какая низость! Этот позор ты должен искупит реками пролитой крови карфагенян! — ответил ему Луций Эмилий Павел, нынешний глава важнейшей сенатской группировки.

Вот и спустили сенаторы Семпронию все шалости на тормозах! Волк волка ведь не ест. И ворон ворону глаз не выклюет.

Римляне довольно быстро сформировали еще три своих легиона и три союзнических. Кроме того вернули из Испании десять тысяч человек, оставив там сущие крохи, фактически запертые в Таррагоне и Барселоне. Семпрония же на корабле снова отправили на север. Выправлять ситуацию.

Пока происходили вышеописанные события, Кирилл высадился на юге Корсики. Остров был гористым, строем по пересеченной местности сильно не побегаешь, так что наш молодой человек довольно успешно начал очищать и этот остров от итальянцев. Так как корсы были не совсем итальянцами, а древним народом, поселившимся здесь в незапамятные времена.

Ганнибал же делал резкие маневры, то брал мелкие туземные городки, то вторгался в Этрурию, пытаясь сподвигнуть этрусков на борьбу против Рима, то попытался разделаться с гарнизоном Плаценции, остававшимся занозой в его тылу. Ему удалось выманить римлян из города в поле, выпустив на них небольшой отряд, так сказать пожертвовать пешку. Но хитромудрые легионеры сумели опять скрыться за стенами, как только к карфагенским воинам стало прибывать подкрепление. Эта стычка окончилась ничем. Каждый потерял по шестисот пехотинцев и по триста всадников. Сам Ганнибал, полезший зачем-то в первые ряды сечи, был легко ранен.

Удачнее закончился другой поход карфагенян, против еще одного римского поселения — Виктумвии. Город сдался и был разграблен.

После этого Ганнибал ушел во владение племени лигурийцев, а солдаты Семпрония — отошли к городу Луке. Лигуры с радостью выдали на расправу Ганнибалу свою оккупационную администрацию — двух римских квесторов, Гая Фульвия и Луция Лукреция, двух военных трибунов и пятерых лиц из всаднического сословия, в своем большинстве из сыновей сенаторов. Тем самым местные племена продемонстрировали свое желание установить с Ганнибалом союзнические отношения и принять участие в его борьбе против Рима.

Очистив Корсику и частично истребив, а частично прогнав на материк двухтысячный римский контингент, базирующийся на этом острове (в основном в городе Алалии), Кирилл вернулся в Испанию. Добивать остатки римской армии. Коих здесь оставалось 6,5 тысяч бойцов. Узнав, что в Испанию возвращается их самый злобный враг- Ганнон, сын Малха, римляне пришли в ужас. Легионеры тревожно судачили:

— Клянусь Юпитером-Громовержцем! Парни, нам крышка! Ганнон «Счастливец» идет на нас!

— Ну и? Солдаты Рима ничего и никого не боятся!

— Не скажи, два легиона, что были тут первыми этот мерзкий колдун просто сжег огнем!

— Как сжег?

— Как огнедышащее чудовище!

— Брехня!

— Этот колдун еще и не на такое способен. Мы выгнали его из этих мест только за счет количества. Со всей консульской армии даже ему было не справиться. А сейчас у нас здесь ты да я. Один полный легион и две неполных когорты. Это ему на один укус!

— Хватит панику разводить. А вот слышал, что это обычный юнец!

— Ты что же считаешь что тысячелетняя тварь не может наколдовать себе молодое тело? Эта фурия стоит целой армии по деятельности своей жгучей ненависти и адской хитрости своих соображений, не отступая ни перед каким преступлением.

— Да ну тебя!

— Как знаешь! Армии нет, бежать не удастся, так как оставшиеся корабли, стоит на них дохнуть, валятся кверху брюхом, точно блохастый щенок. А он считает что все нормально!

— Мы- солдаты Рима и этим все сказано!

В нервной обстановке цейтнота римское руководство в Испании сделало большую ошибку.

Поскольку с ближними туземцами дело у них не сложилось, они уже давно искали союзников вдали. За большие деньги, при помощи греческих посредников из Таррагоны, римляне наняли воевать за себя двадцать тысяч кельтиберов. Из глубин страны, с северных регионов. Из «Сумеречной Зоны». Мрачной территории, о которой до сих пор шепчут у костров лицентаны, обитатели горных отрогов, хотя откуда они узнали о ней — неведомо. Край этот представляет собой скопление обширных плоскогорий или террас, поднимающихся постепенно от уровня моря до высоты в две тысячи метров, словно ступени гигантской лестницы, разделенные грядами поросших лесом гор. Римляне загребли все ополчение тамошних племен скопом. Чем больше, тем лучше. В надежде, что количество перейдет в качество. Земля стонала под ногами такой здоровенной орды диких воинов…

Эти горные племена, порождение мрачного безмолвия бескрайних просторов диких земель, составляли одну из самых мощных армий в мире… единственное, в чем они нуждались, — это снаряжение. И римляне обещали им его предоставить. В какой-то мере….

С таким войском можно было решать любые поставленные задачи. Опьяненный своими прошлыми успехами, уже бивавший и галлов, и иллирийцев, и иберов, претор Тиберий Фонтей теперь не видел ни малейшей проблемы в том, что ему предстоит встретиться с этими «жалкими толпами карфагенских бандитов-оборванцев». Глядя на суровое лицо римского командующего в стиле а-ля Челентано, не оставалось ни тени сомнения, что такое экзотическое животное как обезьяна произошло от человека. От этого конкретного человека!

С этой огромной армией римляне рассчитывали не только легко задавить числом повстанцев Верики и небольшую армию Кирилла, в которой опять насчитывалось 1,5 тысячи контрактников, но и захватить на юге значительную часть карфагенских владений, которые обороняли: некий Магон и Гасдрубал, сын Гискона. Общее руководство обороной по прежнему осуществлял наместник Иберии, брат Ганнибала — Гасдрубал, сын Гамилькара Барки, самый давний и самый опытный из карфагенских полководцев в Испании.

Уверенный в себе, Фонтей называл предстоявший ему поход на юг только так: «Это будет победная прогулка».

Как же он ошибался!

Когда Кирилл узнал, что вся сила и надежда римского командующего Тиберия Фонтея заключена в кельтибёрских вспомогательных отрядах, а римлян у него в подчинении совсем мало, он долго смеялся. Подрядились волки к собакам служить! Парню слишком хорошо было известно вероломство всех варварских племен, в особенности же испанских, с которыми он столько лет беспрерывно воевал бок о бок. Ведь воин, который выходит на рыночную площадь и торгует собой, сегодня дерется за одного господина, завтра — за его врага. И Кирилл без колебаний предложил вождям кельтиберов большую плату за то, чтобы они увели своих людей.

Лазутчиков и посредников он нашел легко — испанцами были переполнены оба враждебных лагеря, — впрочем, и достигнуть согласия оказалось не намного труднее. Кельтиберы не усмотрели в предложении Кирилла ничего ужасного — ведь их же не просили повернуть оружие против римлян! — а за такую плату, какую обещал им пуниец, не стыдно и сражаться, не только что уходить от сражения, и вдобавок это очень приятно — ничего не делать, побывать дома, повидать близких. А римлян бояться нечего — их слишком мало, чтобы задержать уходящих насильно. Да уж, некоторые люди из всего ухитряются извлекать пользу!

После чего Кирилл уговорил выдвинувшие на север, для защиты рубежей отряды Магона и второстепенного Гасдрубала действовать совместно. А с севера должны были атаковать врага авсетаны Верики. Тот опять собрал пару тысяч удальцов. У карфагенской армии, если не считать отряды контрактников Кирилла, тоже было восемь тысяч человек. В общем, уже получался полуторный перевес союзников Карфагена.

Кроме этого, у карфагенян появился еще один неожиданный союзник. К пунийцами должен был присоединится вождь грубого и воинственного племени свессетанов по имени Гифре Волосатый, приближавшийся, как шел слух, во главе семи с половиною тысяч воинов.

Точной численности этой армии никто не знал, ибо одни бойцы присоединялись к ней, а другие покидали, и это происходило постоянно. Тыловые шеренги этих варваров составляли представители отдельных кельтиберских кланов, жители долин и горцы, которые шли в бой босиком и без доспехов, но орудовали такими тяжелеными дубинами, что могли переломать противнику все кости.

В их краях, видишь ли, особо не развернешься. Ведь их владенья — лес, а дом — глухой овраг. Этот народ обитал в лучшем случае в шатрах из дубленых шкур или в хижинах-мазанках, а большинство привыкло спать, как волки, на голой земле. Богатеев там мало, грабить некого. Из последнего своего удачного военного похода свессетаны привезли домой 72 вола, 106 коров, 55 телят, 54 медных горшка, 50 предметов одежды, 9 одеял, 19 наконечников от железных плугов, 50 топоров, украшения и зерно. А тут такой жирный шанс выпал!

Сам Гифре Волосатый был настолько бешенным, что даже соплеменники боялись его как огня. Боец это был удивительный, в конном ли, в пешем ли строю, с каким угодно оружием. В будущем психиатр сказал бы, что этот человек страдает биполярным расстройством, и дал бы ему немного лития…

И вот, внезапно собравшись, кельтиберы уходят, покидают армию Рима. В ответ на изумленные расспросы римлян варвары твердили, что в их краях вспыхнули междоусобицы. Тиберий Фонтей понял, что ни уговорами, ни силой союзников не удержать, а без них он был намного слабее врагов. Сложилась крайне опасная ситуация.

Не оставалось ничего иного, как спешно отступать, принимая все меры, чтобы уклониться от битвы на открытом месте. Другого средства к спасению не было. Кирилл моментально переправился через Эбро и преследовал неприятеля, не отставая ни на шаг. Вместе с ним «провожала» римлян нумедийская конница, которой командовал молодой Масинисса, служащий под началом у Магона. Фонтей со своими солдатами будто бы попал в громадные железные клещи, из которых нельзя было извернуться…

Римляне несли большие потери, от арбалетчиков, пращников и лучников. Не говоря о метателях всего взрывающегося. И о стрелках из «ручниц», которых было уже десятка два. Хорошо снабженная и вымуштрованная армия способна вести таким образом непрерывный огонь по врагу сколь угодно долго. Это был банальный расстрел плотных порядков толпы, так как свои ряды легионеры покидать не могли из-за угрозы атаки конницы.

Легионеры как могли, укрывались от стального ливня стрел, скрючиваясь за обтянутыми кожей ивовыми щитами, но некоторые стрелы все же находили щели и поражали своих жертв. Со свинцовыми гранатами пращников дело было еще хуже. Те, в кого попали, падали замертво или же вскрикивали, но продолжали идти. Те, кого минула эта участь, сыпали проклятиями и, обливаясь холодным потом, втягивали головы в шлемах под щиты. Сменяющиеся заслоны жертвовали своими жизнями под обстрелом гранатометчиков, чтобы подарить своим товарищам безопасную дистанцию. Там, от горящей нефти, легионеры в доспехах зажаривались, точно куски мяса на сковородке.

— Держитесь, братцы! — вопили центурионы, элита Великой армии. — Не размыкайте рядов!

Любой легионер знал, как опасно сражаться вне строя — они не смогут дать врагу отпор. Варвары прорвутся сквозь них, как вода сквозь решето. За два дня римляне потеряли около тысячи бойцов и бросили на милость врагу почти тысячу раненых. Надо отдать этим итальянским псам должное — они упорно продолжили двигаться вперед. Как известно, сытый солдат шагает лучше голодного, а легионеры для скорости передвижения давно бросили свои обозы. Но, даже не имея никакой еды, они все равно шли.

На многих легионерах были пропитанные кровью повязки, кто-то хромал. Получивших серьезные ранения поддерживали товарищи. Время от времени на обочине дороги оставляли мертвых или тех, кто уже не мог идти. Римские младшие командиры — а их осталась жалкая горстка — выглядели не лучше своих солдат. Грязные, усталые, небритые. Это говорило о многом. Центурионы, опционы и другие офицеры составляли костяк центурии, когорты, легиона. Обычно они вели солдат за собой личным примером. Если такого не было, солдаты быстро теряли боевой дух.

«Фортуна, я твой преданный раб. Благоволи мне, как ты это делала раньше», — мучимый дурными предчувствиями, мысленно взмолился командующий римской армии претор Тиберий Фонтей.

Но Фортуна не помогла. Вскоре путь легионерам Фонтея преградили варварские отряды Верики. Боевой дух испанцев был очень высок. Это был отряд если и не лучший в мире по своим нравам, зато бесстрашный. Кто сказал, что дисциплина выродившейся цивилизации способна потягаться со свирепостью варваров?

При виде новых противников по марширующим римским отрядам прокатился стон — усталости, отчаяния, безнадежности. Но когда на плечах висит полки преследователей и подходят основные силы армии Карфагена, раздумывать было некогда. Легионеры предпочитали выступить против двух сил, нежели против множества.

С криками свирепой ярости:

— Вонючие варвары, мы вам покажем, как надо воевать! — крепкие как гвозди римские солдаты пошли на прорыв.

— Метнуть копья! Мечи в руки! Заслон, стоим до конца! Биться до последней капли крови! За Рим! — звучали отрывистые команды центурионов, сражающихся как одержимые.

Схватка пошла не на жизнь, а на смерть. Поле боя быстро превратилось в арену кровавой бойни, где обе стороны, неистово рубя друг друга, вскоре покрыли землю месивом искромсанных тел. Испанцы защищались, как дьяволы, но ничто уже не могло им помочь. Легионеры, даже атакованные в спину контрактниками, бились в боевом рвении. И они сумели прорубиться сквозь отряды незадачливых авсетанов. Впрочем иберийцы свое дело сделали, задержали врага. Верика потерял шестьсот человек, римляне еще пять сотен убитыми. И бросили на поле боя еще четыре сотни раненых.

Теперь, чтобы не дать Фонтею укрыться в стенах Таррагоны, спешили все. Магон, Гасдрубал и свессетаны. А римляне не знали, с кем раньше скрестить мечи, куда рвануться всем вместе, чтобы пробить себе дорогу и вырваться из окружения. Бегство, с нумедийской конницей на плечах, было не вариант. А в боевых порядках остатки римской армии передвигались очень медленно, теряя драгоценные часы. Основные силы Карфагена их догоняли…

Действия римлян напоминали «мучительные конвульсии смертельно раненного великана с заранее предсказуемым исходом». Союзники и карфагеняне настигли отступающую армию Рима недалеко от Таррагоны. Жители города могли наблюдать как на римлян набрасываются различные отряды, как стая собак на хромого оленя. Обычно легионеры, построившись «в черепаху» — передвижной бастион, могли пробиться сквозь толпы врагов, но при условиях воздействия на них гранатометчиков, черепаха была неэффективна. Очень.

Постоянные прорывы рядов из-за взрывов и горящей расплескивающейся нефти, делали шансы выжить римлян нулевыми. А стрелы и гранаты были тоже весьма болезненными. А число лучников теперь возросло лавинообразно. Пращников тоже хорошо прибавилось, хотя балеарские наемники Магона и Гасдрубала по старинке метали простые каменные или свинцовые снаряды. По краям окруженной «черепахи» все время хлестал смертоносный ветер, и она съежилось в комок крови и боли.

Каждый легионер, убитый или раненый, падая, делал мишенью того, кого до сего момента закрывал своим телом, а близкая дистанция позволяла лучникам стрелять не целясь с той скоростью, с какой они успевали накладывать стрелы на тетивы. Римляне гибли сразу десятками, они умирали с пронзительными криками. Пущенные с небольшого расстояния иберийские стрелы вонзались в плоть с ужасающим чмоканьем, похожим на звук удара мясницкого тесака. А когда строй окончательно развалился, варвары ринулись в атаку. Битва быстро превратилась в бойню.

Какой-то римский офицер, истекавший кровью, которая хлестала из полудюжины ран, стоял, удерживаясь на ногах лишь потому, что опирался о древко легионного орла, и разил варваров клинком, пока не упал наземь, пронзенный множеством копий. Иберийцы, как настоящие герои, тоже демонстрировали в битве невероятную храбрость, решимость и отвагу. Закипела кровавая работа. Повсюду была смерть: о ней возвещали и крики победителей, и вопли побежденных. В этой толчее люди дрались буквально на трупах погибших: они делали выпады, рубили, получали удары, истекали кровью и умирали.

Когда легионеры потеряли еще полторы тысячи бойцов убитыми и столько же ранеными, остальные сдались в плен. Пиренейская война была проиграна. Эпоха римского доминирования в северной Испании закончилась едва начавшись.

Таррагонские старейшины при виде карфагенской армии за воротами только проблеяли что-то вполне естественное, в духе «Наши вернулись».

В этот год боевые действия заканчивались. Войска становились на зимние квартиры. В Риме горевали и о потерянном войске, и о потерянных провинция…

Кроме Испании Ближней, Римом были потеряны Сардиния, Корсика и почти полностью Предальпийская Галлия. Приобретена была Мальта. Но римский флот, разбивший флот Карфагена, оставался доминирующей силой Средиземноморья. Во всех акваториях, кроме западной, где им противостоял Лала-Зор и новый флот Гадструбала в Иберии. Так что римляне рассчитывали весной легко забрать Сардинию и Корсику обратно. Армия же, потеряв более сорока тысяч человек, могла еще выставить на поле боя 360 тысяч бойцов. Так что основная борьба только начиналась…