Сумерки империи

Глава 8

Все висело на волоске, но внезапно пружина разжалась обратно. И сильно. Словно бы в шахматную партию, которые ведут два умудренных гроссмейстера, случайно вмешался нетрезвый зритель и неожиданно смахнул с доски часть фигур, уже предвкушающего победу и отдых шахматного мастера. Потому, что в дело неожиданно вмешалась третья сила. Предальпийские галлы.

У Рима с галлами была весьма запутанная история взаимоотношений. Племенная ненависть тут не пустые слова. Темперамент такой, чего ж вы хотите?

Как известно, первоначально доминирующим народом в Италии были этруски. Именно у этих своих северных соседей Рим заимствовал организацию своей армии. Если бы все шло по накатанной колее, то именно этрусские легионы завоевали Средиземноморье. Но, не срослось.

Рим же, расположенный буквально на южной границе Этрурии (а поскольку этрусков называли еще «туски» то можно употреблять Тускуния или Тоскана), был просто этрусской колонией. Здесь правили этрусские цари. А поскольку Этрурия еще не объединилась, то она была рыхлым конгломератом из 12 больших городов и десятков мелких и являлась скорее культурным понятием, чем политическим.

Но в один прекрасный момент в Риме произошла «революция» и «свержение самодержавия». Но на самом деле это были «чисто семейные разборки». Просто племянник Брут, согнал с престола и прогнал из города дядю Торквиния Гордого. А поскольку Брут в переводе значит «тупица», то все понимали, что единолично Брут править не сможет. Поэтому он заключил «общественный договор» и власть в городе разделили 23 главные мафиозные семьи. Как этрусского, так сабинского (это местные аборигены) и латинского (первоначальные колонисты) происхождения. Так появилась римская демократия…

Этруски римскую «революцию» проигнорировали. Этрурия была образованием децентрализованным, а тут соплеменники остались у власти — и ладно. К тому же, политическая верхушка Этрурии резонно решила, что плодородные земли вокруг большой реки По, намного обширнее земель долины Тибра. А за двумя зайцами гнаться негоже. И направление этрусской колонизации сместилось в северную Италию.

И тут гримаса Фортуны. Северная Италия подверглась кельтскому нашествию. Или же галльскому. Решившему: «Удобные земли лежат на юге! Богатые, тучные и беззащитные, ибо населены мелким, слабодушным народцем. Небесная секира отдает их нам».

Это был просто ужас. Здоровенные громилы галлы, могли запросто своими секирами перерубить невысоких итальянцев пополам. А если учесть, что часто эти свирепые детинушки были под наркотой, обожравшись мухоморов, то этруски в панике бежали, потеряв все свои колонии и все свои северные территории. Этот был разгром. Этрурия была разорена.

Чтобы как-то продолжить неудачную войну, представители этрусских городов заключили союз с Римом, признав его главенство. Это произошло во многом потому, что южные территории еще не были разорены войной и могли взять основную тяжесть боевых действий на себя.

Но война для Рима не задалась. Галлы под предводительством свирепого вождя Бренна (в переводе Ворон) взяли Рим. Та часть горожан, что укрылась в «Кремле» на Капитолии, была вынуждена заплатить выкуп, чтобы галлы ушли восвояси. Это был полный крах.

Но тут Фортуна совершила свой очередной кульбит. На Северную Италию, то есть на галльские тылы, обрушилось очередное нашествие. Переселялись венеты. Это не были чистые кельты. А народ смешенного происхождения. Частью с большой долей славянской крови, а частью с иллирийской. Галлы вынуждены были уйти из Этрурии и делить с венетами комнаты в «коммунальной квартире». Кроме того, не забываем, что в Северной Италии сохранились еще и аборигены лигуры- дикий древний народ, еще не индоевропейского происхождения.

В это время Рим «переварил» разобщенных этрусков и стал соседями галлов. Но воевать с ними побоялся и оставил кельтов в покое на целых двести лет. Не тронь- вонять не будет. Но и галлы успокоились. Это произошло потому, что они распробовали продукцию местных виноградников Ломбардии и забросили свои мухоморы. А когда захваченные этрусские рабы научили их ухаживать за виноградниками и делать вино, то галлам стало как-то не завоеваний. Совсем. Слишком уж большие объемы вина надо было выпить каждый год. Счастья, хотя бы на время, хочется всем, а эти галлы в детстве ничего слаще моркови не едали…

А Рим, в поисках позитива, направил свои территориальные захваты по линии наименьшего сопротивления. При этом республиканский Рим часто платил галлам золотом, чтобы они не совершали на него набеги. Но когда была завоевана вся Италия южнее реки Рубикон, встал закономерный вопрос: «что делать дальше». Хороший вопрос, верно? Дальше римляне разобрались с Карфагеном в первой пунической войне и на волне эйфории принялись за предальпийских галлов.

Конечно, галлы как и всякие варвары были крупнее, сильнее и даже умнее цивилизованных людей, в том числе римлян. Но и на стороне Рима играли многие факторы. Во-первых, колоссальное численное преимущество. Можно сказать ошеломляющее преимущество продвинутых оседлых земледельцев с развитой урбанизацией над охотниками с зачатками земледелия. Во-вторых, тотальное преимущество в вооружении и доспехах. А многие галльские ополченцы еще сражались дубьем и полуголыми. В-третьих, римские крестьяне генетически уже были приучены к тяжелой монотонной работе, отсюда прекрасно овладели стратегией распределения сил и экономии усилий. Да они и так уже какие-то мутанты! Из-за повторяющихся рабочих нагрузок у римлян в телах даже произошли костные изменения под влиянием повседневного труда. Рост меньше, спина сутулая, колени подогнуты, зубы страдают железодефицитной анемией. Тут поневоле будешь усилия экономить. И четвертое — строй.

Тут надо заметить, что в древних армиях, сражающихся в рукопашную, воевали в основном люди в первом ряду. Немного ими помогали из второго, действуя из-за плеч и голов товарищей. То есть, в независимости от численности сходящихся армий, в определенный момент времени сражались лишь первые ряды. Отсюда чисто математически, кто мог втиснуть в первый ряд больше людей — тот получал колоссальное стратегическое преимущество. Крупные галлы, «вольные птицы», не любили «толкаться локтями», действовали размашисто. И оружие у них было под стать — секиры, дубины, длинные мечи, копья, в тесноте ими орудовать было неудобно.

Кроме того, свободолюбивые галлы не любили муштру, а действовать в тесноте «все как один», при этом не мешая товарищам, надо было долго учиться. В общем-то в этом галлы были в своих предпочтениях не одиноки. Даже в армии Ганнибала немного обучены строю лишь фаланги из старых ливийских солдат. Остальные же нумедийцы, иберы и кельты, составляющие большинство армии, так и сражались толпой.

А вот римляне умели сражаться плечом к плечу. То есть на каждого галла, размашисто бившегося в первом ряду, у них приходилось сразу двое бойцов. Двое на одного. И пока один легионер отвлекал галла, второй втыкал ему короткий меч в левый бок. Непременно втыкал, так как вечно экономящие усилия римляне знали, что при рубке расходуется намного больше усилий, чем при уколах. Итак, двое побеждали одного, а затем просто повторяли эту же нехитрую операцию против следующего галла. И опять двое на одного. Как правило, когда они убивали третьего, галлы проигрывали. Таким образом, в индивидуальные поединки римляне не вступали, а всегда нападать кучей на одного, легко и приятно. А кучей даже «батьку» легче бить не то, что — галлов.

Кроме этого, строй лишает каждого солдата его индивидуальности, с которой любому командующему некогда и невозможно считаться.

В довершении напомним, что галлы уже попали в плен крепких вин. О вино, вино! Глоток солнца в фиале, дар божественной виноградной лозы! Ради этих терпких, и сладких, и горьковатых на первый вкус напитков, вселяющих веселье, смиряются вожди колен, кланов и поселений с тем что временно ржавеют их мечи в прадедовских ножнах. И как эти южане, считающие себя разумниками, портят божественные вина, разбавляя их едва ли не пополам безвкусной водичкой?

Война в Северной Италии закончилась только в прошлом году. Галлов побили, они согласились платить дань, дали в качестве гарантий заложников, и позволили создать на своей территории римские крепости, напичканные чужеземной солдатней. Но тут тупые римляне, наполненные зверскими инстинктами вперемешку с вожделением, просчитались. И перегнули палку.

В преддверии нашествия Ганнибала они решили еще больше укрепить свои позиции в Предальпийской Галлии и приступили к лихорадочной колонизации. Бойи и инсумбры и так были недовольны недавним разорением своей страны римлянами, а уж захват своих нив, виноградников и прочих земель поселенцами из Плаценции (Пьяченцы) и Кремоны и вовсе восприняли как события выходящее за пределы границ добра и зла. А римлян жадность обуяла, как мартышку с апельсином в ловушке. «Лисица видит сыр, лисицу сыр пленил…»

Бойи и инсумбры, и вообще не желающие терпеть римского господства, основание Кремоны и Плаценции восприняли как прямую угрозу как своим имущественным интересам, так и остаткам своей независимости. Было ясно, что римские колонисты в самое ближайшее время вытеснят нынешнее коренное население из долины Пада (По). А от такой наглости даже у святого терпение лопнет.

В начале галлы еще пытались действовать увещеваниями, обращаясь к разуму колонистов:

— Мы вас не звали. Повинуясь жадности, которая у вас, римлян, в крови, пришли вы отнять у бедных галлов все. Наши деревни сожжены, наши отцы и братья гниют в болотах, пробитые дротиками; женщины изнурены постоянными переходами и болеют. Вы преследуете нас. За что? Разве в ваших владениях мало полей, зверя, рыбы и дерева? Вы спугиваете нашу дичь; олени и лисицы бегут на север, где воздух свободен от вашего запаха. Вы жжете леса, как дети играя пожарами, воруете наш хлеб, скот, траву, топчете посевы. Уходите или будете истреблены все. Вам не перехитрить нас. Мы — лес, из-за каждого дерева которого подкарауливает вас гибель.

Тщетно! Объединить варварские племена, которые даже в самые мирные времена враждовали между собой, свести их вместе — это был гигантский труд, по-своему заслуживающий уважения. Но римским колонистам это удалось.

Бойи, легко возбудимые люди, надеявшиеся на скорый приход Ганнибала (словно бы не Пиренеи перешел Ганнибал, а уже Альпы) и на близкое избавление от чужеземного гнета, рассчитывавшие, что римское правительство, занятое войной с Карфагеном, не сможет найти достаточно средств для борьбы еще и с ними, быстренько поднялись по сполоху, напали на обе колонии и заставили поселенцев, а также триумвиров, направленных для распределения земель между колонистами, бежать в Мутину.

Там римляне оказались в осаде и, не видя пока другого средства к избавлению, решили начать переговоры с противником. Бойи, однако, к ужасу колонистов, вместо «цивилизованного обмена мнениями» попросту захватили в плен римских представителей, чтобы впоследствии обменять их на своих, взятых заложниками. Баш на баш!

Против восставших галлов была брошена «резервная армия» Луция Манлия, обладателя свирепой жестокости. Он жаждал чтобы его легионеры омыли мечи варварской кровью. «Вонючие варвары, мы вам покажем, как надо воевать!».

Но галлы уже кое чему научились. Давать преимущество римлянам два против одного они уже не желали. И поскольку муштровать своих воинов у них времени не было, да и опытных центурионов, которые в римских легионах свистками и палками, словно дирижеры, ловко заполняют легионерами бреши в первом ряду, у них не имелось, то они решили напасть в местности, где римляне не сумеют построиться и бой тогда разобьется на череду индивидуальных поединков. В которых слабосильные римляне галлам не чета.

Итак, в один прекрасный день, получив известие об осаде Мутины и о судьбе послов, отправленных к бойям, претор Луций Манлий — тот самый, которому была поручена оборона Северной Италии, он же счастливый обладатель всех симптомов безнадежного слабоумия, — спешно направился к Мутине. Луций Манлий был очень доволен своей должностью, свободой, положением в обществе, деньгами — иными словами, всей своей жизнью. Наместник провинции. Большая рыба, плавающая в своем маленьком пруду. Он был реалистом. Он считал, что в этом его сила и уникальность. Всю свою жизнь он гордился своей смелостью и хитростью, своей твердостью и жестким характером. Но не сегодня.

Единственная дорога к осажденному галлами городу вела через глухие, сумрачные леса, заваленные валежником, и каждое дерево здесь взывало к бою, вооружению, сопротивлению, ударам и натиску. Эти чащобы, казалось, были полны беззвучного шепота, зовущего красться, прятаться, подслушивать и таиться, ступать бесшумно, подстерегать и губить. От этого леса так и веяло холодной угрозой, тяжелой, как взгляд исподлобья, заставляющий томиться и холодеть, пойманный обернувшимся человеком. «Ах ты, темный, вероломный лес», — подумал Манлий.

Не лучшее место для схватки, но другого пути нет. С какой бы радостью претор сейчас перенесся в Рим, где сухо, тепло, светло… и безопасно. Увы, в эти мгновения Рим был так же далеко, как и луна. Если не дальше.

Да уж! Страшное место! Этак недолго напороться на варварское копье!

Вот здесь бойи, ведомые вождем Магалом, по прозвищу «Кровавый топор», и устроили свою засаду. Атака варваров была сродни удару молотом. Упали подрубленные деревья, преградив путь легионам, раздался звериный вой и началась кутерьма. Залп стрел и дротиков в упор. Галлы, в ожидании врага, лежали в кустах, затаившись, и внезапно выскочили, громко улюлюкая, и яростно набросились на римлян. Исторгаемый тысячами глоток, их боевой клич напоминал завывания демонов в преисподней. Именно в такие моменты, как этот, решалась судьба большинства сражений. Стоит легионерам дрогнуть, и варвары превратят их в кровавое месиво.

Римлянам были видны оскаленные зубы нападающих лохматых громил, капли пота на лбу, заточенные лезвия их боевых топоров. Крутые парни с севера в костюмах из звериных шкур. Чужаки от которых исходит смесь угрозы и уверенности. Опасные. Возглавляли эту орду четверо совершенно голых воинов «маньяков», чьи тела были раскрашены белой и синей краской. Их свирепый оскал, их рост и физическая сила, полное отсутствие страха, не говоря уже об одежде, — все это вселяло ужас.

Соперники схлестнулись в боевом вихре. Тотчас раздались крики боли и ужаса, звон клинков, пронзительные вопли. Великанистые верзилы, горячие парни, рубили без жалости и пощады, навстречу им подымались хрупкие клинки коротких гладиев, но что могли они сделать против огромных секир в сильных руках? Легионеров охватило безумие, паника, давка, в которой солдаты не могли толком работать мечом.

Орудуя смертоносными боевыми топорами, свирепые варвары косили воинов Рима, словно сухую траву. Солдаты добивали своих раненых товарищей или в отчаянии сами падали на мечи. Римляне дрогнули и побежали. Так как остаться здесь — значило умереть. С большим трудом и огромными потерями Манлий прорвался к поселению Таннет неподалеку от реки Пад; там римляне наспех построили укрепления. Потери были колоссальные. При бегстве римляне бросили не только своих убитых и раненых, но и оставили в руках свирепых галлов своих легионных орлов. «Бежали робкие грузины» — как выразился поэт.

Это сломало все планы. Разбитый в пух и прах легион Манлия был чисто римским (а не союзническим). Консул Публий Корнелий Сципион, разинув рот от изумления, чтобы избежать негативного развития ситуации, вынужден был так же один из своих «римских» легионов, готовящихся к отправке в Марсель, перебросить в Геную. Для того, чтобы охладить горячие головы в Северной Италии. И, чтобы быстро перебросить этот легион, консулом, обладавшим упрямством осла, была задействована целая армада из шестидесяти грузовых кораблей.

Тут надобно заметить, что спокойный настрой и простые мужицкие манеры Публия нравились всем, от рядовых легионеров до трибунов. И даже сенаторам нравился этот слабоумный. Гней, его брат, был человеком того же сорта.

Зато теперь римляне, впавшие в угрюмость, уже не имели достаточного количества войск, чтобы встретить Ганнибала на Роне и вынуждены были объявить «вторую волну мобилизации». Более того, галлы из коренной Галлии, движимые патриотическими чувствами и племенной солидарностью, резко расхотели вместе с римлянами воевать против Карфагена. Так что восстание бойев и инсумбров смешало все карты.

Для сна или остроумия больше времени не было. Приходилось шевелиться. В заранее назначенный день из Рима и окрестных городов и селений к Капитолийскому холму начали стекаться военнообязанные. Это называется патриотизмом. Капитолий был по цивилизованному замощен булыжником, в камнях этой наклонной мостовой даже были высечены желоба для отвода огромного количества мочи с сильным запахом, которую кони, эти царственные животные, почему-то находили нужным испускать, как только оказывались перед этим римским подъёмом.

В основном, новобранцы были восемнадцатилетними юношами из зажиточных семей. Так как на сбор следовало сразу явится полностью вооруженным и оснащенным, а оружие они покупали за свой счет. Поэтому неимущих, или как их называли «пролетариев», в Риме в армию и не призывали. Военные трибуны отделили из толпы явившихся наиболее крепких. Республике нужны были солдаты, которые могли с утра съесть горсть сухого изюма, запить ключевой водой и идти сражаться целый день. Но римлян прибыло так много, что даже из отобранных, самых сильных и богатых восемнадцатилетних, пришлось по жребию отобрать пять тысяч человек. Они и составили новый легион.

Этот легион Сенат дал претору Г. Атилию, а к ним вдобавок еще пять тысяч италийских союзников из нового набора. Претор Атилий, обладающий внешностью орангутанга хворающего желудком, со своими двумя легионами без труда добрался до Таннета, и таким образом те солдаты Манлия, которым посчастливилось остаться в живых, были спасены. Тем не менее положение в Цизальпинской Галлии оставалось очень напряженным; бойи и их союзники отнюдь не были покорены и не только с нетерпением ожидали Ганнибала. Галлы продолжали сражаться с врагом, которому они объявили беспощадную войну, то есть с римлянами.

А Льву Карфагена несказанно повезло. Несколько галльских племен, устроив воинственный шабаш, уже взялись за оружие. А как уже говорилось, эти места были населены мужиком темноватым. Больше, чем войны с галлами, Ганнибал боялся задержки и промедления. Его послы тут же прибыли к грязным и пропахшим козьими шкурами вождям этих племен и от имени полководца объявили:

— Ганнибал желает переговорить с вами лично и готов встретиться в любом месте, какое вы сами назначите: он будет рад принять вас в своем лагере, но с не меньшею охотою приедет и к вам. Не сомневайтесь, он пришел в Галлию гостем, а не врагом и обнажит меч не раньше, чем переступит границу Италии. Разве только вы сами заставите его изменить этому решению…

Но мужики в трусиках и ушанках, неизвестно кому сочувствующие, все присматривались и колебались. Промеж себя переговаривались: «Э, не с нашим-то носом кипарисы нюхать! Знаем ваши печки-лавочки, и где раки зимуют, тоже знаем! Нам бы на мандалинах побалабонить!» Никому ничего эти мужики не отвечали, только свои топоры поглаживали.

Посланцы Ганнибала снова и снова повторяли и клялись мамой и Мечеруким Гэзом, что тот пришел в Галлию как гость, относится к хозяевам этой страны как брат, а не как враг, что, если галлам это будет угодно, он обнажит свой меч, только вступив на территорию Италии. Даже плясали пунийские послы отважно прямо посреди деревни для завоевания доверия местного крестьянства. Им поверили… Галльские вожди встретились с Ганнибалом, напугавшим многих доблестью карфагенского меча, у него в лагере.

Вид диких кельтских царьков, высоких и голубоглазых, с потными физиономиями пьяниц, был смесью свирепого и смешного: здоровенные губы, украшенные ржаво-соломенными вислыми усами, отвислые уши, распяленные ракушками и медными пуговицами, мохнатые, над жестокими глазами, брови, высокие прически в виде башен, утыканных перьями, ритуальные шрамы и татуировки, копья и палицы — все это дышало ядом и убийством.

На очередные уверения в дружбе и миролюбии полузвериные галльские владыки, холодно поблескивая мужицкими глазами, с прямотой фельдфебеля ответили:

— Так ты, батюшка, Ганнибал Гамилькарыч, ужо отколупни бабосиков, без энтого как же.

Все понятно. Понятнее некуда. Тоже ведь не дураки собрались, и свою выгоду понимают.

Получив богатые подарки, местные царьки, теперь галантные как принцы, вполне миролюбиво пропустили войско через свои владения. Золото Сагунтийской добычи и серебро рудников Нового Карфагена, звеневшие соловьиными трелями, пробили дорогу карфагенскому полководцу лучше любой армии.

Так что через некоторое время, оплатив «транзит», Ганнибал с войском очутился на берегах Родана (Роны). Это была огромная река. Ливийцы, исконные жители пустынь, привыкшие беречь каждую каплю воды с искреннем изумлением, с глазами «по пять рублей», смотрели на столь полноводную реку. Оставленная ими позади испанское Эбро по сравнению Роной казалась жалким ручейком.

Римляне из-за своих сложностей пока не сумели собрать в Марселе достаточное войско для генерального сражения. Хотя из Генуи спешили перебросить отданный взаймы легион.

— Столько месяцев ушло на болтовню, — ворчал один из молодых легионеров, плывущих на этом корабле. — Пора уже начать войну с карфагенянами и быстро покончить с этими проблемами. Дома полно дел.

— Ты же прекрасно понимаешь истинные причины проволочек, которые устраивают политики, — отвечал ему пожилой солдат. — Поскольку большая часть армии была распущена, было логично дождаться избрания новых консулов прежде, чем принимать далеко идущие решения. И потом и галлы восстали. Да и за деятельностью Филиппа Пятого, царя Македонского, в Иллирии надо было приглядывать. Вот три месяца и ушли псу под хвост.

Но прибывшим римлянам теперь уже не так-то просто было остановить на Роне Ганнибала. Галльских добровольцев теперь у них оказалось мало. Так что Рим нанял местное племя «волков» (или вольков) воевать с карфагенской армией и помешать ей переправиться через Рону. А там уже и армия великого Рима подтянется. Друзей не бросят в беде.

Кстати, когда консул Сципион, этот полудержавный властелин, завершив формирование в Риме нового легиона, прибыл в Марсель со своими войсками, он почему-то был искренне убежден, что у него в запасе еще полно времени. Мол, пунийцы еще не отошли далеко от Пиренеев. И тут такие новости, словно кулаком под дых.

В общем, высадившись в Мессалии и, к своему глубокому изумлению, узнав, что неприятель уже подошел к Родану, консул отправил вверх по течению Родана 300 отборных всадников с массалиотскими проводниками и наемниками-галлами, служившими в массалиотских войсках. В разведку. Они должны были проследить за тем, что предпримут карфагеняне. Больше никаких телодвижений Сципион не предпринял. Побоялся. Как и Семпроний высаживаться в Африке. Как еще в Предальпийской Галлии дела повернутся, возможно еще назад придется спешно возвращаться!

А ошарашенный Сципион стал спешно готовить Мессалию к обороне. Конечно же, Ганнибал не оставит в тылу такой важный город, а попробует захватить его! Что Ганнибал рвется по бездорожью в Альпы, оставив вражескую армию в тылу, такой фигни Сципион себе представить просто не мог.

Сменим теперь декорации, оставив горам и лесным чащобам их уединение, и перенесемся в мир более живой и прозаический, но все еще хранящий в себе некоторые черты сельские идиллии.

Все это временя в Гранаде Кирилл крутился как белка в колесе. Все дымилось, кипело, крутилось и вертелось. Но фронт работ зашкаливал. Парень столько готовился к войне, а по факту особо ничего не имеет. Гранаде крепость, чтобы от врага защищаться, нужна? Хотя бы в виде большого двухэтажного кирпичного сарая. Время, можно сказать, военное. Пушки опять две отлили (хотя расход бронзы не вдохновляет) и собирались их вниз по реке сплавить и поставить в Севилью, у реки, чтобы враг с моря в глубь страны не проплыл.

Опять же новые три драккара через пару месяцев закончат и надо начинать, следующие шесть делать. Или уже ваять не такие малютки, раз уж пушки есть, а что-то более солидное. Экспедицию в Гвинею отправил, с личным вкладом в количестве трех купеческих кораблей. А вернется по плану один, остальные уже заранее списаны в расходы. На север, в Толедо, экспедицию послал, чтобы новый металлургический комплекс там ваяли. В тех местах нашли богатейшие залежи железа, а в придачу в ним леса черной ольхи, уголь из которой обеспечивал сильнейший жар.

А то в «городе мастеров» — Гранаде люди на печах уже в три смены работают. Местные кустари уже с поделками из стали не справляются, приходится полуфабрикаты и в Севилью отправлять, и в Кордову, и даже в Гадес. А в горах в каменоломнях добычу доломита наладили. Он тут за строительный камень идет, но из него очень удобно огнеупорные тигли делать. Уже даже один высекли размером с треть ванны. Меха на печах буквально «горят», на них шкур не напасешься. Зато все при деле. Как там великий кормчий Мао учил: «Пусть расцветают сто цветов».

Люди нужны. И производства развивать, и торговлю, и для рудников. Парень прикармливал бесконечные волны эмигрантов и бедняков. Для угольных карьеров и шахт с рудниками хоть из Африки негров вози. Но на нынешних галерах по океану их не привезешь, слишком дорого выходит. А караванами через пустыню Сахару еще дороже. И в Сахаре, южнее Карфагена есть государство гарамантов, по слухам выходцев из Европы или с Ближнего Востока, так они сами всех чернокожих рабов себе забирают. Им для ирригации в Сахаре с/х полей негров много надо. А пустыня все наступает и наступает. Так что с чернокожими пустой номер выходит. Хорошо хоть сенатор Малх налаживает связи с пиратами и они начали поставлять захваченных рабов по дешевке. В основном азиатов с восточного побережья Внутреннего Моря.

Это — руки. Но нужна и голова. А лучшие руководители, администраторы и менеджеры сейчас — карфагенские финикийцы. Они всегда творят чудеса. Разве без поддержки Сияющего Мелькарта сумели бы карфагеняне совершить порой совершенно неслыханное?..

Любой иноплеменный странник, чей путь пролег через Карфаген, когда-то бывшим скалистым мысом, возвращается под крышу родного дома потрясенный, и рассказы его, хотя и правдивые, вызывают недоверие соотечественников, не бывавших нигде дальше соседнего поселка.

Ибо он говорит о рукотворных лесах, взращенных на сухой и каменистой почве полуострова, о срытых скалах, повествует вернувшийся, о каналах, не прорытых в земле, но пробитых в тяжелом камне, о садах, растущих на утесах, куда многие поколения едва ли не горстями приносили черную землю, купленную в плодородных краях.

И для армии тоже люди край как нужны. Слава богу, из армии Ганнибала в Испании сбежало сорок тысяч дезертиров. В большинстве своем это простые крестьяне и пастухи, но тыщенку, другую, авантюристов без страха, если и не без упрека, надо нанять в свое ЧВК. И снабдить всем необходимым. Те же малые бронзовые «ручницы», типа ручной минипушки стали получаться, путем внедрения бронзового литья в стальной кокиль. И надо собираться через месяц выдвигаться к Таррагоне, готовить горячую встречу римлянам.

В Гранаде пытались из кирпичей примитивные большие печи (штукофены) делать, но температура у них оказалась недостаточна. Только железные крицы на них делать выходит, даже чугун они не расплавляют. А сразу огромные домны делать страшно- парень ни разу не металлург. Так, где-то в кино посмотрел, где-то краем глаза почитал. Не его это сфера.

Как и война. И отбора путевого в его ЧВК нет, и муштра совсем не получается. Максимум «веселые старты». «Делай как мы, делай с нами, делай-лучше нас.» Но строй держать его солдаты все равно не умеют. А если построятся, то в ходе учений все равно рассыпаются. А дирижеров центурионов, чтобы свистками, палками и кулаками этот строй держали нет и не предвидится. Да и найди такого — где гарантия что вспыльчивые кельтиберы просто такого «надсмотрщика» не прирежут и скажут что так и было?

Кстати, получилось еще один экспортный товар создать — парафиновые свечи. Восковые сейчас дороги неимоверно, так как пчелы еще дикие, и борти разоряются варварскими способами. А тут уголь с карьера свой, кузнецы помучились, но сварганили здоровенную стальную реторту, в ней уголь греется, через клапан кустарным бронзовым шприцем впрыскивают воды, получается внутри угарный газ, метан и водород. Эти газы по бронзовым трубкам подаются в такую же стальную реторту, только перевернутую и с «холодильником», в который подают постоянно студёную ключевую воду. И там еще в качестве катализатора кусками порубленная железная проволока находится. Продукт реакции стекает вниз.

Греть сильно не надо, где-то в половину температуры кипения воды. И даже меньше. А то охлаждать не получится и на выходе будет газ идти. А поскольку термометров тут нет, то пробуют голой рукой — окунают в воду и на мгновения прикладывают к корпусу реторты. В подставленную внизу миску стекает нормальный легкоплавкий парафин. Угля в карьере много, воды в реке тоже, так что сырья завались. Температуры большие тут не нужны, так что к топливу особых требований нет.

Даже старую солому с крыш жгут, в ее пепле даже больше дефицитного поташа для производства красителя содержится. Конечно, с оборудованием мороки много, но зато результат- можно в формах парафиновые свечи лить в больших количествах. Так как из баржи с углем этого парафина можно много сделать. Особенно если с водой шприцем еще и скипидар добавлять. А скипидар у них теперь в горах при пережоге угля и добычи дегтя в специальных печах получается. Если перегоняют средиземноморскую сосну, то как раз скипидар и канифоль выходит.

В Севилье, вместе с зеркалами тамошние стеклодувы мудрят с оптикой. И на основе оксида свинца, и с обычным калиевым стеклом. Но пока выходит не очень. Все какое-то мутное и радужное и почти не увеличивает. Максимум вдвое.

Еще из лыка придумали делать не лапти, а щиты. Тут нужен для фанеры пресс, или даже просто груз в качестве гнета, клей, можно просто костный. И время. Еще можно эту свежую фанеру распаривать в горячей воде и гнуть. А потом опять под гнет. Затем сушка. Объемы конечно не ахти, но все же лучше местных дерьмовых щитов выходит, сплетенных по принципу корзинки. Их спасает только что они композитные, и сверху и снизу покрыты слоем кожи, которая и амортизирует удары. А фанерные тоже делаются композитными, так что совсем хорошо получится. А если еще вместо воловьей шкуры использовать кожу носорога выйдет вообще — сказка. Жаль столько носорогов не напасешься…

Возле Севильи картонажная фабрика начала работать, она же немного бумажная. Под названием «Картонажный труд». Рубщики в дельте Гвадалквивира камыши срезают, потом их на мелкие кусочки шинкуют. Затем берется гигантский горшок, целый керамический чан, все кусочки бросают туда и заливают водой. Пусть отстоится. Рядом поставили еще один горшок с накрытый плотной крышкой. В крышке две медные трубы. Одной подается воздух кузнечными мехами, другая ведет к дну керамического чана. Это чтобы серную кислоту не возить издалека в амфорах. Все на месте делается.

В горшок серы закинули, подожгли, погнали воздух, серный дым погнали мехами в большой чан. Он побулькал и серную кислоту образовал. Еще в чан извести добавили и можно содержимое варить. Сваренное на сито высыпали получили целлюлозную массу. Грязную, желтоватую. Для картона сделали валики, как раньше на старых стиральных машинках белье выжималось. Целлюлозу с мелом смешали, на валиках ручку покрутили- на подложке целлюлозную массу подали- получился картон. Пока этот картон идет для упаковки и даже для письма, не все же дефицитную бумагу тратить. В перспективе можно попытаться из этой целлюлозы что-нибудь взрывающееся сделать, если время будет.

Все это а так же многое другое (красители, сталь, цветные и благородные металлы, зеркала) становилось золотыми ручьями, стекающимися со всех четырех сторон света в сундуки Кирилла. И золото и серебро обеспечивало чеканку полновесной монеты, за которую можно было купить все что угодно.

В том числе и отряд, который Кирилл решил обкатать в деле. Отчего-то клинку вдруг стало в ножнах узко. Хотелось парню, исходя из своего «бригантинного возраста», в пампасы. Или в Крым. Или на войну. Так как пампасы сейчас временно не доступны….

Собралось в поход три сотни воинов. В том числе сотня лучников, три десятка стрелков из арбалета, семь десятков балеарских пращников, полсотни панцирной пехоты из громил кельтиберов в латах и полсотни прочего люда в основном гранатометчиков, в том числе и дюжина стрелков из громоздких «ручниц». Хотя с рук с них стрелять нельзя, отдача конская, даже самым сильным людям она могла сломать руку или выбить плечо. Из-за большого наличия бойцов с дистанционным оружием оставалось только надеяться, что в день битвы дождя не будет. Иначе тетивы и ремни для пращей размокнут, не говоря уже о порохе и римляне просто вырежут его людей как баранов.

Зато почти все собравшиеся — отборные парни, «молодец к молодцу, одинаковы к лицу». Все были наемниками — наемными убийцами, ставшими мастерами в этом деле. Большинство одеты в кирасы, склеенные из льна. Они легкие, удобны в жарком климате летом, и лишь немного хуже бронзовых. Правда, подобные кирасы обычно белые и хорошо заметные (когда новые), здесь же кирасы в начале окрасили в отваре луковой кожуры до светло-коричневого цвета, потом, при помощи медного купороса, покрыли хаотичными зелеными пятнами.

Далее, в результате тренировок (а окаменевшая клееная тряпка стирается плохо), они самостоятельно покрылись слоем пыли и въевшейся грязи. Получилась отличная маскировка, сливающаяся с окружающим пейзажем. Здесь так, без всякой пышности, никто не воюет. Стараются наоборот, чтобы видно было издалека. Если бронзовые шлемы и доспехи, то их надо начистить так, чтобы они сияли за несколько километров. Если плащ — то ярко красный, на худой конец черный. Словно это не воины, а весенние цветы.

Так же большинство солдат имели легкие кожаные шлемы с металлическими вставками. А так же кожаные штаны, чтобы лазить по колючим кустам, и сапоги. Кроме того, кожаные вещи могут отвести удар меча, нанесенный вскользь. Лишь тяжелая пехота («скутарии», так как эти иберийцы обычно имели такой же щит «скутум» и меч- «гладий» как и римские легионеры и только дротик немного отличался, он был целиком из железа в отличии от римского пилума), столь страшная в рукопашном бою, носила солидные стальные доспехи, но и те были покрыты воронением при помощи селитры.

Из Гранады они прибыли в Малагу, а оттуда на шести зафрактованных торговых судах проследовали на Балеарские острова. «Одиссей покинул Итаку». Весла мерно ударяли по светлой поверхности воды. Чайки и крачки добывали в волнах мелкую рыбешку.

Пустынное море впереди дразнило отсутствием врага. Нищие Балеарские острова римляне пока не трогали, сосредоточившись на защите галльского побережья, чтобы Ганнибал не мог получить морем подкрепление и припасы. Римские пентеры курсировали вдоль всего северного берега материка, нападая на транспортные суда, идущие с юга.

Вот еще одна беда- малая грузоподъёмность здешних судов. Чтобы перевезти 2,5 тысячи воинов надо сгонять со всей страны флот в 50 кораблей. К флотилии Кирилла на Балеарских островах присоединились корабли Лала-Зора. Они были необходимы для защиты, а то тут народ мало того, что был непривычен к морским сражением, так большинство еще лежало в лёжку, терзаемые морской болезнью. В том числе и сам Кирилл.

Для набега выбрали остров Сардинию. Пора указать итальянским крысам из сточной канавы, где их место! Хозяин вернулся! Этот остров еще 22 года назад принадлежал Карфагену, так что у Малха там было много своих доверенных агентов. Их флот заранее встретили проверенные рыбаки и провели в укромную бухту на западном побережье. Все чисто. Никаких ловушек. Римляне не слишком дорожат этим островком, так как здесь особо ничего нет.

Сардиния? Тот островок горбатый, что для Республики является заплатой? Сардиния? Пустое! Привесок, островок, забытый средь прибоя! Лоскут, притянутый на ниточке живой, к Республике и все же ей чужой!

После высадки десантники с проводниками глухими тропами проследовали к римскому военному лагерю. Некоторые проводники-сарды, правда, считали неслыханным в истории войн, чтобы можно было с меньшими силами идти против больших, да еще вдобавок защищенных валами и рвами.

В римском военном лагере размещалась усиленная военная когорта -1200 солдат. Кирилл внимательно осмотрел это защищенное место и решил, что римлянам не хватает вкуса и изящества. Определенно! Но зато этот военный лагерь или же «каструм», как обычно, был прекрасно укреплен рвом, валом, частоколом, дозорными вышками. Классическая армейская архитектура периода античности, все построено с безграничным размахом, на безграничные средства. С безграничным оптимизмом. Днем и ночью на площадках вышек можно было увидеть стражей, обязанностью которых было трубить, если они замечали чье-либо приближение.

Вот только ночью римляне не воюют. Строй в темноте трудно держать. Да и вообще это же — Мистеры Осторожность, вон как укрепились, чтобы спокойно выспаться…

Естественно, что свою трусость и неумение римляне оправдывали всякими громкими словами. Кто может видеть славу в ночной битве? Кто может свидетельствовать о проявленном героизме? Лишь шакалы могут нападать на свою жертву ночью. Шакалы и грязные падальщики. Ну-ну!

Посмотрим, каковы эти деревянные Пиноккио Урфина Джуса на вкус!

Прибыли почти к утру. Расположились. Принесли поближе к лагерю римлян кучки сухого бурьяна, приготовили горшки с горячими угольями. Лучники подползли, воткнули стрелы в землю. Пращники подтащили запасную сумку с округлой галькой, набранной прямо на сардинском пляже. Пушкари подтянули свои ручницы к главным воротам лагеря, выкопав ямки для упора этих древних «минометов». Как бы лениво ни несли службу здешние часовые, Кирилл сомневался, что они настолько глупы, чтобы позволить непонятным людям долго мелькать у них перед носом. Хорошо, хоть собаки не любят итальянцев, а то бы уже давно псы подавали голос. Интересно, перед входом в римский лагерь имеется характерная табличка с надписью «Осторожно! Злой гусь!»?

Все было тихо и мирно, как в ночь на 22 июня 1941 года… «Спи, моя радость, усни…»

Часовые заметили какое-то шевеление в темноте и решили подсветить факелами. Пора потыкать кротов в этой норе раскаленной кочергой! Эти придурки просто умоляют, чтобы мы их слопали! По часовым моментально отработали арбалетчики, а так как те щитами не закрывались, то получилось сразу наглухо. Кто- то поднял тревогу. Пускай! Кровопролитие неизбежно. Как и смерть сотен воинов.

Лучники дали залп из сотни стрел, выпушенных по дуге навесом, из ста больших иберийских луков по лагерю. Пращники дали залп крупной галькой. Все это почти без визуальных эффектов и почти без шума. Как большая стая птиц пролетела. Но кому-то в лагере явно поплохело.

Внутри проснулись по тревоге и столпились сотни ошарашенных и плохо понимающих, что происходит, легионеров. Мало у кого были нагрудники, но большинству римлян удалось подобрать оружие, когда они бежали от палаток. Посыльные метались по лагерю, передавая сообщения от одной части к другой. Горнисты продолжали трубить боевую тревогу.

В это время часть гранатометчиков, неся связанные фашины с хворостом, подбежали ко рву и закидали его, образовав проход. Другая часть- человек пятнадцать подбежали к частоколу и, пока римляне не опомнились, закинули за стены частокола свои горшки с порохом и взрывчаткой. Это было до абсурда легко. Раздались взрывы, римляне забегали как тараканы на свету. По ним еще полетел залп пращников уже со свинцовыми гранатами, начиненными порохом. А потом и на сладкое — с горящими стрелами, чтобы зажечь шатры и палатки.

Все это были, конечно, булавочные уколы. Помимо арбалетчиков, уничтоживших с десяток часовых, остальные стреляли неприцельно. Но количество переходит в качество. Еще с полсотни противников было убито или ранено. Капли в море. Внутри центурионы уже держали бойцов в полной боевой готовности. Единственное, что они позволили наспех собранным центуриям, так это по очереди сходить к своим палаткам, чтобы забрать одежду и оружие.

Римляне немного успокоились, построились, выставили стену своих больших щитов- скутумов, прекрасно закрывающих их от стрел и камней и даже от свинцовых гранат. Теперь враг потерь почти не нес. Хотя лучники еще пару залпов дали, поджигая палатки в лагере. А пращники, дабы римские вояки немного успокоились, дали пару залпов простыми булыжниками, безвредно постучавшими по щитам. Лишь арбалетчики могли выцеливать выглядывающих со стен легионеров, пытавшихся определить кто же на них напал. Но и там, если осторожный враг защищался щитом, то, пробив его, арбалетный болт мог только лишь ранить вражеского воина.

Так, без особого результата прошло еще минут десять. Враг опасался выходить из лагеря, хотя для него тщательно старались создать впечатление, что нападавших всего 150–170 человек. Вот же трусы римские, нежные сыны курортов, — для кого лучники костры разожгли? Летом рассветает быстро, так что горизонт скоро начал сереть. В бледной мути рассвета алели пылающие тряпки палаток. Увидев, что соперник не превышает числом три сотни воинов, в основном легковооруженных, римляне преисполнились грубой смелостью и отвагой.

Командующий когортой, выполняющий обязанности префекта лагеря трибун Гней Северий Флакк, которому доложили, что ночных нападавших совсем немного, да к тому же они не разодеты как павлины, так что, наверное, не являются хорошими воинами, пришел в неописуемую ярость!

— Атаковать! С пленных псов содрать кожу, а потом отрубить голову. Главарей- на крест! Пусть помучаются!

Римляне решили выйти из ворот и наказать нападающих. Так как легионеров все еще было 1100 бойцов. А такое громадное численное превосходство говорило о том, что исход сражения предрешен еще до его начала. Победа неизбежна, как и то, что за жизнью следует смерть. Нет сомнения, что легионеры в кольчугах и с тяжелыми щитами-скутумами устроят налетевшей «банде» серьезное испытание.

Но римляне спешить не могут. Оружие и латы, да огромные тяжеленные шиты, да неудобные пару дротиков- все это весит двадцать с лишним килограммов. Сильно не побегаешь. Да и не индивидуалисты римляне, так что всегда передвигаются строем, словно советские туристы на Западе. Глядя как высыпают из ворот, переваливающиеся как утки итальянцы, Кирилл чуть было не рассмеялся. Спокойно, друзья! Не надо швыряться зазря шлепанцами! От такого геройства можно повредить безымянный палец!

В это время, упирая ручницы в землю, расположенные специально у ворот пушкари, проворные словно кошки, поднесли заранее зажженные фитили к запальному отверстию. Оружие грянуло разом, словно стрелял один человек. Грохот, клубы густого дыма от черного пороха, и вылетевшие маленькие ядра, размером с грецкий орех, от которых не спасают ни панцири, ни щиты. Преимущества научного прогресса. Два десятка людей в первом ряду мешками повалились на землю, раздались крики боли и ужаса. Хорошо, но мало.

— Держать строй! — раздались истеричные крики.

А тут арбалетчики усугубили. А вместе с ними, пользуясь наступившей неразберихой и дырами в строю, и лучники с пращниками. Лучники за минуту выпустили по шесть стрел- нормальный результат. Выпустить шесть сотен стрел- какого, а? Залпы следовали один за другим, у одного лучника со звоном лопнула тетива и он остался безоружным. Теперь ему спешно надо натягивать запасную.

В это же время взрывы свинцовых гранат уже взымали с врага более кровавую дань, чем булыжники. В общем, из тех трех сотен легионеров, что успели сдуру на свою беду вылезти за ворота лагеря, обратно убежало меньше сотни.

Воздух сразу стал тяжелым от гари, от клубов густого порохового дыма, отдающего серой, от пролитой крови, запах которой напоминал запах железа, и вонючих испарений, исходящих от исколотых и разорванных на части тел.

Опять сидят римляне в лагере, затаились. Дротики на такой дистанции бесполезны, катапульт в этом провинциальном гарнизоне нет, а те полсотни дрянных лучников, что пытались вести перестрелку с арбалетчиками Кирилла, почти сразу кончились. Надо противника приободрить!

И Кирилл сделал вид, что у них кончился огневой и стрелковый запас и подал знак отходить. Как примерный пионер, при помощи горна. Отступать на заранее подготовленные позиции, вот только римляне об этом не знали. Чтобы поймать несколько итальянских мух, надо налить хоть чуточку меда…

Увидев, что противник убегает, из лагеря выдвинулось восемьсот легионеров. Они построились в ряды с такой быстротой, на какую не была способна почти ни одна пехота в мире. На этот раз римлян никто не обстреливал, так что они приободрились. К ним вернулась отвага. Более того, почувствовав, что враг бежит, легионеры издали победный клич.

— Подавить любое сопротивление! — гневно разорялись римские командиры, казалось, извергавшие с дыханием смерть и уничтожение, словно сказочные драконы.

Наступали римляне, ободряемые воспоминаниями о былых подвигах, своим обычным манером. Тупо и методично шли вперед, с настойчивостью бульдозера. Позади расположились триарии, опытные ветераны, для которых война стала привычным порядком и образом жизни, в середине — принципы, зрелые мужчины, впереди — гастаты, самые молодые пехотинцы. Щиты передних воинов, высотой 1,2 метра буквально составляли единую стену. Непроницаемую. Казалось, что движется настоящая крепость. На обтянутых шкурой римских щитах были рисунки. Как ни странно, Кириллу вдруг понравились эти изыски итальянских модельеров, все эти несущиеся в атаку кабаны, прыгающие волки и символические орнаменты из кругов и спиралей. За дизайн — твердая четвёрка!

Сардиния остров гористый, так что отряд Кирилла не спеша отступил на склон какой-то горы, поросшей редким лесом. Получая преимущество высоты. Не особо быстро, чтобы дать римлянам стимул для преследования. «Варвары» умело изобразили панику. Только довольно медленную и ленивую. А здесь, на плече горы, были оставлены лишние грузы под присмотром сардинских проводников, чтобы на лагерь нападать налегке.

— Дайте пить солдатам, иначе они не выдержат, — распорядился Кирилл. — И умойте лица, чтобы пот не застилал глаза.

Римляне продолжали наступать в гору. Вернее это был скорее здоровенный меловой холм, основательно загаженный воронами. Неужели враги вдруг разом отупели? Неверные действия и неправильное руководство. Отсутствие настоящего планирования и внятной стратегии.

И потихоньку снова началось веселье. Метатели керамических дисков с нефтью поодиночке спускались со склона и, раскрутившись, метали в сомкнутые ряды противника свои снаряды. На сей раз диски были сразу оснащены горящими фитилями, поэтому разбивавшись, разбрызгивали горящую нефть на щиты и доспехи воинов. А находиться в раскаленной скорлупе — ощущения ниже среднего. Да и в сандаликах прыгать по горящим лужам- занятие так себе.

Но и люди Кирилла не злоупотребляли, так как хотели чтобы римляне осмелели и подошли поближе. Полсотни пострадавших разве это потери для когорты? Римлян уже нельзя было сдержать, как ударяющий в стену таран!

— Держать строй! — постоянно слышались команды центурионов.

Легионеры отвечали на приказ боевым кличем. Стараясь быстрей и плотнее сомкнуть ряды. Каждый из этих солдат не сомневался, что служит в лучшей сухопутной армии мира. Это храбрая пехота шла в бой, как идет кабан на охотника.

Глупцы! Они шли на верную смерть!

И вот, когда охваченные слепой кровожадностью римляне подошли уже на тридцать шагов, — почти можно было метать дротики, но снизу вверх это было пока еще делать бесполезно, — вниз, на головы врагов, полетели десятки керамических горшков с порохом и взрывчаткой. Покатились несколько деревянных бочонков с порохом, дымя очень короткими фитилями.

Раздалась многочисленная серия взрывов, разбрасывающая легионеров окровавленными тряпичными куклами или просто частями тел в разные стороны. Монолитный строй был разорван сразу в нескольких местах. Под силой огня легли первые ряды, как колосья под вихрем. Языки пламени, взрывы, грохот, казалось, сюда выплеснулось адское пламя. Тут же синхронно с грохотом ударили ручницы и с умопомрачительной быстротой посыпался дождь стрел и свинцовых гранат пращников. На таком маленьком расстоянии арбалетные болты прошивали щиты насквозь, словно бумажные. И даже обычные стрелы, если они не попадали в щиты, то гарантированно пробивали доспехи и глубоко вонзались в тела. Ничей глаз не мог уследить за их полетом. Гранаты тоже были губительны, они крошили врагов на куски. Ни один выстрел карфагенских солдат не пропал даром. Когорта превращалась в кучу вздрагивающего от боли человеческого мяса.

Хотя римским легионерам оставалось сделать только последнее усилие, чтобы оставшимися в строю пятью сотнями солдат разорвать дерзких нападавших на части, большая часть легионеров промедлила, просто не понимая, что происходит и откуда весь этот ужас. Пороховой дым еще был чрезвычайно густ, и никто друг друга хорошо не видел. Только сотня римских храбрецов, горя доблестным духом соревнования, продолжила движение. Это были уже не молодые гастаты, а принципы. Ими овладела горячка боя. Ярость настолько переполняла их, что солдаты даже не думали об осторожности. К тому же, большинство принципов были в хороших доспехах с тяжелыми нагрудниками, и убить их было очень непросто. Битва еще не окончена. Еще у легионеров имелась надежда. Жажда убийства искала выход.

Многим из принципов уже не придется увидать римских холмов, вонючих вод Тибра и темных кипарисов, но они бежали с яростью, рассчитывая на победу. Их лица, побагровевшие от бега в полном вооружении, казались лицами инфарктников. На последнем издыхании…

Кирилл скомандовал «Давай!», а солдаты ответили криком: «Бей! Руби!» и помчались во весь дух. Навстречу врагу мрачной и несокрушимой преградой с холодного Севера встали полсотни свежих и полных сил громил кельтиберов, что силой своей могли тягаться с медведями. Их возглавлял могучий кельт Артебудз, чьё имя в переводе означало «Медвежий член». Защищающиеся уже проглотили «ангельскую пыль» для боевой бодрости, и теперь действовали с неистовством первобытного человека. Обмен залпами дротиков просто лишил большинства сражающихся щитов, отягощенных лишней тяжестью. Хотя, кое у кого из кельтиберов от фанерных щитов римские пилумы с остриями из мягкого железа просто отлетели.

Атакующих римлян было намного больше, но кельтиберам сильно помогли арбалетчики и лучники, так что в итоге щитов лишились почти все атакующие легионеры, но не все остались при этом невредимыми. Пробитые щиты, с торчащими из них погнутыми дротиками из дрянного железа, словно мусор летели под ноги. Непрерывно раздавались крики боли — это зазубренные стрелы пронзали скутумы и на излете вышибали людям глаза или протыкали незащищенные ноги и глубоко вонзались в землю. Когда падал кто-то из солдат, в стене щитов возникала новая дыра. В нее тут же летело множество стрел: «варвары» пользовались любой возможностью нанести врагам как можно больше урона. Римляне же, стиснув зубы и молясь про себя, упорно заслонялись щитами на бегу.

Сшибка! Это была борьба двух стихий, так как отряды с лязганьем и грохотом столкнулись как волна и гранитный утес. Никогда еще ярость атаки не разбивалась о такое бешенство обороны. Все смешались, клубясь в каком-то буйном вихре. А потом, более похожих на поредевшую толпу, чем на строй, римлян новоявленные берсерки со зверскими лицами начали просто рубить секирами как дрова.

А как вы хотели? У кельтиберов шлемы и кирасы из отличной стали. Кованные доспехи с ребрами жесткости, с цементацией, с воронением. Такую кирасу пробить коротким бронзовым мечом — надо сильно попыхтеть. Штаны и сапоги- кожаные, рукава, короткие юбки на бедра- «птериги» и затыльники из клееного льна. А мечи и секиры? Согласно местным легендам эту сталь добывают сказочные гномы в подземельях, чтобы выковывать такое великолепное оружие для героев северных лесов.

А у римлян? Доспехи из кожи с металлическими бляхами и заклепками, или кольчуги из дрянного мягкого железа. Тяжелые и неудобные шлемы из меди и бронзы, подозрительной надежности. Голые руки и ноги. Сандалии которые не защитят от стрелы в ступню. И даже если на кому наступят на ногу- тоже больно.

Тут только за счет одних доспехов потери сражающихся должны быть в соотношении один к пяти. А учитывая превосходящие физические данные кельтиберов, превосходных солдат, своей свирепостью напоминавших волков, получались где-то — один к десяти. Окровавленные лезвия поднимаются с быстротой молнии и тут же падают на головы, плечи, руки. Смерть косила вовсю!

Обе стороны набросились друг на друга таким с великим пылом, и между ними завязался бой настолько яростный, что он казался огромным центром бешеного водоворота из рубящих, колющих, сверкающих, словно молнии, клинков. Не успели все оглянуться, как из ста нападавших римлян восемьдесят было уложено на месте. Агрессия, гнев и ненависть взяли верх над искусством фехтования. Грубая сила, закаленная опытом тренировок, сопровождалась изумительной быстротой реакции. Защищавшихся легионеров рубили с такой ловкостью и быстротой, что немыслимо было уследить глазом за движениями секир. Словно порыв урагана разметал стог сухого сена.

Остальные римляне, дети шлюх, видя как бесславно гибнут атакующие, обливаясь кровью и корчась в судорогах, взревели от бессильной ярости, как львицы у которых отняли львят, и рванули было к ним на помощь. Но очередная порция взрывающихся горшков и свинцовых гранат от пращников, которые на таком мизерном расстоянии убивали и ломали кости одной своей тяжестью, быстро разубедили их в таком намерении. Наступил всеобщий переполох, граничащий с безумием, солдаты Рима гибли словно мухи. Вонь была невыносимой: воздух пропитался дымом, гарью, запахом крови, вспоротых кишок, обуглившегося дерева, металла и человеческой плоти.

Это было слишком, поэтому оставшиеся три сотни итальянцев, точно стадо, задыхаясь от ужаса, рванули наутек. За ними вдогонку побежали лучники, пращники, некоторые гранатометчики, вооруженные мечами, чтобы добивать отстающих. Даже великаны кельтиберы, находясь под воздействием допинга легко догоняли несчастных итальянцев и разрубали их на куски. А жертвы лишь пытались прикрыть головы руками. Только сотня, бросающих шиты и оружие легионеров сумела укрыться в лагере. Эти «храбрецы», толкая друг друга, с таким неистовством бросились в свой «каструм», что в воротах задавлено было более пяти человек.

Теперь можно было действовать не спеша. Надо добить врага, чтобы выжившие сильно не болтали о разных военных хитростях и приемах битвы Кирилла. Еще не время… Пока арбалетчики контролировали движение за полевыми укреплениями римлян, остальная армия Кирилла добила раненых противников, собрала трофеи, отдохнула и пообедала. В это время сочувствующие карфагенянам сардинцы на лодках доставили грузы со стоянки кораблей поближе к месту действия.

У римлян в лагере оставалось сотни две вооруженных солдат с серым от шока лицами. Сердца их охватило отчаяние и предчувствие гибели. Вот уж действительно «Мементо мори»; помни о смерти. Возможно, что еще вдобавок к ним могут сражаться с полсотни раненых. Люди Кирилла вооружились доставленными дощатыми щитами «павуа», собрали еще вязанки с хворостом и мешки с землей. Затем, прикрываемые арбалетчиками, подошли к лагерю, засыпали ров (первоначальный «мост» предусмотрительные римляне уже умудрились сжечь при помощи факелов) и забросали частокол множеством горшков с нефтью, а потом подожгли. Римляне в отчаянии начинали огрызаться, как огрызается дикий зверь, когда видит, что для него нет спасения. Стена, на которую они уповали, которая казалась надежной защитой, уподобилась пропасти, несущей гибель.

Когда ограда прогорела, стрелки подавили вражеских метателей дротиков. После разметали хилый строй ручницами и арбалетчиками, отшлифовали стрелами лучников и снарядами пращников, а сверху все заглянцевали керамическими горшками со взрывчаткой. Римлян истребляли как бешенных собак!

В результате этой стремительной компании у Кирилла было убито около десятка воинов, с полсотни ранено. Но зато он уничтожил укрепленный римский лагерь, в котором находилось 1200 легионеров. Этот день для Римской республики оказался очень скверным. Кстати, неправильно называть всех погибших легионерами (мобилизованными). Большинство из них были «соции», то есть союзники. Но так уж все привыкли говорить.

Скажем лишь эпитафию по погибшим:

Все лица воинов Карфагена сияли радостью, все души горели надеждой и желанием дальнейших побед. Лишь одним только захваченным трофейным оружием можно было оснастить около тысячи ополченцев.

Теперь на Сардинии у римлян оставалось только около тысячи человек, разбросанных по городским гарнизонам. В основном в Коралисе и Ольвии. Вся сельская округа внезапно оказалась в руках местных жителей — сардов. Но поскольку Рим оставался властелином морей и мог в любой момент перебросить на остров дополнительные войска, то Кирилл, от греха подальше, убрался обратно в Испанию. Он был доволен этим тренировочным боем. Тем более что пираты Лала-Зора, эти жнецы вод, пока патрулировали вокруг острова — сожгли пять вражеских кораблей, в том числе небольшую разведывательную римскую галеру. Остальные суда были торговыми.