Светлейший князь 3

Глава 15

Вернувшись от отца Филарета, я рассказал жене о состоявшемся разговоре. Она внимательно выслушала и ничего не сказала, только поцеловала меня.

Пришло очередное донесение Лонгина, они в Ванчей встретились с посланцем Бээзи-нойона. Переговорам предшествовали организованные нашей разведкой неоднократные утечки информации, что зайсан Ольчей-оол не отказывается от пушного налога и готов исправно платить его за все подчинившиеся ему кочевья и более того к пушнине будет довесок — серебро. И ему непонятно, почему амбын-нойон хочет наказать его.

Еще в древности македонский царь Филипп Аминтович, отец Александра Великого, говаривал про чудесные способности осла, груженного золотом. Ослов у нас не было, да и золотом разбрасываться налево-направо, можно пробросаться. Но у нас было серебро и лошади. За первые партии железного сырья и руду серебро уже было получено, а тут речь зашла о получении серебра в виде дани.

Железо как известно притягивается магнитом, мухи летят на мед, а некоторые люди готовы на все ради золота, серебра или каких-нибудь драгоценных камней. Посланец Бээзи-нойона был именно из такой породы людей. За десть лянов серебра он согласился поехать в гости к нашему зайсану на правый берег Енисея.

В специально поставленной юрте гостю был организован соответствующий прием. Посланца с юга встретили как самого дорогого гостя и он получил дорогой подарок, еще десять лянов серебра. К завязавшейся беседе присоединились Лонгин и Ванча. Их появление посланца Бээзи-нойона не удивило и не смутило. Хозяин, зайсан нашего Западного сумона, через пару минут вышел из юрты и переговорщики остались тет-а-тет. Тридцать лянов серебра и алкоголь развязали гостю язык и он рассказал всё-всё-всё.

Императорский наместник великий цзяньцзюнь, по-нашему генерал-губернатор, с резиденцией в Улясутае, не совсем в курсе происходящего у нас, но он знает главное: поступление очередного полного пушного налога из Урянхая под угрозой. И всё происходящее у нас уже не события местного значения. Поэтому амбын-нойон и пытается решить проблему своими силами.

Но Сайон-нойон хан Норбожав, сын Дэчинжава в курсе происходящего. Если пушного налога не будет, то в Урянхай придет большая армия, а новая война совершенно не нужна и он хочет вмещаться.

Сайон-нойон готов помочь Уюк-нойону зайсану Ольчей-оолу и принять его под свою руку для передачи его налога в Улясутай.

Всё это говорилось долго и замысловато, Ванча почти пятиминутную речь собеседника изложил Лонгину в пяти предложениях. Лонгин и сам все понял, что говорил тувинец, но виду не подал. Мы договорились, что он не будет афишировать свои знания языков.

Посланец Бээзи-нойона был не тувинец, а монгол и Лонгин решил, что он приехал от самого хана Норбожава или из канцелярии императорского наместника.

Повернувшись к Ванче, чтобы монгол не видел, Лонгин подмигнул алтайцу и сказал:

— Скажи ему, что Ольчей-оол согласен, но амбын-нойон должен прекратить нападать на нас и никто не должен вмешиваться в наши дела, только уплата налога. А что бы нас лучше поняли, мы даем в этот раз тысячу лянов серебра и каждый год будем давать по пятьсот лянов. И никто не будет мешать нам торговать с левым берегом Енисея. А китайский поселок в устье реки Элегест будут принадлежать нам.

То, что Лонгин сказал по-русски за полминуты, Ванча говорил минут пять. Монгол всё хорошо и правильно понял и только спросил, когда будет налог и серебро.

Лонгин усмехнулся и глядя в глаза собеседнику сказал:

— Ванча, медленно переведи каждое мое слово. На этом месте зайсан Ольчей-оол должен получить от чиновника из канцелярии великого цзяньцзюня грамоту, в которой будет написано всё, о чем мы договорились. И тут же он передаст вашему чиновнику налог и серебро. Но наши люди будут сопровождать вашего чиновника до ставки великого цзянцзюня и получат соответствующую охранную грамоту.

Монгол выслушал Ванчу совершенно безразлично, ни один мускул не дрогнул на его лице, в безжизненных рыбьих глазах ничего не промелькнуло.

Глядя вслед уезжающему гостю, Ванча задумчиво проговорил:

— Лонгин Андреевич, а ты заметил, про нас ни слова. А ведь главные преступления Ольчея и Мергена то, что они общаются с нами. Император, тот, что в Пекине сидит, запрещает своим подданным общаться с иностранцами.

Лонгин изумленно посмотрел на Ванчу, по имени отчеству его еще не называли.

— Ванча, а тебя как крестили? — ни с того, ни с сего спросил Лонгин.

— Иоанном, поэтому и зовут Ванчей, — алтаец вопроса не ожидал и ответил не сразу.

— А отца твоего как звали? — следующий вопрос был для Ванчи не менее неожиданным.

— Не знаю. Меня вырастила бабушка, она почему-то про родителей ничего не говорила.

— А крестным кто у тебя был? — продолжил допрос Лонгин.

— Маркшейдер с завода, он меня и спас.

— А как звали? — хитро прищурился Лонгин.

— Иван Иванович, — уважительно и с любовью ответил Ванча.

— Вот и ты теперь будешь Иван Иванович. Не солидно получается, ведешь переговоры с иностранной державой и Ванча. Вам всё понятно уважаемый, Иван Иванович? — последнюю фразу Лонгин произнес как артист на сцене произносит знаменитую фразу Гамлета.

— Понятно, — ошеломленно ответил Ванча, но тут же перехватил инициативу и сразил собеседника наповал.

— А фамилия моя пусть будет Байгаров, — и сразу же объяснил почему. — Мы с бабушкой жили около Байгары.

— А что это такое? — спросил ошеломлённый Лонгин после долгой паузы.

— Гора такая, мой род там жил, а в тот год, когда умерла бабушка, я ушел оттуда, — в голосе Ванчи появились нотки горечи и Лонгин решил сменить тему.

— Так вот, Иван Иванович, объясняю. Тысяча лянов серебра, обещанные нами, это в здешних краях большие деньги. Ты обратил внимание, как он назвал Ольчея? Уюк-нойоном, то есть признание его владетельных прав вопрос решенный. Но у нашего зайсана просто не может быть такого количества серебра, значит оно наше. И монгол это отлично понимает, — Лонгин внимательно посмотрел на собеседника, понимает ли он. — А раз мы сами предлагаем серебро, значит мы согласны быть данниками этим узкоглазых. А для ихнего богдыхана это главное и для всех этих амбаней и цзяцзюней тоже. А понять, что реальное положение дел иное, у них даже мозгов не хватает. Хотя этот монгол очень непрост. Мне вот показалось, что он хорошо разыграл перед нами алчность и опьянение.

Лонгин помолчал и продолжил своё объяснение ситуации.

— Ты русскую историю знаешь?

— Очень мало.

— Так вот Россия много лет платила дань крымскому хану. И перестала платить дань только при царе Петре, — кто такой царь Петр Ванча знал и очень был удивлен.

Из Тувы Ванча двадцатого декабря вернулся один. Лонгин поехал в ставку великого цзяньцзюня, в далекий Улясутай. Ответ на его предложение привез тот же монгол, причем очень быстро. Но это не удивило ни меня, ни Лонгина, мы знали, как стремительно работала монгольская почта во времена Чингиз-хана. Притворяться посланцем какого-то урянхайского нойона монгол больше не стал и вручил Ольчею грамоту своего повелителя великого цзяньцзюня. Наш зайсан на встречу с посланцем императорского наместника приехал со своим братом-ламой.

А потом монгол в категорической форме потребовал, что бы налог и серебро в ставку великого цзяньцзюня с нашей стороны везли Лонгин и лама Тензин Цултим, брат Ольчея. Наша разведка уже донесла, что амбын-нойон несколько дней назад получил грамоту из Улясутая и распустил по домам своих воинов. Поэтому Лонгин согласился принять требование посла императорского наместника.

Ольчей отрядил сопровождающими два десятка своих воинов, вооружённых ружьями. У каждого воина было по двести патронов и двадцать гранат. Люди Ольчея были обучены бросать гранаты и все имели боевой опыт. Лонгин кроме этого вооружился еще четырьмя пистолетами и шашкой.

Утром наши люди переправились на левый берег Енисея, где их ожидал монгол со своим конвоем, целиком состоящим из его соплеменников. Стоя на нашем берегу у замёрзшего Енисея, Ванча и Ольчей молча проводили взглядами уезжающих. На душе у них было тревожно, оба на личном опыте знали цену маньчжурских гарантий.

Сзади, метрах в десяти, стоял личный десяток Ольчея и держащиеся особнячком трое тувинцев Лонгина. Ванча обернулся и жестом подозвал одного из них.

— Адар-оол, твои люди там, — алтаец махнул рукой в сторону другого берега, этот тувинец в отсутствие Лонгина был начальником нашей разведки в Туве, — готовы?

Адар-оол был прилежным учеником и ответил по-русски:

— Готовы, господин Байгаров, — вернувшись в Туран после предыдущих переговоров с монголом, Лонгин предложил, что бы впредь всё называли алтайца Иван Ивановичем Байгаровым, объяснив почему. Почему-то это предложение на «ура» прошло у тувинцев и они как по команде стали называть Ванчу господином Байгаровым, делая ударение на первый слог.

Ванча и Адар-оол еще трое суток провели на берегу Енисея, дожидаясь первых докладов с того берега. Вовремя своих походов по Монголии и Туве, Лонгину удалось установить тесные контакты с очень специфической публикой Тувы и Монголии: местными «робин гудами» — скотокрадами. В Туве их называли кайгалами, а в Монголии сайнэрами. От обычных воров или воров-мстителей, они стремились не преумножить собственное имущество или наказать обидчика, а усилить личный авторитет в родной общине, повысить свой социальный статус. И поэтому они чаще всего раздавали добытый скот бедным соплеменникам. Это создавало образ степных «робин гудов» — защитников бедноты.

У них были крепкие связи среди буддистских монахов, которые и помогли нашему начальнику разведки наладить сотрудничество с этой специфической публикой. Это были в подавляющем большинстве молодые люди. Цинские власти начали с этим бороться и можно было оказаться на судейской скамье в Улясутая, где частенько выносились смертные приговоры. Лонгин запустил в Туве поговорку: «С Турана выдачи нет». Но при двух условиях: не промышлять у нас и оказывать ему «дружеские услуги», за которые еще и полагалась материальная помощь.

Вот эта публика и составляла костяк разведсети, созданной Лонгином. Все они были очень энергичными и ловкими людьми, умеющими стремительно уходить от погони. Адар-оол был сыном одного из легендарных кайгалов, казненных с большей частью своего отряда за угон почти пятидесяти лошадей в Халхе.

Первые донесения с того берега Енисея не внушали ни каких опасений: зимы в Туве холодные, но малоснежные и многочисленные реки, речки и ручьи становятся очень удобными дорогами и сводный отряд стремительно уходил на юг, в ставку великого цзяньцзюня.

Рассказ Ванчи о том, как он стал Иван Ивановичем, очень меня развеселил и снял немного то напряжение, в котором я находился последние недели. Я естественно очень волновался за Лонгина, ни каких плохих сигналов и предчувствий у меня не было, но его очередная опасная и самое главное совершенно неожиданная, командировка была как снег посредине лета.

На следующий день с Усть-Уса прискакал гонец, что по Енисею к нам идет обоз из тридцати двух саней и одного возка в сопровождении двадцати казаков, по внешнему виду донцов. Ну раз идут донские казаки, то и встречать их должен тоже донской казак, поэтому я с Панкратом, не мешкая, поскакали в Усть-Ус.

Мы с Панкратом и Леоновым к острову на Енисее подъехали чуть пораньше обоза. Поднявшись на мост, я в подзорную трубу хорошо разглядел и верховых, и сидящих в санях, и едущий посредине каравана добротный возок. Стоящий рядом Панкрат внимательно разглядывал в первую очередь казаков конвоя.

— Действительно донцы, ваша светлость. И видать недавно с Тихого Дона. Ведет их скорее всего урядник.

— Бери двух гвардейцев и встречай, — я подозвал Леонова, стоящего немного поодаль. — Афанасий Петрович, покажи где твои метки.

Леонов заранее промерил расстояние от моста и определил нужные ориентиры.

— Ориентиры все на нашем берегу, — показав на огромный кедр, он сказал, — это первый и главный ориентир. До него ровно триста саженей. Затем мы выложили из камней ориентир пятьсот саженей, — Леонов показал на высокую каменную пирамиду. — А вон те три кедра, это почти верста.

Пока мы говорили обоз, не доезжая до нас километра полтора, остановился и трое казаков направились к нам.

— С Богом, лейтенант. Встречай их, самое дальнее, напротив пирамиды.

Панкрат с гвардейцами поскакали навстречу казакам. Лед на Енисее был почти чистый и хорошо подкованные лошади чувствовали себя на нем уверенно. Леоновские гвардейцы и мой личный конвой на всякий случай изготовились к бою.

Ориентира пятьсот саженей наши парламентеры достигли раньше казаков. Они спешились и стали ждать гостей. Те остановились метрах в десяти, спешился только один и пошел навстречу Панкрату. В подзорную трубу я хорошо видел, как он идет широко улыбаясь. Вот и наш лейтенант пошел ему навстречу. Встретившись, они сорвали шапки, обнялись и приложились щеками. У меня сразу отлегло, эти люди нам не враги.

Через несколько минут шестеро всадников направились к нам. Обоз тоже возобновил движение. Из возка вышел пехотный офицер и пошел рядом.

Мы с Леоновым ожидали гостей на берегу, у кромки льда. Не доезжая десяти метров, гвардейцы и казаки спешились и старший из них вместе с Панкратом пошел мне на встречу. Не доходя как положено четырех шагов, казак остановился, а лейтенант Рыжов сделал еще шаг, приложил правую руку к краю шапки и вытянувшись в струну, четко доложил:

— Докладываю, ваша светлость. Идет обоз из желающих к нам переселиться. Сто двенадцать человек, половина староверцы. С обозом идет чиновник от окружного начальника капитана Аксенова, — однако, неплохой карьерный рост у господина Аксенова, из двенадцатого класса в девятый, еще один чин и высокоблагородие. — Везет императорские указы. Обоз сопровождает караул донских казаков. Окружному начальнику из Тобольска прислали сотню казаков и роту солдат. Командир караула урядник Петров.

Панкрат опустил руку и сделал шаг в сторону, слегка обернувшись к стоящему сзади казаку. Тот шапку с головы рвать не стал, а как наш лейтенант вытянулся в струну, неловко бросил правую руку к шапке и радостно произнес:

— Здравия желаю, ваша светлость. Урядник Петров.

— Ваша светлость, это мой донской станичник, Василий Петров, — отрекомендовал урядника Панкрат. — Вместе с ним с Дона пришли. Я когда ушел, он остался в остроге, — Панкрат понизил голос и почти шепотом закончил. — Я про него, Григорий Иванович, говорил, что человек верный.

Я засмеялся:

— Время покажет лейтенант, — и сделал шаг навстречу уряднику. — Здравствуй, урядник. Кто от господина окружного начальника?

— Их благородие, подпоручик Чернов.

— Скачи к господину подпоручику, пусть поторопиться, вечереет уже. Надо засветло успеть дойти, судя по всему снегопад надвигается.

Леонов успел поставить за осень в Усть-Усе десяток домов-пятистенков. Таких удобств как в Усинске, в них пока не предусматривалось, но по сравнению с юртами это был огромный прогресс. Во всех домах было печное отопление по белому. В одном из таких домов поселилась семья Леонова.

Но первый построенный дом был выделен для общественных нужд и через три часа именно в нем мы принимали подпоручика Чернова. Мы, это я и лейтенанты, Афанасий Леонов и Панкрат Рыжов.

Принимали это слишком громко и пафосно, на самом деле мы просто в тепле и уюте ужинали. Императорские указы чиновник канцелярии окружного начальника вручил мне просто и буднично, когда мы встретились на берегу Енисея.

Императрица подписала указы именно в таких формулировках, как договаривались граф Малевич и господин Аксенов.