Глава 19

Завод был сердцем нашей долины, все вращалось вокруг него. Завод был нашим всё, от положения на нем зависело наше благополучие, а по большому счету и жизнь.

Заводов у нас было три: первый, основной и самый главный на реке Терешкина. Там были все производства и наша техническая школа, где после получения главного образования мы готовили простых инженеров и горных. Военная и медицинские школы были в Усинске, военная в военном городке на левом берегу Макаровки, напротив на правом берегу был наш дом и пантелеевский. Для медицинской школы было построено отдельное здание в госпитальном городке, который был сразу же за усинским храмом между улицами.

Принятое когда-то решение не привлекать кадры со стороны было совершеннейшей глупостью. Это мы поняли очень быстро и оперативно перестроились, переобулись как говорится в полете и начали приглашать нужных людей.

Окружной начальник господин Аксенов к порученному делу относился правильно и максимально помогал нам. Имея правда от этого для себя большую выгоду, став за пять лет превосходительством, получив три года назад чин генерал-майора. Несколько раз за эти годы возникали нешуточные скандалы, когда окружной начальник обвинялся в коррупции и прямом воровстве. Однажды даже его чуть не заковали в железа для оправки в Петербург. Но он был гений воровства и коррупции.

Все свои воровские и коррупционные делишки он делал так, что не страдало порученное ему дело и карман государыни-императрицы. Главными были два скандала: торговый и пушечный. Торговлю с нами с его молчаливого согласия монополизировал Никанор Поликарпович, когда другие купцы поняли, какие барыши проплывают мимо, то сразу же начались попытки хоть что-то отжать себе. И пошла писать губерния. Года не прошло, как осенью 1778-ого года, губернатор прислал в Минусинск целую следственную комиссию. В это время в Минусинске находился Лонгин. Он должен был решить очень щекотливый вопрос приглашения из столиц, а в самых смелых мечтах и из европ, инженеров и ученых.

Господин Аксенов, не мудрствуя лукаво, перевел стрелки на Лонгина. И получилось, как в анекдоте, да вы даже и чайку попить не успеете. Лонгин не дал комиссии даже возможности задать вопрос заявив, что ни с кем другим мы дел иметь не будем. Комиссия в итоге уехала не солоно хлебавши.

Второй раз господина Аксенова в оборот взяли по-серьёзнее. Подряды на отлив сигнальных пушек и их последующее обеспечение сигнальными зарядами были лакомыми кусочками, и окружной начальник сделал всё возможное, чтобы они достались правильным людям. В итоге чинить следствие приехала уже сенатская комиссия из Петербурга. И всё скорее всего кончилось бы печально для господина Аксёнова, если бы не наше очередное вмешательство. Менять окружного начальника мне совершенно не хотелось, я хотя его тогда еще не видел, но деловые отношения установившиеся с ним, были просто на все десять баллов. Господин Аксенов ходил уже в полковниках и о сенатской комиссии узнал намного заранее, получив предупреждение от господина Чернова.

Среди богатых трофеев Уюкской битвы был один совершенно неожиданный и потрясающий: пять изумрудов какого-то необыкновенного зеленого цвета. Кто был их хозяином нам узнать не удалось. Вернувшись из Минусинска после общения с первой следственной комиссией, Лонгин предложил один из этих изумрудов подарить окружному начальнику. По поводу их происхождения у Петра Евграфовича была интересная версия. Он сказал, что это изумруды с каких-то легендарных копей Хорасана. Насколько я знаю историю Азии, Хорасаном называли в том числе и Афганистан. А там изумруды есть.

Когда Лонгин вернулся после общения с первой комиссией из Тобольска, он предложил сделать господину Аксенову презент. И в следующую свою поездку подарил ему один из этих изумрудов. Когда над окружным начальником сгустились тучи, он послал этот камешек в подарок государыне.

С господином полковником уже хотели поступить очень нехорошо, но из Петербурга прибыл офицер с императорским указом, что полковник Аксенов за личные заслуги по Высочайшему усмотрению производиться в генерал-майоры. Посрамленная комиссия предпочла побыстрее ретироваться от греха подольше. Позиции господина Аксенова после этого стали просто неприступными и желающих связываться с ним больше не наблюдалось.

Господин окружной начальник помог нам пригласить нужных людей и за два года к нам из России перебралось почти три десятка различных инженеров и ученых. А весной 1782-ого года к нам приехал англичанин Джон Келли.

Тридцатилетний Джон, талантливый грамотный инженер, был большим знатоком английской металлургии и имел все шансы добиться успеха, если бы не одно но. Он совершенно не разбирался в людях и пытаясь осуществить свои инженерные планы, всегда выбирал в компаньоны каких-нибудь проходимцев. В итоге вместе признания и богатства он получает кучу долгов и попадает в лондонскую долговую тюрьму Клинк. В 1780-м году во время пожара тюремное здание сгорела и Джону удалось бежать. Он тайно навещает своего брата, тот дает ему немного денег, чтобы Джон смог уехать в Америку. Но и здесь он в очередной раз связывается с проходимцем и весной 1781-го года оказывается в России, в Петербурге и сразу же попадет в полицию.

На его счастье в полицейском участке по какой-то надобности оказался русский инженер Алексей Лаптев, у которого несколько лет назад было шапочное знакомство с Джоном в Лондоне, во время стажировки в Англии. Джон рассказал Алексею про свои злоключения и тот позвал его ехать в Сибирь, за пару дней до того Алексею предложили переехать к нам.

Появление этой парочки для нас было большой удачей, оба были знатоками металлургии. Они быстро нашли общий язык с нашими инженерами и мастерами и вскорости предложили мне революционное преобразование нашей промышленности: перенос металлургического производства в Туран. Эту идею мы тут же стали воплощать в жизнь и за пару лет практически вся черная металлургия перебазировалась в Туран, вместе с разными коксохимиями, всяким литьем, прокатом и тому подобным.

На заводе на реке Терешкина остались цветметдрагметалургия, инструментальная металлообработка, строительство паровых и других машин, резиновое производство, абсолютно вся химия, производство стекла и бумаги, всякие швейки и сапожные цеха, типография. Кирпичных заводов у нас стало целых три: железногорский завод, где в основном производили шамотные кирпич, на Терешкина и в Туране. Цемент стали производить то же в Туране.

С каждым годом я все меньше и меньше вникал в оперативную деятельность нашей промышленности, дело шло и развивалось и без моего умничанья. Я только иногда генерировал идеи. Основными моими занятиями стали медицинская школа и физика, но не вся, а только электричество.

В физический класс я набрал почти два десятка молодых людей от двенадцати до двадцати лет, плюс Лаврентий. За полтора года мы семимильными шагами истоптали теорию вдоль и поперек, воспроизвели практически все возможные в наших условиях физические эксперименты. Через полгода я понял что кандидатов в великие физики двое: Игнат и Степан. Степан очень многое усвоил в процессе редактирования моих опусов и ни в чем не уступал своему товарищу. Через полтора года занятий, в двадцатых числах декабря 1779-ого года, физический класс сдавал свой первый экзамен. Как учитель с большим стажем и опытом, я теоретические знания всех своих учеников оценил на отлично, а кандидатов в великие физики, Игната и Степана, еще и с плюсом. В теории слабее всех был Лаврентий, но его природное экспериментаторское чутье с лихвой все компенсировало.

Подошло время воплощать знания и идеи с жизнь. И здесь раздалась команда: стоп машина! Одно дело собрать гальваническую батарею для экспериментов, совершенно другое создать и наладить промышленное производство. И так абсолютно всё.

Знаменитый Алессандро Вольта конечно уже вовсю изучал электричество и вот-вот совершит свое великое открытие, создание вольтова столба, но я-то всё это знал и мои ученики уже то же знали и вовсю с этим столбом экспериментировали. И нам уже нужны были батареи гальванических элементов, которые будут источниками энергии для различных электрических устройств и механизмов.

Яков конечно не занимался в физическом классе, но в физике докой стал очень быстро, на стадии редактирования он изучил всё мною написанное и когда начались физические эксперименты, принял в этом самое деятельное участие.

Больше года мы потратили на решение всяческих проблем, производственных, научно-методических, организационных и прочих. С моей подачи под руководством Якова мои ученики провели целую серию различных химических и физических экспериментов и в конце 1780-ого года получили наконец-то нужный результат, «полужидкий» марганцево-цинковый элемент. Он был очень похож на гальванический элемент французского химика Жоржа Лекланше, описанный им в 1868-ом году. Я конечно понимал, что ни о каких научных приоритетах даже Алессандро Вольта речь уже не идет. Но чтобы самому не запутаться и самое главное не свихнуться, я для себя употреблял знакомые термины, названия и фамилии. Поэтому я, разработанный марганцево-цинковый гальванический элемент, для себя и про себя, называл типа Лекланше. Очень быстро мы его усовершенствовали, получив сухой элемент, так как он не содержал свободного жидкого электролита и в сентябре 1781-ого года начали его промышленное производство. Летом этого же года появился еще один элемент, нормальный ртутно-кадмиевый элемент. Он стабильно выдавал эталонную ЭДС в один вольт.

Уже после появления Алексея Лаптева и Джона Келли у нас появились цинк-хлорсеребряные элементы, эти элементы можно было использовать на воде. Попутно была открыта и быстро освоена гальванопластика. Четыре вида химических источника электрического тока, при том три из них были мне знакомы по моей прежней жизни. На подобный успех я честно говоря не рассчитывал, просто фантастика.

Параллельно мы пытались делать электродвигатели, они же генераторы. Мои умники быстро сообразили и доказали одно из главнейших положений электротехники: генератор электричества и обычный электродвигатель, это одно и то устройство, всё зависит в какую сторону вал вращается.

Но вот работоспособный двигатель у нас как раз и не получалось сделать очень долго. Чего стоило научиться вручную делать катушки индуктивности. И только когда мы добились успехов в создании электрических батарей, дело двинулось вперед, подключились наши лучшие технические кадры и поздней осенью 1783-ого года мы наконец-то создали первые образцы вполне работоспособных электрогенераторов и соответственно и двигателей.

К этому времени мы уже знали что такое гальванопластика, электролиз, сумели получить электрическую дугу и начать её изучение, создать электрический телеграф и начать строительство телеграфной линии: Усть-Ус-завод на Терешкина-Усинск-Железногорск-Медвежий перевал-Туран. Азбуку Морзе я не знал, но её принцип был простой и понятный и Степан за два дня разработал свою систему и пока строилась первая очередь телеграфной линии от Усинска до завода, подготовил первых телеграфистов.

Осенью 1783-ого года было сделано еще одно великое открытие: «изобретение» радио и с началом 1785-ого года наши лучшие научно-технические кадры занялись совершенствованием аппаратуры для радиосвязи.

Успехи в изучение и освоение электричества почти похоронили идею Якова создания газового освещения. Но он сильно из-за этого не переживал, могильщиком своей идеи был он сам. Ему удалось создать первую лампу накаливания. Мы воспроизвели будущие эксперименты Хамфри Дэви создания лампы накаливания путем пропускания тока через тонкую полоску платины. Яков загорелся этой идеей, мы с много беседовали и фантазировали на эту тему и в итоге он создал целых две лампы накаливания, одну с вольфрамовой нитью, другую с платиновой синтетической нитью по технологии итальянца Алессандро Круто разработанной в 1880-ом году. Ненавязчиво я подкинул ему идею замены вакуума на какой-нибудь газ и он очень быстро нашел одно из этих веществ, красный фосфор и его соединения. Всё это Яков делал в то же время как создавались электрические батареи и постепенно в наших домах стало появляться электрическое освещение. Электрические батареи для бытовых целей выпускались естественно двенадцати вольтовыми. А улицы наших городов, поселков и станиц пока стали освещать газовые фонари конструкции Миронова. Светильный газ производился на коксовых батареях заводов на Терешкина и в Туране.

За все время завод построил почти тридцать паровых машин. Одна из них качала воду из Уса и осуществила идею Фомы Васильевича о центральном водоснабжении Усинска. Причем воплощение превзошло даже первоначальный замысел. Забор воды был настолько выше по течению, что обеспечивал не только Усинск, но и Железногорск. Целых три года неугомонный дедушка Фома руководил литьем керамических труб, а затем и их укладкой. Свое детище в работе он не увидел. Неугомонный старик умер за месяц до начала работы водопровода в Усинске. На его место в Совете избрали Якова Ивановича Миронова.

Пять паровых машин мы поставили в Минусинск. Первая была отправлена в семьдесят девятом году. Три месяца потратили наши мастера на её установку и обучение. Через год поехали еще две в небольшой городок Кузнецк. Там мы решили начать строить современный металлургический завод, у нас использовалась такая терминология, мы не говорили железоделательные заводы.

Под это дело наш торговый партнер собрал компанию сибирских купцов и завод строился полностью на их деньги. В долю он позвал всех обиженных на него. Дело шло туго, за прошедшие пять лет только-только завершили строительство и готовились провести первую плавку.

Еще две машины оправились на Алтай и Петр Евграфович с целой бригадой провел там почти полгода, обучая местных инженеров и мастеровых.

Закрома у нас просто ломились от изобилия всего, что только можно было выращивать в долине и в Туве. Причем наше сельское хозяйство еще поставляло нужное сырьё для промышленности. Серафима Миронова оказалась большой умницей и добилась потрясающих успехов в селекции картофеля и сахарной свеклы. Окружной начальник заслал человека в Берлин к самому Андре́асу Сигизму́нду Ма́ргграфу и за немалые деньги немец передал нам результаты проведенных в 1747-ом году исследований тонких срезов естественных гибридов лиственной и корнеплодной свеклы. В них он обнаружил кристаллы сахара и определил, что его содержание — 1.3 процента. Господин Ма́ргграф помог щедрому любопытному русскому отобрать нужные образцы будущей сахарной свеклы и через несколько месяцев Серафима Карловна продолжила его работы, опередив ученик Франца Карла Ашара, официального ученика Андре́аса Сигизму́нда. Благодаря ей у нас было достаточно сырья для производства резиновых изделий, помимо оранжерей фикусы у нас росли чуть ли не на каждом окне.

Лен, конопля и прочие технические культуры уже пару лет производились в достаточных количествах и Яков сумел уже получить пироксилин из льна и на подходе были пороха из конопли. Льняной порох был просто сказка, снаряды и пули летели и дальше и попадали точнее.

Картошка стала для нас вторым хлебом, все к ней быстро привыкли и только нахваливали. Тувинцы то же быстро оценили новый овощ и также начали его выращивать.

Везде у нас были понастроены зимние теплицы и круглый год мы ели свежие овощи и зелень. И мало того, в них выращивались экзотические фрукты: различные цитрусы, виноград, персики, абрикосы, черешня, ананасы и даже бананы.

Когда начались наши войны в Туве, монахи — друзья Лонгина предпочли уйти от греха. Но когда установился мир, они снова пришли и очень помогли нам. Всякие экзотические фрукты появились только благодаря им. Вместе с китайцами с Усть-Элегеста они наладили достаточно масштабную торговлю с Китаем. Постепенно отношения с монахами стали настолько дружескими, что они попросили меня помочь с основанием нового стационарного хурээ. Просьба была совершенно необычной, они хотели уйти в Тоджинскую котловину и попросили меня походатайствовать перед Тожу-найоном. Тоджинский властелин уже полностью зависел от нас, и естественно не отказал и в его ставке появилось хурээ. Несколько лам не пошли в эту глушь и остались в хурээ на Сесерлиге. После этого ламы стали помогать нашей разведке.

Именно эти монахи первыми принесли нам плохие вести с юга.

Загрузка...