Светозарные гости. Рассказы священников

Истинная вера

Рассказ священника

Один прихожанин пригласил меня в день именин отслужить молебен в его усадьбе. После молебна все гости стали шуметь, громко разговаривать. Только одна пожилая дама продолжала молиться, с благоговением стоя перед иконой. Наконец она положила три земных поклона и, повернувшись ко мне, попросила благословить ее.

— Это моя матушка, приехавшая из Москвы, — сказал мне почтенный хозяин.

Обменявшись с ней приветствиями, мы по приглашению хозяина сели рядом. Моя собеседница задавала много вопросов, касающихся веры. Было видно, что это очень занимало мою новую знакомую. Она внимательно меня слушала и часто повторяла:

— Господи, грех юности моей и неведения моего не помяни!

Сначала я принял это за поговорку, но, заметив при этом, что она тяжко вздыхает, решился спросить, что она имеет в виду.

— Ах, батюшка, — сказала она, — можно ли святые слова превращать в поговорку? Если вам интересно, я расскажу дивный случай из моей жизни, к которому имеют отношение эти слова. Давайте выйдем на балкон. Я вам, как пастырю, все расскажу!

Мы вышли, и она начала свой рассказ:

— Мне уже больше восьмидесяти лет. Я чувствую, что недалек конец моей земной жизни, поэтому не могу лгать. Поверьте, что все, что я вам расскажу, правда! Господи, грех юности моей и неведения моего не помяни! На мне, грешной, удивил Господь Бог Свою милость. Если бы не Его великая милость ко мне, может быть, я бы навсегда погубила свою душу, находясь в большом заблуждении.

Я родилась у богатых и благородных родителей, православного исповедания. В семь лет я стала круглой сиротой, и меня взяла на воспитание двоюродная бабушка, бедная дворянка, жившая одним подаянием. Но это еще не беда. Самое ужасное, что она была закоснелой старообрядкой, вернее, раскольницей секты беспоповцев, в которую и меня скоро совратила. Имение моих родителей было отдано, как водится, в распоряжение опекунам, которые не только не обращали никакого внимания на мое воспитание, но и разорили имение. Из-за происков моего родного дяди они составили ложные документы и передали его ему в собственность.

Грамоте меня никто не учил, в то время вообще считали, что для женщины это необязательно. Когда я достигла совершеннолетия, мой дядя, чтобы ему было удобнее владеть захваченным имением, зная крайнюю бедность моей бабки и мою неопытность, хотел выдать меня замуж за своего крепостного. Но Господь не дал этому совершиться.

В это время вышел в отставку наш сосед — поручик Белов. Имея небольшое состояние, он хотел через женитьбу улучшить свое положение. Соседи-помещики, не знавшие моего положения, рекомендовали меня ему как хорошую и богатую невесту. Он скоро познакомился с нами и попросил моей руки. Его чин, молодость, вежливое обращение и внимание к бабушке располагали к нему. Оставалось лишь одно препятствие: жених был, по нашему мнению, суетным (так мы между собой называли православных). Но все же бабушка дала слово, но взяла с него обещание, что он не будет меня обращать в Православие, а позволит мне молиться по-своему и не будет препятствовать ездить в раскольническую часовню. Он согласился, и мы обвенчались.

Моему мужу пришлось приложить много усилий, чтобы имение, по праву принадлежавшее мне, вырвать из рук недоброго дяди. Мы решили, возложив всю надежду на Господа Бога, жить так, как это будет угодно Его святой воле. Надежда нас не обманула. Занявшись в небольшом имении мужа хозяйством, мы имели безбедное содержание для себя и для своей семьи, которой нас благословил Бог.

Прошло несколько лет, а я все еще пребывала в своем нечестии. Мой муж был человек добрый, спокойный, искренно любил меня и не настаивал на том, чтобы я перешла в Православие. Хотя было заметно, что это его сильно тревожило, но он всегда скрывал это. Были моменты, когда я думала, что православная вера лучше моей, но, видимо, пока не пришла пора моего возрождения, и я оставляла эти мысли. Меня очень удивляла истинно христианская жизнь моего мужа и свято исполняемые им благочестивые обряды. Например, Великим постом, когда он говел, поужинает, бывало, в понедельник и до принятия Святых Тайн, в среду, ничего не ест, да и после приобщения только выпьет чаю и до вечера не ест. В это время только молитва и чтение душеполезных книг были его пищей. Размышляя о его трудном подвиге, я думала, что это зависит от его крепкого здоровья. Пользуясь, по милости Божией, и сама цветущим здоровьем, я пыталась также это выполнить, но не могла выдержать и половины того, что выдерживал он. Наконец я спросила его, как он может так строго поститься, зависит ли это от человеческих сил или этому есть другая причина? Он нахмурил брови и, помолчав, сказал: «Если б ты…» И тотчас замолчал, окончив свою речь тяжелым вздохом. Я сразу поняла, что он этим хотел напомнить, что если бы я исповедовала истинную веру, то могла бы выполнить то, что ему было по силам. Только он не хотел изменить данного моей бабушке слова и промолчал. На этот раз и я не стала продолжать разговор. Какая-то безотчетная грусть наполняла мою душу, в сердце была пустота, я чуть не плакала, сама не зная о чем. Предложенный мной вопрос и его недосказанный ответ не выходили у меня из головы…

Целый год эта мысль не покидала меня, и наконец я решилась поднять прежний вопрос. Это тоже было Великим постом. Мой муж в этот день причастился. Поздравив его с выполнением обряда (так я раньше говорила), я спросила: «Неужели тебе так легко поститься?» Он тепло посмотрел на меня и сказал с улыбкой: «Это зависит не от наших сил, а от помощи Божией. Нужно время, чтобы заслужить такую милость, надо покорить тело духу, питать его молитвой и Словом Божиим, а особенно Телом и Кровью Христовыми, которых так называемые староверы по своему упорному невежеству не принимают». — «Продолжай, — сказала я, улыбаясь, — я знаю, чего ты боишься, но все равно продолжай!» — «Да, друг мой, — сказал он, — великое дело — обрести истинную веру, когда все располагает человека к Богу, чего нет в вашем расколе».

Последние слова, конечно, по наущению врага, оскорбили меня, и я произнесла: «Довольно! Я не хулю твою веру, а ты начинаешь порицать мою! Там, за гробом, узнаем, кто из нас прав, кто виноват!»

Он нахмурил брови, пошел в свой кабинет и как будто нехотя сказал: «И так видно». Потом, обернувшись ко мне, произнес: «Сама же вызвалась!» Я, тоже взволнованная, ушла в свою комнату. Грусть еще больше овладела мной, и я пожалела, что вызвала его на этот разговор. Но мысль об этом меня не покидала. Я старалась быть веселой, но тайная грусть томила меня. О, Господи, грех юности моей и неведения моего не помяни!

И Господь не оставил меня Своей милостью: пришла пора моего обращения. Это было в том же году, накануне Богоявления. Мы жили на хуторе, далеко от церкви. Каждый год мой покойный супруг отправлялся в храм за святой водой, а мне предлагал отправиться в свою часовню. Но на этот раз, не зная почему, он мне этого не предложил, а быстро собрался и поехал, ни с кем не простившись. Мне стало грустно, я не могла найти себе места. Но внезапно какая-то отрада наполнила мою душу. Мне очень хотелось увидеть мужа. Я часто смотрела в окно, в ту сторону, откуда он должен был приехать. Наконец показалась его серая лошадка, но вместо радости меня объял какой-то безотчетный страх.

Так как мы жили на хуторе, батюшка в этот вечер не успевал приехать к нам со святой водой, мы ждали его на следующий день. Мой муж имел обыкновение брать с собой для святой воды зеленый кувшин с крышкой. Когда он входил в дом, пел тропарь Крещению Господню, а при входе в зал открывал крышку, вливал святую воду в приготовленное блюдо, кропил дом и все хозяйственные постройки в сопровождении всего нашего семейства и всей дворни. Я в этот момент уходила к себе в комнату. Но на этот раз я вдруг захотела остаться в зале. Муж начал петь тропарь еще на пороге дома, а пройдя в зал, стал снимать с кувшина крышку. И что же? Как только он снял крышку, мы увидели, что из него вышли три радужных луча и засияли по всей комнате. Мы почувствовали необыкновенное благоухание и невольно упали на колени, а у мужа даже кропило выпало из рук, он едва удержал в руках кувшин. Несколько минут мы были в каком-то оцепенении и не могли произнести ни слова… Я первой очнулась и прервала молчание. «Позовите батюшку, я хочу принять Православие!», — сказала я.

Добрый пастырь не замедлил прийти. Я не могу вам выразить, какая радость наполнила мою душу после присоединения к той Церкви, в которой я родилась и от которой отпала. Но эту радость иногда сменяла грусть, что я так долго пребывала в моем заблуждении. Особенно грустно мне было от того, что моя добрая бабушка умерла в расколе. Почтенный пастырь долго беседовал со мной о вере: то вразумлял меня, то уверял в милосердии Божием, то поощрял к дальнейшим христианским подвигам, наконец он предложил поехать к литургии. Все мы отправились в храм Божий. С каким нетерпением я ждала начала общественного богослужения в той Церкви, в которой я крестилась и в которой столько времени, как заблудшая овца, не была! Вот началось чтение Великого повечерия, и я вся превратилась в слух: я с жадностью ловила каждое слово, как вдруг услышала слова: «Господи, грех юности моей и неведения моего не помяни!» Эти слова как-то особенно подействовали на мою душу. Мне показалось, что пророк как будто для меня, грешницы, и написал эти слова. Как же мне не молиться, когда моя юность прошла в страшном грехе — в отпадении от Святой Церкви и в неведении?!

После утрени меня допустили к исповеди, а во время Божественной литургии я удостоилась принять Святые Тайны Христовы. Радостен и памятен был для меня день этот: я удостоилась стать дочерью истинной Церкви Христовой! Важны были и сказанные слова о грехе юности, потому что они напоминали мне, что я имела большой грех и, следовательно, должна постоянно молиться о том, чтобы Господь простил его!

После этого я решила учиться грамоте. Но кого взять в учителя, кто решится учить уже довольно пожилую женщину? Жребий пал на старшего моего сына, и он научил меня чтению и письму. С тех пор я читаю духовные книги и нахожу в них назидание и утешение, благодаря Бога, пославшего мне Свою неизреченную милость.

Я поблагодарил ее за интересную историю и попросил позволения передать ее в назидание другим».