Свинцовая воля

Глава 15

О многом надо было подумать Илье Журавлеву после встречи с Семеновым, после того как они наладили оборванный два месяца назад при непредвиденных обстоятельствах столь необходимый для них обоих контакт. Теперь они могли связываться едва ли не ежедневно, но во избежание неожиданных накладок и других не менее серьезных событий, которые могли вольно или невольно привести к провалу секретной операции, следовало относиться к таким встречам более осмотрительно и лично общаться только в особо необходимых, крайних случаях. А чтобы все же быть в курсе дел друг друга, они договорились обмениваться короткими посланиями, пряча их в разных местах города, указывая в записке очередной тайник, день и время.

Теперь Журавлеву стало намного проще действовать в непривычной для него бандитской среде, потому что он был не один, и мог всегда положиться на своего товарища Семенова: принять от него нужную помощь или ценную подсказку, а его горячее дыхание за спиной придавало еще больше уверенности. Это все равно как в жестоком бою чувствовать крепкое плечо товарища. И что еще немаловажно, пропала острая необходимость уходить на съемную квартиру, ибо на прежнем месте Илья был осведомлен пускай и не во всех бандитских делах, но в большинстве это точно. Недолго им осталось заниматься убийствами, разбоем и грабежами, можно и потерпеть. А уж к Норе он как-нибудь подход найдет, на то она и баба. К тому же, как вчера выяснилось, уж больно девушка на передок слабая.

Илья со Шкетом еще долго бродили по городу, для видимости интересуясь съемными квартирами, и под вечер усталые вернулись к Норе. Журавлев за день так перенервничал, что сразу же уснул в своем сарае, как только его щека коснулась прохладной пахнущей сухим разнотравьем хрустящей поверхности подушки.

Ночью ему приснился все тот же странный сон о войне, где его, гвардии лейтенанта Илью Журавлева, фашисты прибили строительными гвоздями за руки и за ноги к бревенчатым стенам землянки. Он мучительно скрипел зубами и катал потную голову по подушке, изо всех сил желая освободиться от ужасов кошмарного сна. И только когда палачи шомполом от винтовки проткнули его горячее сердце, Илья громко застонал и проснулся. Сердце и в самом деле билось часто, глухой его стук отдавался в висках, а грудь давила непонятная боль, словно ее действительно пытались проткнуть. С сердцем у него было все в порядке (по крайней мере, так говорили все медики), и тогда вообще выходило уж совсем несуразное: во сне он настолько поверил в пытки, что перенес их в явь.

Илья сел, обхватив руками колени, чувствуя, как по его влажной от пота смуглой коже время от времени пробегает мелкая нервная дрожь, как у загнанного в бешеной скачке коня.

– Черт, так недолго и с ума спятить, – пробормотал он, недовольно поморщившись, и по-стариковски упираясь рукой в пол, с трудом поднялся, вышел наружу.

У стены сарая он присел на корточки, прислонившись к ней спиной в мокрой гимнастерке. Неудобно вытянув правую ногу, вынул из кармана галифе папиросы, прикурил, нажав большим пальцем дрожащей руки ребристый язычок трофейной зажигалки. Пуская колечки дыма вверх, Илья неохотно приподнял отяжелевшие веки, поглядел в синее предрассветное небо с плывущими на запад кучевыми облаками цвета грязного подтаявшего снега.

Он не помнил, как долго находился в таком положении. Даже, кажется, на какое-то время задремал, потому что, когда его негромко окликнула Нора, он увидел, что уже погасшая папироса, выроненная из ослабевших пальцев, лежит возле его босых ног, а на заметно посветлевшем небе вовсю сияет солнце и дымчатые облака кучерявыми барашками пасутся на одном месте.

– Чего тебе? – спросил Илья, не сразу поняв, что хозяйка от него требует.

– Говорю, чего расселся, – уже более грубо повторила девушка, и парень с удивлением отметил в ее больших глазах одновременно и ярость, и какую-то болезненную тягу к сексу с ним; видно, очень не любила эта стерва, когда ей отказывали. – Раз уж проснулся, помоги мне с делами, – не попросила, а приказала своенравная Нора. – Нечего бока отлеживать. Сегодня у Ливера день рождения, будут гулять все его ближайшие сподвижники. Мужик он хлебосольный, тут ничего не скажешь, дюже любит, когда водка рекой течет и столы от закуски ломятся. Да и сам он достойный, не чета некоторым, – она оценивающим взглядом скользнула сверху вниз по скрюченной фигуре сидящего на корточках Ильи. – Может статься, и тебя на свой день рождения пригласит. А как по мне, – Нора презрительно скривила симпатичное личико, оттопырив нижнюю губу, наглядно демонстрируя Журавлеву, что сама она считает его человеком слабовольным, не способным на стоящие поступки, – не достоин ты таких почестей.

– Это почему же? – неожиданно для себя обиделся Илья, и от такой несправедливости медленно поднялся в полный рост, с любопытством глядя на нее насмешливыми глазами. – Обоснуй.

– Потому что не мужик ты, – с холодком ответила Нора, продолжая глядеть на него с пренебрежением, старательно крепясь, чтобы не поддаться его чарам. – Бабу и ту не мог… оприходовать. Тряпка ты, а не мужик.

– Ну, знаешь, – растерянно пробормотал Илья, никак не ожидавший от девушки подобных слов, и развел руками: – Тут я действительно бессилен.

– А я о чем толкую, – усмехнулась Нора и глаза ее вспыхнули неистовым огнем, в котором любому мужику недолго и сгореть, как хрупкая спичка, если попасть в самое пекло этого пламени.

Дальше флиртовать становилось опасным, и, хотя молодость брала свое, Илья примиряюще попросил:

– Давай, Нора, без обид. Ты отлично знаешь причину.

Нервно покусав нижнюю губу в течение недолгого времени, девушка все же решила не продолжать болезненную для себя тему: было заметно, как стек нездоровый румянец с ее впалых щек и лицо приобрело привычный смуглый цвет. Уголки ее губ слегка дрогнули от едва обозначившейся улыбки, она хрипло сказала:

– Ладно, пойдем, поможешь вынуть из погреба водку, – и все ж не утерпела, чтобы не подковырнуть: – Думаю, здесь ты точно справишься?

Она круто развернулась и мелкими шажками босых ног пошла в дальний угол двора, где у забора была навалена груда ненужных вещей. Чего здесь только не было: дырявый бочонок, сломанный стул, ржавый лемех от плуга, неизвестно какими судьбами попавший на городскую окраину, тяжелая металлическая балка, искореженный, должно быть, мощным взрывом снаряда или авиационной бомбой рельс и другой ни на что негодный хлам.

– Разбирай, – приказала Нора, кивнув острым подбородком на эту бесполезную гору отживших свое предметов.

На вопросительный недоуменный взгляд Ильи сдержанно хмыкнула одной стороной лица, затем быстро скользнула глазами по сторонам и негромко, как-то сдавленно ответила:

– Делай, чего тебе говорят. И поторопись. Нас никто не должен здесь видеть.

Илья, слегка обеспокоенный ее загадочным видом, следом за ней тоже невольно оглянулся.

– Что за секреты? – спросил он, непроизвольно перейдя на придушенный шепот.

– Много болтаешь, – сердито отозвалась Нора и, принуждая парня к действию, сквозь зубы цыкнула: – Ну!

Илья вздохнул и принялся перекладывать груду хлама в сторону на расстояние полутора-двух метров. По его неторопливым действиям было видно, что делал он свою работу без особой охоты.

– Да ты, оказывается, не только бабу не можешь… удовлетворить, – озлилась девушка, глядя на его размеренные движения. – Так еще и лентяй, каких свет не видывал. Одним словом, баклан!

Журавлев обиженно засопел, но ответить что-нибудь резкое не успел, потому что в этот момент его взгляд наткнулся на ржавое металлическое кольцо, которое через петлю было прикреплено к дубовым плашкам, плотно подогнанным друг к другу. Он сразу догадался, что это самая настоящая ручка, крепко охватил ее пальцами, с силой потянул на себя. Крышка погреба со скрипом медленно подалась, и из темного квадратного отверстия в лицо ему пахнуло холодом, пряным запахом влажной земли и кирпича. Илья заглянул внутрь, но из-за густой тьмы, клубившейся в глубоком погребе, что-либо разглядеть не смог.

– Подвинься, – сказала Нора и, присев на корточки, безбоязненно сунула руку в черный зев, будто в пасть хищнику, немного пошарила там, нащупывая выключатель, и вскоре внизу загорелась тусклая лампочка. – Полезай, быстро!

Илья, разбираемый любопытством, проворно спустился по дубовым ступенькам, придерживаясь руками за металлические перила, изготовленные из труб небольшого диаметра.

Вдоль стен по всему периметру погреба тянулись деревянные стеллажи, забитые вровень с потолком коробками со всевозможным товаром. Илья скользнул расширенными от изумления глазами по сторонам, читая сделанные от руки химическим карандашом надписи, как будто он попал на торговый склад: водка, коньяк, консервы, банки с томатами, тушенка, копчености, сало…

«Живут же, гады, – с горечью подумал он, – а обычным добропорядочным гражданам нечего есть после войны. И хоть страна заботится о своем народе, старается, чтобы всего было в изобилии, все ж не сразу можно производство наладить… чтоб в необходимом количестве выпускать вещи и продукты. А уж если такие паразиты и клопы заведутся на теле трудового народа да будут жрать в три горла, ничего хорошего тогда страну не ждет».

Увидев такое изобилие съестных припасов, Илья не сдержался и негромко присвистнул, сокрушенно качая головой.

– А ты как думал? – тотчас с гордостью отозвалась Нора, снисходительно поглядывая на растерянного парня. – Сдохни ты сегодня, а я завтра.

И Илья впервые не нашелся, что на это ответить.

Но и это наличие разнообразного товара можно было как-то еще, скрепя сердце, объяснить: мол, наголодался человек за военные годы, вот и потерял человеческое обличье, в волка превратился и стал жаден до того, что готов соседа слопать со всеми его потрохами. Такое изжить возможно лишь когда всяких разных товаров станет в Советской стране в изобилии. Но когда Журавлев увидел множество ящиков с немецким и советским оружием, вот этого он принять никак не мог: потому что любому мало-мальски сведущему человеку понятно, что предназначено оно не для добрых дел, а совсем даже наоборот – для убийств и грабежей.

Илья не удержался, вынул из ящика автомат «шмайсер», тщательно обернутый в промасленную ветошь, умело передернул затвор и нажал на спусковой крючок. Металлический звук спущенной пружины сухо и пугающе раздался в замкнутом пространстве.

– Сдурел, что ль?! – крикнула Нора, испуганно дрогнув тщедушным телом в легком халатике и жестко приказала: – А ну положи оружие.

Илья послушно вернул автомат на место, боковым зрением успев приметить вытяжную трубу, выходившую на поверхность: таким образом бандиты внутри погреба поддерживали благоприятную среду для сохранности оружия и продуктов.

«Все предусмотрели, сволочи», – подумал он и вздрогнул от неожиданного оклика сверху, как будто его вдруг уличили в потаенных мыслях.

– А чего это вы тут делаете? – спросил с неподдельным интересом Шкет, свесившись в проем. Он только что проснулся и, не обнаружив в доме живой души, отправился на поиски Ильи или Норы. – Любовь мутите?

– Не плети, чего не след, – сурово осадила его девушка, до ужаса перепугавшись, что неразумный малолетка донесет Ливеру, и тогда им с Ильей обоим несдобровать: кому, как не ей, знать, на что способен этот маньяк и головорез, растерявший от любви к ней последние остатки разума. Одно дело замутить с Ильей по-тихому – и другое дело, если об этом прознает сам Ливер.

– Шуткую я, – захохотал мальчишка, сильно довольный, что шутка удалась, озорно сверкая в желтом свете лампочки карими глазами. – Я же знаю, что ты Ливера любишь.

– День рождения у Ивана Горыныча сегодня, – немного помолчав, уже более спокойным тоном пояснила Нора. – Вот продукты достаем, готовимся. Если хочешь сегодня вкусно поесть, помоги.

– Пожрать я завсегда рад, – охотно отозвался Шкет. – Могу хоть сто литров лимонада за один присест выдуть!

– Вот и славно, – подытожил Илья, внутренне весь подобравшись от первоначальных слов глупого мальчишки, переживая за добрый исход с таким трудом двигавшейся к окончательному завершению секретной операции. – Стой наверху, а я буду подавать тебе коробки.

С помощью расторопного Шкета быстро перенесли необходимые продукты в дом, и так же сноровисто переложили ненужный хлам на прежнее место. Нора просяным веником, который от долгого использования стал настолько жидким, что смотрелся как облезлый хвост у мартовского кота, сровняла заметные следы босых ног на случай, если вдруг в их поселок нагрянет с обыском милиция. В завершение уличных дел, она с самым серьезным видом перекрестила щепотью своих прозрачных пальчиков сваленные в кучу негодные вещи, смешно шевеля пухлыми губами.

– Так-то оно будет надежней, – сказала богобоязненная девушка стоявшему неподалеку Илье, хоть он ее ни о чем и не спрашивал, а только про себя подумал о том, как обрадуются в милиции, когда по его донесению конфискуют этот схрон со всеми запасами продуктов и оружия. – Господь не позволит своим хулителям найти погреб.

«Ну-ну», – недобро подумал Журавлев и отвернулся, чтобы она не увидела на его лице насмешливого выражения.

– Пошли, – смущенно буркнула Нора, поспешно направляясь к дому. Легко поднялась по ступенькам и скрылась внутри.

Илье не приходилось раньше бывать в тайной части избы, и он в очередной раз за короткое время был несказанно поражен. Задержавшись у двери, изумленными глазами оглядел дорогую обстановку и богатое убранство спрятанного от посторонних глаз обширного помещения, таившегося внутри невзрачного снаружи дома.

– Чего рот разинул? – прикрикнула на него девушка, которую уже стала раздражать его деревенская простота. – Стол раздвигай!

– Слушаюсь, моя повелительница! – зычным голосом преувеличенно бодро ответил Илья и принялся с деловым видом суетиться.

Через какое-то время стали понемногу прибывать члены банды. Первым явился Веретено, принаряженный в новенький пиджак с чужого плеча, который на нем болтался, как на огородном пугале, и в коричневой кепке с медной пуговкой на макушке.

– А че не так, – ответил он беззаботно на откровенную усмешку Норы, – хороший картуз. Я его у одного профессора одолжил.

– Прямо так и одолжил? – не унималась Нора, откровенно издеваясь над парнем, должно быть, уже успевшая потихоньку выпить на кухне рюмку дорогого коньяка, чтобы не так скучно было ждать именинника. – Небось без спросу взял?

– А может, и так, – радостно ответил Жорик Веретенников, ни капли не смущенный подозрениями в хищении частной собственности. – Что за беда! Между прочим, я и граммофон у него конфисковал. Сейчас его Косьма припрет. Шикарная вещь.

Вскоре приперся и Косьма, по-воровски неся в холщовом мешке через плечо граммофон. Косматый и страшный, как Леший, он, подогнувшись, боком влез в узкий, не предназначенный для его могучей фигуры дверной проем, держа на вытянутой руке мешок.

Мужик был облачен в неимоверных размеров темный пиджак и темные брюки, беспечно заправленные в яловые сапоги со скрипом. По всему видно, одежда долгое время хранилась в сундуке, потому что от нее шел тошнотворный запах нафталина, который бабы в обязательном порядке кладут вместе с бельем, чтобы не завелась моль и не пожрала справную одежду. Бандит выглядел довольно богато, не хуже какого-нибудь дореволюционного купца первой гильдии. Неся за собой едкое облако нафталина и дегтя, Косьма, косолапо ступая, прошел к столу, бесцеремонно водрузил на него мешок и своими ручищами вынул из него патефон в черном футляре. Нора с отвращением передернула плечами, но, к удивлению Ильи, смолчала.

– Веретено, – прогрохотал Косьма басом на всю комнату так, что даже обширное помещение показалось всем присутствующим маленьким, – ставь свою музыку, все веселее будет. А я пока кружечку Нориного самогона наверну. Гулять так гулять.

Веретено поставил заезженную пластинку всем известного «Полуночного вальса». Мерно закрутился виниловый диск, и мягкая приятная музыка наполнила своим звучанием весь объем замкнутого пространства.

Музыка была настолько одухотворенная, что присутствующие замерли, невольно прислушиваясь к щемящим ноткам музыкальных инструментов, и даже пожелавший незамедлительно выпить Косьма, и тот вдруг пустил скупую мутную слезу. Она медленно выжалась из его морщинистого глаза, почти не видного за волосатыми бровями, скатилась по обветренной тугой щеке и тотчас пропала в неряшливой бороде. Косьма звучно шмыгнул носом, рукавом пиджака вытер глаза, и собрался было что-то по такому случаю произнести, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату дружной толпой ввалились другие бандиты: Чуня, Дохлый, Чалый, Рохля, Рында и Лиходей, ближайшие сподвижники Ливера. Косьме стало не до того, чтобы что-то сказать, да и продолжать слушать растрогавший его до слез вальс не было уже времени, он только крякнул и, сокрушенно махнув рукой, отправился на кухню осуществлять свою задумку.

– Здорово, вольные люди! – заорал дурным голосом Лиходей, жадно шаря глазами по столу, выискивая бутылки с выпивкой и игнорируя полные тарелки с закуской. – Вот это я понимаю, поляна! Постарался Ливер для нашего брата разбойничка! А где же он сам? – озаботился вдруг Лиходей, не обнаружив виновника торжества и, скрывая готовую вырваться наружу досаду, сдержанно произнес: – Что-то задерживается наш многоуважаемый атаман.

В эту минуту в горнице послышались торопливые шаги и в комнату, пригнувшись под притолокой, вошел рослый Ливер, неожиданно одетый в голубую свободного кроя шелковую рубаху, очень похожую на цыганскую, если бы не ее однотонный цвет. Цыгане все-таки больше любят все цветное и цветастое. Щегольские, в светлую и коричневую клетку брюки были по-пижонски коротковаты и едва доходили до щиколоток, синие носки виднелись узкой полоской и далее скрывались внутри модных желтых туфель.

– Здорово, братья! – глухо проговорил он, и его вечно хмурые глаза на миг вспыхнули благодарным огнем. – Прошу всех к столу.

Бандиты оживились, стали быстро рассаживаться вокруг ломившегося от яств стола, по-праздничному застеленного не простенькой клеенкой, а дорогой трофейной скатертью с заморскими золотистыми вышивками.

– Не вижу Норы, – разочарованно вскинул брови Ливер, когда все немного угомонились и теперь с нетерпением ждали команды приступить к выпивке. – Нора, – внезапно рявкнул главарь шайки, – подь сюда! Я долго буду ждать?!

– Иду-у! – до приторности милым сладостным голоском отозвалась за перегородкой девушка, и Илья невольно поморщился, с неприязнью подумал: «Лебезит перед своим ухажером… сучка крашеная». А вскоре и она сама появилась в дверях, глядя на него влюбленными глазами в обрамлении черных густо накрашенных ресниц, улыбаясь алыми губами в виде сердечка.

– Соскучился? – кокетливо поинтересовалась девушка и, чрезмерно вихляя бедрами, не спеша направилась к столу, расточая очаровательные улыбки присутствующим господам.

На ней было розовое платье с рукавами «фонарик» на ладонь выше колен и бежевые туфли на высоком каблуке. В таком наряде девушка выглядела умопомрачительно, и бандиты, знавшие ее, очевидно, не первый год, но впервые увидевшие Нору в таком виде, на минуту стихли, пораженные ее вызывающей красотой, а потом комната внезапно огласилась ревом десяти глоток, поднялся неимоверный шум.

– За Ливера! До дна! – от натуги синея лицом, старался перекричать гвалт Рохля, неожиданно проникнувшись к нему почтением, как видно, за то, что тот мог спать с такой прекрасной леди, и через стол потянул к нему свой полный граненый стакан, желая стукнуться. – Отец родной!

– Пейте, братцы! – истошно заорал плюгавенький бандит по кличке Дохлый. – Сегодня сам бог… нет, сам Ливер велел пить.

– За его здоровье! – влез со своим тостом Чуня и, не стукаясь, начал нудно тянуть коньяк, как видно, еще не приученный к такому благородному алкоголю. Но вытянул и, глядя осоловелыми глазами вокруг, принялся с видимым удовольствием грызть кусок копченой свинины.

Не прошло и часа, а бандиты уже были изрядно выпивши, разговор стал намного оживленнее. Нора со своего стула пересела на колени к Ливеру. Сидевший неподалеку Илья, заметив у нее гранатовые сережки старинной работы, под действием алкоголя решил незамедлительно прощупать почву, тем более причина была веская. Он не видел, как за ним исподтишка наблюдал Лиходей. Судя по его раскрасневшемуся лицу, по желвакам, заметно ходившим на острых скулах, и пульсирующим венам на висках, бандит о чем-то усиленно размышлял, но выпитая водка, ударившая в голову, очевидно, никак не давала ему принять окончательного решения.

– Иван Горыныч, – обратился Журавлев к Ливеру с почтительным уважением, все же беспокоясь о том, чтобы не вызвать у него необоснованной ярости, – сережки-то, должно быть, ваш подарок. Красивые, – проглотил он вздох восхищения. – Умеете вы подарки выбирать.

– Ты че, дурила, – осклабился Ливер, – рехнулся, что ль? Буду я какие-то дрянные цацки дарить своей прынцессе… эту вот ерунду. Да я ей подарю такую вещь, что сама королева англицкая позавидует. Понял?

Илья заметил, как у Норы на секунду в глубине темных зрачков проскользнули испуг и растерянность, но она быстро взяла себя в руки и принужденно засмеялась. Затем порывисто обняла могучую шею своего любовника и, вызывающе кося краем глаза в сторону Ильи, приникла своими губами к губам Ливера долгим и страстным поцелуем. Так прошло несколько минут, и Нора, должно быть, задохнувшись от недостатка воздуха, наконец-то оторвалась от его обслюнявленных губ, сказала выдохнув.

– Так-то, родной!

К кому относились ее слова, было непонятно, но Ливер принял их на свой счет и вдруг громко объявил:

– Ша, парни!

Он ссадил со своих колен Нору, грузно поднялся, – высокий, широкоплечий, – повел вокруг суровым взглядом, и все притихли.

– Наливаем, браты, по последней чарке и на этом на сегодня все. Дельце нам завтра в ночь предстоит дюже стоящее.

Он немного плеснул себе в стакан и лихо опрокинул в рот, с грохотом вернул порожний стакан на стол и вновь суровым взглядом оглядел присутствующих. Дождался, когда все выпьют, потом повел своей ручищей перед собой, приглашая подвыпивших гостей угомониться, и стал внушительно говорить, клонясь туловищем над столом, упираясь широкими ладонями в его поверхность:

– Слухайте сюда. Имеется у меня одна дюже интересная наколочка, птичка в клюве принесла…

Тут не ко времени Рохля чему-то беспечно ухмыльнулся и потянулся за бутылкой, но Ливер так грохнул по столу кулачищем, что бутылка с водкой опрокинулась, а несколько тарелок с остатками закуски попадали на пол. Подавившись смешком, Рохля выпучил глаза, испуганно вжал голову в плечи, и другие бандиты уже притихли по-настоящему, куда-то и гонор пьяный пропал.

– Удавлю, паскуды! – зловеще пообещал Ливер, не на шутку разъярившись. – Языки поотрезаю, если кто-нибудь еще пикнет! Ясно?

Увидев, как дружно все, соглашаясь, замотали головами, пыл с главаря немного спал, он сел на свое место; злобно щуря колючие глаза, поминутно сжимая и разжимая короткие пальцы в кулаки, лежавшие на мокрой скатерти, начал хрипло говорить:

– Свой человек из ментовки весточку мне интересную принес. На запасных путях стоит вагон из Сибири, в нем соболиные меха. Послезавтра он отбудет в город Верный на меховой комбинат в Казахстане, это возле Алма-Аты. Как вы понимаете, жизнь налаживается, и это первая партия ценных шкурок… чтобы, значит, изготовить модные дорогие шубы для биксов и других сучек. В годы войны на фабрике изготовляли тулупы, шинели, шапки, ремни, кобуры и всякую необходимую для фронта амуницию. Теперь вот хотят шить шубы… Но нам это только на руку. Вагон охраняют двое легавых, поэтому ничего сложного нет. Ментов к ногтю, ценные меха с собой – и все дела. Завтра в полночь необходимо срочно провернуть это дельце, потому как, я уже сказал, послезавтра вагон уйдет в Казахстан. Я тоже буду участвовать в налете… Надо же как-то посерьезней отметить свое поганое рождение. А потом знакомый портной еврейчик пошьет из шкурок шубы, оптом скинем, и тогда денег будет у нас много. Каждый может позволить себе побывать на Черном море. Чем не житуха, а, братуха? – Ливер, воодушевленный перспективой в ближайшее время озолотиться, порывисто обнял Веретено и так прижал его к себе, что тот сдавленно захрипел, испуганно вылупив мутные от алкоголя глаза. Затем резко оттолкнул его и всем корпусом повернулся вбок, ища повеселевшим взглядом любовницу. – Норка! – с ухмылкой крикнул Ливер, – слышь, дура, я тогда к твоим прекрасным ногам хоть пять шуб брошу, а не как тут Илюха подумал об этих чертовых цацках. Дешевка ты, раз их носишь.

– Вань, ты чего говоришь? – залепетала девушка, подошла и опустилась перед ним на колени, поймала его руку и прижала к своей маленькой острой груди. – Я же люблю тебя… – и произнесла еще что-то невнятное, но Илье показалось, что она сказала «сволочь неблагодарная».

– То-то, – самодовольно сказал Ливер и вдруг вырвал руку, опять поднялся, вперив свой пронзительный хмурый взгляд в икону в красном углу, наряженную вышитым рушником. От ветхости уже было не разобрать святого лика, да, видно, главному бандиту это и не особенно требовалось, судя по тому, как он громогласно объявил:

– Спасибо нашему Иосифу Виссарионовичу, что он заботится о своем народе. Молодец. Низкий ему от нас поклон. Ведь как раньше бывало до революции? Народ был угнетенный и жил впроголодь, у него и отнять-то было нечего нашему брату-разбойничку, потому как мужик сам хрен последний без соли доедал тогда. А теперь поживиться есть чем, товарищ Сталин постарался. Ну что же, шпана ярославская, выпьем еще по одной за здоровье нашего вождя, отца всех народов.

Бандиты одобрительно загудели, стали наполнять стаканы, кое-кто уже принялся пить, чтобы успеть пропустить еще парочку рюмашек, как неожиданно раздался звонкий голос мальчишки, про которого все уже забыли.

– Ливер, я тоже с вами пойду! Я тоже хочу Норе шубу подарить!

Чуня, сидевший рядом с ним, поперхнулся, гулко закашлял и под смех бандитов, хриплым булькающим голосом сказал:

– Твое дело телячье, пососал матку и в закуток, – и видя, как от обиды насупился мальчишка, добавил примирительно: – Без обиды, Шкет.

И эти пьяные кореша, еще минуту назад такие к нему дружелюбные, как дураки, громко загоготали.