Свинцовая воля

Глава 16

Наутро у Ильи с непривычки гудела голова. Он проснулся, но раскачался не сразу: какое-то время лежал, тупо глядя в перерубы сарая, где сквозь узкие щели в крыше внутрь проникали несколько солнечных лучиков, в свете которых было заметно, как клубились мелкие частицы пыли от сенной трухи.

«Кровь из носу, – подумал он, морщась от тягучей боли в висках, – надо сегодня сообщить Семенову, что в ночь готовится налет на вагон с мехами».

Потерев виски пальцами, Илья почувствовал хоть какое-то облегчение; с трудом поднялся, неуверенно ступая ногами, держась за стены, вышел во двор. У дома стояла ржавая металлическая бочка с прохладной дождевой водой. Илья торопливо пересек двор и сунул голову в бочку; насколько хватило воздуха, держал голову под водой, потом с шумным плеском, разбрызгивая искристую на солнце влагу, вынул, дыша часто и отрывисто.

На порог вышла Нора.

– Похмелить? – спросила она, с состраданием глядя на его мучения. – Легче станет.

– Обойдусь, – отказался Илья. – Пойду, пройдусь в город. Развеюсь немного. Тебе, может, надо чего купить в коммерческом магазине для хозяйства, так ты скажи, не стесняйся, – добавил он, желая выглядеть натурально, чтобы у нее не возникло ни малейшего повода для ненужного подозрения.

– Сходи, – не сразу отозвалась Нора, глядя из-под руки в его сторону, как бы стараясь против солнца разглядеть выражение его лица. – Жалко, что Шкета нет, он бы с тобой сходил. Уважает он тебя.

– А где он?

– Рында за ним приходил. Дельце какое-то у них появилось, без Шкета никак. В ночь на дело, слышал, что Ливер говорил? – напомнила она.

– Знаю.

– Ну, то-то.

Она проводила его томным взглядом, протяжно вздохнула и вернулась в дом.

Выйдя за калитку, Илья немного прошелся, не торопясь, потом быстро оглянулся удостовериться, что за ним не наблюдают, и размеренно зашагал по улице, а как только завернул за угол, сразу перешел на бег, чтобы успеть предупредить Семенова о налете бандитов. Через полчаса он был уже на городской окраине и теперь раздумывал: надо ли ему дожидаться трамвая или добираться до Управления НКВД своим ходом, чтобы не привлекать к себе особого внимания. Ведь в случае нечаянной встречи со знакомыми всегда можно завернуть в какую-нибудь богом забытую улочку, а то и пройти глухими дворами. Решив, что пешком намного удобнее, хоть это и займет больше времени, Журавлев на всем ходу круто завернул в ближайший проулок. Но не успел он пройти и десяти шагов, как следом за ним в проулок влетел мотоцикл «Урал» с люлькой, укутанный облаком серой пыли, словно коконом. Илья посторонился, чтобы пропустить, но тот неожиданно остановился, и когда пыль спала, он увидел за рулем пожилого милиционера в фуражке, а позади него улыбающуюся физиономию Чуни.

– Здорово, Илюха! – сразу же заорал бандит, жизнерадостно сияя мутноватыми глазами и на радостях поделился: – А я уже похмелился у Норки, с понятием баба. А ты, я вижу, все мучаешься после вчерашнего?

– Ну, так я поехал? – перебил его многословную тираду милиционер.

– Давай, братан, – заорал Чуня, занеся ногу, чтобы слезть с мотоцикла, и по-дружески положил ладонь водителю на погон. – Благодарю за службу.

Милиционер небрежным движением плеча скинул его руку, газанул и, круто развернувшись, вскоре снова скрылся в пыльном облаке, густо смешанном с синими выхлопами дыма. При этом он едва не задавил Чуню, успевшего в самый последний момент отскочить от коляски. Но бандита это обстоятельство ничуть не смутило, щеря тронутые чифирем темные зубы, он с довольным видом кивнул ему вслед.

– Наш человек.

– Это тот, что ль, о котором вчера Ливер говорил? – осторожно поинтересовался Илья, желая выведать у словоохотливого Чуни о тайном осведомителе бандитов, служившем в органах.

– Тебе об этом пока знать не следует, – отказал ему в категоричной форме Чуня, хоть и был заметно навеселе. Он яростно мотнул головой и опять принялся взахлеб рассказывать: – Меня за тобой Ливер послал. Говорит, вынь да положь, но чтоб Илюха сей момент находился здесь. Ну, ты понял, на базаре в его норе. Я было сунулся к Норке, а она сказала, что ты только что ушел в город. Вот я и отправился за тобой вдогон. Хорошо, что этот мудила подвернулся, а то хрен бы тебя нашел.

«Так было бы даже лучше, – посетовал про себя Илья. – А то теперь думай, как улизнуть, чтобы вовремя предупредить Семенова». А вслух спросил другое:

– Не знаешь, зачем Ливер зовет?

– Да кто ж его знает?! – несказанно удивился столь дурацкому вопросу Чуня. – Он нам о своих мыслях не докладывает. Пошли, что ль?

– Ну, пошли.

Ключник привычно зыркнул на Илью исподлобья недобрым взглядом, когда открывал дверь. Даже раздраженно сунул ему в бок твердый кулак: мол, ходят тут всякие, покоя не дают, только и успеваешь за ними открывать да закрывать, словно он работает здесь привратником.

– Руки не распускай, – окрысился на горбуна Чуня, когда он было и его хотел шпынуть кулаком, да вовремя остановился, – а то так двину в твою поганую харю, что костей не соберешь. Тоже мне аксакал нашелся.

В ответ Ключник что-то злобно промычал, широко раздувая ноздри свернутого на бок носа, суетливо развернулся и сноровисто пошел по скользким от плесени ступенькам вниз, освещая фонарем «летучая мышь» дорогу. У двери в «нору», как недавно пренебрежительно обозвал острый на язык Чуня тайное убежище Ливера, горбун опять что-то злобно промычал, со скрежетом провернул ключ и раздраженно распахнул ржавую железную дверь. Теперь он особо не церемонился и втолкнул Илью со всей своей дури, которой оказалось достаточно, чтобы оперативник, не ожидавший от него столь подлого поступка, стремительно влетел внутрь. Илья быстро оглянулся через плечо, собираясь поставить на место зарвавшегося Ключника, но в этот короткий миг успел увидеть, что здесь они с Чуней находятся не одни: подпирая шершавые стены плечами, с правой стороны стояли несколько человек, с которыми он вчера выпивал. Лица у них были угрюмы и помяты, с легкой отечностью, которая всегда бывает после бурного застолья.

При виде бандитов в полном составе Илья ничуть не удивился: ведь готовилось серьезное дело и надо было все как следует «обмозговать». Он мигом забыл про Ключника, разом со всеми поздоровался, кивнул, словно боднул воздух.

– Здорово, парни!

Ответом ему было гробовое молчание, и Илья медленно перевел недоуменный взгляд влево, где заметил краем глаза еще одного человека. Незнакомец сидел на корточках, прикрывая разбитое лицо ладонями, между пальцев сочилась пузырившаяся кровь, она густо капала на бетонный пол, образовав небольшую лужицу. Илья с трудом узнал в нем Лиходея, да и то лишь по его испачканному алыми пятнами праздничному наряду, в котором он вчера находился на дне рождения Ливера.

Сам Ливер в это время восседал за столом, упершись ручищами в колени, с грозным видом взирая на присутствующих бандитов. Сейчас он был для них и царь, и бог, и главный распорядитель их никчемных жизней в одном лице, как Святая Троица.

Ливер медленно повел тяжелым взглядом и, не мигая, уставился на Илью. Его недобрый взгляд ничего хорошего не сулил, Илья сразу почувствовал тревогу и непроизвольно напрягся.

– Ну что, Илюха, – наконец разомкнул главарь свои спекшиеся с белыми заедами по углам губы, – помогли тебе твои ляхи?

– Какие, – Журавлев с трудом сглотнул горькую, как желчь, слюну, – … ляхи?

– Ты Ваньку не валяй! – сквозь зубы процедил Ливер, не сводя с него испытующих колючих глаз. – Отвечай, как на духу.

Где-то в глубине своего сознания Журавлев с трудом предположил, о ком могла идти речь, но пока никак не мог понять, откуда Ливер мог получить такие сведения, если об этом знали всего лишь два человека, он и Семенов. «Не иначе, сволочь, блефует?» – пришел он к выводу и наигранно вылупил глаза, с молчаливым недоумением глядя в потемневшие зрачки Ливера, которые сузились до спичечных серных головок.

Прошла в тягостном ожидании не одна минута, как вдруг у Ливера прорвалась копившаяся до этого лютая злоба. Яростно сверкнув глазами, он в бешенстве крикнул:

– Ты что же, сучонок, промолчал, что знаком с сотрудником из МУРа?

Илья всякого мог ожидать от непредсказуемого главаря жестокой банды, но только не этих слов, которые обличали его связь с муровцем и растерянно замигал. Он был поражен, что Ливер находится в курсе секретной операции, но быстро взял себя в руки и спросил, непроизвольно дрожа губами:

– К-какой сотрудник?

Ливер бросил исподлобья взгляд в сторону избитого Лиходея. От бессилья тот опустился на колени и теперь стоял на них, мелко трясясь туловищем.

– Лихо, – веско проговорил Ливер, – скажи свое решающее словцо.

Лиходей испуганно дернулся, резко поднял голову и быстро забормотал, то и дело вытирая выступавшую изо рта кровь, шумно хлюпая сломанным носом.

– Когда я проследил за ним вот… – он кивнул на стоявшего неподалеку Илью, с изумлением слушавшего бандита, – и за Шкетом, то видел, как этот вот… – он опять кивнул на Журавлева, – стал базланить с тем ментом из МУРа… Но я ж не знал, что он из МУРа, даже не знал, что он вообще легавый… Это мне уж потом Семь Копеек, падла, подсказал… ну что он мол, из ментовки и его как-то чуть самого не заграбастал, – в этом месте Лиходей, расчувствовавшись, вздрогнул и принялся поспешно оправдываться: – Только я не знал, что они друг друга знают. Ну, встретились случайно мужики, побазарили ни о чем и разошлись. Думаю…

– Мыслитель, черт бы тебя побрал! – рассвирепел Ливер. – Тут думаю я, а твое дело исполнять… Как только увидел такую… встречу, надо сразу же ко мне бежать, мол, так и так. А ты, падла…

– Ливер, я же хотел удостовериться… чего тебя-то раньше времени волновать.

– Не перебивай! – рявкнул главарь, – когда с тобой авторитетный человек разговаривает. Думал он! А если бы он сообщил куда следует и нас бы загребли легавые?

– Вот поэтому я вчера и сказал тебе, что дело тут нечисто… Чтоб, значит, проверить эту падлу.

Услышав все это, Илья незаметно выдохнул, стараясь ничем не выдать своей радости.

– Иван Горыныч, – уважительно обратился он к Ливеру, чтобы не злить еще больше невменяемого главаря шайки, – а откуда же мне было знать, что энтот пьяный мужик сыскарь? Он мне никаких документов не показывал. Просто хотел покрасоваться перед Шкетом своей стрельбой, а сам из пневматики промазал с пяти шагов. Я и в голову не мог взять, что опера из МУРа такие мазилы. Не-е, мне такое знакомство не надо шить, я того мужика вообще первый раз видел и последний. Тем более после налета на склады я и сам теперь под арестом хожу. Не-е, ты, Ливер, как хочешь, но мне эту мутотень не навязывай, я как бывший фронтовик не люблю всякие склоки, мне очень обидно такое про себя слышать. И Лиходея вы напрасно избили, он парень хоть и со скверным характером, но никогда тебя не подведет. Тут я сам за него ручаюсь.

Прихватив желтыми прокуренными зубами нижнюю губу, Ливер в течение минуты покусывал ее, раздумывая над словами Журавлева, все же находясь в сомнении по отношению к нему. Потом ухмыльнулся одной стороной злого лица, и с загадочным видом поглядывая на Илью острыми глазами, как будто у него находился спрятанный козырь в рукаве, медленно выговорил:

– Ты, Илюха, не думай, что ты такой умный и можешь обвести меня вокруг пальца, как какую-нибудь дешевку…

После таких слов Журавлев встревоженно подумал: «Неужели он знает о том, что Нора ко мне подкатывала? Это уже намного хуже. Ревность никого до добра не доводила, этот упырь может мне свернуть шею очень даже запросто» – но своего волнения ничем не выдал.

– А что ты можешь сказать на это… – тем временем продолжал говорить Ливер и, вытянув руку, звонко щелкнул крупными шишковатыми в суставах пальцами.

Позади Ильи дверь немедленно распахнулась, он резко повернулся и увидел перед собой старого знакомого по Тамбову вора-рецидивиста, карманника и щипача Александра Павликова, известного в уголовных кругах под кличкой Павлин. Оказывается, это он и явился на краткосрочные гастроли в Ярославль, и теперь все это время находился за дверью, слушая всю эту ахинею, которую тут нес оперативный сотрудник лейтенант Илья Журавлев.

Криво ухмыляясь во все свое морщинистое, как печеное яблоко, лицо, сбоку неловко кося на Илью левым глазом, горбун тянул Павлина за собой, крепко держа скрюченными пальцами за рукав светлого в клетку пиджака. Оставив вора посреди помещения, Ключник вновь направился к дверям, переваливаясь с боку на бок, поминутно со злобой оглядываясь на Илью.

– Знаешь этого человека? – спросил Ливер у Павлина и кивком указал на Журавлева.

Вор-рецидивист рывком вскинул подбородок, затем с поспешной подобострастностью стянул с головы кепку, комкая ее пальцами, внимательно пригляделся к стоявшему перед ним человеку.

Илья в свою очередь тоже стал к Павлину приглядываться, стараясь по глазам определить, угадал он его или нет, потому что от этого зависели его дальнейшие действия. Судя по тому, как у Павлина вытянулось круглое лицо от изумления и забегали по сторонам его крошечные глаза, Илья догадался, что этот гастролер щипач его узнал.

– Помню я эту гниду, – сказал Журавлев с пренебрежением, опережая Павлина с его запоздалым ответом. – Он у братухи Филина подрезал бумажник с ксивой и котлы, которые ему на фронте подарил сам маршал Рыбалко. Мы ему тогда с парнями мизинец садовыми ножницами отрезали, чтобы это фуфло знало, у кого он осмелился красть.

– Было такое дело? – сурово и с любопытством спросил Ливер, взглянув на Павлина. – Ну-ка покажи руку.

– Врет он все! – взвизгнул Павлин. – Это оперативник, Илья Журавлев, дружбан Клима Орлова, начальника отдела по борьбе с организованной преступностью Тамбовского Управления НКВД. И пальца не он меня лишил, а его дружки.

– Значит, все-таки дружки? – переспросил Ливер, и по его ухмыляющейся физиономии с крупными чертами было заметно, что главарю стало доставлять особое удовольствие расследовать это запутанное дело: хоть самому в менты подавайся.

– Какие дружки? – никак не мог успокоиться Павлин, вдруг почему-то решив, что Ливер над ним издевается и совсем не доверяет его словам. – Это легавый, зуб даю! – Он отрывисто черкнул большим пальцем руки о верхние плотно слитые зубы. – Век воли не видать!

– Иван Горыныч, – наигранно усталым голосом, как бы тем самым говоря о том, что он прав, и ему не хочется тратить ненужных слов, вновь с почтением обратился Илья к Ливеру, – этот фраер просто хочет твоими руками со мной разделаться, отомстить по полной. Он же знает, как ты относишься к предателям.

– Чего он блеет?! – вскричал неуравновешенный Павлин, дрожа дебелым телом, и от охватившего его волнения гневно затопал ногами. – Врет он все!

Левая щека Ливера нервно задергалась, он по-волчьи оскалился. Лицо его вдруг стало жестким и отталкивающим, он с отвращением поглядел на Илью, потом на Павлина.

– Сдается мне, что вы оба что-то мутите, – проговорил он веско и неожиданно для всех присутствующих распорядился: – Обоих их под замок в каменный мешок. После дела выясним, кто из них прав, а кто виноват, тогда окончательно и решим, что с ними делать… Косьма, – окликнул он бандита, подпиравшего широкой спиной стену, – не забудь их связать. А ты, Лиходей, иди, умойся, со всеми на дело пойдешь.

Подолом рубахи вытерев окровавленное лицо, Лиходей заулыбался, морщась от боли, выказывая нехватку одного зуба, выбитого погорячившимся Ливером, его здоровенным кулачищем размером с небольшую тыкву.

– Все нормально, Ливер. Я не в обиде, – радостно пробормотал Лиходей и, заметно покачиваясь, торопливо ушел приводить себя в порядок.

Косьма после вчерашнего, как и многие другие бандиты, тоже не переоделся по причине того, что спал на рынке, возле загона для скота прямо на земле, унавоженной сухими отходами жизнедеятельности домашних животных, поскольку так и не сумел добраться до дома. Сопнув носищем, он с готовностью шагнул к Павлину, крепко взял его за воротник и бесцеремонно поволок к выходу, хрипло процедив сквозь зубы:

– Илюха, следуй за мной.

– А я чего? – зелебезил растрепанный Павлин, смертельно перепуганный тем, что его могут лишить жизни свои же урки, и от навалившейся вдруг на него слабости, безвольно выронил кепку. – Я ничего.

Косьма на ходу небрежно поддел кепку носком сапога, и она улетела в дальний угол.

– Ежели пригодится, потом заберешь, а коли нет, то и печалиться не следует, – неожиданно философски рассудил бандит, ни дня не учившийся в школе. – Зачем она мертвому?

Ноги у Павлина подломились, он обмяк окончательно и дальше тащился по цементному полу, как мешок с дерьмом, так что даже Илья, чья жизнь уж точно висела на волоске, сжалился и подхватил его с другой стороны под руку.

– Добрый ты, Илюха, – прогудел неодобрительно Косьма. – Это нехорошо.

Каменным мешком называлась крошечная комната размером два на два, окна в которой отсутствовали, и здесь было темно, хоть выколи глаза. К тому же стоял леденящий холод, шедший от бетонного пола и влажных стен. В противоположных углах из стены торчали металлические ржавые кольца, к которым были привязаны толстые витые веревки.

Приглядевшись в бледном свете фонаря к полу, Илья разглядел коричневые потеки, очевидно, оставшиеся от высохшей крови. «Комната для пыток, – мелькнула нерадостная мысль; он тяжко вздохнул и с любопытством огляделся, ворочая головой по сторонам, уже думая о том, как можно отсюда выбраться. Но чем больше он приглядывался, тем безнадежнее становилось на душе. – Вляпался, как кур в ощип, – подумал с досадой Илья. – Если и погибну, так даже будет лучше, не стыдно будет глядеть в глаза товарищам, Семенову… что сорвал операцию».

– Располагайтесь, – прогундел Косьма, указав своей лапищей вначале в один угол, потом во второй. Когда связывал руки Журавлеву (совесть, должно быть, все-таки его мучила), он стал виновато оправдываться: – Ты, Илюха, не серчай… Хоть ты и спас меня тады в воде… за это тебе низкий мой поклон, да и зла я тебе не желаю. Но ежели ты и в самом деле стукачком окажешься, не обессудь, сам жизни тебя решу и не поморщусь. Мне, Илюха, в тюрьму никак нельзя, у меня баба на сносях… А она ишо молодая, как же я ее оставлю одну. Не-ет, мне в Магадан не с руки. Так что извиняй.

– Да если бы я был стукачом, – не сразу отозвался Илья и невесело хмыкнул, – то я бы тебя тогда спасать ни за что бы не стал. Потонул ты, и черт с тобой.

– Это, конечно, ты гуторишь верно, – легко согласился Косьма. – Но только тогда я поверю в твою святость, когда Ливер разберется досконально в этом темном и запутанном деле. Он человек с рассудком, зря на тебя наговаривать не будет.

– Кому вы поверили? – вдруг подал стонущий голос Павлин. – Легавому?

Косьма мельком сердито взглянул на него и без замаха стукнул кулаком по затылку. Рука у бандита была твердая, вор тотчас снова обмяк, и теперь, видно, надолго.

– Веревки я стягивать сильно не буду, – продолжал бухтеть Косьма, – чтобы у тебя кровь по жилам текла свободно и руки не занемели. После дела, Илюха, увидимся. А пока прощевай.

– Фонарь хоть оставь, – жалобным голосом попросил Журавлев, – а то впотьмах как-то… не по себе.

С минуту поколебавшись, Косьма отчаянно махнул рукой.

– Черт с тобой!

Он поднялся с пола, где стоял коленями на бетоне, повернулся к Ключнику, басисто проговорил:

– Оставь им лампу. В угол вон поставь, – и видя, что тот не спешит исполнять его приказ, грозно прикрикнул: – Кому говорю, проклятый горбун. Да смотри, чтобы раньше времени не сдохли, своей головой за них отвечаешь. Ливер сам любит бошки рубить.

Косьма наглядно продемонстрировал, как это будет выглядеть: ударил ребром черствой темной ладони себя по шее и высунул синий с белым налетом посередине язык. Горбун злорадно ухмыльнулся и, как видно, очень довольный таким исходом судьбы для пленников, несколько раз радостно хрюкнул. Он обвел скорчившиеся в углу фигуры Павлина и Ильи долгим немигающим взглядом, с ожесточением плюнул в их сторону и вышел следом за Косьмой.

В дверях зловеще проскрежетал ключ, наступила тишина. Было слышно, как где-то в коридоре с равномерным стуком капала сочившаяся по стенам вода.

Илья сокрушенно вздохнул, ибо надежды отсюда выбраться таяли с каждой проведенной здесь минутой. Он поелозил задом по влажной поверхности бетонного пола и, удобно привалившись спиной к стене, со связанными позади руками, замер, неотрывно глядя на слабый огонек фитиля, перед уходом заботливо подвернутого хозяйственным горбуном, чтобы не тратить зря на них много керосина.

Просто так сидеть и пялиться на огонь было все равно что смириться со своей гибелью, покорно ждать прихода смерти, своевольная душа Ильи против такого исхода взбунтовалась.

– А вот хрен вам, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Не бывать такому, чтобы геройский разведчик гвардии лейтенант Илья Журавлев бездумно сидел и ждал своей кончины, как какой-нибудь биндюжник. – И вдруг у него в голове мелькнула дельная мысль: – А что, если…

Он с нетерпением дождался, когда бандиты уйдут на дело, прогрохотав множеством ног в гулком коридоре (кто-то даже обнадеживающе стукнул кулаком в железную дверь), потом лег на спину на пол, вытянулся, насколько позволяли его рост и длина веревки, второй конец которой был на совесть крепко привязан к кольцу. Связанными ногами он лишь чуть коснулся фонаря и приглушенно застонал от досады. Перевернувшись на живот, парень вновь попытался достать фонарь, но уже кончиками носков своих сапог. Негнущаяся кирза, из которой были сделаны сапоги, поддавалась тяжело. После нескольких таких попыток ему удалось немного подвинуть к себе фонарь. Это обнадежило, и уже дальше Илья действовал с превеликой осторожностью, чтобы случайно не повалить злосчастный фонарь. Промучившись с ним не менее получаса, парню, наконец, удалось приблизить фонарь настолько, что он мог взять его кончиками пальцев связанных рук. Затем он со скрупулезной аккуратностью на ощупь вынул стекло и, сжав его в ладонях, раздавил. Опять-таки на ощупь нашарил позади себя большого размера осколок стекла, и принялся методично перерезать веревку, чувствуя, как из порезанных острыми краями стекла ранок течет кровь.

Веревки оказались крепки и с трудом поддавались тонкому стеклу, поэтому пришлось изрядно повозиться, меняя практически через каждую минуту крошившиеся хрупкие осколки, прежде чем веревку, в конце концов, удалось перерезать. А уж освободить ноги было лишь делом нескольких минут.

Но тут завозился, очнувшись, Павлин. Увидев, что Илья освободился от веревок, он едва все не испортил. Вначале вор-рецидивист разинул рот от удивления, а потом, когда сообразил, что оперативник запросто может с ним посчитаться за то, что он на него донес Ливеру, уже было разинул рот, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но Илья мигом показал ему обрывок веревки, давая понять, что придушит, если он вдруг вздумает кричать.

– Заткнись, сука, – процедил Илья сквозь зубы. – Ключник не такой идиот, чтобы тебя спасать. Людей в подвале, кроме него самого, нет. И открывать дверь он не будет, узнав, что я освободился от веревок. Так что лежи и не рыпайся.

Осознав весь ужас своего безвыходного положения, Павлин с обреченным видом забился в угол и притих, наблюдая из-под прикрытых век за действиями Ильи, который как-то подозрительно вдруг замер в одном положении, как будто о чем-то усиленно размышлял. И Павлин в своих предположениях не ошибся: Илья действительно думал, как заставить осторожного Ключника открыть железную дверь, которую ему ни за что не сломать.

В голову ничего путного не приходило, а время неумолимо шло, и другого такого раза, чтобы предусмотрительный, ко всему относящийся с недоверием, Ливер самолично пошел на дело, могло не представиться. И в какой-то момент Журавлева осенило; он сузил потемневшие глаза и, не мигая, уставился на Павлина. Его взгляд был до того пугающе холоден, что вор-рецидивист и без того натерпевшийся сегодня достаточно страху, впал в форменную панику.

Колебался Илья недолго, потом поспешно схватил фонарь, резким движением вырвал фитиль и облил Павлина керосином. И пока тот не успел ничего сообразить, а может, наоборот, успел догадаться, что задумал сокамерник, и у него от такой подлости Журавлева на мгновение отказал язык, Илья поджег его мокрый пиджак своей трофейной зажигалкой.

– Помогите-е, горю! – истошным голосом завопил, вытаращив от ужаса глаза Павлин, и принялся биться в конвульсиях, силясь потушить на себе охваченый ярким пламенем пиджак. – Помогите-ете-е!

Илья увидел, как с той стороны двери к замочной скважине приник мутный зрачок Ключника. Зрачок, в котором отражались всполохи розового огня, торопливо подвигался из стороны в сторону, оценивая обстановку в карцере, потом проскрежетал ключ и внутрь ввалился Ключник. Растерянно суетясь, он все же расторопно скинул с себя пиджак и принялся сбивать пламя с катавшегося по полу Павлина, что-то громко мыча и лихорадочно сверкая глазами.

Улучив момент, Илья проворно вскочил и умелым приемом, ребром ладони чуть ниже челюсти, одним ударом вырубил бандита. Потом снял с перепуганного насмерть Павлина горевший пиджак, бросил на пол и затоптал.

– Что, жар-птица, испугался? – поинтересовался он, взволнованно посмеиваясь, оттого, что его затея удалась. – Сейчас тебя развяжу, а Ключника свяжу, будете с ним здесь на пару куковать.

– Н-н-н не хочу тут б-б-б-быть, – заикаясь, залепетал Павлин. – Х-х-хочу на в-в-волю.

– Рано тебе еще на волю, – осадил его Илья. – Срок еще не вышел. Сиди и жди, когда за тобой местные сыскари придут. Думаю, у них много к тебе вопросов наберется.

Он пошарил в карманах у Ключника, разыскивая ключ от входной двери на улицу.

– Вот он, красавчик, – обрадованно воскликнул Илья. – До скорой встречи в милиции, птица Гамаюн!

Он закрыл на замок дверь, пробежал по темным коридорам, освещая себе путь зажигалкой, прикрывая ее ладонью, чтобы робкий огонек не погас и, наконец, очутился на улице. С облегчением вздохнул полной грудью воздух свободы, огляделся. Светил нарождавшийся месяц, но и при его тусклом свете можно было хорошо разглядеть окружающие предметы. Илья взглянул на светящийся циферблат своих трофейных часов, была половина двенадцатого.

– Твою мать! – выругался он, видя, что время поджимает, и скоро его дружки бандиты будут приступом брать на железнодорожной станции вагон с мехами, а может, и по-тихому обойдутся: тут уж как им повезет.

Сунув оба ключа в карман галифе, Журавлев поспешно направился между прилавками и торговыми рядами к выходу с рынка. Выбежав на пустынную дорогу, он увидел светящиеся фары приближавшегося автомобиля. Судя по работе мотора, это была полуторка. Дорога была каждая минута, и Илья решительно бросился наперерез, едва не угодив под колеса.

– Стой! – заорал он, отчаянно размахивая руками. – Да стой же, тебе говорю, идол окаянный! Милиция!