Свобода уйти, свобода остаться

Пятнадцатый день месяца Первых Гроз

— Всё в порядке, Рэйден?

Заглянувший в кабинет Олли тревожно нахмурил рыжие брови.

— Да. Почему спрашиваешь?

— Ты какой-то подозрительно тихий… Перепил вчера?

Перепил? Ни в коем разе. Руала так меня вымотала, что сил на пьянку не осталось. Впрочем, Джерон не настаивал, похоже, и ему самому хотелось сохранить память о последних часах в Антрее, а не утопить сознание в вине. Но мы почти не разговаривали. Сидели, медленно цедили крепкое вино, слушали бродячего музыканта из тех, которых Савек время от времени приглашает для увеселения посетителей трактира. Думали каждый о своём, что называется. А сегодня спозаранку попрощались в Речном порту. И моё подношение оказалось кстати. По крайней мере, Джерон был искренне рад, чего совершенно не скрывал. После проводов возвращаться домой не хотелось, и я направился в приют, чтобы в его тишине и покое расставить все знания на предписанные им полочки.

— Всё хорошо, Олли.

— Ну, как скажешь…

Кажется, он не поверил, но всё же ушёл. Пусть, я не намерен что-либо объяснять.

Семейные архивы требуют внесения поправок и дополнений. Существенных.

Начать с того, что у меня, оказывается, есть шанс встретиться с роднёй, и ещё какой! Хватило и одной представительницы женской линии рода Ра-Гро, чтобы доставить хлопот, едва не закончившихся моей преждевременной кончиной. Если же Карисса и её потомство были плодовиты, страшно представить, сколько ещё девиц, умеющих заговаривать воду, бродит под лунами… Всё же несправедливо: женщины моего рода могут пользоваться своим врождённым даром в любом месте Четырёх Шемов, а мне нельзя покидать долину Лавуолы, потому что вне её становлюсь бесполезным. С чем связано такое странное разделение? Ну да, женщины вообще чувствительны к движению лун по небу и, возможно, столь же чувствительны и к «слезам» этих самых лун, растворённым в воде. Стоит ли огорчаться из-за того, что я равнодушен к чарам трёх ночных сестричек? А может, нужно радоваться? Если припомнить, сколько неприятностей доставляют женскому роду ежемесячные полнолуния, пожалуй, стоит вознести богам искреннюю хвалу за то, что я, в силу происхождения, избежал подобной участи.

Сестра, да ещё близнец… Как уверяют учёные мужи, связь сознаний у зачатых и родившихся в один час есть нечто удивительное и загадочное, не подчиняющееся никаким правилам. А мои предки ещё и любили друг друга… Могу представить себе их чувства.

Рэйден наверняка до конца жизни не избавился от ощущения вины перед возлюбленной, оставленной и почти забытой. Ну уж в том, что оставил безумицу в живых, он совершенно точно был виноват! Хоть и не мог поступить иначе. Я бы сам на его месте не поднял руки на сестру и любимую. Как он сказал? «Сначала нужно убить любовь в себе самом». Верно. Уничтожить часть своего сердца собственными руками. А от выколотого куска непременно пойдут трещины… И рано или поздно оно разлетится вдребезги. А Стражу нужно было жить. Любой ценой. И жить лучше с болью внутри себя: пока чувствуешь её, понимаешь, что жив. А вот как только в душе воцарится неколебимый покой, можно считать, умер.

Карисса… Обманутая и покинутая, как она себя полагала. Поверившая молодому повесе и разочаровавшаяся в любви. Наверное, она даже хотела умереть от его руки, как прежде умерло по его вине сердце. Она умоляла нанести последний удар, не словами, но каждым взглядом — воспоминания об этом остались в моём сознании. И когда он отказался исполнить последнюю из просьб, неудивительно, что женщину захлестнула ярость.

Я понимаю их обоих. И чем дольше думаю о причудливом сплетении судеб, тем меньше нахожу поводов кого-то из них в чём-то обвинять. Они жили так, как умели, и никто не смог научить их жить иначе. Стоит ли сожалеть? То, что уже случилось, непоправимо, а то, что случится, неизвестно. Я узнал эту простую истину благодаря странному человеку, чья жизнь три дня шла с моей попутным курсом. А сейчас он ушёл. Исчез из виду, и всё снова стало таким, как я привык видеть. Всё снова стало правильным. Только во мне что-то изменилось, неуловимо, но всё же чувствительно. Словами описать не возьмусь, но поклянусь чем угодно: стал другим. Словно в коридоре, по которому иду, открылась новая дверь, и я шагнул через её порог. К счастью? Вслед за горем? Кто знает. Но одно очевидно: мне больше не удастся оставаться беспечным, потому что пренебрежение обязанностями чревато слишком большими неприятностями и проще вовремя и тщательно исполнять свой долг, чем исправлять совершённые ошибки.

Теперь понятно, почему ни в семейном архиве, ни в городском не осталось ни одного изображения первого Стража Антреи: он не хотел, чтобы кто-то узнал его тайну. Зато портрет Кариссы бережно хранился, до недавнего времени. И по моему попустительству был уничтожен. Ну ничего, закажу новый! Черновые наброски есть, лицо Алики всё ещё сохраняет свои черты, а в случае чего подскажу живописцу, как и что изобразить. И главное — не забуду о родинках, которые при внимательном рассмотрении (с использованием пары зеркал) обнаружились и на моей пояснице. Ххаг подери, ну почему я раньше не удосуживался выяснить, как выгляжу со спины? А неважно было. Потому что на ком-то из Стражей истинное назначение портрета неизвестной женщины окончательно забылось, и мой отец уже не знал, зачем его предки хранили старую картину. Хорошо хоть, не выкинул: так бы тайник никогда не обнаружился и понадобилось бы идти окольными путями, чтобы выяснить личность убийцы. Впрочем, никакие «околицы» не помогли бы, если бы мне не встретился Джерон, с лёгкостью совершающий непостижимые вещи…

— Как это понимать, dan?

Она появилась в дверном проёме, тяжело дыша от быстрого шага. Обычно бледное лицо разрумянилось, пряди золотистых волос выбились из гладкой причёски, пушистым ореолом окружив лоб и скулы. Голубые глаза кажутся темнее, чем я их помню, и как никогда похожи на яркое летнее небо, вот только их настроение остаётся загадкой.

Юбки глубоко-синего платья внизу запылены. Где, скажите на милость, она нашла пыль? Не в карете же. Шла пешком? Бежала издалека? Ко мне? Что могло её заставить?

— Чем обязан, daneke?

Встаю из кресла и подхожу ближе, останавливаясь за три шага до супруги. Бывшей супруги.

Наис поднимает на уровень моих глаз плохо расправленный лист пергамента.

«Высочайшим повелением… разрешаю расторжение уз между…» А, Руала выполнила своё обещание и не стала медлить. А могла бы, в силу склочного и капризного характера. Что ж, спасибо её величеству — оценила мои труды по достоинству.

— Что это означает?

Голос Наис опасно повышается. Рассердилась? Или, напротив, рада? Лучше бы второе, потому что первое пугает меня куда больше.

— Я попросил королеву освободить тебя от исполнения супружеских обязанностей.

— На каком основании? Я недостаточно хороша, чтобы быть твоей женой?

Ах, вот в чём дело! Она разъярена, потому что считает мой поступок доказательством собственной слабости и ущербности. Но ведь всё совсем не так!

— Нэй, дело не в этом.

— А в чём?

Ну и что сказать? «В том, что ты меня не любишь»? А имею ли я право на эту любовь? Нас обручили без выяснения наших желаний. Да, я выбирал, если можно всё случившееся назвать выбором. Но она… Ей оставалось только принять неизбежное. Подчиниться приказу, как много раз «до» и как много раз «после». Отдать свободу, даже не почувствовав, что значит быть свободной. Как я могу просить её о любви, если брак со мной — стены тюрьмы, не способной рухнуть?

— Произошло много всего, Нэй. Я вёл себя недостойно своему положению. Допустил гибель многих людей, потому что был недостаточно внимателен и серьёзен. Мои ошибки не могут быть прощены и не будут, но я не хочу, чтобы ты делила их вместе со мной. Не хочу, чтобы на тебя смотрели с жалостью. Ты — красивая и умная женщина и легко найдёшь спутника, который будет любить и уважать тебя и уж, в отличие от меня, никогда не запятнает твою честь своими глупостями.

— Есть ещё причины?

Её голос становится тише и грознее.

— Сказанного мало? Посмотри на меня, Нэй! Пока мои волосы не отрастут, каждый житель Антреи имеет право тыкать в меня пальцем и кричать: «Смотрите, вон пошёл безответственный Страж, который чуть не уничтожил наш город!» Я не могу позволить, чтобы даже тень этих обвинений коснулась тебя.

— Волосы, значит.

Последние слова она почти прошептала, опустив голову.

— Нэй…

Синь взгляда снова обожгла меня.

— Рэйден Ра-Гро, ты полный… беспросветный… безнадёжный дурак!

Ну да, дурак. Знаю. Но почему её глаза так странно горят?

Наис взяла пергамент за уголки и потянула в стороны. То ли кожа была плохо выделана и слишком пересушена, то ли в крае имелся крохотный надрез, но королевское разрешение треснуло и разорвалось пополам. Клочки упали на пол. Я провожал их взглядом и потому не уловил тот миг, когда мир снова пришёл в движение.

Наис бросилась ко мне, обхватила руками за шею, потянула вниз и впилась в мои губы своими. На один вдох. Очень долгий вдох, который сказал мне больше, чем любые слова. Потом, словно испугавшись собственной смелости, она отпрянула назад, покраснела ещё больше, чем раньше, и выбежала за дверь. А я остался стоять только потому, что напор супруги прижал меня к массивному столу, иначе… Боюсь, не удержался бы на ногах.

Он был прав, этот странный парень, тысячу раз прав! Отречься от трона может только король. Отказаться от свободы может только тот, кто обладает ею в полной мере. Значит, Наис, чтобы принять судьбу, только и надо было, что почувствовать себя свободной? Джерон не просто спас мне жизнь. Он подарил мне совершенно новое существование. И я начну сначала, помня всё плохое и ни на минуту не забывая о хорошем! Надеюсь, он когда-нибудь снова заглянет в Антрею: вдруг его кошке снова понадобится жених? Обязательно заглянет! Не сможет не заглянуть, потому что я должен буду показать ему своего сына. Сына, который непременно будет рождён, и рождён именно ею — женщиной, которую я люблю. И чем мне удалось заслужить такое счастье?!

— Как вы себя чувствуете, милая daneke?

— Вашими молитвами!

Мийна снова огрызается, но теперь мало что способно испортить мне настроение. Даже не могу представить, как такое может произойти.

— Dan Советник может меня принять?

— Принять-то может, а вот вынести — едва ли! — доносится из полуоткрытой двери кабинета. — Заходи!

Каллас, утопающий в подушках и домашней мантии, нежит свой слабый желудок молоком, смешанным с первой земляникой.

— Хочешь?

Радушный жест указывает на столик, где находится целый кувшин лакомства и ещё один бокал.

— Не откажусь!

Наливаю порцию себе, присаживаюсь рядом с подносом, чтобы далеко не ходить. Делаю глоток.

— Молоко, разумеется, козье?

— Какое же ещё? Вкусно?

— Недурно.

— Экий ты привередливый!

— Уж не привередливее тебя!

Ра-Дьен фыркает, но не спешит опровергать моё утверждение.

— Оставил нас, сиротинушек, без адмирала…

— Это обвинение?

— Это жалоба! Не видишь — хнычу?!

— Насколько помню, у тебя виды на это тёплое местечко. И подходящий кандидат имеется. Есть ли повод для стенаний?

Dan Советник довольно щурится, напоминая мне Микиса, греющегося на солнышке.

— Могу я хоть раз пожаловаться?

— Можешь. Только не мне на меня же — это ни в какие ворота не лезет.

— А мне ворот не нужно, и калиточка сгодится.

— Какой-то ты сегодня игривый… Мара утром навещала?

Каллас мечтательно улыбнулся:

— Да она ещё с вечера задержалась.

— О, а вечно жалуешься на здоровье! Впрочем, после любовных похождений адмирала понимаю: у тебя ещё всё впереди!

— Кстати, о любви. Это правда, что ты просил королеву о расторжении брака?

— Чистейшая.

— И?

— Получил разрешение.

Ра-Дьен расширил глаза:

— Значит, ты распрощался с Наис?

— Нет.

— Как это понимать?

— Всё вышло наилучшим образом… Не буду утомлять тебя подробностями, скажу одно — в скором времени я собираюсь приступить к исполнению своего главного долга. Супружеского.

— Тебе удалось помириться с женой?

— Или ей — смириться со мной. Да какая разница? Я счастлив, Калли! Счастлив как никогда!

— То-то улыбка у тебя дурнее, чем обычно… А я боялся, дело в чём-то другом. Успокоил старика! Но если не секрет, объясни, как тебе удалось?

— Что именно?

— Уломать Наис. Она же ни в какую не соглашалась подпускать тебя к телу.

Я сделал загадочное лицо:

— Это всё чародейство.

— Чародейство?

Интерес Ра-Дьена выглядел так забавно, что пришлось продолжить игру:

— Один заезжий маг раскрыл мне тайну чудесного средства, способного изменять судьбы.

— И что это за средство?

Всегда знал, что Каллас — торгаш, во всём ищущий выгоду. И, самое смешное, он её находит, следовательно, не отступает от своего призвания, что делает ему честь. Но на некоторые уловки попадается, как ребёнок.

— Я пошутил.

— Средства не было? Или мага?

— Были. Оба. Хотя, как теперь понимаю, никакого волшебства не случилось. Просто нужно было потянуть за нужную ниточку, и узел сразу развязался.

— Так кто тебе помог?

— Ты не поверишь! Тот парень, что должен был забрать у тебя какую-то посылку для своего родственника.

— Ах, этот…

Ра-Дьен, приподнявшийся было, снова откинулся на подушки, улыбаясь той самой улыбкой, что всегда означает: «я знаю то, чего не знаешь ты».

— Ты сам просил его о помощи?

— С какого перепоя? Даже не представлял, что он способен помочь. Честно говоря, сначала вообще думал, что он блаженный.

— А когда перестал так думать?

— Хм… Пожалуй, на третий день знакомства, когда он обиделся.

— Обиделся?

— Ну… Мне нужно было выговориться, но я начал не с того и не так, почти поссорились, в общем. Тогда он отчитал меня, как учитель ученика. За то, что я напросился на помощь, а сам не желаю её получать.

Каллас расхохотался, расплёскивая молоко по подушкам.

— Что тут смешного?

— Да ничего, в сущности… Ох, Рэй, ты иногда так забавно поступаешь… Этот парень… Знаешь, кто его родственник?

— Понятия не имею.

— Ректор Академии.

Агхм. Впору чувствовать себя неуютно.

— И что?

— Можешь продолжить цепочку и сделать правильный вывод?

— О чём?

— О парне, которого считал дурачком.

— Э-э-э-э-э… А какой вывод?

— Он — Мастер.

Мастер? Не может быть. Он же такой молодой… Нет, не верю. Хотя Калласу в этом смысле виднее.

— Но почему он ни разу на это не намекнул?

— А зачем? Чтобы огрести толпу желающих получить помощь? Нет, Рэй, Мастера тоже иногда хотят отдохнуть от забот. Вот только этому не повезло: ты мешался под ногами.

Чувствую себя уязвлённым:

— Это ещё надо посмотреть, кто у кого под ногами мешался!

Каллас машет рукой:

— А вообще, два сапога пара! Неудивительно, что вы так хорошо сработались. Надеюсь, тот раз, когда ты его обидел, был единственным?

— А что? Если нет, он не стал бы мне помогать?

— Он помог бы в любом случае. Но ты хоть его отблагодарил?

— В некотором роде. Но когда встретимся снова, отблагодарю непременно!

Я стоял спиной к солнцу, садившемуся в морскую даль, и смотрел, как взбирающийся на холмы город начинает мерцать вечерними огнями. Вот зажглись масляные фонари в Угольной гавани, вот старый Ади добрался со своим выводком юных фонарщиков до Караванного пути…

Светлячки на груди уставшего за день и готовящегося отойти ко сну города. Ожерелье, драгоценнее которого нет и быть не может — мирные огни вечерних окон и уличных фонарей. И пока я живу, другой огонь не доберётся до этих домов. Особенно тёмный огонь безумия.

Это мой город, слышите? Мой! Пусть даже весь мир будет против нас, мы выстоим! Потому что нет другого способа покорить Антрею, чем отдать ей всего себя. Без остатка. Мало кто сможет отказаться от такого дара, верно? А если отказываются, что ж… Целее будем. Но мои любимые женщины не отказались. Приняли. Меня. Полностью, со всеми грехами и добродетелями. И этого я никогда не забуду. Не потому, что не смогу, просто… Я хочу ЭТО помнить. Чтобы быть уверенным. Нет, не в себе. В пути, по которому иду.

Мои женщины. Антреа и Наис. Наис и Антреа. Ни одну из вас я не могу любить сильнее, чем другую. Но вы ведь не обижаетесь, верно? Не обижаетесь? Или…

Ветер, спустившийся в город с отрогов далёких гор и выбравшийся из лабиринта улиц, мягко накрыл моё лицо своей ладонью. На один вдох, не больше, но этого вдоха достаточно, чтобы понять: хотя бы одна из моих возлюбленных не обижается. А со второй нам было суждено идти рука об руку ещё до появления на свет. И тепло её пальцев всегда будет моим. Теперь уже — всегда…

Бугорок под тканью камзола на груди недовольно заёрзал. Кто-то хочет что-то сообщить? Я потянул за шнурок и вытащил на свет божий серёжку.

Так и есть, камень светится. Послушать? Или выбросить, от греха подальше?

Пальцы сомкнулись вокруг безделушки, приносящей мне одни только проблемы. А что, и выкину. Скажу — потерял. Уж мне-то поверят. А новую всё равно не выдадут. И будет у меня полный покой круглые сутки. Вот сейчас размахнусь посильнее и…

Пульсация в кулаке стала сильнее. Тревожнее. В самом деле нужен? Ой, что-то не верится! Нет, не буду принимать послание. Не буду, понятно? Сегодня я не расположен трудиться. Сегодня день отдохновения и неги.

Но для кого-то он может быть другим — несчастливым, опасным, убийственным, наконец. А раз вызывают меня, то, возможно, моими усилиями удастся отвести грозу. От города и от его жителей. Поборемся с непогодой? На два счёта! Но если это опять Олли с сообщением об очередной выходке моих дурок… Кому-то сильно не поздоровится.

И я застегнул на мочке зажим серьги.

Все стихи в книге принадлежат автору. — В. Иванова.