Свобода уйти, свобода остаться

Одиннадцатый день месяца Первых Гроз

Скинуть камзол, вытащить заправленную в штаны рубашку, ослабить шнуровку корсета. Упасть на койку, блаженно расслабляя уставшие мышцы. Дёрнуться, приподнимаясь на локтях навстречу двери, пропускающей в камеру Вига, успевшего набросить на плечи верхнюю часть форменного мундира.

— У тебя на редкость довольное лицо. Подозрительно довольное.

— Это всё, что тебя удивляет?

Ре-амитер вздохнул, присаживаясь рядом со мной.

— Нет. И я жду объяснений. Подробных. Изложенных письменно, в трёх копиях.

— Не сейчас!

— Только не говори, что у тебя времени в обрез и ты уже уходишь, — съязвил Виг и осёкся, получив в ответ мой согласный кивок:

— Именно.

— Что?

— Ухожу.

— Э нет, так не пойдёт! Отсюда тебя выпустят лишь по получении приказа, подписанного лично её величеством…

— Или благодаря попустительству охраны. Меня вполне устроит второе.

Вигер нахмурился, строго-строго.

— Ты что-то затеял, да? Учти, мне твоё настроение не нравится.

— Представляешь, мне тоже!

Я счёл пятиминутный отдых достаточным, сел и начал стаскивать сапоги. Ра-Кен на протяжении нескольких вдохов наблюдал за мной, но когда подошёл черёд штанов, решил уточнить:

— Собираешься лечь спать?

— Голышом? В этой сырости? Я не настолько безумен.

— Но тогда зачем…

Я ласково посмотрел в серые глаза.

— У меня, как ты правильно заметил, очень мало времени. Возможно, оно уже истекло, но я буду надеяться на лучшее, пока худшее не постучалось в дом.

Словно в подтверждение сказанного, дверь камеры снова распахнулась, и наше общество мигом увеличилось в полтора раза.

Олден сгрузил объёмистую сумку на пол и, узрев моё надругательство над своими методами лечения, гневно упёр руки в бока:

— Кто тебе позволил, а? Я же просил хоть одни сутки потерпеть!

— Не утомляй, радость моя! Верну назад, только дай отдышаться… Всё принёс?

— Всё, — буркнул рыжий маг. — И не смей отказываться от своих слов, как ты вечно любишь это делать!

— Не откажусь, не бойся.

В эту минуту и несколько сотен следующих я готов был пообещать всё, что угодно и кому угодно. Разве какие-то личные мелочи имеют значение, если на чашу весов брошена безопасность целого города? Моего города.

Вигер молча смотрел, как я переодеваюсь в доставленную Олли смену одежды — нечто среднее между костюмом портового рабочего и моряка, то бишь совершенно не поддающееся определению, туго заплетаю косу, смазываю её маслом, от которого волосы мигом становятся тёмными, и повязываю на голову выцветшую косынку. Ре-амитер не проронил ни слова, даже когда под широкой накидкой спряталась абордажная шпага, но, как только я сделал шаг к двери, преградил мне путь:

— Только через…

— Твой труп? Я расположен сегодня к душегубству, не сомневайся!

— Через пару слов, — поправил Виг, не удостоив вниманием шутку.

— Что ты хочешь услышать?

— К чему этот маскарад? И к чему было устраивать пьяную драку во дворце? Хотел попасть в тюрьму?

Мне некогда, так некогда, что могу свернуть горы, если они вздумают мне помешать… Горы, да. Но вот одного-единственного человека — нет. Ра-Кен заслуживает того, чтобы получить ответ. Что ж, потрачу немножко времени: обида Вига, тем более имеющего полное право быть в курсе, стоит половины моей жизни сегодняшней ночью.

— Именно. Кстати, я смотрелся достаточно выпивши?

Серые глаза хитро щурятся:

— Признаться, я думал, ты в самом деле того… Теперь вижу, что нет. Играл?

— Чуть-чуть. Но если убедил тебя, все прочие, должно быть, не испытывают ни малейшего сомнения.

— Согласен. Но какую цель ты преследовал?

— Мне нужна свобода, Виг.

Непонимающий взгляд:

— Свобода?

— Да, такая малость!

— И чтобы стать свободным, ты позволил заключить себя под стражу?

Теперь он ехидничает. Ох, не ко времени это, не ко времени!

— Что тебе поручил Каллас? Ну-ка, вспоминай!

Сталь глаз проясняется от внезапной догадки.

— Вспомнил? То-то! Опека и охрана сковывает меня сильнее цепей!

— Но если учесть, что ты остался сразу без двоих…

— Сейчас это неважно. Да и… Телохранители не помогут, Виг, поверь. Я обзавёлся врагом, от оружия которого нет защиты.

— Безумец?

— И ещё какой! Женщина, способная говорить с водой.

— Как ты?

— Как я.

Вигер куснул губу.

— Могу чем-то помочь?

— Только одним: не мешай. Разве что…

Внимательное и выжидательное:

— Да?

— Олли, конечно, договорился с Ежом, чей десяток сейчас на дежурстве, но будет надёжнее, если и ты внесёшь свой вклад в общее дело.

— Позаботиться о молчании?

Улыбаюсь:

— Экий ты понятливый… Всё, пора!

Охранник у двери выпустил нас по первому требованию. Собственно, мне почудилось, будто створка начала двигаться ещё до того, как Олден постучал костяшками пальцев по доскам.

Тюремный коридор заканчивался караульной, в которой у весело потрескивающего очага коротали время трое — коренастый крепыш, отзывающийся на кличку Ёж (которой его наградили не только за коротко стриженные и торчащие наподобие иголок лесного зверька волосы, а и за способность мгновенно «ощетиниваться» сталью), и двое из его десятка. Близко с этими парнями я знаком не был, а вот с командиром их встречался, когда помогал Городской страже в расследованиях.

Ёж, не отрывая взгляда от стаканчика, в котором сидевший напротив солдат перекатывал кости, буркнул в мою сторону:

— Договорено до конца вахты. Вы уж не опаздывайте, dan.

— Не опоздаю. Олли, уплати вперёд.

— Но, Рэйден…

Маг хотел было возразить, что доверять деньги игрокам ещё до завершения дела — смерти подобно, но я твёрдо опустил подбородок, а Вигер, которого от караульных скрывала моя спина, добавил:

— Уплати. Я сам прослежу, чтобы каждая монета была отработана.

Голос Ра-Кена был знаком охранникам тюрьмы едва ли не лучше, чем свой собственный, и Ёж поспешил вскочить на ноги, вытягиваясь струной:

— Dan ре-амитер, не извольте беспокоиться: мы…

— Вольно, — разрешил Виг небрежно-равнодушным тоном, которым обычно общался с подчинёнными, и тут же подмигнул: — Пожалуй, посижу тут с вами немного. Примете в игру?

— Только мы в долг не играем, — хитро осклабился Ёж.

— Я тоже, — не менее лукаво улыбнулся Ра-Кен, глядя на кучку монет, высыпанную Олденом на стол.

— Вижу, всем вам есть чем занять ночь? Тогда разрешите откланяться. Нет, Олли, ты тоже останешься здесь!

— Рэйден, это может быть…

— Опасно? Да. Поэтому сиди и не рыпайся. Я вернусь к рассвету. Если повезёт.

— А если…

Не знаю, кто из двоих, маг или ре-амитер это сказал, потому что слова прозвучали слишком тихо и за моей спиной. Но ответить следовало одним-единственным образом:

— Я вернусь. Безо всяких «если».

Шаг должен быть размеренным, таким же, как и дыхание, иначе устану раньше, чем доберусь до первой из намеченных целей. Можно было, конечно, попрыгать по городу «заячьими тропками»[18], но это означало бы сообщить всем магам в округе, что некто куда-то очень спешит, а так же, как и время, для меня жизненно важна секретность. Собственно, именно из-за неё, клятой, и пришлось разыгрывать дурацкое представление перед придворными. Надеюсь, королева недолго будет дуть на меня свои прекрасные губы… А впрочем, пусть дует: если не управлюсь до начала утренней вахты, можно будет уже никуда не торопиться.

А вот какие мысли одолевали и сейчас одолевают Наис, я бы не отказался узнать. Чтобы быть готовым. К чему? К крушению надежд. Она не могла распознать мою игру: слишком много сил и стараний было приложено, чтобы оставлять лазейку для воображения, слишком велик был риск оказаться раскрытым. Боюсь, вместе с затуманиванием башки Дагерта я «надышал» и на супругу. Хорошо, если так, тогда её вспышку можно отнести на мою попытку (удачную, надо признать) заговорить чужое сознание. Конечно, заговора было чуточку, парень взвился бы и без подхлёстывания со стороны, но лучше перебдеть, чем недобдеть. Возможно, я перебдел больше, чем рассчитывал. А, подумаю потом! Сейчас мне нужен свободный от посторонних размышлений ум…

Крыльцо одноэтажного домика под черепичной крышей, матово поблёскивающей в отсветах «ночников»[19], уже час как зажжённых на улице, хоть и не выглядело покосившимся, но на поверку оказалось скрипучим донельзя: ещё один способ обезопасить себя от неожиданного визита незваных гостей. Хорошо, что эта часть Ожерелья — улицы, обегающей по периметру весь порт, не слишком густо населена, иначе прахом бы пошли мои усилия оставаться незамеченным. Знал бы раньше, стучался бы в окно, а теперь не остаётся ничего иного, как взяться за дверной молоток и обозначить своё присутствие не только предательским скрипом, а и требовательным стуком.

— Что угодно? — спросили из дома.

— Побеседовать с daneke Тьюлис. О чёрной чайке.

Кодовое название неотложного дела государственной важности известно всем без исключения офицерам и Городской, и Морской, и Береговой стражи, и уж, разумеется, дама, присматривающая за таможенными складами, не могла остаться в неведении относительно пернатых и изменения их цвета в зависимости от серьёзности происходящего. Прошуршал засов, и дверь открылась, но в тёмных сенях невозможно было разглядеть ни зги, только расслышать дыхание.

— Рэйден Ра-Гро не причинит вам вреда, daneke, можете опустить оружие.

Ненавижу говорить о себе в третьем лице, но как ещё можно одновременно представиться и попросить женщину успокоиться?

— Сам dan Ра-Гро навестил скромную смотрительницу забытых вещей? Что ж, извольте пройти в дом: разговаривать на улице не с руки ни вам, ни мне.

Я принял любезное приглашение и под характерный деревянный стук, перемежающийся со звуком шагов, проследовал за хозяйкой в комнату, очевидно служившую гостевой.

— Присаживайтесь, покуда я согрею медовухи. Вы ведь не откажетесь выпить кружку-другую с одинокой женщиной?

Конечно, не откажусь. Потому что daneke Тьюлис на самом деле одинока. Некогда она была грозой морских разбойников и брала на абордаж вражеские суда наравне с мужчинами, но полоса неудач, завершившихся потерей ноги, развеяла вместе с утренним туманом все мечты на получение высокого чина, и блестящий офицер довольствовалась теперь службой в тылах Береговой стражи, чем, как можно догадаться, была крайне недовольна.

— Вот, берите.

Глиняные бока приятно грели пальцы, но я пригубил лишь из вежливости и сразу же поставил кружку обратно на стол.

— Что так? Не понравилось? Мёду мало?

— Благодарствую за угощение, daneke, но у меня есть к вам несколько вопросов, требующих скорейшего ответа. Простите, если моё нетерпение оскорбляет вас, но…

Тьюлис забавно повела из стороны в сторону острым носом и хмыкнула:

— Кому рассказать, что сам Рэйден Ра-Гро пришёл ко мне среди ночи, да ещё извинялся за нетерпение, завидовать ведь будут… Смертной завистью!

— Расскажите, — разрешил я. — Пусть завидуют. И присочинить можете всё, что душе угодно, не обижусь. Только помогите!

— За такое позволение костьми лягу! — пообещала таможенница и тут же прогнала с лица улыбку. — Так что вас привело?

Я выложил на стол веер:

— Вот это.

Тьюлис взяла смертоносную игрушку в руки, раскрыла, повертела, поцокала языком и положила обратно.

— Знакомо?

— Я знаю, для чего такие штуки используются, dan. Но именно эта вещичка… Нет, не попадалась на глаза.

— По складу не проходила? В списках запрещённых к ввозу и изъятых товаров?

Женщина отрицательно качнула головой.

— Уверены?

— Такая диковинка и чтобы проскользнула мимо меня? Нет, dan Ра-Гро, тому оболтусу, который попытался бы её ввезти, я бы уши собственноручно оборвала!

— Это ещё почему?

Тьюлис наклонилась над столом, подметая плохо отполированную деревянную поверхность длинными чёрными прядями, выбившимися из растрепавшейся со сна косы:

— Потому что подлая штука! Потому что убивают ею исподтишка, в спину, а не в честном бою!

— Ей пользуются женщины?

— Кто сможет поднять, тот и пользуется, хоть женщина, хоть ребёнок: главное — взвести, а уж выстрелить особых сил не требуется.

Женщина. Или ребёнок. Или женщина-ребёнок… Кусочки мозаики складываются друг с другом.

— Вы видели его в действии?

— Не доводилось, — вздохнула таможенница. — Мне прежний смотритель складов рассказывал, когда хозяйство передавал. Даже рисовал, как всё устроено. Мне тогда тягостно было, dan Ра-Гро, вот старый Квентис и пытался меня развлечь, как умел. Много он рассказывал… И, как сейчас вижу, всё в памяти сохранилось.

— Это чудесное качество, daneke, помнить услышанное. Смею ли я надеяться, что вы вспомните кое-что ещё?

Тускло-голубые глаза взглянули на меня чуть настороженно, но прятавшаяся в них тревога была вызвана вовсе не догадками относительно содержания следующего вопроса: Тьюлись боялась меня разочаровать отсутствием ответа — это читалось в каждой бисеринке пота над верхней губой женщины.

— Что же я должна припомнить?

— Некоторое время назад… Не могу предположить, сколько именно, к сожалению, — может, месяц, может больше… Кто-нибудь пытался, скажем, склонить офицеров, приглядывающих за складом, к нарушению правил?

— Продать что-то со склада?

— Возможно. Скажем, некто совершенно точно знал, что предназначенный для него товар будет изъят, и просил поспособствовать. Было такое?

Женщина задумалась, скрестив руки на груди.

— Сейчас, когда вы спросили… Пожалуй, было. Раньше всякие проныры частенько мзду за помощь сулили, да я давно своих парней отучила гнаться за выгодой, так что, признаться, и сама удивилась, когда Кори доложил: так, мол, и так, подбивает ко мне клинья один, скользкий, как угорь, аж противно. И разузнал ведь о всех долгах да о больной матери… Много монет сулил. А надо было всего лишь какую-то мелочь со склада «законному владельцу» возвратить, когда на таможне изымут.

— И что Кори?

— А ничего. Мне рассказал. И дал этому угрю от ворот поворот. Я сначала хотела «городским» сообщить, а потом подумала: что буду зря людей беспокоить? Такие по штуке в месяц нет-нет да явятся.

Всё-таки не удерживаюсь и спрашиваю:

— И всем вы… «от ворот поворот» даёте?

Тьюлис щурится, внимательно изучая моё лицо, чтобы понять, как ответить: отшутиться или быть откровенной. Наконец поступает правильно и выбирает второе:

— Не всем. Бывают случаи, когда помогаю.

Молча киваю, стараясь сохранять спокойствие, хотя больше всего хочется улыбнуться.

— Вы сами видели… «угря»?

— Да, сподобилась.

— Как он выглядит?

— А никак. Скверный человечишка. Видно, как первый раз в поклоне согнулся, так и привык с кривой спиной ходить. Скользкий такой, глазки бегают. И ладони всё время платком обтирает.

Опасения подтверждаются. То есть это уже не опасения, а установленная угроза. Подтверждённая фактами. Можно отправляться дальше, но перед уходом…

— Скажите, мог веер попасть в город через «вольных возчиков»? Как сейчас с запрещённым товаром, строго присматривают?

Женщина пожала плечами:

— Мог, конечно. Уж вы-то знаете: хоть ххага мимо таможни протащат, если за него полновесным золотом платят!

— Спасибо за помощь.

Я встал и двинулся к выходу, а уже у самого порога обернулся:

— Можете всем рассказать, что вас домогался Рэйден Ра-Гро. Самыми непотребными способами.

Она рассмеялась, шутливо погрозив пальцем:

— Ох, и проказник вы, светлый dan… Расскажу уж, коли не против. Вот только…

— Что-то ещё?

По смуглому от въевшегося загара лицу пробежала тревожная тень:

— Кажется мне, будто что-то я всё же забыла. Что-то о веере этом проклятущем, и важное ведь… Нет, не вспоминается.

— Не страшно. Вы и так сильно мне помогли. Доброй ночи, daneke!

— И вам доброй… Только, наверное, не ночи надо желать, а охоты, верно, dan?

Вместо ответа я подмигнул и толкнул створку двери.

Что имеется в наличии? Преступление. Совершённое? Да. Но, с другой стороны, если рассматривать первоначальный замысел, можно считать его несовершённым. В самом деле, жертва задумывалась другая, больше отвечающая планам убийцы, нежели мой «панцирь».

Зачем кому-то понадобилось уменьшить поголовье Навигаторов, ума не приложу. Что характерно, замысливший злодейство ума тоже прикладывал не шибко, а исполнитель этого полезного качества был лишён вовсе. Ввиду полного, непререкаемого и в точности установленного безумия. Пользоваться услугами безумца в Антрее — разве это не признание хаоса, царящего в голове? Очень похоже. Само собой напрашивается, можно сказать, но я не приучен хвататься за первую из спасительных соломинок. А если взглянуть с другой кочки, той, что повыше?

Злоумышленник, несомненно, знал о способности нанятого им убийцы к заговариванию воды. Но вот откуда? Насколько мне известно, все попытки изучить влияние «лунного серебра» на людские души за пределами Антреи и долины Лавуолы потерпели неудачу, потому что воды реки, проходя по скальным каналам, утрачивают свои губительные свойства, становясь самыми обычными и на вид, и на вкус, и на последствия. Поэтому предполагать, будто какой-то книгочей, вознамерившийся поверить теорию практикой, ставил опыты в своей лаборатории и определил из сотен, а может, и тысяч людей того единственного, который, глотнув порченой воды, мигом пробудит свой дар ото сна… Глупо. Нет, действовали наверняка. И убийцу готовили заранее: ни в жизнь не поверю, что без долгих и нудных объяснений она смогла, едва прочувствовав влияние «серебра», разом научиться туманить чужие умы. По себе знаю, эта наука требует усвоения на протяжении не то что недель, а целых лет. К тому же, вспоминая, как девица сиганула с галереи и бодро сбежала, могу утверждать: готовили не только теоретически.

Итак, убийца был тщательно выбран, подготовлен, доставлен на место. Но голыми руками человека убить не очень-то просто, особенно если нет полной уверенности в действенности магических штучек. Следовательно, требуется какое-никакое, а оружие. Желательно предельно простое в использовании и могущее сойти за предмет домашнего обихода или прочую безделушку из тех, что любят таскать с собой дамы. Логично? А то! Нечто, не привлекающее лишнего внимания. Веер? Прекрасный выбор! Начиная с середины весны уважающая себя daneke не расстаётся с опахалом, поэтому ни у кого не вызовет подозрений небольшая, яркая и милая вещица. Но в Антрее таких не делают, значит, нужно ввозить. Вопрос: как?

Таможенный досмотр не пропускает в город подобные штуки безнаказанно, тут Тьюлис целиком и полностью права: оружие, буде оно явное или скрытое, обязательно описывается, и заверенная опись сдаётся в Городскую стражу, чтобы отбить у владельца охоту воспользоваться ввезённым по назначению. Для украшения дома, подарка или тому подобного — пожалуйста, на здоровье! Хотя и даритель, и одарённый всё равно ставятся на учёт в ведомстве ре-амитера. Во избежание. А этого злоумышленник допустить не мог, и дураку ясно. Какой смысл совершать убийство оружием, о котором известно всем? Никакого.

Провезти веер в город надо без лишних глаз и ушей. Через таможенный склад не удалось, хотя, судя по словам смотрительницы, неизвестный мне пока что злодей не упускал из виду и такую возможность. Не получилось? Значит, обратился к другим способам совершения невозможного. Например, к «вольным возчикам». Есть, правда, ещё один канал, по которому вещица могла проникнуть в город, но пока остерегусь принимать его в расчёт: очень уж неприятные выводы воспоследуют. Буду думать о хорошем. Пока могу…

Двор Вольного Извоза примыкал своими тылами к линии портовых укреплений, но, по уверениям стражи с той и другой стороны, никакими ходами с территорией самого порта связан не был. Как же! Хороша сказка, да только правдой от этого не становится, верно? Можно палец давать на отсечение, есть ходы, сколько угодно. Как иначе доставлять запрещённый товар от причальных пирсов за оцепление, минуя досмотр? Скорее всего, имеется что-то вроде «блуждающих тропок», постоянно меняющих свой рисунок, оставляя неизменным лишь место схода. Но если у «возчиков» появился такой умелый маг, остаётся им только позавидовать и от души похлопать в ладоши. Впрочем, пусть Вигер разбирается с контрабандой внутри Антреи, а Хеллен — в порту. Мне всё равно. Приставят к делу, тогда и попробую навести порядок. Если попросят. Если очень хорошо попросят.

— Тебе чего? — вопросил обладатель гнусной физиономии, появившейся в дыре дверного окошечка.

Я посчитал нужным внести поправку:

— Не «чего», а «кого».

Физиономия не оценила моего стремления к точности и переспросила ещё менее любезно:

— Чего-чего?

Может быть, он глухой? Тогда рискую пустить ночь псу под хвост.

— Хозяин во Дворе?

— А тебе-то что?

— Да поговорить хочу.

— С хозяином?

— С ним самым.

— Пошёл прочь!

Вот так всегда: если стараешься вести себя как подобает благовоспитанному кавалеру, нарываешься в лучшем случае на отказ, в худшем… На что-то вроде отказа, но куда более обидное.

Я вздохнул, позволил дурно пахнущему дыханию привратника, вылетевшему из его рта вместе со словами, скользнуть по волоскам на щеке и негромко заметил вслед закрывающемуся окошечку:

— Я-то пойду, а вот тебе никуда уйти не удастся, когда хозяин узнает, сколько берёшь с гулящих девиц за пропуск во Двор.

Дверца остановилась, а потом пустилась в обратный путь.

— Кто проболтался? Алис? Или Кун, стерва рыжая? Ну, я до неё доберусь…

— Приятель, мне совершенно всё равно, как ты будешь решать свои дела с девочками: прости, тороплюсь.

И я сделал вид, что собираюсь уходить, но не успел сделать и двух шагов, как услышал за спиной скрип двери и испуганно-ворчливое:

— Заходи уж. Только не трепи языком, ладно?

— Как скажешь.

Протискиваюсь мимо привратника, не на шутку обеспокоенного замаячившим впереди шансом проститься с развесёлой и сравнительно беззаботной жизнью.

Кому-то может показаться странным, но «вольные возчики» не приветствуют в своей твердыне присутствие посторонних, пусть даже служащих для увеселения. Хранят секреты, и это вполне разумно: как бы ни была преданна и понятлива девица, согревающая постель, рано или поздно о чём-нибудь проболтается в разговоре со своим подружками, а то и с первыми встречными, но приветливыми и охотно развешивающими уши горожанками. Кто-то проболтается, кто-то услышит краем уха, кто-то запомнит и донесёт, кто-то сложит всё в кучку. Петелька за петелькой — и свяжется сеть, в которой запутаются всё. Нужно только уметь слушать и вязать…

Ночью Двор Вольного Извоза выглядел совсем не так, как другие добропорядочные дворы: жизнь в нём кипела и бурлила. Не припомню, чтобы в порту в последние дни швартовались поставленные под подозрение суда… Значит, появились новые пособники «возчиков». Надо будет намекнуть Ра-Вану, что нелишне усилить внимание.

Конечно, в лабиринт коридоров меня никто не пустит, не имею должного доверия. Придётся общаться с хозяином прямо на Дворе. Ловлю за ухо первого попавшегося мальчишку и ласково шепчу:

— Ну-ка, малыш, сбегай и скажи старшему «возчику», что с ним желает говорить Рэйден Ра-Гро. Живо!

Паренёк срывается с места как молния, и, в полном соответствии с привычками природы, спустя несколько вдохов гремит гром. Правда, в моём случае гром наоборот: наступает мертвенная тишина, и я чувствую обратившиеся на меня взгляды. Со всех сторон. А потом люди начинают расступаться, медленно и осторожно, словно это может помочь уберечься от напасти. Какой? И мне хотелось бы знать…

— И о чём же со мной желает говорить сам Рэйден Ра-Гро, Страж Антреи?

Ехидный до невозможности голос, медово-сладкий и такой же тягучий: кажется, что звуки вязнут в нём, сливаясь в единую мелодию. Любопытно, он со своими подчинёнными тоже всегда так разговаривает? У меня бы сил не хватило выпевать каждую фразу. Да и желания бы не нашлось.

Надо было мне раньше познакомиться с хозяином Двора Вольного Извоза, ой надо было! Тогда не стоял бы, чувствуя, как левая бровь пытается взобраться на лоб как единственная из черт лица, не справившаяся с удивлением. Да, много есть чудес в подлунном мире, но такое чудо… Уж слишком.

Фигура тонкая, змеиная, и впечатление только усиливается плавными движениями да колышущимися складками длинной, почти до пят, домашней рубашки из тонкого сумрачно-лилового шёлка, зачем-то отороченной пушистым, на взгляд совершенно невесомым мехом. Застёжка — всего на одной пуговице, расположенной примерно на уровне треугольника смыкания рёбер, поэтому над ней видна совершенно безволосая грудь с гладкой, молочно-белой кожей, а под ней — пупок, потому что пояс штанов бесстыдно занижен. М-да, в таком виде не ходят даже портовые шлюхи… Опасаются, что успех будет чрезмерным. Но этот красавчик, видно, за себя не боится, иначе одевался бы скромнее.

С трудом удерживаюсь, чтобы не начать разглядывать нечто, претендующее на звание «обуви»: какие-то ремешки, пряжечки, блёсточки… Мрак. Впрочем, наверху блеска тоже хоть отбавляй: золотая цепь из массивных плетёных звеньев на шее, россыпь перстней на изящных пальцах, таких же белых, как и другая, доступная обозрению кожа, а чёрные, как ночь, волосы крыльями спускаются только по скулам, сзади же заколоты шпилькой, размерам и стоимости которой позавидовали бы некоторые придворные дамы. А вот чему позавидовали бы все daneke королевского двора разом, так это безупречным чертам лица, кажущегося удивительно юным, несмотря на обилие краски. Я бы поверил, что вышедший мне навстречу парень молод, если бы не волна ароматов, в которых среди духов и притираний спряталась истина. Нет, он вовсе не юнец, наивный и невинный. Он — игрок, готовый начать партию с любым противником. А готов ли к этому я?

— О делах, dan. Исключительно о делах.

— О, как это скучно! — протянул хозяин, разочарованно опуская ресницы. — Всегда и всюду дела… Нет чтобы предложить какую-нибудь потеху.

— У вас мало развлечений?

— Вы даже не представляете, насколько мало… Совсем чуть-чуть. — Напомаженные губы сложились в умильную трубочку. — И вы туда же. В такой поздний час и с делами! Нехорошо, dan Ра-Гро. Прежде чем просить об услуге хозяев дома, им обычно преподносят дар. Вы чтите обычаи?

Подозреваю, в какую сторону клонится беседа, и ничего не имею против:

— Чту.

— Значит, не откажетесь потешить меня и моих домочадцев… чем-нибудь?

— Например?

Он сделал вид, что задумался, и несколько раз постучал указательным пальцем левой руки по нижней губе, позволяя полюбоваться ярко накрашенным ногтем.

— Лично мне это не доставляет удовольствия, но присутствующие здесь парни любят развлечения погрубее… Как насчёт поединка?

Пробую пошутить, заодно избавляюсь от неподходящего варианта:

— На кулачках?

Хозяин обиженно щурится:

— На палочках.

— И после поединка я смогу получить аудиенцию?

— Смотря чем он закончится.

Какие хитрющие и в то же время невинные глаза! Подвох есть, не может не быть, но его истинное значение неизвестно даже жеманному шутнику. Просто мы оба понимаем: игра не будет честной. Но вот насколько? И всё же мне не из чего выбирать:

— Согласен.

Довольный кивок. «Возчики» освобождают место для поединка. Я снимаю накидку, прислоняю к стене шпагу, так пока и не покидавшую ножен, и сообщаю:

— Трогать не советую.

Судя по настороженности взглядов, предупреждение принято. Мне бросают посох: палка, немногим ниже меня ростом, довольно увесистая. Отполирована многими сотнями прикосновений — заноз не ожидается, и то радость. Перекладываю «палочку» из одной руки в другую. М-да, тяжеловата, придётся держать обеими. Ну, где же мой противник? Хм, хм, хм. Так вот в чём подвох. За такие шутки бьют, и бьют больно. До смерти бьют: в руках верзилы, вышедшего к другому краю «арены», блеснули лезвия абордажных топоров.

А до шпаги-то мне уже и не добраться: за спиной сомкнулись ряды зрителей. Хорошие топоры, и держит мужик их тоже хорошо, ухватисто. Мастер, значит? Сейчас посмотрим, какой ты мастер…

Он атаковал без подготовки и отмашки, знаменующей начало поединка, но о правилах во Дворе никто не заботился, а я и так знал, в какой момент нужно сделать шаг назад, чтобы не оказаться под ударом, потому что каждая капелька пота на коже противника служила мне осведомителем.

Позволяю себе только трижды отступить: ровно столько времени требуется, чтобы приноровиться к ритму движения верзилы, а потом, во время следующей атаки, остаюсь стоять на месте. Противник если и удивляется, то не успевает сообразить, что удивлён, и бьёт правым топором. Закрываюсь от удара, но не подставляю посох под острую кромку лезвия, что было бы сущим самоубийством, а останавливаю движение оружия, ловя его под бородкой.

Надо отдать должное верзиле: почувствовав блок, он не попытался высвободится, а перехватил левый топор и ударил гранёным зубом обуха. Мне в бок. Точнее, туда, где только что был мой бок. Я извернулся, делая шаг в сторону, пропустил удар и, когда лезвие пронеслось мимо, подцепил свободным концом посоха вторую бородку. Всё, дело сделано: оружие поймано, остаётся только грязный, запрещённый во всех дуэльных кодексах удар в промежность, и мой противник, охнув, на некоторое время перестаёт представлять собой угрозу.

— Достаточно? Или повторить?

Не знаю, что ещё удумал бы хозяин Двора, но из-за спин не дождавшихся потехи «возчиков» прозвучало спокойное, несколько насмешливое:

— Ни к чему это, светлый dan: так всех бойцов хороших из строя выведете смеха ради. А некоторым потешникам нужно бы научиться раскидывать мозгами, раз уж до правления допущены.

Брюнет капризно закатил глаза к небу, а тот же голос продолжил:

— Не откажетесь войти в дом, dan Ра-Гро? Мой сын был не очень-то любезен, потому придётся мне побыть здешним хозяином.

Живой коридор, мигом образовавшийся из «возчиков», вёл к крыльцу, на котором стоял… давешний торговец рыбой.

— Что предпочтёте: вино, эль, воду с ледника, авак?

— Сейчас и здесь — ответы на вопросы.

Я пристроил шпагу на коленях, мысленно поблагодарив богов, которые до настоящего часа не заставляли её покидать ножны, а заодно вознёс мольбу, чтобы всё так и оставалось до истечения ночи.

Мой рыночный знакомец (оказавшийся прежним хозяином Двора, несколько лет назад передавшим бразды правления единственному сыну) хмыкнул:

— А вы разборчивы, светлый dan… Что ж, извольте спрашивать, а я уж постараюсь ублажить ваше любопытство.

Спрашивать… Кому-то это действо может показаться простым и не стоящим долгой подготовки, но я знаю совершенно точно: прежде чем задать вопрос, нужно представить себе, какой ответ получишь. Собственно, если представил, иногда отпадает необходимость спрашивать, что бережёт силы и время собеседников. Вот и мне, по вдумчивом размышлении, было известно всё. Почти все факты, на основании которых я обязан предпринять и осуществить строго определённые действия. А прочее… Оно, как правильно заметил беловолосый Ликкет, годится только для ублажения такой несносной черты характера, как любопытство.

— Начнём с главного: вам знакома эта вещь?

Многострадальный веер, путешествующий со мной этой ночью по всему городу, подставил свои шёлковые бока яркому свету масляных ламп.

Ювис, нынешний хозяин Двора Вольного Извоза, оживился:

— Ой, какая прелесть! Можно взглянуть поближе?

— Не трогай. — Отец легонько шлёпнул сына по жадно растопырившимся пальцам.

Меня семейные выяснения отношений интересовали мало.

— Итак?

— Нет.

— Уверены?

— Вполне.

— И никто из подчинённых вам…

Ликкер смешливо прищурился:

— Если «возчик» утаивает от хозяина хоть что-то, он перестаёт быть «возчиком».

— Разумеется, против своей воли?

— Законы есть для всего, dan Ра-Гро. И пока они выполняются, мир не падает в пропасть.

Это верно. И, насколько знаю, при «сумеречных» дворах законы куда суровее, чем при дворе королевском. Да и следят за их исполнением строже и внимательнее… Значит, «возчики» ни при чём. Не могу сказать, что сильно обрадовался, но всё же задышал спокойнее: если бы Двор оказался втянут в происходящие события, это означало бы крах всего, создаваемого веками. Но есть ещё одна вещь, будоражащая моё любопытство:

— Как тогда вы объясните своё участие в незаконном провозе «живого товара»?

Морщины на загорелом лице пожилого мужчины стали немного заметнее, но не от напряжения, а от лукавой улыбки:

— Вам нужно знать причину или просто желаете меня обвинить?

— Положим, второе я могу сделать и без вашего содействия… Простите великодушно, но мне не кажется, что dan с вашим прошлым и настоящим вот так, под влиянием каприза вдруг ударится в контрабанду. Вы ведь ушли на покой? Или я ошибаюсь?

— Вы правы, светлый dan: я давненько уже отошёл от дел и тихо рыбачу себе и внукам на радость… Но заказчик-то этого не знал!

Ехидство довольного самим собой человека заставило меня взглянуть на прежнего хозяина внимательнее. Нет, я не ринулся его читать, упаси меня боги! Я просто сопоставил впечатления, прошлые и нынешние. Ведь тогда, на рынке, он ничуть не удивился, увидев меня, словно ожидал моего прибытия. И не просто ожидал, а надеялся и верил, что я приду… Вот как? Занятно.

— Вы нарочно взяли этот заказ. С какой целью?

— Поверите вы или нет, dan Ра-Гро, но я люблю город, в котором живу, и не хочу видеть, как его стены рушатся в угоду чьим-то корыстным или безумным замыслам. Когда я услышал, что какой-то богач предлагает много денег за то, чтобы тайно провезти в Антрею чужака… Я очень редко испытываю страх, dan. Крайне редко. Но в этот раз испугался, потому что, если идти прямиком через таможню для человека опасно, лучше, чтобы он и вовсе никуда не прошёл.

— И потому вы собственноручно занялись этим делом? Чтобы всё получилось наверняка?

Ликкер недовольно качнул головой, словно всегда считал меня более понятливым парнем, а только что выяснил обратное:

— Отказался бы я, согласился бы кто-то другой, и дети всё равно попали бы в Антрею, но мало кто узнал бы об их существовании, а так я мог быть уверен: знают. Те, кому положено это знать.

— Неужели? Я вовсе не должен был оказаться на рынке рано поутру. Собственно, я вообще рыбу обычно сам не покупаю… Думаю, вам это известно. Известно ведь?

Ни подтверждения, ни отрицания, зато в глазах беловолосого «возчика»-ветерана появились странные огоньки, чем-то напомнившие мне покойного Баллига. Ох, только бы не… И всё же оно самое, будь проклят день моего появления на свет!

Ликкер степенно приподнял подбородок, становясь похожим на генерала, принимающего парад, и торжественно, что никак не вязалось с его прежним улыбчиво-простецким тоном, объявил:

— Я знаю только одно, но знаю ясно и твёрдо, светлый dan: когда Антрее грозит опасность, она призывает своего Стража. Куда бы то ни было. И Страж приходит.

Так. Доплыли. Остаётся надеяться, что он не бухнется мне в ноги и не продолжит вещать могильным гласом ярмарочной пророчицы. Одно и то же, всегда и всюду. Нет, приятно, конечно, когда в тебя верят, но хотелось бы и самому хоть чуть-чуть проникнуться этой верой, иначе… С ума сойдёшь.

Хорошо ещё, молодой хозяин вроде бы не так сильно увлечён городскими легендами. Или…

Глаза Ювиса азартно загорелись:

— Скажите, dan Ра-Гро, а вы в самом деле можете узнать о человеке всё с одного взгляда?

Буркаю:

— Правда.

Не совсем с одного и не только взгляда, но в общем и целом именно так и действую. Объяснять подробнее нет ни малейшего желания, да и кому это нужно? Мне? Ни в малейшей степени. Собеседникам? Ещё меньше.

— А вы можете…

— Хотите предложить себя в качестве описываемого предмета? Я не показываю фокусы, dan. К тому же…

Краем глаза ловлю некоторое замешательство, скользнувшее по лицу Ликкера. Отец не прочь узнать что-то из секретов сына, но не решается прямо попросить меня об услуге? Кажется, знаю, какой именно секрет его интересует. Так и быть, пойду на поводу у восторженных зрителей:

— Не нужно прибегать к магии, когда всё и так ясно.

Со стороны старшего следует осторожный вопрос:

— Что ясно, светлый dan?

— Ваш сын — молодой человек, нормальный во всех отношениях.

Кажется, отец облегчённо выдохнул. А вот сын не угомонился:

— Как вы это поняли? Потому что сами…

Ну вот, стоит воспользоваться не даром, а простыми наблюдениями из жизни, как тебя заподозривают во всех бесстыдствах, какие только можно придумать. Парень посчитал меня «любителем мужского общества», потому что сам таковым вовсе не являлся — и в моих глазах, и по собственному разумению. В чём-то он прав… Нет, что касается моих склонностей и привязанностей, то, как говорится, свояк свояка видит издалека, и это правило верно для всех сторон жизни. Просто… Самозабвенное притворство, не переходящее в полное и окончательное принятие роли, обычно имеет серьёзные причины. У меня такие причины имелись. У Ювиса, насколько могу судить, тоже. А один актёр всегда узнает другого, не так ли?

Подмигиваю:

— Потому что сам люблю иногда поиграть в игры.

Вижу в светлых глазах полное понимание и согласие. А вот папочка «чуда» пока не успокоен окончательно, о чём и заявляет:

— Dan Ра-Гро, не смею просить вас о большем, но…

— Вам нужно быть откровеннее друг с другом. И постараться понять, что у каждого из вас есть свои предпочтения. В любом деле. Вы ведь не спрашивали, готов ли сын принять уготованную ему судьбу, верно? Не спрашивали. И что? Получили отпор. Так зачем огорчаться и удивляться? Лучше сесть за стол и поговорить: слово за слово, и наводится переправа от берега к берегу… Попробуете?

Ликкер помолчал, взирая на меня с ещё более странным просветлением в глазах, потом благодарно кивнул:

— Грех пропускать мимо ушей мудрый совет… Вы, dan Ра-Гро, сын своего отца, и это значит, что город в надёжных руках.

Невольно подаюсь вперёд:

— Вы близко его знали?

— Не слишком: кто он и кто я… Но как-то раз мне удалось остаться в живых только благодаря его вмешательству. Именно тогда я и понял, как опасны повредившиеся умом.

— Отец спас вас от безумца?

— Да. И сделал это, зная, кого спасает.

— Разве важно, кого защищать?

«Возчик» помрачнел, вспоминая:

— Для него не было разницы. Для его охраны — была. Они в один голос просили позволить безумцу завершить начатое. Мол, станет на свете меньше мерзавцем, да ещё чужими руками, и всем будет хорошо.

— Отец не стал их слушать, да?

— О нет, выслушал. Внимательно. А потом сказал: «Пусть „городские“ заботятся о преступниках и честных людях. Моё дело, чтобы жили и те, и другие».

Да, па мог так сказать. Холодно и спокойно, чеканя каждое слово. Или наоборот, мягко, ласково, обволакивая голосом, как плащом. Неважно, каким тоном были произнесены эти слова: они шли из самого сердца. И я многое отдал бы, чтобы услышать их в тот миг и в той ситуации… И хотел бы посмотреть на вытянувшиеся лица телохранителей конечно же!

А Ликкер вздохнул, заканчивая свою речь:

— Тогда я и пообещал самому себе, что сделаю всё возможное, но не доставлю Стражу большего труда, чем уже назначенный ему от рождения.

— Вы хороший человек, вот и всё, что могу сказать.

— Я трусливый человек, dan Ра-Гро. И молюсь всем богам, чтобы мой сын не столкнулся с кем-то из безумцев!

— Я смогу себя защитить, — возразил Ювис и обратился ко мне: — Они ведь опасны лишь тем, что прячут своё безумие, верно?

— Верно, но не совсем. Теперь уже не совсем.

Беловолосый подобрался в кресле:

— Что вы хотите сказать?

— Девочка, которая попала в Антрею вашими стараниями, много опаснее, чем прочие, подвергшиеся «водяному безумию», потому что… Дарит его другим.

— Что?! Но ведь это…

— Невозможно? Отнюдь, и я недавно в этом убедился. Правда, это «безумие» быстро проходит, но и оно способно натворить бед. Больших бед.

— И как оно…

— Возникает? При встрече. От нескольких слов, порывом ветра перенесённых с её губ к вам.

Ювис мотнул головой, и шелковистые пряди взметнулись настоящими крыльями:

— Не понимаю.

— Что ж… Попробую показать. Вы не против?

— На… мне?

Парень испугался? Тем лучше. Для меня и моих первых опытов в управлении свободным сознанием.

— Предлагаете папочку? Я бы с радостью, да только что проку в старом, дряхлом от прожитых лет и пережитых страданий теле? Ведь безумие предпочитает селиться в телах спелых и сочных, как созревший, но ещё не готовый упасть на землю плод. Оно проникает внутрь с лучами рассветного солнца, с каплями росы, перебравшимися с мокрой травы на плащ, с дыханием моря, солёным и свежим, долетевшим на крыльях лёгкого ветерка, да по дороге прихватившего с собой терпкий аромат цветущих садов…

Так, замечательно: дышим часто-часто, строго попадая в ритм набухшей на виске жилки. Кровь — вот самая удобная вещь для заговаривания. Во-первых, потому что жидкая. Во-вторых…

— Оно приходит поутру жизни, в самый спокойный час, в час, когда кисея счастья лежит на глазах и не позволяет разглядеть, что творится под ногами. Оно приходит и остаётся, семенами зарываясь в почву нашей души, впитывая дожди наших обид и нежась в обжигающем жаре наших разочарований…

Черты лица заметно расслабляются, значит, парень уже готов для восприятия моих приказов. Вот только что бы такое ему приказать?

— Оно ждёт своего часа, прорастая и цепким плющом обвиваясь вокруг сознания. Оно вонзает в плоть наших сердец когти отравленных шипов, затмевая наши взгляды взлелеянными кошмарами. Оно душит надежды и прахом рассыпает мечты, и мы начинаем искать оружие для борьбы с нежданным врагом…

Правая рука Ювиса, подрагивая, медленно поднимается вверх, к прядям, сколотым в причудливый узел.

— Мы ищем, а тот, кто ищет, непременно находит, находим и мы, находим медленно или быстро, первое или последнее, но остановиться нет уже никакой возможности, и мы следуем зову своего врага, захватившего душу…

Пальцы смыкаются на длинном теле шпильки, тянут её прочь из волос. Причёска рассыпается.

— Следуем, потому что не в силах больше томиться в плену, потому что ещё видим меркнущий свет избавления от мук, и, пока он не погас в кромешной тьме подступающих к границам сердца страданий, мы помышляем о борьбе…

Остриё вызолоченной безделушки приближается к полуобнажённой груди, нехотя, но верно. Вот оно уже почти коснулось…

— Но когда проходят все отмеренные сроки… Мы пьём за упокой ушедших без нас!

Резкая смена тона и ритма заставила Ювиса пошатнуться, и шпилька царапнула-таки гладкую кожу, но, к счастью, не до крови, оставив только беловатый след. Молодой человек растерянно посмотрел на собственные руки:

— Что произошло? Зачем…

Пришлось сделать над собой ещё одно усилие и полностью разорвать связь с чужим сознанием, возвращая ощущения и воспоминания их законному владельцу.

Ювис вздрогнул, взъерошил волосы, освобождённые от оков причёски, и… Восторженно присвистнул:

— Ну ничего себе! Вы такое умеете… Это же…

Спешу закончить его мысль по своему усмотрению:

— Жуткая морока и головная боль, а не то, что вам показалось!

— И та, о которой вы говорили… Она тоже так может?

— Примерно. Подозреваю, однако, что ей всё удаётся ещё легче, чем мне, поэтому… Надеюсь, теперь вы осознали всю опасность происходящего?

— О да!

Молодой хозяин кивнул, но так и не смог изгнать из взгляда детскую радость встречи с волшебством, пусть и смертельно опасным. Мне бы его наивность!

— Dan Ликкер, кто обращался к вам с заказом? Можете описать его внешность, потому что вряд ли он представлялся полным именем?

— Разумеется, имена вовсе не упоминались. Человек средних лет, довольно тщедушный, привыкший к услужению настолько, что при каждом удобном случае старается корчить из себя хозяина. Сильно потеет и всё время вытирает руки обо что придётся.

— Спасибо, достаточно. Ваше описание совпадает с уже имеющимися. Пожалуй, у меня больше не осталось вопросов, требующих немедленного разрешения… Откланяюсь, если позволите; есть ещё одно небольшое, но совершенно неотложное дело. Да, был бы признателен, если бы вы потрудились описать своё развлечение с контрабандой на бумаге и прислать мне. Обещаю, что, кроме меня, с ним никто более не ознакомится!

— Как пожелаете, dan Ра-Гро.

Отец и сын встали и поклонились, с удивительным единодушием и в движениях, и в выражениях лиц. А когда я уже вышел за стены Двора, меня окликнул Ювис.

Посреди ночи, на плохо освещённой и пустынной улице его присутствие было таким же неуместным, как и моё, но почему-то в тот момент показалось мне правильным и необходимым. И всё же я не смог удержаться от ворчливого:

— Ну?

— Простите, что отниму немного времени, dan. Я… Если наши отцы, без клятв и обещаний, вместе заботились о городе, почему бы и нам…

Вежливость сама по себе хороша, но в некоторых моментах может быть поистине убийственной. Если позволить парню растечься в светской беседе, до утра я со своими проблемами не управлюсь:

— Хотите что-то предложить?

Строгий и конкретный вопрос мгновенно настроил Ювиса на деловой лад:

— Да. Но не знаю, согласитесь ли вы.

— И не узнаете, пока не предложите… Итак?

— Как насчёт моей службы?

— То есть?

— В меру сил и возможностей, конечно. Если вам что-то понадобится… Что-то, чем я смогу помочь… Пообещайте, что обратитесь сразу!

Вот оно как… Не ожидал. Не рассчитывал. Приятно, ххаг меня задери, получать подарки! Даже такие, которые придётся отрабатывать в поте лица.

— Спасибо.

— Обещаете?

— Обещаю. Но… ведь сделка не становится сделкой, пока каждая из сторон не внесёт свой вклад. Чего вы ждёте от меня?

— Того, что вы и так делаете, dan Ра-Гро. Сегодня, наверное, первый раз в жизни я увидел своего отца другим человеком, и увидел благодаря вам. А ещё мне кажется, что ваше участие если и не помирило нас, то предложило подружиться. Там, где дружба, там ведь не бывает войны, верно? И значит, вы и в самом деле Страж Антреи, если поддерживаете мир не только в её пределах, но и в людских сердцах… Если понадобится, вы знаете, что и как!

Солдатский салют в исполнении Ювиса выглядел вовсе не смешно, как можно было бы предположить, а необыкновенно трогательно, и я, чтобы справиться с чувствами, улучившими момент взбрыкнуть и рвануться в разные стороны, скоренько направился прочь от Двора.

Шелест шагов раздвоился, указывая на то, что Хонк покинул своё излюбленное прибежище в тени и присоединился ко мне. В обычное время такое поведение было телохранителю строжайше запрещено, однако наступившая и движущаяся к середине ночная вахта обычной называться не могла. Ни под каким соусом.

До угла дома мы шли молча, потом, повернув на узкую улочку, Хонк спросил:

— Цель установлена?

— Да.

Молчание ещё на два десятка шагов.

— Риск?

— Не просчитывается.

— Но тогда…

— Ты не будешь участвовать.

— Dan Рэйден, это против правил.

— Я — сам себе правило, и ты великолепно это знаешь.

Угрюмое сопение, показное до неприличия.

— Хонк, я не сомневаюсь в твоих способностях и всем прочем. Ни капли не сомневаюсь. Но, как бы ты ни был умел и отважен, с этим врагом тебе не справиться.

— Если вам не нужен мой меч, dan Рэйден, я могу…

— Хочешь занять место Баллига? Нет, не выйдет.

— Это ненамного сложнее, чем…

— Дело не в сложности. Ты не сможешь меня закрыть, вот и всё.

Обиженно-настороженное:

— Вы так уверены?

— Да.

— Но почему?

— Тебе ничего не показалось странным в тот раз, когда появилась девица? Рассеянность, растерянность, головокружение — что-то похожее чувствовалось?

Хонк ответил не сразу, а когда открыл рот, я услышал то, что и должен был услышать:

— Да. Какая-то тяжесть в голове, прямо как перед бурей.

— А бури-то и не случилось, верно? Но мозги поплыли… Теперь понимаешь?

Конечно, понимает. Только смириться не желает:

— Пусть я не смогу полностью исполнить свой долг, но несколько вдохов…

— Не получится ни одного.

— Ну, хоть один миг!

— Нет, Хонк, не надо. Я уже потерял Баллига и отпустил Кириан. У меня остался только ты, на все случаи. Когда и с тобой случится беда, представь, в каком положении я окажусь, если понадобится защита? Нет уж, на остаток ночи освобождаю тебя от службы, иди, пропусти кружечку-другую чего-нибудь горячительного, найди красотку на свой вкус и наслаждайся жизнью! А утро… Оно умнее вечера, там и поглядим.

— Это приказ?

— Считай, да.

— Я могу ему не подчиниться?

— Можешь. Но твоё неподчинение — мой смертный приговор. Желаешь, чтобы я умер? Тогда убей меня сам. Сейчас.

Я остановился и развернулся к Хонку.

— Сможешь?

Невыразительное и в лучшие времена лицо телохранителя совсем окаменело: мужчину можно брать вместо статуи для украшения королевского сада. Правда, красота сомнительная, но зато неподвижная в той мере, в какой и полагается.

— Ну же, не заставляй меня ждать!

Он и в самом деле обнажил оружие. Хороший такой меч, не слишком длинный, чтобы мешаться в узких проходах, слегка изогнутый, с заточкой по одной стороне лезвия по всей длине, а по второй — на ладонь: удобно чиркать противника по горлу. Сталь довольно тусклая, покрытая узором наподобие змеиной чешуи, говорят, одна из лучших ковок во всех Четырёх Шемах, прочная и гибкая.

Поднимается. Ближе. Ещё ближе. Серая полоса ложится мне на плечо, острой кромкой прильнув к шее над воротником.

Недовольно ёжусь:

— И в чём причина промедления? Не хватает уверенности на один удар? Я был о тебе лучшего мнения.

Касание становится плотнее. Ох, чувствую, кожа уже порезана, иначе откуда взяться этому лёгкому жжению?

— Значит, я должен подчиниться или… убить? По собственному выбору? А кто поручится, что вы не играете мной сейчас, как куклой? Ведь вы можете это делать.

— Моё слово тебя не убедит? Знаю, что не убедит. Тогда давай сделаем по-другому: я выну из тебя «змейку», и ты будешь волен поступать как пожелаешь, потому что подчинения уже не будет. Согласен?

Пауза, во время которой почти натурально начинаю дрожать. От нетерпения и от лёгкого сомнения в правильности своих действий. Конечно, Хонку неизвестны мои вновь опробованные умения, не требующие подручных средств, но обманулся ли он? Иной раз даже тупой и ничему не учёный человек оказывается находчивее и проницательнее любого мудреца. Так вот и мой телохранитель: с одной стороны, уверен, что я могу управлять его действиями только с помощью «змейки», а с другой стороны, подвергшись влиянию убийцы, он не может не предполагать, что возможны иные способы подчинения. Сейчас как выберет…

Меч с тихим шипением спрятался в ножнах.

— Что сие означает?

— Вы не самый благородный и не самый добрый человек, dan Рэйден. Между нами говоря, вовсе не добрый… Только и до злого вам далеко, как бы ни прикидывались. Так что останемся при своих: вы делайте то, что задумали, а я буду исполнять приказы. Со всем полагающимся рвением и тщанием.

Хонк закутался в плащ и сделал шаг навстречу тени, в которой намеревался, по обыкновению, укрыться от чьих бы то ни было взглядов, но задержался, чтобы ответить на мой вопрос:

— Скажи, только не лукавь: почему ты не захотел расставаться со «змейкой»?

С сухих губ сорвался смешок:

— Всё бы вам в душу лезть, dan… Испугался. Потому и не захотел.

— Испугался?

— Я хорошо запомнил те мгновения, dan Рэйден. Слишком хорошо, чтобы не придавать им значения. И лучше всего помню, как чужая воля хотела заполучить и меня, и всех прочих. Чужая, тёмная и недобрая. Вот вы, как бы ни злились и ни пакостничали, всегда действовали честно: драться так драться, а не бить исподтишка. Потому что для вас главное — быть на равных. А тут… Не знаю, что это за человек, но для него мы всего лишь грязь под ногами, даже не враги, он прошёл бы по нам и лишь брезгливо сморщился… Мне стало страшно ещё тогда. Наверное, и Баллиг, и Кири почувствовали то же самое, потому что потом, когда через туман пробился ваш крик, мы… спешили так, как никогда раньше. Потому что поняли, какова свобода на самом деле.

Всю дорогу до дома купца по имени Сойнер, который либо осознанно, либо случайно принял участие в событиях, поставивших под угрозу безопасность всего города и каждого из его жителей в отдельности, я старался избавиться от вредных размышлений. Можно сказать, гнал их взашей, но они возвращались снова и снова, нагло тычась лобастыми мордами мне под коленки, норовя сбить с ног в лучших традициях Микиса.

Хонк оказался обладателем не только недюжинного ума (который раньше трудно было в нём предположить ввиду крайней молчаливости и вечного равнодушия), но и строгих понятий о долгах и платежах по ним. А ещё выяснилось, что мой телохранитель такой же живой человек, как и я, потому что способен бояться, и не каких-то непонятных вещей вроде смерти, которую боятся все подряд, а простой и почти осязаемой опасности потерять свободу. Надо же… А я-то считал, что мои охранники тяготятся службой! Обманщики. Да они, получается, держатся за неё руками и ногами, потому что, служа мне, могут не волноваться о том, что останутся самими собой. Впору возгордиться и надуть щёки… Так и поступлю, но попозже. После беседы, обещающей стать интересной.

Пятна факелов начинали тонуть в мутной пелене сгущающегося тумана. Вот так всегда: изумрудная гладь за день хорошенько нагревается и насыщает воздух водой, а ночи пока ещё по-весеннему свежи, и вся влага, воспарившая к небу, возвращается обратно, в морские просторы. Разумеется, если только прохлада не застала её висящей над сушей.

Дом, утративший в объятиях тумана всё своё очарование и мигом постаревший и обрюзгший, на этот раз был неприветлив и застёгнут на все пуговицы. То бишь ставни и на первом, и на втором этаже оказались закрытыми. Что-то в этом роде ожидалось… Но это не преграда, а так, досадная задержка, не более. Прорвёмся.

Признаться, наглухо закрытые окна меня порадовали — будь они распахнуты, вот тогда стоило обеспокоиться. А сейчас больше чем уверен: необходимая мне персона где-то внутри, прячется во чреве каменных стен. Осталась сущая малость — войти и найти. Приступим к исполнению плана по пунктам?

Деревянный массив входной двери покрыт несколькими слоями лака, но в той части, где его при стуке касалось кольцо, гладкая поверхность нарушена царапинами и сколами. Разумеется, их подмазывают и подкрашивают, но прежней целостности уже нет, и это то, что мне нужно. Царапаю ногтем, рыхля древесные волокна, открывающие свою память висящим в воздухе капелькам влаги. Мне довольно и недавнего прошлого: нет нужды погружаться глубже чем прошедший месяц… Та-а-ак. Ясненько-понятненько. Сто против одного, обычные посетители так себя не вели.

Для надёжности сверяюсь ещё с парой-тройкой ощущений, задержавшихся в деревянном хранилище, и отстукиваю дверным кольцом затейливый мотив. Стучу тихонько, чтобы не перебудить округу, но уверенно, будто всю жизнь только этим и занимался.

Проходит целая минута, за которую я успеваю передумать много разных мыслей, в том числе и такую: что, если ошибся и лишь зря потратил время, направляясь сюда? Но сомнения рассеиваются, а ожидание вознаграждается поворотом ключа в замке и шуршанием открывающегося засова. Уже некогда виденная низенькая фигура появляется на пороге. Служка торопливо обшаривает взглядом улицу, убеждаясь, что, кроме моей персоны, никто больше не претендует на проникновение в дом, пропускает меня внутрь, даже не удосужившись рассмотреть повнимательнее, снова возится с запорами, что-то бурча себе под нос, потом поворачивается, спрашивая:

— Господин решил, как надо поступить? Время ещё есть, но оно не будет…

Наконец-то видит моё лицо и осекается, позволяя мне закончить:

— Длиться вечно? Не будет. Потому что оно уже закончилось.

И вот тут я совершил одну из ошибок, не заслуживающих прощения и не поддающихся исправлению. Служка, помедлив не более вдоха, бросился на меня с чем-то коротким, но, несомненно, стальным и острым в руках. Мне бы уклониться, отпрыгнуть, обезоружить, но, за последние часы смертельно устав от необходимости изворачиваться, храня чужие жизни, я только и был способен, что поставить на пути противника шпагу, заранее освобождённую от ножен.

Служка наткнулся на клинок, охнул, но остановился не сразу, пропуская ещё несколько дюймов стали в собственный живот. Я дёрнул шпагу назад, но он схватился за лезвие голыми руками и снова потянул к себе. Из-под скрючившихся вокруг клинка пальцев брызнула кровь, прямо на паркет, и без того скользкий. А хватка не ослабевала, и в пролившейся алой жидкости явственно ощущалась чужая воля. Воля, которая и на Пороге не отпускает своего раба.

Ждать смерти служки и потом пытаться разжать его руки, когда мышцы обмякнут, я не мог. Потому что на верху лестницы мне уже готовили торжественную встречу.

Она стояла, окружённая цветами лилий, медленно увядающих в вазах на каждой ступеньке. Тоненькая и хрупкая, не похожая на наёмного убийцу, и всё же прибывшая сеять вокруг себя смерть.

Полупрозрачная рубашка, поверх которой накинут длинный камзол, наверное, кого-то из мужчин, живущих в доме. Светлые волосы рассыпаны по плечам в том милом беспорядке, который всегда кажется удивительно уютным. Бледность чуть припухшего, словно со сна, лица, почти кричит о беззащитности и невинности. И только в чёрных, как ночь, глазах горит огонь, выдающий всю правду о своей владелице.

— Пришёл всё-таки.

Голос стал каркающе-хриплым, совсем больным. И есть ведь от чего: если за прошедшие дни девица вынуждена была подчинять себе много людей, её силы почти на исходе. Что, несомненно, на руку безумию, стремящемуся захватить сознание. Ещё немного, и борьба прекратится… Но вот когда это произойдёт? Сегодня? Завтра? Хорошо бы прямо сейчас, чтобы долго не ждать.

— После приглашения, которое ты оставила, не мог не прийти.

— Приглашение? — Полукружья бровей чуть сдвигаются. — А, тот верзила, который поймал все «лепестки»… Он ведь быстро умер, да? Знаю, что быстро. Жаль, лучше б помучился.

Пропускаю злобную насмешку мимо ушей:

— Я хочу поговорить с тобой.

— Только поговорить? Скажи ещё, что не желаешь моей смерти… Желаешь ведь, вижу! Да мне и видеть не надо, довольно послушать, как стучит твоё сердце… Не боишься, что вырвется из клетки?

Хочешь поймать меня в ту же ловушку, что я ловил Ювиса? Нет, сладкая моя, ничего у тебя не получится по одной простой причине: ты приучена говорить, а я — слушать. И себя умею слышать куда лучше и полнее, чем всех остальных. Сердце слишком часто бьётся? Это поправимо. Твоя беда в другом: ты чувствуешь следствие, но не можешь понять, откуда оно взялось. Думаешь, всё идёт от ненависти к тебе? Ошибаешься: я позволял себе ненавидеть всего несколько минут, отпуская чувства на свободу. А потом они вернулись ко мне, переплавившиеся из руды в крепкую сталь. Я не бегу от переживаний, сладкая моя, напротив, зову их к себе в гости по каждому выдающемуся случаю, дурному или хорошему. Потому что, если мне не будет понятна боль собственной души, не смогу усыплять боль душ чужих.

Служка упал, как только я отпустил рукоять шпаги. Упал и тут же затих, шагнув за Порог. Делаю шаг к лестнице, а девица продолжает насмешничать, думая, что капкан захлопнулся:

— Правильно, зачем нужны какие-то железки? Ты же хочешь сделать это руками, чувствуя тепло моей кожи… Сжать пальцы на шее, на моей тонкой, слабой шее… Сдавить и чувствовать, как утекает моя жизнь, капля за каплей…

Ещё шаг. Я уже у подножия лестницы и ставлю ногу на первую ступеньку. Мне бы подойти поближе, хоть чуточку, тогда и поговорим. По-настоящему. По-моему.

А она торжествует, уверенная в своих силах:

— Ты будешь давить всё сильнее и сильнее… Ты должен быть сильным, потому что ты — мужчина. А я покорюсь твоей силе, потому что я — женщина… Мужчина… Женщина… Между нами нет ничего, но, соединившись, мы станем всем… Ты хочешь соединиться со мной? Ты — хочешь!..

Следовало бы догадаться, куда именно она повернёт тропинку своего заговора. Логично. Разумно. Эффективно. Прошло бы в девяноста девяти случаях из ста, но только не со мной. Потому что если я и хочу с кем-то «соединиться», то вовсе не с этой самодовольной дурой, до сих пор не понимающей: на тех, кто способен говорить с водой, чужие уловки не действуют никогда, только — свои.

И всё же она почувствовала. Каким-то звериным чутьём, но угадала и отшатнулась назад, закричав:

— Стой!

Наклонилась в заросли лилий, снова выпрямилась, поднимая к груди младенца. А, тот самый, вместе с которым она и прибыла в Антрею. И что дальше?

— Не подходи, или я убью его!

— Это меня не остановит.

— Лжёшь!

— Отнюдь. На весах лежит жизнь целого города, что по сравнению с ней жизнь одного ребёнка?

— Ты не сможешь этого допустить, ведь так? Не сможешь?

Вокруг шеи малыша обвился тонкий шнурок.

— Не сможешь!

Ох, сладкая моя, ну кто внушил тебе такую нелепую уверенность? Наверное, я сам, когда пропустил в город, пожалев ещё тогда, на рынке. Что ж, моя вина, нужно заглаживать.

— Ты натворила много бед, но кое-что ещё поддаётся исправлению. Успокойся, оставь в покое ребёнка и поговори со мной. Совсем недолго — я только задам тебе несколько вопросов и…

— И потом убьёшь меня? Или отдашь палачам и будешь наслаждаться моими страданиями?

Приходила в голову такая мысль, не буду отпираться. Но и признаваться погожу:

— Никаких палачей и никаких убийств. Мне нужны ответы, и только.

Возглас, похожий на всхлип:

— А потом?

— Твою судьбу будут решать другие.

— Почему не ты?

Или ошибаюсь, или в её голосе слышится обида.

— Потому что не смогу быть справедлив.

— Но ведь ты решаешь, только ты! Мне же говорили…

Она спохватывается и проглатывает окончание фразы. Ну же, сладкая моя, борись! Ещё чуточку, и я смогу тебе помочь, только не останавливайся на полпути, умоляю тебя!

И тут по телу служки, оставшемуся лежать где-то за моей спиной, в последний раз проходит судорога. Я хоть и не вижу, но чувствую это по вновь разливающемуся в воздухе аромату свежепролитой крови, а девица… Как только запах добирается до её ноздрей, глаза расширяются до предела, и становится ясно, что никакие они не чёрные, а зеленоватые, просто зрачок слишком крупный. И без того бледное лицо приобретает молочную белизну под стать лепесткам лилий, тонкие губы кривятся в улыбке, полной ненависти, а младенец падает куда-то под ноги, в складки рубашки, потому что убийце нужна свобода действий:

— Умри!

Но пока она тянется за спрятанным под камзолом оружием, время превращается в вязкий медовый сироп, и я успеваю не только воскресить в памяти сомнения Тьюлис (которая всё никак не могла припомнить, что же такое нужно мне ещё знать о боевых веерах), но и за доли мгновения до того, как начинается атака, делаю то, чему меня долго, с переменным успехом учили в юности. Договариваюсь с водой. Не заговариваю её, не принуждаю, не приказываю… Просто договариваюсь. Ты — мне, я — тебе. Ты — защищаешь, я — помогаю вернуться в привычное состояние. Равный обмен? Равный. Но мне и самому следовало бы раньше догадаться: боевые веера — парное оружие…

Хрусть. Хрусть. Хрусть. Льдинки, быстро тающие на паркетных досочках. Стоило многих усилий объяснить воде, в каком именно месте она должна собраться, чтобы стать щитом, преграждающим путь смерти, прячущейся в шёлковых тайниках веера. Будь оружие лучше смазано, у меня ничего бы не вышло: лёд не смог бы осесть на скользком металле и сковать рычаги. Но у смазки ведь такой мерзкий запах, верно? Какая женщина допустит, чтобы от неё пахло не духами, а сталью и нутряным жиром? Никакая. Даже Кириан предпринимала поистине нечеловеческие усилия, чтобы оставаться женщиной, исполняя службу.

Поднимаюсь по лестнице, теперь уже никуда не торопясь. А зачем спешить? «Змейка», ещё в самом начале разговора перебравшаяся с моего правого плеча в ладонь, вылетела из неё, когда веер попытался раскрыться, и, в отличие от стального оружия, не потерпела поражения, впившись разинутой пастью в ямку между хрупкими ключицами, и втянула серебристо-призрачное тело внутрь, озорно махнув исчезающим хвостом. А ещё мигом позже, как только мой ручной зверик добрался до крупных кровеносных сосудов, девица вскрикнула и безвольной куклой осела вниз, потому что её сознание потеряло почву под своими кривенькими ножками.

Полупридушенный младенец вполне себе жив и, если ощущения мне не изменяют, проживёт ещё не один десяток лет на этом свете, поэтому даже не буду сейчас его трогать: пусть справляется сам, благо сил у него предостаточно. Но ты, сладкая моя… Как же ты меня разочаровала. Впрочем, можно ли было требовать от тебя большего?

Присаживаюсь на корточки рядом с замершим телом. Камзол валяется в стороне, рубашка задралась, обнажая ноги почти до верха бедра. Маленький глупый птенчик, вообразивший себя орлом. Как грустно…

Грудная клетка движется, но очень неровно. Ничего удивительного, ведь сейчас телом управляет совершенно посторонний гость, конечно, имеющий некое представление о правилах поведения, но весьма и весьма туманное. Глаза закатились и вряд ли способны что-то видеть в таком положении. Правда, мне это неважно. Мне нужно, чтобы со мной разговаривали, а не разглядывали.

— Ты слышишь меня?

— Слы… шу.

Да, речь будет замедленной, никуда не денешься: «змейка» хоть и способна управлять движениями мышц и связок, но делает это как умеет, а не как требуется. И мои телохранители ещё боятся, что я вознамерюсь их полностью контролировать! Кретины. Видели бы они, во что могут превратиться при полной передаче управления вовне.

— Пожалуйста, поговори со мной. Сможешь?

— Д… да.

— Откуда ты пришла?

— Ко… руджа.

— Ты родилась там?

Молчание, не требующее пояснения: «нет», значит, «нет».

— Тебя учили там?

— Д… да.

— Кто тебя учил?

— Разные… много. Потом… пр… пришла-а-а-а женщина… Она…

— Как выглядела? Кем была?

— Не… знаю. Лица… не открывала… Я только… чув… чувст… понимала, что — женщина…

— Она тоже чему-то учила тебя?

— Вла… деть.

— Долго?

— Год. Она… редко приходила. Никогда… не хвалила. И не ругала… Ей не было дела…

— Тебе велели убить Навигатора. Кто?

— Муж… чина. Не знаю, какой. Прятал… лицо.

— Почему ты согласилась?

Она вздрогнула всем телом, словно стремясь освободиться от чужой воли, но вовсе не для того, чтобы напасть или попытаться убежать. А потом окатила меня волной воспоминаний, и я пожалел, что умею читать…

Физической боли она не испытывала почти никогда, потому что её не наказывали, а если наказывали, то очень редко. Не за что было наказывать. Не было в Корудже девочки послушнее и ученицы усерднее, чем Алика. Потому изо всех выбрали именно её, выбрали и увезли из города, в затерянное среди персиковых садов поместье, где прошли несколько лет, то летевших быстрее стрел, то казавшихся бесконечными, но навсегда отделивших детство от юности.

Учителя были требовательны и строги, однако никогда не спрашивали, о чём думает и чего желает сама Алика, только смотрели за тем, чтобы она прилежно учила уроки, и вздыхали, что девочка слишком слабенькая и плохо подходит для избранной цели. В чём заключалась цель, толком не знал никто. Кроме той самой женщины, однажды ступившей в пределы поместья.

Она была спокойна, как море под коркой льда, и столь же загадочна. Алике казалось, что госпоже не надо даже ни о чём спрашивать: тихий голос лишь приказывал или насмешливо укорял, и всякий раз удивительно точно угадывал состояние девочки, не оставляя без внимания ни сомнений, ни боязни, ни… робких мечтаний, зародившихся в юном сердце ещё до приезда в поместье, когда она с подружками из приюта при храме бегала на ярмарку слушать бродячих сказителей.

Женщина знала об Алике всё и даже больше, чем всё. И сделала предложение, хотя могла просто приказать, но никакой приказ, пусть и подкреплённый страхом смерти или посулами злата, не смог бы заставить девочку сделать то, что она бросилась исполнять, живя обещанной надеждой.

Тихий голос не манил и не обольщал, оставаясь почти равнодушным, но это равнодушие было обманчивым, как угли, покрытые пеплом, что на вид совсем остыли, а стоит коснуться рукой, обожжёшься. Голос пообещал то, в чём девочка не могла знать смысл, но к чему тянулась, наверное, с момента своего рождения…

— Я только… хо… хотела быть… свободной…

— И ты свободна, сладкая моя. Свободна и вольна теперь уйти куда пожелаешь… Прощай, малышка, и пусть дороги, по которым ты пройдёшь, приведут тебя к твоей мечте.

«Змейка» вынырнула из открывшегося в последней попытке захватить воздух рта и скользнула в мой рукав, на ставшее уже привычным для себя место.

Хрупкое тело девицы скрутило судорогой вместе с хрипом и пеной, вскарабкавшейся на губы, но агония продолжалась совсем недолго. Вдох, другой, и рядом со мной лежало тело, навсегда простившееся с душой.

Я встал, разгибая слегка затёкшие ноги, и спустился вниз, задумчиво проводя пальцами по лепесткам лилий, грустно повесивших головки бутонов. Разжал объятия, в которые служка заключил пронзившую его шпагу, вытер серебристое тело своей острозубой daneke, вернул гулёну в ножны. Вышел из дома и аккуратно притворил за собой дверь. А потом посмотрел на небо, ахнул, заметив розовеющую полоску на востоке, и бегом припустил по улице, пугая ранних прохожих.

Я влетел в караулку за полчаса до крайнего срока и был встречен укоризненными (и слегка туманными от принятого на грудь горячительного) взглядами, поэтому прямо с порога выпалил:

— Всё понял, осознал, грешен, обещаю исправиться!

Пока игроки недоумённо переглядывались, добрался до облюбованной камеры, на последнем дыхании переоделся и рухнул на койку, закрывая глаза. Как и когда заходил Олден, не помню: провалился в короткий и тяжёлый сон, но по пробуждении ни шпаги, ни вороха одежды, в которой я болтался по ночным улицам Антреи, в пределах камеры не наблюдалось. Зато имелся Вигер, терпеливо дожидающийся моего прибытия в осмысленное состояние.

— Который час?

— Ёж только сменился.

— Отлично. Возьми его или каких-нибудь других толковых парней и посети дом торговца по имени Сойнер в Медном квартале.

— С целью?

— В доме имеется два трупа, мужчины и женщины. Женский нужно доставить в приют и сдать с рук на руки Олдену. Мужской… Он меня мало интересует в нынешнем виде, так что оставляю на твоё усмотрение. Единственное: разузнай, что сможешь, о личности покойного и его встречах за последние, скажем, полтора месяца. И прибраться нужно… Младенчика тоже куда-нибудь пристроишь. Всё, свободен.

— Команди-и-и-и-ир… — ехидно протянул Виг.

Возможно, он добавил и ещё несколько слов о моих достоинствах и недостатках, но я ничего не слышал: спал, спешно предоставляя растраченным почти до предела силам возможность поправиться.

Предложение караульного позавтракать было оставлено мной без внимания: несмотря на голод и усталость, больше всего на свете я нуждался в тишине и покое, поэтому пришлось притворяться спящим вплоть до самого возвращения Вигера, который, раскусив мою игру (и как только ухитряется?), отослал местных солдат подальше, оставив у двери камеры своих доверенных людей.

— Всё сделал?

— Как было приказано. — Ра-Кен пододвинул к койке стул, присел на него, прислушался к надсадному скрипу, но счёл предмет мебели достаточно крепким для своего веса. — Труп женщины увезли к тебе, труп мужчины пристроили в хранилище Городской стражи в качестве жертвы грабителей, хотя как раз за это по голове меня никто не погладит: только вчера отчитывался перед амитером об успешном поддержании порядка и безопасности улиц в ночное время… В доме прибрались. Вот что я тебе скажу, Рэй: в следующий раз обходись без такого количества крови, пожалуйста.

— Были проблемы?

— Были. Паркет у входной двери, знаешь ли, малость потоптанный, лакировка почти сошла, в результате остались подозрительные пятна, взглянув на которые даже человек с небогатой фантазией придумает невесть что.

— Как справились?

— Как-как… Вытравливали. Хорошо, у Ежа в десятке есть собственный магик, сил которого хватает на работу с деревом. Но труда вложили изрядно. Зачем ты беднягу так раскровенил?

Я попытался отрицательно мотнуть головой. В положении лёжа проделать подобный фокус можно, но эффект получается совсем нежелательный. Пришлось сесть и повторить жест ещё раз. Для пущей понятливости.

— Я вообще не собирался его убивать: он сам бросился на шпагу, к тому же схватил её руками и вогнал клинок ещё глубже.

— Но для чего?

Пожимаю плечами:

— Кто знает? У меня не было времени выяснять его тайные мотивы.

Вигер хмыкнул и сменил тему:

— А вот девица показалась мне знакомой. Где я мог её видеть?

— При задержании за незаконное проникновение в город.

— Хочешь сказать…

— Да, та самая, что встретилась мне на рынке.

— Странно… По твоим словам, она была безумна. Но ведь ты пропустил её сам!

— Да.

— И как одно сочетается с другим?

— Прямо и плохо, Виг. Наверное, я сдал позиции, если не сумел сразу распознать в ней склонность к «водяному безумию». Если это правда, мне стоит подать в отставку, и чем раньше, тем лучше.

Ра-Кен нахмурился:

— С ума сошёл!

— Хотелось бы сойти, но не получится.

— Рэй, ты меня пугаешь.

— Я пугаю сам себя, что гораздо хуже. Мне тошно, Виг, тошно, как никогда прежде.

— Но ведь всё обошлось, верно? — Серые глаза ре-амитера наполнились мольбой. — Ты нашёл и уничтожил врага. Всё хорошо!

— Да, хорошо. Только Баллиг умер.

— Такое случается, Рэй. — Ладонь Вигера легла мне на плечо. — Никто не может уберечься от…

— Он умер из-за меня, понимаешь?

— Он был твоим телохранителем и знал, что рано или поздно нечто подобное может произойти.

— Он умер, потому что его тупой хозяин не смог вовремя распознать опасность!

Я почти выкрикнул эти слова, торопясь избавиться от невыносимого груза, будто, останься они при мне, не давали бы дышать. Мне надо было признаться. Не перед самим собой, а перед кем-то ещё, кем-то, кто запомнит мои слова и будет напоминать, время от времени. Как бы я ни старался забыть.

Ра-Кен скорбно вздохнул:

— Не вини себя, Рэй. Во-первых, это не поможет. Во-вторых…

— Это правда, и от неё не спрячешься. Я сам убил Баллига. Своими руками. Своим легкомыслием и беспечностью.

— Но если ты хорошо это понимаешь, в будущем…

— Будущего не будет, Виг.

— О чём ты?

— Я не вправе рассчитывать на охрану собственной жизни, если не умею беречь чужую. Нет, надо сказать иначе: если допускаю гибель там, где её можно избежать.

— Та-а-ак.

Ре-амитер откинулся на спинку стула, уже не обращая внимания на досадливый скрип рассохшейся мебели, и сурово скрестил руки на груди.

— Я хотел поговорить с тобой как друг, но вижу, зря. Тогда давай вернёмся к истокам и вспомним, что моё звание старше твоего, значит, мне по чину требовать от тебя, как младшего офицера, доклад по всей форме. Понятно с первого раза или повторить?

Я с тоской взглянул на Вига, но тот остался непреклонно-строгим.

— Понятно.

— Докладывайте, капитан!

Хм, с чего же начать? И что можно рассказать Ра-Кену, не выдавая деталей, возможно имеющих прямое отношение ко всей истории, но вовсе не предназначенных для посторонних ушей?

— Суть происшедших событий состоит в том, что неизвестный злоумышленник подготовил и провёл покушение на daneke Амиру. О причинах покушения мне ничего не известно, и высказывать предположения напрасно не буду. Но как свидетель, едва не ставший жертвой, заявляю, что для совершения преступления в Антрею была тайно ввезена женщина, расположенная к «водяному безумию». Несмотря на то что мне довелось встретиться с ней в первые минуты пребывания в пределах города, я не смог выполнить свою работу должным образом, и будущая убийца получила свободный доступ в город, попав на попечение к некоему торговцу по имени Сойнер, судя по виду дома, человеку уважаемому и состоятельному. Возможно, я повторил бы досмотр, поскольку испытывал некоторые сомнения в отношении вновь прибывшей, связанные с моим… частичным несоответствием норме, но вечером того же дня в приюте произошёл пожар, во время которого моё здоровье было подорвано сильнее, чем это допускается для несения службы. Я отбыл в родовое поместье, чтобы восстановиться, и вернулся в город спустя два дня. Нанёс визит Сойнеру, но имел удовольствие пообщаться только со служкой, уверившим меня, что купец находится за чертой города, и чужаки, отданные на его попечение, также отсутствуют в Антрее. При этом у меня появились основания подозревать купца в нечистоплотности помыслов.

— Какие именно основания?

— Его дом был засыпан лилиями.

— О!

Вигер понимающе кивнул, и я продолжил:

— Весь следующий день мне пришлось сопровождать упомянутую daneke Амиру в её передвижениях по городу. Вечером она прибыла в гостевой дом, где и произошло покушение, по ходу которого стало ясно, что убийца не просто безумен, но и обладает редкой способностью говорить с водой, чем пользуется для успешного влияния на других, полностью подчиняя их сознание своему. По непредвиденному стечению обстоятельств я оказался на пути убийцы, прежде чем она достигла намеченной цели, но, хотя жертва осталась жива, погиб один из моих телохранителей, а я сам получил ранения средней тяжести. Проведённое далее сопоставление фактов навело меня на мысль воспользоваться присутствием на Малом приёме её величества для получения беспрепятственной возможности действовать, уверив всех присутствующих в бездействии. Опрос лиц, которых я полагал причастными к происходящим событиям, поддержал меня в правильности сделанных выводов и позволил найти и уничтожить врага. Такой отчёт устроит вас, dan ре-амитер?

— Меня — вполне. Правда, думаю, перед Калласом ты будешь втрое, если не вчетверо, откровеннее, — грустно улыбнулся Вигер.

— Я не могу сказать больше, извини.

— Я и не прошу БОЛЬШЕ, Рэй. Я прошу: будь честен с самим собой.

— Честнее не бывает.

— Бывает!

Ра-Кен ударил кулаком по столу:

— Ты упёрся рогом в мысль, что Баллиг погиб из-за тебя. Так вот, послушай, что я скажу. Забудь! Выкинь из головы немедленно! Если ты не смог выявить опасность, то никто не смог бы, а видеть в каждом человеке врага невозможно и не нужно, иначе и правда сойдёшь с ума. Перестань думать так, Рэй! Как бы дорог тебе ни был Баллиг, он умер, и это нельзя исправить. Всё, прошло, проехало, проплыло! Зачеркни, разорви и выброси. Ведь ты не повторишь ошибки?

Глаза Вигера оказались совсем рядом, когда он подался вперёд.

— Не повторишь, верно?

Я не ответил, но, наверное, мой взгляд был красноречивее слов, потому что ре-амитер разочарованно вздохнул и потёр пальцами переносицу.

— Ладно, потом вернёмся к этому разговору. Но знаешь… Ты здорово обвёл вокруг пальца всех во дворце. И Наис хорошо тебе подыграла. За сколько времени ты её предупредил, чтобы она успела подготовиться?

Я отвёл глаза.

— Рэй?

Ххаг, ну зачем он полез в эти дебри?

— Рэй, ты… Не предупреждал?!

Да как бы я мог это сделать? Глупый вопрос.

— Она… не знает, что это было только представление?

— Нет.

Вот и всё, что я смог выдавить.

Вигер посмотрел на меня с ужасом:

— Ты понимаешь, что натворил? Ведь после всего Наис…

— Можно, я отдохну? Прошу, позволь мне побыть одному. Хорошо?

Ра-Кен поднялся на ноги и направился к двери, растерянно покачиваясь, а я снова растянулся на койке, отвернувшись к стене, чтобы не видеть лица друга, когда он, уже выходя, тихо заметил:

— Ну и дурак же ты.

Дурак, это верно. Самонадеянный и безответственный. Виг может сколько угодно утешать, но я останусь при своём мнении: Баллиг умер вместо меня и из-за меня. Положим, первое не противоречит условиям некогда заключённого договора, но второе… Простить невозможно, как немыслимо было допускать. Сама смерть — дело десятое, не имеющее особого значения в отличие от её обстоятельств.

Я же чувствовал неладное! Пусть неясно, без подтверждений, но сомнения были. Да, в первый раз младенец спрятал от меня сладкий тлен спящего в крови девушки безумия. Но когда Виг второй раз устроил нашу встречу, почему я позорно сдался? Струсил? Нет. Тогда что? Растерялся? Звучит вернее, ведь в тот день она попыталась заговорить меня, но сделала это неосознанно, без подготовки, почему я и посчитал её чувства искренними. Они были таковыми, но усиленными до крайности, и это следовало заметить ещё тогда. Заметить и постараться понять, в чём подвох. Но мне было скучно и неинтересно возиться со странностями, вроде бы не сулящими неприятностей… Кретин. За что и поплатился.

Впрочем, если бы я не поддался на попытку заговора, а точнее, не сделал бы вид, что попался, этой ночью она ударила бы без предупреждения, а не захотела бы поиграть, как кошка с мышкой. Не устроила бы игру — не дала бы мне времени на принятие решения. Так что моя первоначальная ошибка, повлёкшая за собой гибель «панциря», как ни крути, принесла свои плоды. И всё же её можно было не допускать!

Хотел кто-то убрать с дороги Навигатора? Да пожалуйста! Но почему в Антрее и почему руками безумца? Надо искать ответы на эти вопросы, и тогда станет ясно КТО. А он, похоже, стоит очень и очень высоко, потому что, если веера не были тайком проданы с таможенного склада и не были провезены «вольными возчиками», рождается неприятная истина: оружие попало в город в личных вещах кого-то из высших родов. Кстати, о веерах — я же совсем забыл…

На отчаянный стук в дверь отозвались не сразу, но в окошечке всё же появилось скучающее лицо караульного.

— Ре-амитер уже покинул тюрьму?

— А я почём знаю?

— Немедленно догони его!

— Это ещё зачем?

— Тебя не должно волновать зачем! Быстро, я сказал!

Солдат, смекнувший, что есть шанс покуражиться, осклабился:

— Что это за порядки, если заключённый стражей командует?

— Если ты сейчас же не догонишь ре-амитера и не передашь ему всего одно слово «веер», я приложу все усилия, какие потребуются, но отправлю тебя в каменоломни глотать пыль. Не веришь? Тогда оставайся на месте.

Я спокойно вернулся на место и улёгся, изображая царственное презрение не только лицом, но и позой. Кажется, караульному хватило для размышлений полминуты: спустя означенное время за дверью раздался быстро удаляющийся топот подбитых железными подковками сапог. А ещё через пять минут Вигер снова стоял на пороге камеры.

— Что за игры, Рэй?

— Это не игры, к моему глубочайшему сожалению.

— Тогда какого…

Нетерпеливо вскакиваю:

— Куда ты дел веер?

Понимания во взгляде Ра-Кена не прибавилось:

— Какой ещё веер?

— Красный, шёлковый, с чёрной росписью. Помесь женской безделушки с арбалетом. Кто его взял?

— Да никто ничего не брал!

— Виг, вспомни, прошу тебя! Веер лежал на полу рядом с лестницей, в лужице воды. Ну?

Ре-амитер сделал глубокий вдох. Выдохнул. А потом сказал всего несколько слов, от которых впору было заледенеть:

— Там не было никакого веера.

Наверное, меня качнуло, не знаю, но в следующий момент я осознал, что почти вишу на руках у Вига, вцепившегося в мои плечи.

— Рэй, что это значит?!

— Всё плохо.

— Что плохо?!

— Присядь, ладно? И я присяду.

— Как хочешь… Только объяснись!

— Видишь ли… Ты спрашивал, почему я устроил представление во дворце. У меня были причины, но об одной я умолчал, хотя следовало бы назвать её в первую очередь. Впрочем, тогда я ещё не был совершенно уверен…

Вигер едва сдерживался, чтобы не залепить мне пощёчину:

— Да в чём ты не был уверен?

— Мне нужно было убедить придворных, что какое-то время буду находиться под стражей, чтобы злоумышленник чувствовал себя спокойно.

— Злоумышленник? А придворные с какого ххага здесь приплетены?

— Покушение совершалось с помощью оружия, которое могло попасть в город только незаконным путём.

— И что? Есть же разные способы.

— Я проверил все возможные каналы. Веера не пропадали с таможенного склада и не ввозились контрабандно. А это значит…

Ра-Кен соображал ничуть не медленнее, а во многих случаях куда быстрее меня:

— Кто-то из знати?

— Сто против одного.

— Есть идеи?

— Ни одной. Прости, Виг.

Удивлённые серые глаза:

— За что?

— Я должен был сказать сразу, хотя… Ничего бы не изменилось. Веер исчез, следовательно, кто-то заходил в дом Сойнера и видел, что произошло. И этот кто-то вряд ли был обыкновенным воришкой. Знатный злодей наверняка уже получил известие о провале своего плана и затаился… Эту партию я проиграл вчистую.

— Но игра ещё не закончена!

Лицо Ра-Кена выразило ожесточённую готовность. К чему бы то ни было.

— Я сделаю всё, что смогу, Рэй. Если тот мертвец имеет для тебя значение, дознаватели восстановят каждый его вдох, каждый шаг.

— Надеюсь, у тебя получится. Только, Виг…

— Да?

— Ты понимаешь, что расследование должно проводиться тихо?

— Кому ты говоришь? Всё сделаем в лучшем виде! А ты постарайся отдохнуть, понял?

Отдохнуть, да уж… Теперь и в тюрьме невозможно чувствовать себя спокойно: злоумышленник знает, что орудие его замыслов погибло, а это могло произойти только в одном-единственном случае. При встрече со мной. Да ещё этот клятый веер со следами моих упражнений в водяной магии… Плохо, очень плохо. Я не просто выдал себя с головой, но ещё открыл одну из своих сильных сторон. А преимущества легко превратить в уязвимые места, особенно при должном умении.