Свобода уйти, свобода остаться

Десятый день месяца Первых Гроз

Шлепок по щеке. Моей. Ещё один.

Не открывая глаз, сообщаю нетерпеливому надоеде всё, что о нём думаю. Речь укладывается в минуту красочных выражений. И что слышу в ответ?

Радостное:

— Слава богам, очнулся!

Теперь можно раздвинуть веки и сурово взглянуть на виновника моего пробуждения. На Олли то бишь.

Правда, чего скрывать: я уже давно не сплю. Достаточно давно, чтобы прислушаться к собственным ощущениям и попытаться понять, всё ли со мной ладно. А если не ладно, то хотя бы прикинуть насколько.

Собственно, ничем другим я и не смог бы заняться, даже полностью проснувшись, потому что даже вылезти из постели не могу, не то что встать: рыжий расстарался, привязывая мои конечности к раме кровати. Даже поперёк груди один из ремней пустил для пущей надёжности. Чтобы больной не дёргался и не мешал лекарю производить осмотр. А поскольку больной здесь вроде бы один, и… Хотя, за душевное здоровье Олли ручаться не буду: видел я, как он спорил с одним из моих дурок за «место под солнцем»! В прямом смысле, кстати — за уголок террасы, защищённый одновременно и от ветра, и от палящих солнечных лучей плетьми горного винограда. Так вот, даже мне было бы трудно установить, кто из спорящих всё ещё остаётся в добром здравии, а кто — окончательно сошёл с ума. А когда я, скорчив довольно страшную (или страшно довольную, что было бы вернее) рожу, занял насиженное местечко, прогнав взашей обоих, уходили они, чуть ли не обнявшись и голося на весь свет, какой бесчувственный им достался хозяин…

— Чего тебе неймётся? Утренние часы потребно проводить в обществе юной прелестницы, а не бдеть у смертного одра.

Олден — не в привычном буром одеянии лабораторной крысы, а в белёсой лекарской мантии, и сам бледный настолько, что веснушки казались совсем тёмными — открыл было рот, собираясь возмутиться, но тут же опомнился и укоризненно покачал головой:

— Даже не пытайся меня злить. Не выйдет.

— Неужели?

Я прикрыл глаза, снова посмотрел на Олли сначала левым, потом правым глазом. Зрение чёткое, можно сказать, вижу всё кристально ясно. Ещё бы в мыслях такую ясность обрести…

— Именно так! — Маг гордо надул щёки.

— Это в честь чего же?

— В честь того, что я при исполнении глупых подначек не замечаю.

— Положим, замечаешь, только не отвечаешь на них.

— А хоть так, какая разница?

— Для меня? Никакой. Только знаешь что…

— Что? — Олден чуть наклонился вперёд.

— У меня уже руки-ноги затекли! А ну, отвязывай!

— И вовсе не затекли, — следует флегматичная поправка.

— Тебе откуда знать?

— А кому, как не мне? Я все мышцы тебе разминал, между прочим!

Мм. Конечно, разминал. Чтобы кровь не застаивалась. Делал свою работу на совесть, за что честь моему лекарю и хвала. Будет. Попозже.

— Я же сказал: отвязывай! Со слухом плохо?

— Со слухом у меня всё хорошо. Так же хорошо, как у тебя с соображением. И ты прекрасно знаешь, чем нам с тобой нужно заняться. Знаешь ведь?

Я скривился. Конечно, знаю. И судьбы своей избежать не могу. А может быть, и не хочу.

— Сейчас?

— Сейчас, — кивнул маг. — А вообще, ты везунчик, Рэйден: прорезаны только мышцы, ни кости, ни внутренние органы не задеты. Будет легче.

— Кто сказал?

— Ну… — Он немного смутился. — Разве тебе самому не проще «заговаривать» только кровь?

— Нет, — отвечаю. Коротко и зло.

Олден вздохнул, как всегда, не веря ни одному моему слову, и потянулся за склянкой, наполненной тёмно-серой, с металлическим отливом слизью, а я закрыл глаза и сосредоточился на себе самом.

Вот сейчас маг согреет склянку в пламени масляной лампы до той теплоты, которая свойственна живому телу, слизь станет жидкой и клейкой, чтобы заполнить собой и срастить мои раны. Но этого мало: ткани не восстановятся, пока кровь не будет заговорена. И моя кровь, и кровь лунного угря, которую и греет сейчас Олли… Уже нагрел.

— Ма-а-а-а-ать!

Почему мне всегда больно в момент, когда принадлежащая чужому и чуждому существу жидкость проникает в моё тело? Она же не ядовита, не обжигает, не щиплет, а поди ж ты: каждый раз ору как резаный. Те самые мгновения, пока ток не прекратится. Потом всё встаёт на свои места, и я чувствую только присутствие в себе чего-то лишнего, не более. Это неприятно, но вовсе не смертельно. А чтобы оно превратилось в «моё», нужно всего ничего: заговорить.

Точнее, поговорить. Убедить стать одним целым со мной, раз уж другого варианта не предвидится. И кровь всегда соглашается, потому что пропитана «лунным серебром». Потому что почти вся состоит из него.

Лунный угорь — рыба редкая, своенравная и трудноуловимая, живущая в верховьях Лавуолы. Говорят, пробовали его разводить в садках, но ничего не получилось: не захотел жить в неволе, поэтому рыболовам приходится использовать всё своё умение, чтобы изловить гордеца и доставить в Антрею. Честно говоря, мясо у него не ахти какое из-за сильного металлического привкуса, зато очень красиво выглядит, переливаясь на блюде всеми красками радуги. Собственно, только ради красоты его и ловят: чтобы украсить королевский стол по особо торжественным случаям. А есть никто не будет. Кроме меня. Да и то при зрителях я к угрю не притрагиваюсь: жду окончания празднества, чтобы, утащив рыбину домой, давиться ею в полном одиночестве. Потому что так положено. Потому что радужное мясо для меня очень полезно. Но боги, какое же оно мерзкое! Наизнанку бы выворачивало, если бы сам себя не уговаривал. И не «заговаривал».

Впрочем, заговором в полном смысле этого слова мои действия назвать нельзя. Я разговариваю мысленно, ощущениями на грани сознания. Слушаю, как кровь утекает из сердца по сосудам, проникает в мышцы, питает тело и возвращается обратно. И на каждом круге своего существования она несёт в себе самое ценное, что есть на свете. Знание. Мельчайшие подробности. Крохотные детали. Крупицы сведений о том, из чего состоит моё тело и чем оно живёт. И, проходя через разрывы тканей, кровь передаёт наполняющей их тёмно-серой слизи это самое знание. Раз, другой, третий. Несколько сотен или тысяч кругов пройдёт, прежде чем угриная кровь выучит урок и повторит его без запинки, становясь подобием моей крови. Она не заращивает ткани — всего лишь ставит заплатку. На время, пока тело само не излечит себя. И по мере того, как это будет происходить, слизь начнёт рассасываться, чтобы в конце концов исчезнуть. Но не перестать существовать, а просто раствориться. Во мне…

— А у тебя всё лучше и лучше получается, — одобрительно кивнул Олден на мой вопросительный взгляд. — Вот что значит практика!

— Я бы дорого заплатил, чтобы вовек так не практиковаться.

Рыжик промолчал, но в карих глазах светилось куда больше восторга свидетеля чуда, чем сожаления о причинах происхождения этого чуда. Лекарь, да ещё и маг — что с него возьмёшь? С таким же азартом во взгляде он тыкал спицы в мои раны, изучая их глубину и опасность. И будет тыкать при каждом удобном случае. Наверняка и кровь у меня брал. А чего не взять, если сама течёт? Брал, конечно. Будет корпеть над ней у себя в лаборатории, пытаясь магическим путём создать нечто похожее. И конечно, у него ничего не получится, потому что ещё задолго до начала опытов взятая кровь станет совершенно мёртвой, поскольку Олли невдомёк простейшее правило: раз начавшееся, движение не должно прекращаться. Остановка движения означает одно. Смерть.

Я снова прислушался к ощущениям. Всё спокойно.

— Теперь можно встать?

Рыжик криво улыбнулся:

— Вообще-то Ра-Дьен велел держать тебя в постели так долго, как получится.

— Значит, не более пяти минут. Отвязывай или…

— Или? — заинтересованность в глазах.

— Я сам отвяжусь, и тогда тебе мало не покажется!

— Ой, боюсь-боюсь-боюсь! — шутливо заверещал Олден, но всё же внял моему пожеланию, расстёгивая пряжки ремней, потому что на сей раз я не шутил. Ни капельки.

Попытка сесть была слишком поспешной и резкой: голова заходила ходуном, и я чуть не рухнул обратно. Хорошо, что рыжик подхватил меня, удерживая от падения, которое не лучшим образом сказалось бы на моих ранах. А ран было… Многовато для одного раза.

Пять порезов, сейчас выглядящих как тёмные рубцы, шли кривой линией наискось через живот, под рёбра, ещё один виднелся на плече, там, куда вонзилось последнее из лезвий, не окончательно остановленных телом Баллига. И всё же «панцирь» выполнил свою задачу: раны оказались неглубокими и обещали срастись быстро и без осложнений. Уже сейчас можно было вести себя привычным образом, если бы не утомление, вызванное внеочередным заговором.

Олден накинул мне на плечи рубашку:

— Может, лучше полежишь?

— Ещё поспать предложи!

— И предложу. Ты плохо выглядишь, Рэйден.

— Знаю.

— Тебе надо отдохнуть.

— Знаю.

— Ты…

— Заткнись! — крикнул я, потом немного подумал и виновато добавил: — Прошу тебя.

Маг покачал головой, беззвучно жалуясь какому-то из богов на моё легкомыслие.

Я сделал глубокий вдох, успокаивая тело и разум, и, стараясь двигаться очень плавно, встал с кровати.

Боль ушла. Осталось ощущение стянутости мышц, но оно и закономерно, и полезно: пока чувствую последствия ранения, неосознанно буду действовать осторожнее. А осторожность имеет свои положительные стороны. К примеру, не позволяет совершать необдуманные шаги. Правда, время можно тратить и на обдумывание глупостей, не так ли?

— Всё готово?

Олден горестно поднял брови:

— Ну куда ты торопишься, скажи на милость?

— Есть причины медлить?

— Рэйден, мы оба знаем, что это нужно сделать, и всё же… Ему уже не важно, сколько времени пройдёт: день, неделя, месяц…

— А мне важно!

— Откуда такая спешка?

— Чем скорее «змейка» получит свободу, тем скорее можно будет заполучить новый «панцирь». Забыл?

Маг негодующе дёрнул подбородком, но нелестные слова решил оставить при себе. Впрочем, довольно было заглянуть в карие глаза, чтобы до последней мелочи узнать, какой я мерзавец. Ещё бы, думаю только и исключительно о своей безопасности, а на чувства других плюю с самого высокого маяка, какой найдётся в Антрее! Тьфу. Плюю, и что с того? А кто не плюёт, когда речь заходит о жизни и смерти? Твоей собственной жизни и смерти?

Поскольку Олден не собирался меня сопровождать, всем видом выказывая гордое презрение к моим низменным стремлениям, я поплёлся в кладовую сам. Без чужой помощи, хотя на каждом третьем шаге и приходилось касаться рукой стены, потому что голова плохо держала курс.

Домашняя рубашка — просторное одеяние до колен, лишённое пуговиц и прочих застёжек — всё время распахивалась. Почтенная Тарма Торис убила бы меня за такое пренебрежение хорошими манерами, но в приюте мало кого смущает нагота Смотрителя. И потому, что подопечных у меня немного, и потому, что на подвальный этаж никто ни в здравом уме, ни в помрачённом сознании соваться не рискнёт. Здесь моя вотчина. Хранилище моих тайн. Я не прочь поделиться некоторыми из них с гражданами Антреи, но, боюсь, подобная откровенность только усугубит страхи и неприязнь, и так сопровождающие любое упоминание обо мне и моем служении…

Кладовая — небольшое помещение, сухое, в меру прохладное — обычно пустовала. Но не сегодня. Сегодня на столе было разложено угощение. Целый пир. Для червей, которые в скором времени набросятся на мёртвое тело.

Внушающий уважение в жизни, Баллиг и в смерти не утратил своего простого величия: ни серая бледность кожи, ни вялость мышц, постепенно теряющих свои истинные формы, не могли лишить моего телохранителя силы. Пусть теперь она оставалась жить только в моём воображении, но я чувствовал её так же ясно, как видел безвольное оцепенение навсегда закрытых век.

Дорогой ты мой медведь… Зачем ринулся наперерез, да ещё так глупо? Надо было парировать удар, попробовать поставить какой-никакой, а щит. Почему же ты только и смог, что закрыть меня собой? Почему откликнулся на приказ тогда, когда я уже перестал принимать в расчёт твоё существование?

Вопросы, вопросы, вопросы. И ни одного разумного ответа. Кто мне поможет узнать правду? Ты? Кириан? Хонк? Я буду спрашивать. Непременно. Но сначала сделаю то, за чем пришёл. Освобожу тебя окончательно.

Груботканое полотно, прикрывающее тело, сползло на пол, недовольно шурша, словно не желало покидать насиженное место. И моим глазам приготовилась предстать тайна, за которую многие маги Четырёх Шемов отдали бы десятую часть своей жизни, а то и две десятых. Впрочем, о ней я бы не стал рассказывать. Никому на свете, потому что… Нет, и опасно тоже, но больше — стыдно.

Олли, несмотря на имеющиеся возражения, подготовил всё необходимое: и масляные лампы с зеркальными лепестками отражающих щитков, вдвое увеличивающих количество света, потребного для меня, и остро отточенный ножичек, не годящийся для серьёзной драки, зато чудно подходящий для взрезания тела. Особенно мёртвого тела.

Я провёл ладонью по исковерканному ранами животу Баллига. Кровь уже перестала течь, густея на разорванных волокнах. Остыла, потеряв свою живительность. Интересно, я смог бы выжить после таких ударов? Наверное, да, хотя пришлось бы здорово потрудиться, чтобы справиться с болью. А вот если бы боль оказалась сильнее… Нет, пожалуй, не буду пробовать. Кто знает, на что способен рассудок, измученный страданиями? Полагаю, кое на что способен. Но это знание из разряда тех, которые не нужно получать нарочно: понадобится, само придёт.

Где же ты прячешься, моя сладкая? В обычное время я бы знал, куда соваться, но сейчас… Ты наверняка выбрала местечко поукромнее, чтобы спрятаться и переждать. Значит, нужно искать там, где повреждений меньше всего. То есть в голове.

Нет, не буду резать, и так уже Баллигу досталось. Причинять вред ещё и после смерти… Полнейшее непотребство. Но мне же нужно как-то её заполучить? Нужно. Придётся уговаривать.

Я разжал покойнику челюсти (хорошо, что удалось это сделать… А Олден ещё был против спешки! Посмотрел бы я, как он справляется с полностью одеревеневшими мышцами…), наклонился к тёмному провалу рта и позвал:

— Сладкая моя, пора менять норку.

Проникновенно позвал, любовно. Если бы вкладывал хоть часть выказанных чувств в общение с придворными дамами, они бы за мной косяком ходили, эдакой рыбьей стайкой, блестящей, весёлой и довольной. Так нет же, растрачиваю себя по пустякам, не приносящим никакого удовлетворения.

— Не упирайся, сладенькая, ты же чувствуешь, что здесь становится всё холоднее и печальнее.

Тишина и недвижность. Но я не расстраиваюсь, потому что знаю: рано или поздно мне ответят. Не смогут не ответить. В отличие от моей законной супруги эта daneke искренне меня любит. За то, что получает от меня необходимое — еду и кров. Точнее, кровь, но это уже детали…

Понижаю голос до еле слышного шёпота и сообщаю совсем уж страстно:

— Я так соскучился по тебе, сладенькая… Ожидание может длиться вечно, но ведь мы этого не хотим, правда?

И моим мольбам внимают: из полуоткрытого рта Баллига высовывается махонькая головка на длинной шее, полупрозрачная, вбирающая в себя блики света и превращающая их в мерное серебристое сияние.

На ней нет ни единой чешуйки, и когда её щека трётся о мою, мне кажется, что по коже проводят мягким пёрышком. Прохладно и нежно.

Тоненькое, невесомое, кажущееся пушистым тельце перебирается мне на шею, скользит по груди и клубочком сворачивается под треугольником рёбер, плотно-плотно прижимаясь и сотнями невесть откуда взявшихся коготков соединяясь со мной. Последний укол — когда головка «змейки» проникает внутрь, добираясь до ближайшего кровеносного сосуда, и всё. Можно передохнуть. Можно собраться с мыслями и воздать последние почести теперь уже не слуге, а другу.

Не знаю точно, с какого дня существования Страж был наделён правом обзаводиться телохранителями, может быть, с самого первого. Не это важно. Важно, насколько полным упомянутое право оказалось в итоге.

Если человек в силу каких-то причин не способен защититься самостоятельно, он привлекает для исполнения сей задачи других. Разумное решение? О да! Только надо быть уверенным в том, что нанятые охранники будут беречь своего хозяина по-настоящему, то бишь вернее и преданнее, чем своё собственное тело. И вот тут возникает вопрос, а смогут ли деньги или иные блага обеспечить преданность? Любой богатый человек не задумываясь ответит: ни в коем случае. Потому что всегда найдётся тот, кто заплатит больше, и грош цена тогда любым договорённостям. Печально? Увы. Конечно, среди телохранителей есть честные люди, исполняющие свои обязательства перед нанимателем от первого и до последнего вздоха, но положа руку на сердце скажу: их не так уж и много, а те, которые имеются, как правило, не бывают подолгу свободны от службы, потому что спрос на них слишком велик. К тому же всё, связанное с оружием и его применением во благо или во вред, очень сурово ограничивается возрастом. Мальчишку в охранники не возьмут из-за малого опыта и пока ещё дурной головы, а у старика и силы не те, и сноровка тает быстрее весеннего снега. Стало быть, всё, на что может рассчитывать телохранитель, — лет двадцать заработка, а потом… Потом надо уходить на покой и доживать свой век в достатке. Если наниматели были щедрые.

В моём случае о щедрости можно даже не упоминать: королевская служба, она и есть королевская служба. Жалованье выплачивается в срок, да в таких размерах, которые служивого человека не обижают. Но под дверьми приюта желающие стать моими охранниками не толпятся, и я прекрасно их понимаю. Сам бы сто раз подумал, прежде чем решиться, потому что… Есть о чём жалеть.

Как бы богата ни была казна, бесконечно увеличивать плату никто не стал бы, а первые десятилетия после основания Антреи были лихим времечком для Стража, которому думать о своей безопасности попросту запрещено. Разумеется, возникла потребность в тех людях, которые будут думать за него. И люди появились довольно быстро. Но не прошло и года, как один из телохранителей, будучи подкуплен кем-то из недоброжелателей, совершил попытку убить своего подопечного. Попытка не удалась, но очень расстроила моего далёкого предка, а Ра-Гро в расстроенных чувствах… Лучше уж сотни свободно шатающихся безумцев на улицах. И тогдашние власть предержащие всерьёз озаботились: какими бы ниточками связать охранников, дабы у тех, влекомых жаждой наживы (не говоря уж о прочих причинах, ведущих к предательству), даже и мысли не возникло причинить вред своему хозяину. Ниточки были найдены. Целых три — по числу потребных защитников.

Сочетая свойства речной воды, изменённой крови Ра-Гро и недюжинный талант, глава Гильдии магов Антреи (на ту пору состоявшей всего из семерых, да и то по большей части — погодников), сотворил средство, наделённое способностью подчинять. Кого угодно, но с небольшой оговоркой: чужая воля покорялась только одному человеку в Антрее. Тому, чья кровь и легла в основу чародейства. Но, хотя сие условие мало пригодно для объяснения неприглядных действий, могу заявить со всей ответственностью: другого не нужно.

Да, проникая в тело человека, становящегося моим телохранителем, «змейка» позволяет мне стать его управителем, но скажите, оно мне надо? Полный контроль подразумевает и полную ответственность за жизнь того, кто не может самостоятельно принимать решения. Для охранника к тому же очень важно действовать на основании собственного опыта, а не приказов «свыше». Тем более когда хозяин — то есть я — в некоторых случаях вообще не обращает внимания на грозящую опасность. Поэтому каждый занимается своим делом, и лишь при жестокой необходимости… Было такое. Один раз, но запомнилось твёрдо.

Собственно, необходимость заключалась в том, чтобы я узнал все тонкости своей связи с телохранителями. На примере Баллига, кстати, поскольку он был тогда первой и единственной игрушкой, предоставленной в полное моё распоряжение. А я только-только отпраздновал совершеннолетие, и отец решил, что пора познакомить сына со всеми сторонами будущей жизни. Познакомил. И был неприятно удивлён тем, как сильно мне понравилось владеть чужой волей. Но об этом недовольстве стало известно позже, когда он хлестнул меня перчаткой по щеке. Молча, не говоря ни слова и не разрешая возразить. Отец был вправе наказать и больнее, но никогда не прибегал к излишнему насилию. В отличие от матушки, которая, узнав подробности моего «вхождения во власть», не постеснялась снять перевязь и… Отходила с таким чувством, что я неделю даже мычать не мог. И всю эту неделю Баллиг меня выхаживал, причиняя своим присутствием и искренней заботой куда большую боль, чем та, что уже терзала моё тело. Хуже всего было читать в его глазах ответ на незаданный вопрос: «Я ни в чём вас не виню».

Жестоко? Весьма. Но не оправдываясь и не выпрашивая сожаления, скажу: это обоюдная жестокость. Да, мои телохранители знают, что на любом вдохе могут утратить контроль над своими телами и мыслями. Но также чётко они знают и другое: ЭТО произойдёт, только если не будет другого выхода. Чтобы эффективно командовать другими, нужно самому уметь и отдавать, и выполнять приказы, иначе в беспрекословном подчинении толку — чуть. Да и обязанности охранников прописаны самым подробнейшим образом, так что мне нет надобности вмешиваться. Нет. Не было.

Ххаг, что же произошло во дворе гостевого дома? Я не почувствовал обрыва связи ни на мгновение, но помощь пришла с запозданием. С очень большой задержкой. Появись Баллиг немного раньше, просто покажись он убийце на глаза, она, скорее всего, повременила бы с воплощением своего умысла: ни разу не видел, чтобы лезли на рожон, если только… Если с головой всё в порядке. А ведь она была…

Тысяча ххагов мне под рёбра! От неё же несло безумием, да так сильно несло, что позаражало всех вокруг!

Стоп.

«Водяное безумие» не передаётся от человека к человеку. Передаётся только предрасположенность, и только в пределах одной линии крови, при этом бывали случаи, что браки отпрысков двух «условно безумных» родов давали совершенно устойчивое к заболеванию потомство. Что же получается?

В Антрее появилось существо, способное… Нет, не заражать других: в том же Баллиге не было следа болезни. Или же… Временно ввергать в помешательство? Такое возможно? Если да, понятно, почему телохранители не сразу ответили на мой зов. Они подверглись тому же влиянию, что и стражники на воротах. Но, видимо, «змейки» и невидимые ниточки связи между нами помогли всем троим сохранить рассудок в ясности. После борьбы, недолгой, но рискованной. Надо будет расспросить Кириан и Хонка. Обязательно. А ещё проверить тех, кто попал в периметр «заражения». Ой, как мне всё это не нравится…

Я посмотрел на мёртвое тело Баллига, наполненное тем особым покоем, который обретают люди, достигшие своей цели.

Спи спокойно, друг. Прости, что раньше не мог называть тебя так. Не имел права. Перед самим собой. Но всё вернулось вспять, и мы снова стали чужими друг другу. Навсегда. Там, за Порогом, будешь ли ты вспоминать обо мне? Сколько лет я буду помнить твой мягкий взгляд? Не так долго, как хотелось бы. Законы требуют, чтобы у меня появился новый телохранитель, и я исполню предписанное. Он будет моим ровесником, а значит, мы не скоро сможем найти общий язык: даже тебе, хоть ты и был намного старше, редко удавалось принять меня таким, какой я есть. Но в память о тебе не буду слишком строг. И спуска давать не буду конечно же!

Прощай. Я даже не могу сказать: «Увидимся», потому что после своей смерти останусь здесь, на берегах Лавуолы. До скончания времён…

— Рэйден, ты спишь?

Тонкое покрывало, которым я накрылся с головы до ног, не позволяло видеть физиономию Олдена, заглянувшего в дверной проём, зато великолепно пропускало все звуки. Оставалось вздохнуть и уныло ответить:

— Уже нет.

— К тебе пришли, — сообщил маг с преувеличенной радостью в голосе, из чего можно было заключить: персона, нанёсшая мне визит, в список желанных не внесена.

— Я не принимаю гостей.

— Это ты сам объяснишь, ладно?

— Я болен.

— Положим, половина Антреи об этом догадывается, а вторая половина в этом уверена, — возразил Олден. — Спор вызывает только место, на которое ты болен. Большинство считает таковым твою голову, но некоторые…

— Заткнись.

Я откинул покрывало и уставился в потолок. Маг, посчитавший мои телодвижения прелюдией к подъёму из постели, выждал минуту, но, убедившись, что дальнейших действий не намечается, нахмурился:

— Ты собираешься вставать?

— Утром кое-кто настаивал, чтобы я как можно больше времени проводил в лежачем положении. И даже уверял, что некий dan велел держать меня в кровати в приказном порядке, а сейчас…

— Этот «некий dan» к тебе и пришёл.

— А-а-а.

Последовала ещё одна минута молчания, по истечении которой Олден присел рядом со мной и состроил умоляющую рожицу. Я сосчитал веснушки на перебитом носу, умножил полученный результат на семнадцать, разделил на девять, снова умножил… пока не начал сбиваться в подсчётах ещё на этапе желания что-то сосчитать.

— Ты встанешь?

— Угу.

— Рэйден, он будет сердиться.

— Как и всегда.

— Я, знаешь ли, не хочу с ним ссориться.

— Конечно.

— Чем дольше ты тянешь время, тем больше будет проблем.

— Разумеется.

Рыжик набрал в грудь побольше воздуха и одарил меня привычным откровением:

— Ты бездушный человек, Рэйден Ра-Гро!

— Я знаю.

Запал Олдена, столкнувшись с моим спокойствием, угас: маг отвёл взгляд и угрюмо насупился.

— И нечего дуться. Тоже мне мышь нашёлся.

Тишина. Не хочет со мной говорить? Ха! На то, чтобы вытянуть несколько слов из человека, меня хватит даже при смерти. И моей, и его.

— Если бы ты соображал чуток получше, то не спешил бы докладывать Ра-Дьену о моём истинном состоянии, а напротив, расписал бы, как всё плачевно: глядишь, выпросил бы лишнюю дюжину монет. Для более тщательного ухода за больным. Я бы, кстати, тебе подыграл. С превеликим удовольствием. А ты мало того, что уже известил заинтересованное лицо о выздоровлении, так ещё и обижаешься. Без малейшей причины.

— Так уж и без причины! — пробурчал Олден, пока всё так же угрюмо, но с лёгкой ноткой вины.

— Можно подумать, тебя кто-то станет ругать. Все шишки свалятся на одну голову. Мою. Минутой больше я промедлю, минутой меньше, поверь — особой разницы не будет.

После моей проникновенной речи наступила небольшая пауза, во время которой Олден так покаянно сопел, что, в общем-то, я и не ждал с его стороны иного проявления признания неправоты. Ошибался. Маг легонько кивнул и сказал тихо, но твёрдо:

— Извини.

— Мра-а-а-а-ак! — резюмировал я, расставаясь с объятиями покрывала и выползая из постели на поиски одежды.

Рыжик проводил меня до шкафа недоумённым взглядом, а на обратном пути спросил:

— Что опять не так?

— Всё не так! Вот сколько лет мы с тобой знакомы, а?

Карие глаза заволокло туманом воспоминаний.

— Э… Ну… Наверное, уже больше десяти.

— Это достаточный срок, как ты полагаешь?

— Для чего?

Осторожничает, зараза. И правильно делает, но сегодня я не намерен шутить.

— Для того чтобы уметь отсеивать зёрна от плевел.

Теперь на меня смотрят с явным укором: мол, выражай мысли яснее, нечего прикидываться умненьким.

— За всё это время я тебя обижал? Только подумай хорошенько, имеются в виду настоящие обиды, а не что-то вроде размолвки из-за пропавшего запаса альфиолы.

Олден азартно сузил глаза и чуть подался вперёд:

— Значит, его ты стащил? Всё-таки ты?

Пожимаю плечами, застёгивая рубашку. Ну стащил, и что? Дело давнее, молодое, глупое.

— Да я из-за этого не смог вовремя экзамен сдать, и Мастер Детриус всё лето меня на своём огороде заставлял в земле копаться!

— Подумаешь, беда! Насколько я помню, прехорошенькой дочурке Детриуса в ту пору было пятнадцать лет, и папаша прятал её от всего света. А некоторые могли лицезреть сию красоту с утра до вечера и даже…

Густой румянец на щеках мага заставил меня остановиться.

— Так ты… Её… Ого-го!

— Рэйден, только не…

— «Не» — что?

— Не говори никому, ладно?

Трогательный умоляющий взгляд, проникающий в самое сердце. Невозможно отказать, если на тебя так смотрят.

— Не скажу. Да и никому уже не интересно, за давностью-то лет… А ты молодец!

— Ну… это…

Всплывшие в памяти грешки юности полностью лишили речь Олдена связности, и лично мне это несказанно помогло. В чём? В нехитром деле одевания, которое может стать совершенно неосуществимым, если тебя отвлекают глупыми расспросами.

В собственный кабинет я вошёл, как подобает полноправному повелителю: медленно, с достоинством и отрешённостью во взгляде. Ра-Дьен, за время ожидания успевший обустроиться в самом большом (после моего, разумеется) кресле, процедил сквозь зубы:

— Заставляете себя ждать, dan Смотритель.

— Ах, мне так жаль, dan Советник, что крупицы вашего драгоценного времени потрачены впустую по вине несчастного, ещё не вполне оправившегося от смертельных ран…

Каллас выслушал мою тираду, насмешливо скривился и заметил:

— От смертельных ран не оправляются.

— М-да? — Я поскрёб ногтями подбородок, обходя вокруг стола. Надо что-то делать со щетиной… — Учту на будущее. Так что привело вас, милейший dan, под эти печальные своды? Какая насущнейшая необходимость заставила переступить порог обители, служащей страждущим последним приютом, а всем прочим — напоминанием?

— Прекрати мельтешить и сядь!

В голосе Ра-Дьена прорезалась сталь. Целый вьеросский секач.

— Всё во исполнение ваших желаний, милейший dan!

Я занял своё привычное место и продолжил прежнюю песню:

— Право, мне так неловко встречать в неурочное время и в столь неподходящем месте человека, которому я и мои несчастные подопечные обязаны…

— Рэйдэн!

Никогда не думал, что Калли способен на такой рёв. Захотелось даже зажать уши. Я бы так и поступил, но продолжение отповеди прозвучало совсем иначе — мягко и ласково:

— Ещё одна фраза в том же духе, и я окончательно уверюсь, что ты здоров. Целиком и полностью.

Подмигиваю:

— А были сомнения?

— Были, — коротко и немного нехотя ответил Ра-Дьен.

Со времён юности мы редко доверяли друг другу тайны своих душ — за неимением времени и подходящих случаев, но мне и по сей день достаточно именно таких, невольных и почти незаметных признаний, чтобы ощутить: я всё-таки кому-то нужен. В качестве удобного в применении инструмента? Пусть. Иногда и такое признание — подарок судьбы.

— Тогда можешь их отбросить: со мной всё хорошо.

— Если судить по докладу Олдена, да.

— Есть другие поводы для волнений помимо моего телесного здоровья?

Каллас пропустил между пальцев шелковистое полотно мантии, которую накинул вместо камзола и которой вполне хватало для защиты от возможной вечерней прохлады, полюбовался жемчужными переливами, сравнил их оттенок с серебром перстня на правой руке.

— Ты потерял одного из телохранителей.

— Это моя забота. К тому же… Я не вижу, чтобы и ты берёг своё тело! Явился без охраны? Зря: после покушения я не чувствую себя в безопасности даже здесь.

— Какого покушения?

— Ну как же! Вчера в гостевом доме меня бы насквозь проткнуло, если бы не Баллиг.

— Ах вот ты о чём… — Ра-Дьен устало кивнул. — Нет, тебе опасность вряд ли грозит.

— То есть?

Я оторопело откинулся на спинку кресла.

— Покушались вовсе не на тебя.

— А на кого же?

— Ты что, был там один?

— Не хочешь же ты сказать, что эта толстая купчиха…

Вообще-то сведение счетов между торговцами — не редкость. Но Амира всегда казалась мне женщиной достаточно умной, чтобы разбираться со своими врагами заранее, ещё до того, как они таковыми станут.

— Она — Навигатор.

— ЧТО?!

Я вскочил, упираясь ладонями в стол.

— И ты говоришь об этом только сейчас?!

— Рэй, что тебя так взбесило? — сморщился от моей вспышки Каллас.

— Взбесило?! Да ты понимаешь… Нет, тебе даже в голову это не сможет прийти! Навигатор… Я должен был это знать, с самого начала должен был, неужели не ясно?!

— Так кто тебе мешал узнать?

— Кто мешал? Да ты, ты же мне и мешал!

— Каким это образом?

— Каким образом? Каким образом?! Ты что мне сказал, сволочь? Что она — твой драгоценный подельник и близкая подруга, что её безопасность очень важна для тебя, и именно поэтому…

Ра-Дьен бесстрастно приподнял брови:

— И в чём я солгал?

— Ты…

— Никто не запрещал тебе воспользоваться своими возможностями и узнать всё, что посчитаешь необходимым.

Слова Калли окатили меня, как холодная вода из ведра. Ой, дурак… Надо же было так попасться… В самом деле, никто не запрещал. Более того, я должен был это сделать, сделать сразу, без раздумий и сомнений — не только потому, что могу. Потому что это правильно. Потому что это полезно. Потому что… Кретин. Только что расписался в собственной тупости. Даже хуже: в полнейшем несоответствии службе, которую несу.

Я рухнул обратно в кресло, избегая встречаться с Ра-Дьеном взглядом. Dan Советник милостиво выдержал паузу, но потом всё же нанёс укол:

— Хорошо, что ты всё же поставил меня в известность относительно допущенных просчётов. В дальнейшем я постараюсь более точно очерчивать круг твоих обязанностей.

Позор на мою голову. И на остальные части тела, по выбору. Пререкаться с Навигатором… Да если б я знал!

Гильдия Навигаторов всегда вызывала у людей благоговение, смешанное со страхом. Разумеется, только у тех, кто посвящён в их способы достижения целей; все остальные просто страшатся встретить на своём жизненном пути Навигатора, хотя… Бояться нечего. Что может быть ужасного в человеке, который, послушав твою речь, посмотрев тебе в глаза и просто понаблюдав за тобой некоторое время, проникает в твою душу так глубоко, как не можешь проникнуть ты сам? Становится тобой, выявляя истинные причины твоих поступков, предугадывая будущие шаги и составляя список ещё не совершённых ошибок? Разве это ужасно? Но мы боимся. Боимся самих себя, боимся до дрожи во всём теле, до ненавистного холодного пота, ручейком текущего по спине. А значит, мы боимся Навигаторов — людей, которые всего лишь исследуют следствия, добираясь до причин. Своими способами. Я «читаю», они… Можно сказать, «играют». Принимают на себя чужие роли, дабы сделать тайное явным. Не представляю, как им это удаётся, но завидовать бы не стал: одно дело случайно и кратковременно погружаться в бездну чужих переживаний, и совсем другое — поступать так изо дня в день, не оставляя времени для самого себя.

Нет, если бы я знал, я бы не посмел ни в чём перечить daneke Амире. Костьми бы лёг, наверное, только бы… Ну да, только бы ублажить. А они так жестоко посмеялись… Над моей наивной верой в то, что у каждого человека должно быть право на тайну. Но ведь оно должно быть! Должно! И я буду его охранять. Даже от всего мира, если потребуется…

— Рэй, всё хорошо?

Голос Ра-Дьена прозвучал глухо, как из-под одеяла. Я поднял голову.

Каллас смотрел на меня с настоящим беспокойством в ясных глазах, и от этого неприкрытого проявления чувств стало не по себе. Ощутимо не по себе.

— Да.

С трудом проползшее между сжатыми губами слово не убедило Советника:

— Я требую ответа.

— Я ответил.

— Что-то невнятно пробормотал? Меня не устраивает такой ответ.

— А какой устроит? По всем правилам?

Тонкие губы Ра-Дьена дрогнули, собираясь сложиться в язвительную ухмылку или ещё какую-нибудь обидную гримасу, но я не стал дожидаться новой насмешки. Встал из кресла, вытянулся струной, плотно прижав локти и ладони к бокам, и отрапортовал без малейших эмоций в голосе:

— Причины произведённых нарушений и ошибок установлены. Полученные повреждения устранены. Жду дальнейших распоряжений.

— Хватит дурачиться, Рэй.

Каллас рассержен — это смог бы прочитать в воздухе кабинета любой человек, даже не обременённый чародейским даром, но мне почему-то не хочется смягчать ситуацию шуткой. Поэтому повторяю, с теми же интонациями:

— Жду дальнейших распоряжений.

Dan Советник задумчиво погладил пальцами подлокотник кресла. Ковырнул ногтем одну из трещин, пересекавших кожаную обивку. Поднялся на ноги, против обыкновения не кряхтя и не жалуясь на боли в спине, подошёл ближе и… Залепил мне пощёчину, предварительно повернув перстень на среднем пальце бутоном оправы внутрь.

Щёку обожгло болью свежеиспечённой ссадины, но я даже не моргнул, продолжая смотреть в одну точку — на облупленный лак по краю дверцы книжного шкафа.

— Жду дальнейших распоряжений.

Ладонь Калласа проехалась по моему лицу снова, теперь уже слева направо и немногим менее болезненно.

— Жду дальнейших распоряжений.

— Считаешь упрямство своим достоинством? — Ра-Дьен понял бесполезность насильственных увещеваний и вернулся к своему любимому оружию. К словам.

Я не затруднил себя ответом. Зачем? Если уж не способен сам принимать разумные решения, выгоднее предоставить себя в полное владение кому-то более подходящему на роль командира. Хочет что-то мне выговорить? На здоровье. Даже не буду прислушиваться. Буду ждать ясного приказа.

— Понятно: решил впасть в детство и позволить взрослым собой руководить… Зря, Рэй. Этим ты делаешь только хуже, но не себе, а всем остальным. Следовать приказам легко. Знать, что добрый и умный дяденька скажет, как поступать, — приятно. При королевском дворе людей, прячущихся от ответственности за спинами других, пруд пруди. Хочешь стать одним из них? Хочешь забраться по горлышко в болотную жижу и притвориться кочкой? Ты в самом деле ЭТОГО хочешь? Отвечай!

— Минуту назад dan Советник разъяснил мне природу моих ошибок: она кроется во мне самом. Так глубоко, что я не смогу её вытравить. И не буду этого делать. Но, поскольку мои заблуждения плачевно отражаются на несении мной службы, я вынужден передать право принятия решений тому, кто в своих действиях избегает подобных заблуждений.

Каллас ругнулся, вспомнив пяток морских демонов и их родственные связи. Смачно, в лучших традициях портовых грузчиков.

— Не умничай, Рэй! Я прекрасно знаю, что ты можешь объяснить красивыми словами любую свою дурость, но сейчас не тот случай. Поговорим по-простому. Хочешь стать подстилкой? Разрешить кому угодно вытирать о себя ноги? Покорно лечь под любого, кому придёт в голову желание тебя поиметь? Не верю. У тебя не получится.

— Я приложу все усилия.

— Да неужто? Впрочем, приложишь — старания глупить у тебя не отнять. Особенно когда ты искренне уверен в своей правоте… Хорошо. Если твёрдо решил, пусть так и будет. При ближайшей встрече с её величеством я подниму вопрос о назначении управителя. Твоего личного. Руала будет в ярости, без сомнения, но если дела обстоят так, как обстоят… Ей ничего не останется, как смириться. Конечно, потребуется время, чтобы найти и обучить подходящего человека, но ты ведь никуда не торопишься, верно? Не торопишься?

Голос Ра-Дьена мало-помалу превращался в патоку — проверенное средство для доведения собеседника до состояния бешенства. Но сегодня не хватило бы даже целого медового моря, чтобы меня разозлить, и во всей убаюкивающей речи только одна фраза заставила нахмуриться. Только одна. «Ты ведь никуда не торопишься, верно?»

Тороплюсь, ой как тороплюсь. Не могу медлить ни одного лишнего часа. Теперь уже не могу: проведя полдня в постели, вспоминая, сопоставляя и анализируя, я понял, что у меня нет в запасе единственной вещи. Времени. Но зачем Калласу об этом знать? Я успею сделать всё сам, не ставя никого в известность. Исполню долг перед городом и погибшим телохранителем, а потом… Можно и в болото, и куда подальше отправиться. Беспрекословно склонив голову.

— Ты никогда не умел притворяться, Рэй. — Dan Советник сожалеюще качнул головой и вернулся в облюбованное кресло. — Я не могу «читать» людей, как ты, но поверь: иногда хватает простого жизненного опыта, чтобы понять, откуда и куда проложена дорога. Не веди себя как мальчишка, прошу тебя. Не ко времени это, Рэй…

Я перевёл взгляд со шкафа на друга детства.

Лепестки пламени горящего в светильниках масла отбрасывали на усталое лицо тени, с избытком прибавляя Калласу лет. Советник сидел, опираясь руками на подлокотники с таким напряжением, что явственно представлялось: как только он ослабит хватку, немедленно упадёт и рассыплется речным песком по полу. Рано постаревший, слабый телесно, но не духовно, Ра-Дьен никогда не представал передо мной настолько… отчаявшимся. Случалось всякое, и жуткое, и печальное, но он всегда держался твёрдо и стойко, не делая уступок и не позволяя противникам даже предположить в нём слабость или сомнение. А сейчас я видел перед собой человека, который… Лишился опоры. Но это значит…

— Что случилось, Калли?

— Неважно. Ты же собрался отойти в сторону? Не буду мешать. В конце концов, я не имею права требовать от тебя больше, чем ты можешь дать.

— Калли, я… Сделаю то, что собирался. Обязательно. Но сейчас я хочу в последний раз что-то решить. Сам. Можно?

Ясные глаза грустно улыбнулись:

— Я не всегда бываю правым, Рэй. Не спорь, мне лучше знать! Твоё желание… Оно не нравится мне, но очень может быть, что для тебя так будет лучше. Может быть. По крайней мере, ты поступаешь осознанно, а значит, подсчитал все доходы и расходы от планируемой сделки. Только не говори, что…

Пожимаю плечами. Ра-Дьен округлил глаза, но спустя миг махнул рукой:

— Следовало ожидать… Впрочем, твоё дело.

— Очень верное замечание!

Я снова занял своё рабочее кресло и положил локти на стол.

— Рассказывай!

Естественный для меня переход от «смертельной обиды» к деловой беседе хоть и не был совсем уж незнаком для Калласа, но тем не менее вызвал лёгкое недоумение:

— О чём?

— О том, с чем пришёл, разумеется.

— На каком основании ты считаешь мой визит…

— Вот этого не надо, ладно? Ко мне никто и никогда не приходит просто так, из вежливости или чтобы навестить. Даже Виг — это я захожу к нему, но не иначе. Что уж говорить о такой важной персоне, как dan Советник!

— Притвора… — Ра-Дьен усмехнулся, постепенно возвращаясь к привычной манере поведения. — А я-то испугался, что ты всерьёз решил стать добросовестным и тупым служакой!

— Сомневаешься в моих талантах?

— Пожалуй, уже не сомневаюсь… Но к делу. Ты совершенно прав: у меня есть веская причина для скорейшей встречи с тобой. Собственно, вот она.

Каллас достал из складок мантии продолговатый свёрток и кинул его в мою сторону по столешнице.

Под тонкой кожей обнаружилось промасленное полотно, в которое был завёрнут…

— Веер?

Я взвесил на руке женскую игрушку.

— Тяжеловат, однако.

— А ты его раскрой.

С лёгким шорохом пластинки веера разошлись в стороны, характерно щёлкнув три раза. На последнем щелчке Ра-Дьен попросил:

— Теперь держи осторожнее и ни в коем случае не нажимай на крылья цапли у основания!

— Если я правильно понимаю…

— Только не здесь!

— Разумеется.

В коридоре не было никого и ничего, кроме деревянных панелей на стенах, то бишь ничто не мешало произвести изучение попавшего мне в руки предмета.

Безделушка, обтянутая тонким шёлком с необыкновенно красивой росписью: изящные мазки, в кажущемся беспорядке разбросанные по пурпурному полю, складывались в незнакомые глазу картины — водопад, ажурный лес по берегам реки, парящие в небесах птицы… Красивая вещь. А в наших тёплых краях и вовсе незаменимая. Но её назначение состоит не столько в том, чтобы обдувать прохладой нежную кожу знатных прелестниц, а…

Золотистая фигурка цапли, к крыльям которой и крепились пластинки веера, очень удобно ложилась под большой палец. А если средним и указательным задать направление движения, то… Шурх!

Часть пластин вылетела из своих «гнёздышек», жадно впиваясь голодными остриями в стену. Так-так. Я убедился, что диковинный арбалет не остался взведённым, и подошёл к деревянной панели, невольно ставшей мишенью.

Клинки плоские, узкие, четырёхгранные, причём каждая грань заточена. Это для чего же? А, понял: судя по месту входа лезвия в дерево, они в полёте ещё и вращаются. Вокруг оси. Поэтому тело Баллига было не просто прорезано, но ещё и перемешано. Для полного, так сказать, поражения, потому что правильно срастить такое месиво… Даже у меня не получилось бы. С самим собой.

«Панцирь» остановил убийственное кручение, облегчив мою задачу. Но если бы плотности его тела не хватило… М-да, не пререкаться бы мне сейчас с Калли, а лежать, зализывая раны в тщетной надежде справиться.

— Любопытная штучка.

Я вернулся в кабинет и положил разряжённое оружие на стол. Ра-Дьен удовлетворённо кивнул:

— Знал, что оценишь по достоинству.

— Не видел раньше ничего подобного.

— Я тоже. Да и много кто не видел. Оружейник сказал: вещица родом из Восточного Шема.

— Далековато везти.

— Зато какая польза!

— Это точно… И как она появилась в Антрее?

Ра-Дьен развёл руками:

— Не установлено.

— То есть?

— Веер не был ввезён для продажи или в качестве подарка: ни в одном из отчётов таможенного досмотра не упоминается похожая вещь.

— Контрабанда?

— Выходит, так.

Не очень приятная новость. Совсем неприятная. Одно дело, если бы оружие прошло через посты Береговой стражи по всем правилам, пусть даже и было бы задержано: кражу с таможенного склада легче осуществить, чем незаконный ввоз. Зачем же злоумышленнику было так сильно рисковать, утаивая груз от досмотра? Надо подумать. Причина имеется, не может не иметься. Но она обязана быть чрезвычайно веской… А на склад я всё же наведаюсь.

— Занятный выбор способа убийства.

— И даже очень, — кивнул Каллас. — Но в случае с Навигатором он, пожалуй, оправдан.

— Думаешь?

Прикинем. Периметр поражения большой. Дальность? Внушительная. Сила воздействия? Впечатляет. Не нужно подходить близко, хотя определённая сноровка требуется. Впрочем, опытный стрелок справится играючи. Если, разумеется, на пути летящих клинков не возникнет препятствие, как произошло в моём случае. А то, что убийца поспешила покинуть место преступления, заставляет предположить одну интересную вещь. У неё не было больше оружия. Никакого. Значит, она была непоколебимо уверена в том, что препятствий не возникнет. Полагалась на свои чары? Ответ: да.

— Знаешь что, Калли… Допускаю: ты прав насчёт покушения. Не знаю, кому и чем насолила Навигатор Амира, пусть сама разбирается со своими недоброжелателями. Моё дело в другом. Убийца.

— Что — «убийца»?

— Он заражён безумием. Точнее, она заражена.

Ра-Дьен застыл статуей, неестественно выпрямляя спину:

— Уверен?

— Как никогда.

— Но… Откуда? Почему? Каким образом это могло произойти?

— Не знаю. Пока не знаю.

Я присел на край стола, растерянно потирая пальцами лоб. Каллас напряжённо молчал, обдумывая услышанное. Молчал и оставался неподвижным так долго, что можно было забыть о его присутствии в кабинете.

— Это?..

— Моя вина.

— Но ты же сказал, что не знаешь?

— Сказал. Но кто, кроме меня, отвечает за безопасность города в этой части? Никто. Значит, я виновен в появлении безумца. Я один.

— Рэй…

— И пока я не отловлю и собственными руками не прикончу эту тварь, не смогу спать спокойно. Всё происходит слишком быстро, Калли. Слишком. Мне не хватает времени подумать. У меня было всего несколько часов сегодня, но… Я так ничего и не придумал. Нужно взять ноги в руки и тупо обыскать весь город. Каждый дом. Каждый клочок земли. Если понадобится, я прочешу и всю долину Лавуолы, но найду убийцу. А тебя хочу попросить: если возможно, продержи выходы из города закрытыми подольше.

— Сделаю, как просишь. Но почему ты решил, что они уже закрыты?

— Потому что вчера произошло то, чего не происходило полторы сотни лет: жизнь Стража оказалась под угрозой. Если добавить к этому неудавшееся покушение на Навигатора, причина для блокады становится неоспоримой.

Ра-Дьен улыбнулся, расслабляя желваки на скулах.

— Верно. Руала поддержала моё предложение, несмотря на сопротивление Совета.

— Было много возражений?

— А ты как думаешь? Близится время Конклава Торговых гильдий, а мы собираемся закрыть порт! Не представляешь, как визжал по этому поводу Тавари!

— Почему же, представляю. Как поросёнок, которого режут.

— Ещё хуже! — Каллас брезгливо сморщился, видимо, вспоминая перепалку. — Но её величество заявила, что одобряет суровые меры. Хотя бы до той поры, пока Страж не вернётся к исполнению своих обязанностей.

— Ага, давай посчитаем, когда это произойдёт: если следовать правилам, сначала мне нужно полностью оправиться от ран, потом спешно начать подыскивать новый «панцирь», потом заниматься его обработкой, потом притираться к нему, поскольку без этого невозможно двигаться дальше… Месяца два уйдёт. Если всё будет получаться легко и просто. А за это время извизжится не только dan Тавари, но и вся Торговая гильдия скопом. Не говорю уже, сколько потеряешь лично ты… Готов идти на жертвы?

Ясные глаза посмотрели на меня с лёгким укором:

— Если бы не был готов, не ввязывался бы в драку.

Вот как? Неужели моё благополучие для Калли важнее выручки? Не верю. Просто он очень хорошо умеет считать и понимает: от Стража, в полной мере исполняющего свои обязанности, больше дохода, чем от выгодно проданной партии железной руды из халисских копей. Но если он не прочь принести жертвы, то я намерен действовать иначе.

— Возможно, тебе не придётся что-либо терять.

Недоумённо взлетевшие вверх брови.

— Я уже сейчас могу действовать.

— Но…

— Мне необходимо только одно: чтобы никто не путался под ногами. Этого можно добиться?

Ра-Дьен куснул губу.

— Всё можно, если действовать осторожно… Я подумаю. А пока… Руала желает видеть тебя. Вечером. На приёме.

— Тащиться во дворец? Бедному раненому человеку? Издевательство!

— Я пришлю за тобой карету.

Возмущённо фыркаю:

— Присылай уж сразу похоронную!

— Такими вещами не шутят, Рэй.

— Королевский приём меня добьёт, Калли, чем хочешь поклянусь!

— Приглашены немногие. Только избранные. К тому же… Там будет твоя супруга.

Наис. Будет. Там. Разве мне нужен другой повод, чтобы прийти? Не нужен, и dan Советник, хорошо изучивший мои слабые стороны, беззастенчиво пользуется своими знаниями.

— Но мне надо ещё послать за новым костюмом…

— Я захватил с собой всё, что нужно.

— Заранее знал, что соглашусь?

— Ты же умный парень, Рэй, а поступки умных людей можно предсказать.

Разочарованно вздыхаю:

— Поэтому мне всегда хотелось быть дураком.

Каллас покачал головой и попытался подняться на ноги. Не получилось, и я протянул ему руку, предлагая помощь. Которая была принята с некоторым удивлением, но без промедления.

А уходя, Ра-Дьен обернулся и сказал:

— В следующий раз, когда захлестнут чувства, вспомни мои слова, Рэй: тобой никто не сможет владеть. Просто потому, что не поймёт, кем владеет.

Да уж, трудно понять! Сокровище непомерное! Бросил бы всё, к ххажьей матери, уехал бы в поместье, заперся от мира и…

— О чём говорили?

Любопытство Олдена не знает границ. В отличие от моего терпения.

— Любезный мой приятель, позволь попросить о небольшом одолжении…

Невинный тон заставил рыжего мага подозрительно нахмуриться:

— О каком?

— В следующий раз приложи немного сил и подслушай сам, а не заставляй меня пересказывать одно и то же!

Карие глаза сверкнули радостно, но слегка неуверенно:

— Разрешаешь?

— Разрешаю.

— Правда?

— Правда.

— Не передумаешь?

В этом весь Олли: уточняет детали до той степени подробности, когда от них начинает подташнивать.

— Нет.

— И ругаться не будешь?

— Радость моя веснушчатая, прекрати донимать меня по пустякам! Подслушивай, сколько душе угодно, только…

Скуластая физиономия мигом приобрела унылый вид:

— Только?

— Если входишь в курс моих дел, будь любезен принимать в них живейшее участие.

— Участие? — Больше похоже на всхлип, чем на вопрос.

— Именно! Хватит заниматься всякой бесцельной ерундой, пора начать отрабатывать жалованье!

— Э… Но я ведь ещё не подслушивал?

— Откуда я знаю?

— Клянусь здоровьем моей мамочки!

— Твоя мамочка давно почила в мире.

— Ну… просто даю слово: не подслушивал!

— И что с того?

Олден довольно потёр ладони:

— А раз я пока ничего не слушал и не слышал, я не могу участвовать… точнее, могу не участвовать в твоих делах. Правильно? Ну, я пошёл!

Я поймал его за шкирку, подтянул к себе и ласково пообещал:

— Не переживай, способ заставить тебя работать найдётся. А пока… Позови Кириан.

— Где я её найду? — Олден высвободил мантию из моих пальцев и встряхнулся, как мокрый пёс.

— В парке. Небось, уже все деревья у крыльца пообтёрла.

— А если её там нет?

— Есть! Шевели ногами!

Маг выкатился за дверь, возмущённо бурча по моему адресу и выражая сомнение в том, что быстро найдёт указанную персону. Глупый… Кири всегда была рядом с Баллигом, значит, и сейчас шатается где-то поблизости, хоть моим телохранителям и нет надобности защищать мою жизнь на территории приюта. Точнее, не было надобности. До недавнего времени, а теперь уже и не знаю, когда, где и чего должно опасаться.

— Вы желали меня видеть, dan?

Она появилась на пороге кабинета беззвучно: если бы я старался услышать шаги, потерпел бы неудачу. Не знаю, магия это, дар природы или что-то иное, но двигаться быстро и тихо под силу не всем. Я пробовал научиться, но только зря потратил время. А вот Кириан ещё в раннем детстве овладела искусством незаметно подкрадываться к жертве. Наверное, потому и стала искусной воровкой. А потом её саму обокрали, похитив сердце…

Всего за сутки красота смуглянки потускнела, превратившись в тень прежней роскоши: ни глаза не блестят, ни коса, хотя обычно пылающее в светильнике масло только прибавляло «правой клешне» очарования. Гибель Баллига не прошла даром, ударила в самое уязвимое место. Заставила треснуть? Разбила? Тут не знаешь, что хуже: разлетевшиеся в стороны осколки ещё можно собрать и попытаться склеить, а трещину не зарастишь ничем — она может и много лет оставаться неизменной, а может расколоть сердце в самый неожиданный момент.

— Как ты себя чувствуешь?

Взгляд, такой же чёрный, как туго заплетённые волосы, вздрогнул.

— Мне следовало бы спрашивать об этом у вас, а не наоборот.

— Верно. Но ты же знаешь, какой я неправильный… Ответишь?

— Я готова исполнять свой долг.

— Отрадно слышать. Тем более, мне кое-что от тебя нужно… Но сначала пройдём туда, где нам не будут мешать.

Я шёл первым, невольно прислушиваясь к звукам позади, но Кириан ничем не выдала своего присутствия. Даже биением сердца. Зато когда вошли в кладовую, волна невидимой, но ясно читаемой боли едва не сбила меня с ног. Однако пока я прикрывал дверь, женщина не сделала ни малейшего движения в сторону распростёртого на столе тела, хотя больше всего на свете желала обнять его. В последний раз.

Это хорошо, это очень хорошо… Хотя ничего хорошего в этом нет. Приступим!

— Расскажи мне о событиях вчерашнего вечера, giiry.

— Разве вы сами не знаете всего?

— Если бы знал, не спрашивал бы. Итак?

— Когда вы и госпожа с Юга вошли в пределы гостевого дома, мы заняли позиции в надлежащем порядке и приступили к наблюдению.

— На подходе к дому или во время расстановки возникала ли смена ощущений? Пусть незначительная или незаметная, мне нужно знать, было или нет.

Кириан задумалась, восстанавливая в памяти тени минут, пережитых сутки назад.

— Не могу говорить за всех, но я ничего не почувствовала. Ни малейшей опасности.

— Эту опасность ты и не могла почувствовать… Дальше!

— Вы находились в комнате примерно четверть смены, потом вышли на галерею внутри двора.

— Всё это время что-нибудь происходило?

— Никаких перемещений на внутреннем периметре. За внешним мы не следили, поскольку…

— Можешь не объяснять. Продолжай!

— Небольшое время спустя вы подали знак.

— Какой?

Она сдвинула полукружья бровей.

— «Внимание».

— Разве?

Смуглый лоб пересекла морщинка.

— Да.

— Ты точно помнишь?

— Конечно! Вы…

Неожиданное замешательство подвигло меня на усиление напора:

— Какой именно жест ты видела?

— Я…

— Вспоминай!

Детская обида пополам с уязвлённым самолюбием:

— Я же сказала: «Внимание»! Это было ясно видно! Только Баллиг почему-то…

Кириан замолчала, поражённая внезапной догадкой.

— Что Баллиг?

— Он… — Лепестки полных губ побледнели. — Он… Переспросил меня…

Так. Копаем в нужном направлении.

— Баллиг переспросил тебя насчёт знака, потому что?..

— Ему привиделась «Раскрытая клешня».

Я торжествующе присвистнул. Кириан восприняла моё воодушевление по-своему: пристыжённо опустила глаза.

Ай, какая занятная мозаика складывается! Незнакомка не только внушила окружающим полное повиновение своей воле, но и пошла дальше, подменяя зрительные образы иллюзорными. Но откуда она могла знать разницу между жестами? Кроме меня и моих телохранителей, никто не посвящён в язык знаков, дабы преимущество внезапности не было утеряно. Тем не менее Баллиг видел одно, Кириан — другое, а Хонк вообще мог наблюдать нечто третье. При этом «панцирь» всё же усомнился в увиденном, и это означает: картинка получилась нечёткой. Словно убийца сама не могла ясно разглядеть или представить себе моё движение и потому неточно передала воображаемое своим жертвам. Сознанию своих жертв, потому что глаза продолжали видеть то, что есть… О-го-го. А что, если…

Я привёл ритм биения собственного сердца в соответствие с тем, что передавали мне со стороны Кириан мои ощущения, прижал ладонь к шее женщины, молясь всем богам сразу, чтобы рука потела сильнее, и приказал:

— Посмотри на Баллига. Сосредоточься на его ранах так тщательно, как только сможешь… Ты видишь их? Видишь?

— Да.

Ответ последовал без промедления, потому что «змейка», живущая в теле Кири, почувствовала меня и охотно приступила к своей грязной работе. Конечно, можно было обойтись и без непосредственного соприкосновения, но требовался быстрый и точный результат, а не пустая трата времени на единение с той, которая шарахается от меня, как от огня.

— Смотри не отводя взгляд.

Сам я тоже всмотрелся в тёмно-бурые провалы ран. Развороченный живот без целого клочка кожи. А теперь представлю себе, что область повреждений начинается не под рёбрами, а повыше, заползает на них, поэтому в месиве мышц непременно должны виднеться белые сколы костей… крупное крошево…

— Скажи мне, giiry, что ты видишь?

— Кровь.

— А ещё?

— Разорванные волокна.

— Ещё?

— Кусочки костей.

Есть! Я убрал руку, разрывая связь. Кириан пошатнулась, сбрасывая оцепенение чужой власти.

— Что… что это было?

— Маленький опыт.

— Вы… вы… вы подчиняли меня?

Чёрные глаза повернувшейся ко мне лицом женщины вспыхнули ненавистью. Но только на мгновение, потому что Кири не могла не осознавать: каждый из нас находится в своём праве.

— Ты помнишь всё, что с тобой происходило?

— Да. Кажется…

— Тогда ответь, что я приказывал делать?

— Вы велели смотреть и… говорить, что вижу.

— И что именно ты видела?

— Кровь, повреждённые мышцы, обломки костей…

— Ага! Ну-ка, посмотри ещё раз: есть в ранах хоть один обломочек?

Кириан склонилась над мёртвым телом, и могу поклясться: в эту минуту она была ничуть не теплее, чем лежащий на столе Баллиг.

— Н-нет… — тихий шёпот.

— Теперь понимаешь, что случилось?

Ненадолго наступившую тишину нарушило злобное:

— Да, я понимаю. Вы вольны заставить нас видеть и делать то, что угодно вам!

Верный вывод, но не запоздалый. Эх, красавица, ещё бы мозгов чуть-чуть, и вовсе цены бы тебе не было.

— Волен. Но вчера вечером вы подчинились не мне.

Кириан выпрямилась, напряжённая, как натянутая тетива.

— Как такое может быть?

— Сейчас узнаю. Раздевайся!

— Но…

— Учти, я ведь могу действовать и иначе, так что для тебя будет лучше исполнить простой приказ.

Смуглянка окаменела лицом и нерешительно дотронулась до застёжек куртки.

— Побыстрее, giiry, я не намерен торчать здесь всю ночь!

Пряжки, шнурки, ремешки перевязей, спрятанных под одеждой… Как много всего нужно снять с этой женщины, чтобы добраться до неё самой! Короткая куртка с кожаными вставками, плотно облегающие штаны из полотна косого плетения, садящегося по любой фигуре, рубашка, чья просторность наводит на мысль о возможном использовании в качестве перевязочного материала, а не предмета одежды, корсет с кармашками для метательных ножей, спрятанный совсем глубоко — видно, на крайний случай, высокие сапоги со стальными накладками на каблуках и носках, перчатки с нашитыми кольчужными кольцами. Я бы скорее сдох, чем привык так снаряжаться каждый день. Хорошо всё-таки не беспокоиться насчёт собственной безопасности!

Ворох одежды на полу скрыл ноги Кириан почти до середины икр. Зато всё остальное оказалось на виду, и я невольно уделил внимание осмотру принадлежащего мне имущества.

Красивая девица, ничего не скажешь. И мускулистая в самый раз, не с перебором — Баллиг знал, что делал, напирая на развитие подвижности и гибкости, а не силы. Мышцы длинные, плавных очертаний — одно загляденье. Что ж, можно сказать, повезло, хотя бы буду сознавать, что работаю с совершенным материалом, а не как обычно приходится…

Увидев, что я, в свою очередь, начал снимать рубашку, Кириан мелко задрожала.

— Что вы хотите делать?

— Какая разница? Ты всё равно не поймёшь.

Преувеличиваю, конечно. Она могла бы понять, особенно после простых, но ёмких объяснений, но мне сейчас необходимо другое. Волнение. Расстройство чувств. Страх. Всё то, что заставляет влагу выступать на коже и струйками скатываться вниз, между лопатками, между полушариями налитых грудей, в ложбинку у основания позвоночника, к небольшой ямке посреди живота, по упругим бёдрам напряжённых ног…

Увлёкся. Нет, все фантазии потом. После. Сначала нужно заняться делом.

Я развязал ремешок и распустил косу, позволяя волосам свободно упасть на плечи и спину. Не самое приятное занятие мне предстоит, но жаловаться не буду. Некому и незачем: всё равно избавления не предвидится.

То, что штаны так и остались на мне, немного озадачило Кириан, но она не успела сделать никакого разумного вывода, потому что мои ладони уже начали свой путь по смуглому телу. Осторожно, легчайшими касаниями, то ускоряя движение, то останавливаясь…

Знаю, как выгляжу со стороны. Как насильник-извращенец. Насильник, потому что никто по доброй воле мне в руки не отдастся, а извращенец, потому что, доводя женщину до исступления, жду от неё не жгучей страсти, а всего лишь воспоминаний, которые капельками пота выйдут наружу, растворятся в воздухе и снова станут частью тела, но уже не прежнего своего владельца, а нового. Ну же, малышка, вспоминай!

Это не было похоже на образы, возникающие перед глазами, скорее я входил в сферу чувств и испытывал те из них, что владели Кириан. Вчера. Вечер. Тёплый тяжёлый весенний вечер, томящийся в ожидании дождя…

Мир женщины делился надвое, ровно пополам, и в одной половине царила нежность к русоволосому великану, а вторая… О, вторая была целиком отдана мне! Злоба, смешанная с необходимостью подчиняться, припорошенная первым снегом чувства долга и многократно пронизанная благодарностью за то, что рабство подарило вместе с горечью настоящее счастье — найти любовь. Как причудливы чувства людей! В один момент времени мы способны испытывать столько противоположных друг другу эмоций, что странно, как они не сжирают себя, оставляя тупое равнодушие. Вот и в сознании Кириан плескалось невероятное зелье, сочетание несочетаемого, хаос, подчинённый непостижимой, но непобедимой логике.

Ощущения текли сильно и ровно, как река, из века в век не покидающая одно и то же русло. На перекатах — по всей вероятности, в те мгновения, когда телохранительница вынуждена была уделять внимание мне, — вскипали буруны брезгливой покорности судьбе. Когда же фокус смещался в сторону Баллига, возникали тихие заводи, глубокие, как сама любовь. И снова возвращение к служебным обязанностям. Волна, другая… Скачет из стороны в сторону слишком часто. Никогда бы не подумал, что Кири тратит на меня столько собственных сил. Скорее следовало заподозрить её в пренебрежении обязанностями, ан нет: не забывала о долге. И о возлюбленном конечно же не забывала.

Качаюсь на волнах, вверх, вниз. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Вверх… Или мне кажется, или в этот раз возвращение затянулось? Ну-ка, я же считал… Промежуток между гребнями укладывался в два вдоха и выдох, а тут вдруг получилось на выдох больше. Что дальше? Поглядите-ка, ритм сбился! И «ямы» стали глубже, словно кто-то взял лопату и покопался в них… А что у нас с оттенками? Хм… Именно то, чего я и опасался.

Колебания Кириан оказались великолепной почвой для взращивания чужого влияния. Убийца вряд ли могла понимать, что именно помогло ей поймать в ловушку сознание моих телохранителей, наверное, и не рассчитывала на такой результат. Точно, не рассчитывала, в противном случае не преминула бы углубить своё присутствие в чужих ощущениях, а не оставила как есть, пустив свою волю курсом, параллельным моей. А может быть, просто не понимала, как нужно действовать? Что, если она пользуется своим даром малоосознанно, на уровне инстинктов, а не разума? Но тогда…

Я выдохнул и, не удержавшись, чмокнул Кириан в губы, а та, потрясённая до глубины души моими странными действиями (что за мужик? Можно сказать, всю облапал, а до сокровенного и добираться не стал), даже не сподобилась огрызнуться, не то что залепить пощёчину.

— Всё, можешь быть свободна!

— Вы… сделали всё, что хотели?

— Не столько хотел, сколько был обязан.

Я потянулся к столу за рубашкой и, задумчиво проводя взглядом по округлостям растерянно застывшей на сброшенной одежде женщины, отметил вслух:

— И всё-таки ещё полгода назад твоя грудь выглядела существенно меньшей по размеру. Поделишься секретом, а?

— К-каким секретом?

— Как грудь увеличить. Не скажу, что прелести моей супруги меня не устраивают, но я бы не отказался…

Хлоп! Аж в ушах зазвенело. Выпросил-таки пощёчину на свою голову. Что-то все меня сегодня обижают. Наверное, звёзды неудачные.

— Ты что себе позволяешь?

— Нет, это что ВЫ себе позволяете?!

Ах, как я люблю женщин в гневе! Любо-дорого посмотреть: грудь вперёд, кулаки упёрты в бока, губы начинают припухать, по коже разливается румянец… Прелесть неимоверная!

— Объяснись немедленно.

— Да как только… да после всего… ещё и издеваетесь… Правду говорят, вы — демон в человечьем обличье! Худший из демонов!

Горячо и познавательно, но совершенно не имеет отношения к теме разговора. Беру на себя труд уточнить:

— Что именно в моих словах так тебя оскорбило?

— Как вы могли спрашивать, если и сами всё уже вызнали?

Прямо-таки воплощение праведного гнева. Может, свести её с придворным скульптором? Чудная натурщица получится — и форма на месте, и содержания хоть отбавляй.

— Что я вызнал?

Стараюсь спрашивать спокойно и ласково, хотя хорошо знаю по личному опыту: чем мягче себя ведёшь, тем больше яришь собеседника. А уж собеседница и вовсе начинает огнём пыхать из ноздрей.

— Про ребёнка!

— Какого ещё…

Ум… Болван. Каменный. Круглый. Тупица. Беспросветный. Законченный.

— Ты ждёшь ребёнка?

— А то вы не знаете!

— От Баллига?

— Ну, это уже ни в какие ворота!

Она бы полезла на меня с кулаками, если бы не вспомнила, что стоит в чём мать родила, и не предпочла кинуть все атакующие силы на приведение себя в надлежащий вид. А я, получив передышку, смог наконец-то сложить один и один, получая предсказуемый, но совершенно не имеющий отношения к арифметике результат.

Следовало ожидать, что они окажутся в постели. И дураку было видно взаимное влечение. Точнее, дуркам моим, которые даже надо мной имеют наглость посмеиваться (когда в их памяти гаснут впечатления от последнего по времени исполнения наказания за какой-либо проступок, а, надо сказать, с памятью у подверженных «водяному безумию» плохо: иногда из неё выпадают целые дни, а то и недели — в зависимости от положения лун в небесах, поэтому мне иногда даже жаль наказывать). Но постель постелью, а служба — службой.

— Как давно это произошло?

— Пять месяцев, — нехотя призналась Кириан.

— Но позволь, на таком сроке должно быть уже заметно! Или я что-то путаю?

— Я… попросила навести «сон».

Рр! Какая мерзость! Насильно замедлять развитие ребёнка в утробе — как можно было до такого додуматься? Впрочем, знаю как. Пока Кириан состоит у меня на службе, она не имеет права обзаводиться отпрыском. Хотя бы по той простой причине, что беременная телохранительница будет неосознанно уделять больше внимания своему чаду, а не охраняемому телу. И можно только похвалить женщину за то, что она пренебрегла своим счастьем ради чужой безопасности. А можно отругать, чем я сейчас и займусь.

— Почему вы сразу мне не сказали? Ну хорошо, Баллига ты могла не ставить в известность, хотя уверен, он обо всём догадывался, или упросила молчать, но ты-то, ты сама! Почему ты не пришла и не созналась…

— В совершённом преступлении? — холодно продолжила мою фразу Кири и была совершенно права: её предупреждали о правилах и каре за их нарушение.

— Да хоть в чём! Я должен был знать. Это моё право.

— А разве вы…

Она осеклась, глядя в мои глаза.

— Я. Ничего. Не знал.

— Но я думала…

— Ты думала, что каждый раз, находясь рядом, я читаю твою душу и твои мысли? Так вот, ты ошиблась. Сегодня это случилось в первый раз. И в последний. Ты можешь быть свободна.

— Но…

Чёрные глаза Кириан растерянно расширились.

— Сейчас я выну «змейку» из твоего тела, и убирайся на все четыре стороны.

— Dan Рэйден…

— Ничего не хочу слышать. Мне не нужны слуги, не ценящие самих себя. Повернись!

Она покорно подставила основание шеи ножу и не вздрогнула, ни когда лезвие прорезало кожу и мышцы, ни когда серебристое тельце пробиралось наружу, чтобы браслетом обвиться вокруг моего правого плеча.

— Получишь расчёт у казначея: извини, у меня при себе нет нужной суммы. Всё. Свободна.

Кириан присела, сгребла одежду в ком и почему-то вдруг всхлипнула.

Вот чего не люблю совсем, так это слёз. Любых — детских, женских, мужских. Не люблю прежде всего с точки зрения особенностей своей службы: солёная влага, проливающаяся из глаз, усиливает ощущения до той степени, когда самому хочется то ли зарыдать, то ли завыть.

— Отставить слёзы!

— Dan Рэйден…

— Что-то ещё?

— Отпустив меня, вы же остаётесь… почти один.

Я всмотрелся в несчастное лицо той, что должна бы радоваться, а не огорчаться.

— Тебя это больше не должно волновать.

— Но я… не могу…

— Пройдёт. Через месяц из твоей крови вымоет последнюю память о «змейке». Просто потерпи.

— Вы не понимаете… — Кириан горестно приподняла брови. — Я думала… Я боялась, что, узнав всё, вы накажете меня… и его накажете… А вы…

— Брысь отсюда! И немедленно ищи того мага, который наводил «сон», чтобы он всё вернул на свои места!

— Dan Рэйден…

— Брысь, я сказал!

Она покачала головой, споря то ли с моим поведением, то ли со своими мыслями, и исчезла так же беззвучно, как и пришла. Только дверные петли скрипнули.

Да, правильно говорят: беда не приходит одна. Парами они ходят, беды эти. А то ещё и тройками. Ну, теперь уже можно считать, что лично у меня двумя бедами стало… Кстати, больше или меньше? Хороший вопрос. Допустим, гибель Баллига, без преувеличения, беда, дурная и нелепая. А вот избавление от ненависти Кириан к бедам никак отнести нельзя, больше на праздник похоже. Только веселиться почему-то не тянет…

Чем я располагаю? Одним трупом и одной беременной телохранительницей, оставившей службу, а с ней и меня на произвол судьбы. В сложившейся ситуации присутствие или отсутствие Хонка становится совершенно незначительным обстоятельством; мне даже проще будет думать, что защиты вовсе не осталось, чем по привычке полагаться на кого-то, кроме себя. А уж полезнее — во сто крат!

Неизвестная мне женщина, воспользовавшаяся оружием, невесть как оказавшимся в пределах Антреи, смутила умы по меньшей мере пятерых и едва не достигла поставленной цели, то есть смерти Навигатора. Хоть я и заявил Ра-Дьену, что не волнуюсь по поводу причин покушения, приходится признать: волнуюсь, и весьма. Причём наибольшую тревогу вызывает не дерзость убийцы и заказчика, вознамерившихся пресечь жизненный путь человека, представляющего собой бесценное творение богов и природы, а место совершения преступления. Почему был выбран именно мой город?

Навигатор вечно пропадает в разъездах, и уж в дороге подобраться к нему удобнее всего: на любом постоялом дворе или просто посреди леса, на море, в пустыне, да где угодно, но во время движения было бы легче добиться желаемого! И всё же убийца позволил жертве прибыть в Антрею, хотя должен был знать, что в означенном городе у Навигатора появляется усиленный эскорт. В моём лице. Так за каким ххагом всё случилось здесь?

После дневных размышлений вижу два варианта объяснения нелепости происходящего.

Первое: заказчику было важно, чтобы убийство произошло только в Антрее. Предположения? Никаких. Что ж, оставим эту версию в покое и обратимся к её сестрице.

Второе: только в Антрее убийца мог действовать наиболее успешно. И вот это допущение уже обзавелось доказательствами в свою пользу.

Незнакомка может оказывать на людей воздействие. По счастью, вполне изгладимое: я не нашёл в сознании Кириан следов чужого присутствия. Но сам факт, что злоумышленница способна сбить с толку предположительно неограниченное количество голов, пугает. Единственно, при такой силе влияния должно соблюдаться ограничение на размеры периметра, и моя уверенность в этом имеет под собой основание, вполне весомое. Я ведь тоже умею «влиять».

Правда, пределы моих способностей простираются в другие стороны, предпочитая качество количеству. Могу шутя управиться либо с тремя телохранителями, либо с одним безумцем. Не без уловок, конечно: в случае с троицей мне помогают «змейки», а в случае с дуркой — его собственная кровь, несущая в себе частицы «лунного серебра». Эта же нарушительница спокойствия хоть и не могла жулить схожим образом, едва не вывела телохранителей из-под моего контроля, воспользовавшись… А чем она, кстати, воспользовалась?

Переменностью чувств. Когда человек упёрт в одну и ту же идею или ощущение, трудно вклиниться в его сознание, не говоря уже о том, чтобы как-то изменить направленность мыслей. Что же касается Кириан, то в её голове мысли не просто менялись местами, а качались, словно на морских волнах, только помогая убийце: внедрение в мелодию чувств и размышлений — первый шаг к обретению власти. Так меня учили. Так я и действую, когда «заговариваю» дурок: прислушиваюсь к песням, звучащим в гулких стенах их черепов, а потом подбираю свой собственный напев, поначалу донельзя похожий, но постепенно уводящий с тропы безумия…

Итак, Кири попалась на удочку потому, что металась между любовью и долгом. Подозреваю, что Баллиг споткнулся о тот же самый камушек, но привязанность ко мне (которую он, впрочем, никогда не показывал явно, но которую я всегда ощущал лучше, чем сам того хотел) перевесила, и телохранитель всё же выполнил свою задачу. Правда, после жёсткого окрика, тоже сыгравшего свою роль, но «панцирь» оказался на месте быстрее «клешнёй», а значит, раньше освободился от чужого влияния. Покопаться в голове Хонка? Не-а, не сегодня. Наверняка и там найду что-то до боли похожее на путаницу, затащившую Кириан в лабиринт сомнений. Но что-то я упустил…

А, вспомнил! Неясности со знаком. Я ведь и в самом деле показывал «Раскрытую клешню», что означает: занять позицию рядом с охраняемым и быть готовым к немедленной атаке или обороне. Кири же видела всего лишь «Внимание» — ладонь с сомкнутыми пальцами. Могла ли она ошибиться? Нет, у смуглянки отличное зрение, к тому же оно в то время было усилено стараниями «змейки». Баллиг же колебался, выбирая между ожиданием и действием. Почему? Убийца наводила иллюзию? Или же… Кажется, понял: скорее всего, её вмешательство, вступившее в противоречие с моими нитями управления, произвело эффект, схожий с «полным освобождением». Опасная штука, кстати, поскольку нарушает устоявшиеся цепочки причин и следствий… Так вот, Кириан, оказавшаяся в прямом смысле слова между двух огней, просто не могла сделать выбор. Не могла понять, что именно видит, потому что контроль ослабел до предела, среди прочего и её собственный. Но так как смуглянке меньше всего в этот вечер хотелось подставлять свою шкуру под чьи-то клинки, она попросту приняла желаемое за действительное. «Увидела» другой знак. Внушила себе спокойствие.

Да, похоже, всё происходило именно так. Мерзкая картинка вырисовывается, однако. Положим, я могу попытаться схлестнуть своё «управление» с чужим, но при этом рискую превратить невольную жертву в существо, неспособное принимать решения в соответствии с окружением, а действующее исключительно повинуясь собственным фантазиям. Мрак.

— Ты правда её отпустил?

Меня когда-нибудь оставят в покое? Только не до тех пор, пока жив рыжий кошмар, которого то криком кричи — не дозовешься, то норовит разделить со мной каждую минуту существования. Но заводить спор сил уже не было, поэтому я просто спустил с плеча рукав, открывая изумлённому карему взгляду новоявленное «украшение».

Олден вытаращил глаза. Нахмурился. Снова округлил гляделки.

— Ты понимаешь, что делаешь?

— Представь себе.

— Нет, ты не понимаешь! Тебе нельзя таскать весь зверинец разом, надорвёшься!

— Меня трогает твоя нежная забота, но давай оставим каждому своё, а? Проследи, чтобы с Кириан справедливо рассчитались, а тот шарлатан, который её пользовал, вернул всё как было. Ох, если бы я знал, чьи грязные руки не побрезговали вмешаться в нерожденную жизнь, я бы…

Маг слегка побледнел, но всё же решился спросить:

— Ты бы — «что»?

— Я бы этого умельца… Часом не знаешь, кто бы это мог быть?

Рыжик начал пятиться к порогу, который минуту назад неосмотрительно переступил, бормоча:

— Да я… как-то не интересовался… да и ни к чему мне это…

— Олли.

— Мм?

— Подойди ко мне.

— Зачем?

— Хочу получше рассмотреть твою гнусную рожу! Это ты наводил «сон», признавайся!

Вы видели, как человека передёргивает? А всем телом, от кончиков пальцев до кончиков волос? Забавное зрелище. Очень улучшает настроение: если до этого момента мне хотелось повеситься самому, то теперь склонность к убиению была пересмотрена в пользу рыжика.

Отдергавшись, Олден подпрыгнул на месте, развернулся и дал дёру. Надеюсь, он бежал достаточно быстро, чтобы не услышать мой гогот. А если и услышал, у меня всегда оставался шанс, что в подвальных коридорах искреннее веселье могло звучать как стоны призраков.

Выплюнув последний смешок, я потушил светильники, захватив с собой только один (чтобы не плутать в потёмках), и отправился в обитаемую часть дома, а именно к лаборатории Олли.

Дверь, как я и подозревал, оказалась закрытой. Разумеется, изнутри, потому что старый приятель имел не просто отвлечённое представление о силе моего гнева, а в бесшабашной юности сам испытал, каково это — злить наследника рода Ра-Гро. Положим, мне тогда тоже не поздоровилось, влетело по первое число от наставника, но магу повезло меньше, и сломанные кости ему вправляли и сращивали все знакомые подмастерья, обучавшиеся лекарскому делу. Из-за чего я тогда взъелся? Уже и не помню. Как странно. А ведь по первому впечатлению обида казалась вечной и незамаливаемой. Коварное время отнимает у нас слишком многое — и дурное, и хорошее, — но почему-то жаль терять память даже о самом неприятном мгновении в жизни…

— Олли! Ты дома?

Из-за двери прозвучало упрямое:

— Не открою.

— Да что ты говоришь! Не забывай, какими отношениями мы связаны: мне достаточно приказать, и тебе придётся подчиниться.

— Всё равно не открою.

Массивный деревянный щит, прикрывающий собой вход в обитель Олдена, мешал разобрать оттенки всех чувств в голосе рыжика, но, пожалуй, сегодня маг был настроен решительно как никогда.

— Чего-то испугался?

— И вовсе не испугался!

— А убежал и заперся по какой причине?

Молчание.

— Бегство от поединка — признание вины, Олли. Помнишь об этом?

Не отвечает, зараза. Только усугубляет своё положение, но упрямится. А кто-то ещё считает упрямцем меня! Посмотрели бы на олуха, который отсиживается в четырёх стенах, беспочвенно полагая, что избежит наказания за свои злодеяния…

— Ты не должен был потакать её слабости. Да, она совершила ошибку, но можно было сразу всё исправить, а не громоздить новые, куда более опасные. Нужно было просто прийти ко мне и всё честно рассказать.

У мага вновь прорезался голос, правда пока довольно робкий:

— И… как бы ты поступил?

Я потянулся, разминая плечи и спину, потом подумал и сел на пол, прислонившись к стене рядом с дверью и вытянув ноги.

— Не знаю.

— Вот видишь!

О, звучит как обвинение.

— Правда не знаю. Но причинять вред я бы не стал. В любом случае. Может, согласился бы на тот же «сон», а может, сразу отпустил бы восвояси. Сейчас, когда задумываюсь, понимаю: своевременное предупреждение избавило бы меня от потерь. Но сделанного не воротишь, верно?

Ключ повернулся в замке. Дверь приоткрылась, и над моей головой раздалось тихое:

— Сердишься?

— На тебя? Сержусь. И на себя — тоже. Возможно, я только что породил на свет очередную глупость, вот только не жалею об этом. Странно, да?

Олден вздохнул и пристроился на полу рядом со мной.

— Ты мог бы меня прибить.

— Потерять трёх человек за одни сутки? Трёх близких людей? Я, конечно, дурак, но не настолько же!

— Знаешь что, Рэйден…

— А?

— Она плакала.

— Плакала?

— Не могла поверить, что ты ни разу… никогда её не «читал».

— Я и тебя не «читал».

— Знаю. Я попытался ей объяснить, сказал, что ты не любишь это делать, и если уж приходится, то…

— Удовольствия не получаю.

— Да, так я и сказал.

Я повернул голову к Олдену:

— И?

Рыжик вздохнул, рисуя пальцем круги на пыльном полу.

— Да откуда я знаю… Лучше бы ты сам ей всё это выложил!

— Нет. Мои объяснения Кири не стала бы слушать. Не смогла бы услышать, о чём я говорю.

Взглянувшие на меня карие глаза укоризненно вспыхнули:

— Она вовсе не дура, Рэйден.

— Дело не в уме, Олли. Дело в привычке. Привычка — самый страшный враг, с которым нам приходится бороться. Враг, которого очень трудно победить.

— Ты о чём?

— Кири привыкла видеть во мне господина, способного в любой миг заставить выполнять нелепый каприз.

— Но ведь ты так и делал! Будешь отпираться?

— Не буду.

Я прижал затылок к стене.

— На моём счету столько совершённых ошибок, что их хватило бы на десяток жизней. Молодой был, глупый, не понимал, что отдающий приказы ответствен за их исполнение вдвойне, потому что и дело должно быть сделано, и исполнитель не должен пострадать никоим образом.

— Жалеешь?

— Нет.

— В самом деле?

— А стоит ли? Повернись время вспять, и я натворю ровно столько же глупостей.

Олден попробовал возразить:

— Но ты же уже будешь знать, чего не нужно делать!

— Того, чего я не знаю, гораздо больше.

Он промолчал, угрюмо сопя рядом.

Веки опустились сами собой, и дремота сразу же скользнула в усталое сознание. Боги, сколько же вы мне отмерили сегодня… И были уверены, что выдержу? Наверное, были, иначе пощадили бы моё истрёпанное тело и порядком прохудившийся разум.

— Ты так и собираешься здесь сидеть?

Я спросил самого себя и честно признался:

— Прости, Олли, у меня нет сил добраться до постели.

— Но спать на полу…

— Надеюсь, до вечера доживу.

Судя по шорохам, рыжик вскочил и шмыгнул в лабораторию, пошуровал там и что-то притащил.

— Вот! Ложись!

— Мм?

Правый глаз всё же удалось приоткрыть.

О, тюфяк. Не больно-то толстый, но от прохлады пола защитит. Как трогательно.

— И часто ты ночуешь там, где работаешь?

— Приходится, — буркнул маг.

Я переполз на набитое сеном ложе. Сверху опустилось одеяло. Теперь можно спать с чистой совестью, вот только…

— Ты отправил кого-нибудь?

— Куда?

— Кота покормить.

— Отправил, отправил! Спи уже!

— Спасибо…

Сквозь наступающий сон я услышал:

— Как ребёнок, право слово!

А потом все звуки затихли, даруя долгожданный покой. Но нырнуть в него сразу не удалось, потому что сознание клевала всё та же мысль: должно как можно скорее разобраться с убийцей. До того, как она начнёт своё шествие по трупам очарованных горожан, а такого исхода ждать недолго, потому что, если мои чувства не лгут, незнакомка безумна, как тысяча ххагов, и я должен её остановить.

Но прежде мне необходимо… Мне нужна свобода действий. И я её обрету.

— Бедняжка, как неважно выглядит… Говорят, он тяжело ранен. Дорогая моя, это правда? Скажите, не мучайте нас догадками!

— Не вынуждайте меня разглашать государственные тайны, я знаю не больше вашего! Мой супруг предан трону, а не собственной жене.

— Не хитрите, Кинта! Ни один мужчина не устоит перед вашим очарованием! Признайтесь, ведь вы уже обо всём расспросили? Расспросили, правда?

— Ах, daneke, daneke, вы терзаете меня, как палачи! Всё, что мне сказал супруг…

Решив подлить своего масла в огонь разгорающихся сплетен, я шагнул к задушевно беседующей компании, состоявшей из молодящейся жены амитера и двух её закадычных подружек.

Daneke Кинта, яркая брюнетка, очарование которой слегка умалялось желтоватым оттенком кожи, заметив, что в её сторону движется неприятель, замолчала и шикнула на остальных, мигом прикусивших языки. Впрочем, рыжекосая Олика и Силима, пепельные волосы которой были взбиты в высокую копну, напоминающую о лугах в пору сенокоса, ничуть не были раздосадованы, поскольку вместо того, чтобы довольствоваться пересказом из третьих уст, получили возможность воочию убедиться, насколько сильно пострадал предмет их нынешнего недолгого интереса.

— Приветствую прекрасных daneke. — Я опустил подбородок, обозначая поклон.

Придворные кавалеры обычно сгибаются ниже, да ещё подметают перьями шляпы паркет у ног прелестниц, но у меня имелось целых два извинения показной холодности. Во-первых, во дворец я прибыл без шляпы (а на кой она в карете, скажите на милость?), а во-вторых, предположительно неважное телесное здоровье избавляло от необходимости следовать всем тонкостям этикета.

— Счастливы видеть вас, dan Ра-Гро, — ответила Кинта, вовсю пожирая меня взглядом тёмно-синих, почти чёрных глаз. Наверное, искала следы ужасных ранений, которые, уверен, ей ещё вчера живописал в постели супруг. А может, и сегодня утром: амитер Антреи далеко не каждый день допускался до тела красавицы жены.

— Любезный dan, это правда, что вашей жизни совсем недавно угрожала опасность?

Я состроил скорбную гримасу и ответил Олике:

— К сожалению, служба, которую я несу во благо подданных её величества, вынуждает рисковать жизнью.

— И насколько тяжелы ваши раны? — Кинта не могла позволить верховодить в разговоре никому, кроме себя самой.

— Как бы они ни были тяжелы, у меня всегда достанет сил, чтобы припасть губами к вашим прелестным пальчикам!

Я сделал вид, что и впрямь собираюсь осуществить озвученные намерения. Брюнетка отшатнулась, спешно пряча кисти рук в складках лилового платья и виновато улыбаясь.

— Ах, любезный dan, всё бы вам шутить…

Так-так, рыльце снова в густом пуху, если улыбается на редкость виновато. Значит, постель и вчера, и позавчера грел кто-то посторонний, и Кинта имела удовольствие видеть супруга только мельком, следовательно, всей полнотой сведений не обладает. Если, конечно, допустить, что сам амитер знает больше, чем ему доложил Виг.

Честно говоря, dan Энсели с самой первой встречи внушил непреходящее уважение к своей персоне, но вовсе не преклонными годами, несмотря на которые славился хорошим аппетитом в постельных утехах. О нет, этот коренастый и всё ещё крепкий круглолицый мужчина с редкими нитями проседи в иссиня-чёрных кудрях ошарашил и покорил меня тем, что по окончании церемонии представления озорно подмигнул и прошептал (благо стоял совсем рядом со мной): «И зачем тратим время на знакомство? Всё равно ведь будете дела делать с Вигером, а меня, старика, стороной обходить. Только оно и к лучшему: и вам веселее, и мне спокойнее». И такой славный человек многократно обманут женой! Несправедливо. Впрочем, судя по время от времени происходящим перестановкам и изменениям в составе верхнего яруса Городской стражи, амитер тщательно отслеживает все увлечения Кинты, а возможно, даже использует её впечатления для оценки личностных качеств офицеров. К примеру, стремление поскорее попасть в постель горячей брюнетки можно рассматривать двояко: либо как преступное неуважение к вышестоящему чину, либо… как азарт, без которого трудно выбиться в люди. Так что худа без добра и в этом случае не получается. Отъявленных мерзавцев можно выгнать взашей, а напористых молодцов возвысить и приблизить — тогда уж точно будешь знать, с кем проводит время гулящая супруга.

— Позволите украсть у вас этого несчастного страдальца на пару слов? — спросил Вигер, отвесив не в пример мне изящный поклон трём кумушкам.

— Ну разумеется, dan, с превеликим…

Кинта осеклась, понимая, что ещё слово, и моё общество обеспечено сплетницам до самого окончания приёма, а уж этого никак нельзя допустить: и последними новостями обменяться не удастся, и возникает огромный риск выдать сокровенные секреты.

Ра-Кен подавил смешок, благодарно поклонился ещё раз и, подцепив за локоть, увлёк меня к стоящим у стены креслам.

— Это серьёзно, Рэй?

— Сплетни daneke Кинты всегда проникновенно серьёзны.

— Я не об этом! Ты плохо выглядишь: такой бледный, будто собираешься грохнуться в обморок.

Тревожный тон шёпота, вполне уместный в сложившейся ситуации, Вигеру совсем не шёл. Особенно в сочетании с напряжённым взглядом.

— Скажи спасибо Олли, он так затянул корсет, что едва можно вдохнуть.

— А-а-а-а, вот в чём дело…

— Зря я признался, — изображаю разочарование. — Молчал бы, и твоё внимание безраздельно принадлежало бы мне, а придворные красотки кусали бы локти от зависти.

— Не смешно.

— Жаль. Хотелось поднять тебе настроение.

Ра-Кен понизил голос до рыка:

— О моём настроении нужно было думать вчера, когда лез в драку!

— У меня не было выбора.

— Догадываюсь. Но это не повод рисковать.

— Я и не рисковал. Я просто…

— Тебе надоело жить? Пусть так, согласен. Только имей в виду, Рэй, я прощу что угодно, но не смерть.

— Запомню.

— Уж постарайся!

— Постараюсь, постараюсь… А пока, будь другом, щёлкни пальцами кому-нибудь из слуг, у меня в горле совсем пересохло.

— А сам щёлкнуть не можешь?

— Зачем, если у меня есть ты?

Вигер тряхнул головой, но отказывать не стал — опытным взглядом человека, привыкшего командовать, отыскал в стайке ливрейных рыбок самую покладистую и замысловатым жестом показал, что молодые люди не против немного выпить. Не прошло и трёх вдохов, как перед нами уже возник поднос с двумя бокалами, в хрустальных бутонах которых плеснулось что-то цвета тёмного янтаря. Мы благосклонно приняли подношение и неторопливо пригубили вино, попутно окидывая взглядом придворных, собравшихся в Коралловом зале в ожидании начала Малого приёма.

В противоположность Большим приёмам, проводившимся исключительно для подчёркивания значимости тех или иных событий, Малые предназначались её величеством для иных целей. В частности, приятно и по возможности весело провести время, встретиться с нужными людьми в тёплой доверительной обстановке, а кроме того, выяснить, чем живёт двор. Для претворения в жизнь последнего пункта на приём приглашались главные сплетники и сплетницы Антреи, но, разумеется, в ограниченном количестве, потому что сплетни сплетнями, однако кто-то же должен поставлять и правдивые сведения.

Наличие в зале моих любимых кумушек означало: целью сегодняшнего вечернего сборища было не столько обсуждение имеющихся слухов, сколько порождение новых. Супруга амитера обожает прогуливаться по городу (конечно, посещая места, приличествующие благородной даме) и не умеет держать язык за зубами. По крайней мере так считают многие придворные и горожане, которым не посчастливилось обладать ни малейшей крупицей моего дара. Я же очень быстро понял: Кинта — несносная болтушка, но лишь на темы, не имеющие значения для неё самой, а вот когда затрагиваются её личные дела или дела её семьи и родичей… О, тогда даже самые страшные пытки не принесут желаемого результата, то бишь не помогут узнать, что у дамы на уме. Собственно говоря, поэтому она так боится единственного человека в Антрее, которому нет надобности прибегать к расспросам. Меня, любимого. Боится и совершает этим непростительную ошибку: вела бы себя спокойно и непринуждённо, и я не стал бы углубляться в исследования глубин её души. Но всё случилось ровным счётом наоборот, навсегда установив преграду на пути взаимопонимания между нами…

Одеты кумушки скромно, без выставленных напоказ плеч и грудей, значит, предстоит вечер исключительно духовных удовольствий. Ну конечно! Dan Миллит уже расчехлил свою лютню, готовясь услаждать слух присутствующих музыкой и пением. Ничего не имею против: у придворного музыканта и голос завораживающий, и подбор текстов и мелодий не страдает огрехами. Правда, мне сейчас лучше было бы посидеть в тишине и покое да поразмыслить кое о чём, но раз уж Калли велел, выполню распоряжение. К тому же допускаю, что и Руала не только из женского любопытства добавила моё имя в список приглашённых. Возможно, её беспокоят недавние события. Да, наверняка беспокоят. Добрая у нас королева, заботливая, внимательная. Чего не скажешь о моей супруге, чопорно застывшей в кресле на противоположной стороне Кораллового зала.

А губы-то как надула! Точнее, не надула, а стиснула. Зря, ой зря: природа с помощью родителей не удосужилась придать этой черте лица Наис приятную полноту, посему не стоит уменьшать то, что прискорбно мало от рождения. Нет, моя дорогая, тебе следует вести себя иначе, держать рот чуть приоткрытым, словно готовым к поцелую, вот тогда ты будешь просто загляденье! Хотя… Кажется, на тебя заглядываются и без ухищрений. Что за красавчик, почему не знаю?

Пялиться на незнакомого человека считается непристойным поведением в знатном обществе, но когда я следовал общепринятым правилам? Нет уж, парня, расположившегося в опасной близости от моей жены, буду изучать самым пристальным образом! Но для начала узнаю имя и положение, что не составит труда: нужно всего лишь ущипнуть за руку Вигера.

— В чём дело?

Кажется, щипок вызвал у Ра-Кена неудовольствие. Усилие было приложено небольшое, следовательно, раздосадовало моего друга не действие, а его результат: отвлечение внимания от содержимого бокала. Скажете, ре-амитер пил вино только для маскировки? Вы плохо знаете Вига: в кои-то веки главная причина всех неприятностей стоит рядом и находится в поле зрения — чем не повод расслабиться? Тем более в королевском дворце, где со мной не может приключиться ничего опасного для жизни.

— Ты ведь всё про всех знаешь, да? — Стараюсь подражать заискивающему тону подружек Кинты, когда они намереваются вытянуть из главной осведомительницы щекотливые подробности новой сплетни.

Серые глаза подозрительно сощурились:

— А ты — нет? Не смеши меня, Рэйден!

— Так всё-таки я тебя веселю? Зачем же отпирался, мол, «не смешно»?

Вигер подавил тяжёлый вздох, безысходность которого, полагаю, наиполнейшим образом описывала скопом мои достоинства и недостатки, взял себя в руки и ответил на первый вопрос:

— Всё не всё, а многое. О чём именно идёт речь?

— Имя и происхождение.

— Чьё?

Я бросил ещё один короткий взгляд в сторону парочки, во всех смыслах вызвавшей моё неудовольствие.

— Парень рядом с Наис.

Вигер посмотрел на означенную персону, хмыкнул и качнул головой:

— Нет повода для беспокойства.

— Тебе почём знать?!

— Не горячись, Рэй. Это внучатый племянник нашего военного министра, из тех дальних родственников, которых предпочитают не пускать на порог, устраивая их судьбу на расстоянии.

— Да неужели? Почему я не знал о его существовании?

— Потому что тебя не интересует никто, кроме тебя.

Наедине Виг при этих словах ещё бы и щёлкнул меня по носу, но присутствие рядом блистательных придворных удержало моего друга от привычного проявления чувств.

Пробую обидеться:

— Ты в самом деле так думаешь?

Ре-амитер честно старается удержаться от улыбки, но проигрывает борьбу самому себе, и тонкие губы насмешливо изгибаются:

— Всё, закрываем обсуждение твоих глупостей. Ещё что-нибудь хочешь знать?

— Вообще-то я хочу знать всё… Ну, хотя бы имя и послужной список.

Ра-Кен чуть сдвинул брови, как поступал всякий раз, погружаясь в кладовую своей памяти, и после паузы, достаточной, чтобы показаться ощутимой, но слишком короткой, чтобы вызывать раздражение, нудным голосом начал зачитывать выдержку из досье:

— Дагерт Иллис, двадцать шесть лет, проходил обучение в…

— Постой, постой! Как это, «Иллис»? Почему не «Ра-Кими»?

— Потому, — недовольно буркнул Виг. — Я же сказал: он из тех родственников, которых…

— Не пускают на порог, слышал. Но в чём причина? Кажется, в семье драчливого старика не так уж много молодой поросли, чтобы не наделять её родовым именем.

— Много или мало, не нам судить, Рэй. Не хочу вдаваться в детали, но всё это не просто так. Незаконное рождение, покрытое тайной, — хорошо ещё, что старик согласился дать парню «младшее» имя, иначе тот совсем бы захирел в каких-нибудь служках, а жаль: Даг не обделён талантами.

— Особенно по части смущения покоя чужих жён… — пробормотал я, возвращаясь к осмотру вооружённым новой точкой зрения.

Двадцать шесть лет, говорите? Похоже на то, если принять в расчёт фигуру: совсем молодому мужчине свойственна худоба тела, отчаянно набирающегося сил, а не сухость избавления от ненужных бугров мышц.

А лицо кажется юным, и догадываюсь почему: из-за гладко выбритой кожи. Правда, лёгкая синева всё же заметна глазу, значит, парень не пользуется магическими притираниями, а предпочитает каждое утро собственноручно скоблить подбородок и прочие части лица, так и норовящие зарасти жёсткой щетиной. Бедняга… Мне проще: волосы если и начинают пробиваться, то издалека не видны, а с такой роскошной чёрной гривой лишь одно спасение — в регулярном бритье. Любопытно, сколько масел он угрохал на то, чтобы заставить причёску присмиреть? Отрастил бы локоны подлиннее, и все дела. Впрочем… Возможно, открытое выступление против придворных правил имеет серьёзную причину. Раз уж королева сочла возможным пригласить его на Малый приём, у парня есть все шансы когда-нибудь удостоиться и приёма Большого. Хотя счастья стоять стоймя на протяжении нескольких часов и улыбаться до тех пор, пока губы не потеряют способность принять другое положение, никому не пожелаю.

Талантливый, значит? В каких же искусствах? Двигается плавно и вполне бережливо, из чего можно заключить: воинские дисциплины не прошли мимо него. Да, наверное, занимает какой-то из нижних чинов в королевской гвардии, потому что, служи он в Городской страже или в Береговой, я бы с ним сталкивался. Ну почему Руале не обязать всех приходить на Малые приёмы если не в мундирах, то хотя бы со знаками различия? А так приходится гадать: кто, откуда, зачем, почему… Не люблю. Хотя подобное требование вызвало бы трудности в первую очередь для меня: если представить, сколько знаков придётся таскать самому, делается прямо-таки дурно. Единственная радость, что из-за них не будет виден цвет камзола, а значит, не нужно думать, насколько он подходит к прочим деталям внешнего облика.

Не знаю, какие мысли витали в голове у Калласа, когда он снабжал меня новой одеждой, но очередная чернота с ног до головы, разбавленная бледностью лица и светло-русой косой, затянутой не слабее корсета (убью Олдена, как только разберусь с более насущными делами!), не придавала мне ни изящества, ни очарования, создавая впечатление мрачного и больного типа. Впрочем, примерно таковым я себя и ощущал. Сейчас. Зато выделялся из толпы придворных, одетых в тона Кораллового зала. Но выделялся не один, о чём, признаться, несколько жалел.

Вигер щеголял костюмом цвета тёмной лазури, напоминавшим о форменном мундире — видимо, во избежание ненужных встреч и разговоров: мол, господа и дамы, я хоть и не на службе, но всегда готов её нести. Наис — в угрожающе-алом платье с чёрной кружевной отделкой — смотрелась одновременно вызывающе и неприступно, но именно так она выглядела в моём присутствии в любой из дней и в любом настроении. Третьим пятном, выбивающимся из общей палитры, был как раз неизвестный пока мне лично наглец: уж не знаю, подгадывал он нарочно или даже в мыслях не держал, но камзол цвета засохшей голубиной крови неприятно резал глаз, крича о серьёзных намерениях молодого человека. В каких бы то ни было сферах.

Личико смазливое, ничего не скажешь, но израстающееся, а не застывшее в кукольности. Не пройдёт и пары лет, как этот мужчина заматереет окончательно и станет грозой придворных дам, коих будет повергать в трепет своим прямым профилем и пронзительным взглядом карих глаз-угольков. Что ж, пусть повергает. Но мою жену ему придётся оставить в покое, или…

Похоже, мы с ней так и не посмотрим сегодня друг другу в глаза. Жаль, но она сама того пожелала, запрещая искать встреч. Я и не искал — просто не было времени, и присутствие на приёме, надеюсь, не будет поставлено мне в вину: не сам же пришёл, а по приглашению (читай — приказу).

Сидит, неприступно выпрямив спину и старательно выбирая для взгляда все пяди зала кроме той, на которой находится её страдающий муж. Ну да, именно страдающий! Пусть в данный момент не от женской холодности, а совсем по другим причинам, но почему бы мне не могло причитаться мимолётного интереса? Ничего уже не прошу: ни понимания, ни прощения, ни прочих прелестей супружеских отношений, но хотя бы взглянуть и удостовериться, что я ещё дышу… Видимо, недостоен. Ну и ладно. Зато смотреть на жену мне никто не запрещал. А что не запрещено, то разрешено — такой девиз входит в кровь каждого жителя Антреи с момента рождения.

Всё-таки она красивая. Когда не сердится, когда суровая маска пропадает с бледного лица, черты смягчаются, а в светлых глазах появляется мечтательная нежность. Впрочем, Наис, ещё будучи Ра-Элл, а не Ра-Гро, очень редко позволяла себе такое расслабление, потому что оно возможно только вкупе с безграничным доверием, но уж чего-чего, а этого чувства ей не позволяли испытывать почти никогда…

…В день моего шестнадцатилетия отец привёз меня в поместье Ра-Элл, как я потом уже догадался, «на смотрины», но тогда меня переполняли гордость и радость, не оставлявшие места для сторонних и вдумчивых размышлений. Гордость потому, что не было в Антрее человека, уважаемого более того, кто меня сопровождал. А радость… Мы слишком редко виделись: время отца отнимала служба, моё время — обучение. Не то чтобы было так уж тяжко каждый день изучать что-то новое, и всё же, зная, как мало совместно проведённых дней нам отписано, было горько тратить их на занятия полезные, но в пору юности кажущиеся лишними и никчёмными.

Первый раз я удивился, когда отец повёл меня по тропинке в глубь парка, а не по главной аллее — к парадному крыльцу. Второй раз, когда увидел за плотным ажуром кустов, у которых мы остановились, лужайку, а посреди неё фонтан и пятерых девочек, одетых в платья одинакового покроя. Пожалуй, именно эта одинаковость и вызвала основное недоумение: уж на что моя мать не придавала большого значения неповторимости своего наряда, но и она, заметив у кого-то хоть одну похожую линию кроя, сердито фыркала, поминая портного недобрым словом. А тут надо же… Да и платья не слишком подходящие: белое полотно без блеска, высокий лиф, заканчивающийся прямо под грудью. Э… Под тем местом, где грудь вырастет позже: все девчонки были не старше четырнадцати лет и не успели ещё обзавестись пышными формами.

Я посмотрел на стайку белых пташек, беспечно щебечущих у фонтана, и перевёл взгляд на отца.

— Зачем мы сюда пришли?

Отец улыбнулся, оставив взгляд совершенно серьёзным:

— Поверь, у меня была причина. И у тебя — тоже.

— Ты не скажешь?

— Чуть позже. Сначала я хочу попросить: внимательно присмотрись к этим девушкам.

— И?

— Постарайся оценить их и определить своё отношение к ним.

— Зачем?

— Так надо, Рэй. Считай это ещё одним уроком. Или экзаменом, на твоё усмотрение.

Да-а-а-а-а, нашёл, что предложить! Кто ж любит учиться, а потом ещё и доказывать, что усвоил все потребные знания? Я — ненавижу. Но когда просит отец… Делаю всё возможное. Потому что мне всё равно, как ко мне относятся остальные, но родителей разочаровать не могу.

Я отвёл от лица особенно надоедливую ветку, норовившую листьями защекотать мой нос до приступа чихания, и приступил к выполнению отцовского поручения.

При втором осмотре девчонки всё же оказались разными. Кроме двух, явственно бывших близнецами — кудрявыми, чернявыми и смуглыми. Вот им, кстати, белые платья подходили. Трём же остальным — не слишком, потому что они были довольно бледны и светловолосы.

Полненькая, с туго заплетёнными и уложенными вокруг головы косицами.

Долговязая, порывистая, пепельноволосая.

И ещё одна — худышка с локонами, отливавшими красным золотом, отрешённо сложившая руки на коленях, в то время как её подруги весело плескали друг на друга водой из чаши фонтана.

Как я могу к ним относиться? Да я впервые их вижу! Кошусь на отца, но тот задумчиво жуёт только что сорванную травинку и не собирается упрощать мою задачу.

Ладно, буду прорываться сам.

Та, что толще прочих, всё время хохочет, да ещё при этом противно повизгивает. Вычёркиваем.

Близнецы как-то уж слишком заговорщицки посматривают друг на друга. Ставят себя отдельно от других? Вычёркиваем.

Долговязая вырастет в настоящего тяжёлого пехотинца, если уже и сейчас двигается, как парень. А вот умом блистать, скорее всего, не будет никогда, потому что на очевидную шутку одной из близняшек рассмеялась позже остальных, да и сделала это, похоже, только чтобы не отстать от компании. Вычёркиваем.

А что можно сказать о последней? Зануда. Не желает присоединиться к общему веселью и не пускает никого в свои мысли. Себе на уме. Плохо это или хорошо? Смотря для каких целей… Вычёркиваем.

Осмотр произведён.

Я довольно выдохнул, и отец спросил снова:

— Что можешь сказать?

— Сначала уточни, в каком направлении должны двигаться мои выводы.

— А просто так? Тебе кто-нибудь из них понравился?

Растерянно хлопаю ресницами:

— То есть?

— Просто как человек, внешне, поведением… С кем-нибудь из них ты хотел бы познакомиться?

Я ещё раз взглянул на девчонок.

— Честно?

Отец улыбнулся:

— Честно.

— Ни с одной.

Он с трудом перевёл смех в тихое фырканье:

— Так я и думал…

— Я сказал что-то не то?

— То, всё то… Хорошо, поставлю вопрос иначе: что ты думаешь об этих юных daneke? Какими они станут, когда повзрослеют?

— Какими? Если по порядку, то… Близнецы проказливы и, если не справятся с собой, станут проблемой для семьи. Толстуха слишком горячо всё воспринимает, но горячность может быть и показной, тогда этой девчонки следует остерегаться. Дылда туповата и легко может попасть под чьё-то влияние или во вред, или во благо себе. Худышка живёт не здесь и не сейчас: тихий омут, в котором вполне может завестись несколько демонов. Кажется, всё.

Отец кивал в такт моим словам, а по окончании доклада о выполненной работе согнал с лица все эмоции, оставив только напряжённое внимание:

— А теперь я задам тебе самый важный вопрос. Прежде чем ответить на него, Рэй, думай не просто хорошо, а так хорошо, как никогда ещё не думал. Кого из этих daneke ты возьмёшь в жёны?

От неожиданности я поперхнулся.

— Же-же-жёны? Шутишь?

Он не шутил, и это было прекрасно видно даже такому юнцу, как я.

— Отец, неужели это нужно решить вот так, без раздумий и…

— Именно так. По первому впечатлению. Долгие раздумья не несут в себе ничего правильного, Рэй, можешь мне поверить.

Я смял в пальцах скользкий зелёный листочек.

— И я… должен ответить сегодня?

— Сейчас.

Кого угодно мне было бы проще простого отправить восвояси с таким вопросом, но только не собственного отца, который — я не просто это видел, я почти ощущал каждой пядью тела — страдал, спрашивая и ожидая ответа. Потому что ответ должен быть получен таким, как следует. Независимо от желаний. И моего, и отцовского.

— Можно, я ещё подумаю?

— Только недолго.

Недолго… И вечности не хватит, чтобы раз и навсегда решить свою судьбу без права исправления начертанного. Что ж, придётся делать выбор. Только бы не ошибиться…

Близнецов рассматривать даже не буду, хотя на мордашки они самые симпатичные из всех: зачем мне жена, которая будет разыгрывать меня, меняясь местами с сестрой? Положим, я-то смогу отличить одну от другой, но душевное равновесие будет непоправимо утеряно.

Толстуха, если не израстется, станет совершеннейшей бочкой, к тому же неискренней, а каждый день вести сражения с «домашним» врагом — не предел моих мечтаний.

Худышка с её взглядом внутрь, а не наружу, да ещё с таким строгим лицом… Бр! Аж мурашки по коже.

Нет, из всей компании самый приемлемый выбор — дылда. Правда, и здесь существует опасность: если не удастся «заточить» её под себя, рискую заполучить супругу с тяжёлой рукой. М-да, кого же выбрать?

Плохо, что они находятся так далеко от меня и я не могу ничего прочитать. Может, всё-таки получится? Нет, напрасная трата времени и сил: даже ветер дует не в мою сторону. Все обстоятельства против…

Надо решаться хоть на что-то. Точнее, на кого-то, иначе отец не отпустит меня домой живым. Последний раз, самый-самый последний. Какая из блондинок? Толстая? Худая? Высокая?

Мне не нужен враг. Мне не нужна рабыня. Мне не нужна госпожа. Но если я должен сделать выбор… Врага надо уничтожать, так меня учили. Раб никогда не сможет стать другом. Господин не способен снизойти до слуги. Но из трёх зол — сражаться, повелевать и подчиняться — я могу согласиться только на одно…

— Я выбрал.

Отец выдохнул, даже не пытаясь скрыть своей радости.

— Кто же?

— Та, что сидит в стороне ото всех.

Он присмотрелся к моему «выбору», о чём-то подумал и кивнул:

— Не лучше и не хуже других. Принято.

А потом отец обошёл кусты, выйдя на тропинку, и обратился к девчонкам:

— Милые daneke! Вас приглашают в дом отобедать. Позволите сопроводить?

Они позволили. Но та, с волосами, отливающими красным золотом, не спешила отправиться вместе со всеми: должно быть, девочке тоже хотелось поплескаться в чаше фонтана, но она не осмелилась это сделать при всех, а теперь, когда шумная компания скрылась из виду, препятствий больше не было, и узкие ладошки зачерпнули воду. Но я смотрел не на её руки, а на лицо, неуловимо и очень быстро изменившее своё выражение.

Куда-то пропала суровость, черты стали совсем детскими, каковыми и должны были быть, а в светлых глазах появилось сияние, мечтательное, чуть пугливое и удивительно беззащитное. Наверное, в тот самый миг я и влюбился, не знаю. Но подойти и представиться не решился: наша первая личная встреча произошла за званым обедом, и личико Наис снова было застывшим и строгим, но теперь холодность уже не могла меня напугать или озадачить, потому что за ней скрывалась наивная нежность…

— Что ты там бубнишь?

— А?

— О чём бормочешь, спрашиваю?

— Э?

Вигер участливо заглянул мне в глаза:

— И всё же ты не совсем здоров, уставился в одну точку и не желаешь поговорить с другом. Что-то случилось?

— Это как посмотреть.

— Ра-Дьен приказал обеспечивать твою безопасность, но обо всём прочем умолчал. Может, хоть ты не будешь заставлять меня блуждать в потёмках? А, Рэй?

Я выдавил сквозь зубы:

— Баллиг погиб.

Надо отдать Вигеру должное: он не попытался выразить сочувствие или негодование, а принял печальное известие молча и спокойно, только складка губ стала ещё строже.

— Понятно.

— Что тебе понятно?

— Почему Советник настаивал на том, чтобы присматривать за тобой. Если ты остался без «панциря»…

— И без «правой клешни».

— Как, и Кириан?!

— Я её выгнал.

— Из-за чего?

— Из-за дурости. Её собственной и кое-чьей ещё.

— Себя имеешь в виду?

Издевается над больным человеком, попавшим в тяжёлую ситуацию? Друг, называется! Хороший повод вскипеть и устроить лёгонькую истерику, которая, несомненно, развлекла бы блистательное общество, скучающее в ожидании королевы, и всё же… Лучше поберегу силы для других проказ.

— Кири беременна.

— Полагаю, от…

— Да хоть от кого! Ты понимаешь, что это значит?

Вигер уделил несколько секунд обдумыванию свежайших новостей и их последствий, после чего загорелое лицо ре-амитера заметно побледнело.

— «Отпустил» по всем правилам?

— Да.

Ра-Кен подумал ещё немного и опустился в кресло. Я занял соседнее, в который раз проклиная придворные вкусы, превращающие все места для сидения либо в жёсткие доски, либо в нагромождение подушек, способных причинить неудобств ничуть не меньше, а в иных случаях и гораздо больше.

— Значит, сейчас на тебе…

— Висят две «змейки».

— Сколько ты сможешь их удерживать?

— Неделю, не больше. Потом они впадут в спячку и очнутся не раньше, чем в следующее полнолуние.

— Замечательно, — подвёл итог Вигер, и тон его голоса в отличие от смысла сказанного был погребальным. А уж кого назначать на роль покойника, сомнений не вызывало.

Я основательно приложился к бокалу, благо два лишних едока высасывали из моей крови все свежепоступившие вкусности и захмелеть мне не грозило. Собственно, сейчас горячительные напитки служили утолением аппетита прожорливых «змеек» и единственным способом удержания их от впадения в сонное состояние.

Ра-Кен никогда не знакомился со всеми подробностями моей службы (поскольку придерживался общепринятого мнения о существующей связи между обильными знаниями и крепким сном), но серьёзность такого события, как резкое сокращение численности телохранителей, не требовала объяснений. Даже при условии, что моей жизни редко когда угрожает настоящая опасность (честно говоря, до недавних пор не угрожала вовсе), ослабление охраны не могло не вызвать тревогу, особенно у человека, прекрасно представляющего себе всю глубину возможного развития событий.

Пока ре-амитер лихорадочно пытался придумать пути выхода из возникшего лабиринта, я, на сей раз уже самостоятельно, а не пользуясь помощью друга, подозвал слугу и вытребовал в своё единовластное пользование целую бутыль, которая и обосновалась у ножки кресла сразу после того, как поделилась содержимым с бокалом. И, поскольку лекари всегда советуют сочетать лечение тела с лечением духа посредством услаждения взора и слуха приятными вещами, моё внимание вновь обратилось к супруге и обхаживающему её кавалеру.

Или у меня в глазах слегка помутилось, или Наис уже не столь неприступна… Кажется, её голова чуть наклонена в сторону красавчика. Точно, наклонена. И, судя по немного расслабившимся чертам лица, моя жёнушка внимает словам ухажёра с интересом. Ну надо же! Что такого он может ей рассказать, чего не могу я? Надо бы вмешаться в сию идиллию. Вот прямо сейчас возьму и…

— Её величество просит извинить, неотложные государственные дела вынуждают задержать начало Малого приёма, — сурово, словно виноваты в этом были присутствующие, известила воздвигшаяся в центре зала мышино-серой статуей Управительница королевских приёмов, старушенция, чей возраст не поддавался определению, но бодрость вызывала зависть у всех без исключения. — Но дабы не причинять приглашённым неудобства, её величество предлагает скрасить ожидание музицированием. Если dan Миллит не откажется принять на себя труд по извлечению звуков из подобающего случаю инструмента.

— О, разумеется. — Придворный музыкант поспешил встать и поклониться. — Почту за честь!

Управительница смерила его оценивающим взглядом, будто видела впервые в жизни, поджала нижнюю губу и величественно уплыла из залы. Как только шлейф платья скрылся за порогом, все daneke, которым выпало счастье быть приглашёнными на приём, защебетали:

— Просим! Просим!

Dan Миллит, чуть порозовевший от неожиданного удовольствия оказаться украшением вечера (по крайней мере, до явления королевы), подхватил лютню и переместился ближе к западной части зала, дабы звучанию музыки и голоса ничто не мешало.

Любимчик дам, снискавший сдержанное уважение их мужей, придворный музыкант тщательно и успешно удерживался на грани между безобидным обожанием и страстью, способной принести неприятности, и до сих пор оставался одиноким. Я не искал близкого знакомства с Миллитом, но слышал, что его затворничество — следствие разочарования в любви, случившегося с ним в ранней юности и вызвавшего пробуждение дремавшего до той поры дара сочинять стихи и перекладывать их на трогающие душу мелодии. Может, в этой истории больше выдумок, чем в древних легендах, спорить не стану. Всё бывает в этом мире. Даже то, чего быть не может.

Длинные пальцы опустились на чутко замершие струны, и под своды Кораллового зала взлетела невесомая, простенькая, но тем и притягательная мелодия. Когда же Миллит вплёл в переливы лютни своё пение, женщины затаили дыхание, а мужчины с некоторым неудовольствием (в большей степени показным, нежели искренним), последовали их примеру.

Хороший выбор, ничего не скажешь. Я повернулся было к Вигеру, но суровую отповедь пришлось отложить, потому что ре-амитер был по-прежнему углублён в раздумья. Ладно, потом получишь всё, что заслужил! Если тебе позволили ознакомиться с сокровенными мыслями, это ещё не повод подсовывать текст придворному музыканту. Но Миллит тоже хорош! На кой ххаг он вдруг взялся исполнять чужое творение? Да ещё такое корявое…

Но я слукавил. Для пущей красивости. Не забыл и никогда не забуду. Поздняя весна, расцветающие кусты альмерии, радуга, пойманная водяной пылью, поднятой струями фонтана, и беззащитная мечта в голубом небе глаз…

А вот здесь уже не вру, хотя и говорю только за себя самого. Я никогда не держался за свою свободу, потому что у меня её никогда и не было: с самого рождения и задолго до него моя судьба была предопределена. Да, в чём-то жизненный путь не совпадёт с видениями вечно пьяных божков, царапающих пером в Книге Сущего, но мелочи — это мелочи, и рано или поздно они сложатся в знакомую скучную мозаику. Наверное, осознав, с кем придётся делить одни и те же годы пребывания на свете, я был по-настоящему счастлив. Но счастье не захотело длиться вечно…

Мне и в самом деле не нужно бескрайнее небо, Нэй. Зачем, если я буду летать в нём один? Как ты не понимаешь…

Отвернулись. Уже. Как раз в тот миг, когда мы соединили пальцы. Ты не захотела посмотреть мне в глаза. Испугалась? Побрезговала? Я не вправе обвинять. Но мне до слёз жаль, что наши взгляды тогда не встретились. Ты молчала всё время свадебного обряда. Помню, я пытался шутить, чтобы скрасить неловкость обручения двух ещё совсем незнакомых друг другу людей. Напрасно. Ты так и не улыбнулась. Ни разочка. Наверное, думала: что этот деревенский увалень может сказать умного? Да и я в конце концов умолк. Так мы и стали супругами — в похоронном молчании, что, по мнению умудрённых летами старцев, суть знак дурной и к долгому и счастливому браку не располагающий. А когда тебя начали знакомить со всеми тонкостями нового положения, ты испугалась ещё больше. Того, что я смогу узнать изнанку мыслей и чувств одним вдохом? Наверное. И ты не смогла бы поверить никаким клятвенным заверениям, а уж тому, что для меня не существует ничего дурного, если речь идёт о тебе… Не поверила бы. Но чем-чем, а терпением я наделён. И дождусь. Хотя прекрасно знаю, что одни принимают свою судьбу сразу и всем сердцем, а другие — никогда…

Я — не хочу. Слышишь, Нэй? Не хочу! И могу прокричать об этом на весь мир, если буду уверен, что ты не заткнёшь уши. Прямо сейчас могу встать и…

— Ах, dan Миллит, это было божественно!

Благоговейная тишина, воцарившаяся, когда эхо последнего аккорда растворилось в дыхании слушателей, нарушилась шелестом восторгов, не переросших в громкие возгласы лишь потому, что женщинам, молодым и молодящимся, столь открытое проявление чувств не к лицу, а мужчины и сами не решатся признать, что песня тронула сердце, спрятанное за стальным панцирем бесстрастия.

Музыкант, в чьей улыбке скромность должным образом соседствовала с удовлетворением от замечательно проделанной работы, раскланивался, принимая заслуженную похвалу, и отвечал своим почитательницам:

— Ну что вы, daneke, мои заслуги не столь велики. Эти строки принадлежат вовсе не моему перу, я лишь взял на себя смелость доверить их музыке и исполнить перед…

— Должно быть, это становится традицией — без спроса пользоваться чужим имуществом.

Я не кричал, да и вообще не придавал своему голосу какого-либо особенного выражения, но в гуле восторженных придыханий мои слова прозвучали отчётливо и неожиданно громко. Меня услышали все, начиная с Вигера, который недоумённо поднял взгляд от сцепленных в замок пальцев, и заканчивая парочкой в креслах у противоположной стены. Если бы всё всегда получалось так, как задумано… Я вознёс бы богам молитву. Вкупе со щедрыми подношениями.

Собравшиеся в зале придворные посмотрели на меня. Кто-то с удивлением, кто-то с унынием, но ни один не посмел оставить без внимания мою реплику. А когда внимание достигло пика, я встал и медленно, чуть покачиваясь, направился прямиком через зал к своей обожаемой супруге.

Наис — единственная, пожалуй, не удостоившая меня долгим взглядом (короткий всё же был, уж кто-кто, а я всегда это чувствую), не шевельнулась, даже когда носок моего правого сапога наступил на алый шёлк подола, разлёгшегося на паркете. Зато непрошеный ухажёр заметно напрягся, о чём в первую очередь говорило неприлично замедлившееся дыхание. Дурак! Нужно успокаивать пульс, а не смирять движения грудной клетки: что толку в длинных вдохах и выдохах, если жилка у тебя на виске бьётся, как пташка в клетке?

Я стоял и молча смотрел на свою жену. Смотрел сверху вниз, на прямой пробор, идущий ото лба к затылку, на тщательно взбитые локоны, увитые розовыми жемчужными нитями, на сложенные на коленях руки (точь-в-точь как тогда, в нашу первую встречу), на медленно поднимающуюся и опускающуюся грудь, огорчительно маленькую для её владелицы, но такую желанную для меня…

Прошла целая вечность. Целая минута, пока Дагерт Иллис не поднялся на ноги (оказавшись примерно одного роста со мной) и не спросил:

— Вам что-то угодно, dan?

Я не ответил, последний раз пробегая взглядом по любимым чертам, опрокинул в рот остатки вина, отвёл в сторону руку с бокалом, немного подумал и разжал пальцы.

Дзинь! Хрусталь оказался слишком тонок — разлетелся вдребезги. Шушуканье в зале стихло окончательно, как стихает ветер перед грозой. Ждёте грома и молнии? Не буду обманывать ожиданий.

— Мне многое угодно, dan. Но не в вашем исполнении.

Он выдохнул, коротко и зло. Конечно, до оскорбления мои слова ещё не дотягивали, но при умелом использовании являлись не чем иным, как затравкой. И Дагерт, похоже, это понимал, поскольку, если верить ре-амитеру, дураком вовсе не был.

Ну и как поступишь, парень? Отойдёшь в сторону, как разумный человек? Вклинишься в перебранку супругов, как благородный, но недалёкий растяпа? Меня устроят оба варианта. А тебя?

— Вам угодно что-то от этой daneke?

Уточняешь? Молодец. Я и сам люблю уточнить, если плохо вникаю в суть дела.

Отвечать не нужно: стою и ухмыляюсь, глядя парню прямо в глаза. Наис молчит, словно заранее набрала в рот воды на всё время приёма.

— Daneke не расположена разговаривать с вами. Или вы этого не заметили?

Язвим? Браво! Смелый парень. Или же неосведомлённый. В самом деле, если я не знал его в лицо, он точно так же может не знать меня.

— Daneke не проронила ни слова. Вам так хорошо известны её желания? Откуда же? Вы настолько близки?

Указательный палец правой руки Наис дрогнул, но молчание не нарушилось. Будет до самого конца делать вид, что меня не существует? На здоровье! А вот Дагерт, похоже, готов вспыхнуть и заполыхать жарким пламенем. Подольём масла?

— Не припомню вашего имени, dan. А вот лицо кажется мне знакомым… Случаем, не вы стоите на часах у королевской спальни каждые третий и двадцатый день месяца?

Карие глаза сверкнули ржавчиной углей. М-да, кажется, я перестарался. Охрана спальни её величества сама по себе является делом вполне уважаемым и даже почётным, но не для молодых и подающих надежды офицеров, место которых в строю, а не в дворцовых коридорах. А вот заступать на вахту именно в те дни, когда Руала не навещает свои покои… Своего рода наказание для провинившихся, поскольку не имеет никакого смысла, однако требует безукоризненного исполнения.

Дагерт справился с гневом и процедил:

— Вы обознались, dan.

Дважды молодец. Но я буду не я, если не добьюсь своего:

— Ах, вас не удостоили ещё чести быть часовым? Какая жалость…

Он придвинулся ко мне вплотную и прошипел:

— Не знаю вашего имени, dan, и знать не желаю, но для того, чтобы скрестить шпаги, ведь не обязательно быть представленными друг другу?

— В чём вы правы, в том правы. Совсем не обязательно.

— Тогда я бы предложил выйти и…

— А зачем нам куда-то идти? Здесь вполне достаточно места. Или вы не решаетесь нарушить покой дворца звоном стали?

А вот теперь он повёл себя не самым достойным образом. Человек, сохраняющий холодный рассудок даже в опасных ситуациях, сразу вспомнил бы, что за устроение дуэли в пределах королевской резиденции полагается наказание, тяжесть которого определяется лично её величеством, и скорее позволил бы назвать себя трусом, чем преступил закон. Но Дагерт, то ли опьянённый винными парами, которые я щедро выдыхал ему в лицо, то ли не на шутку оскорблённый, забыл об этикете.

Молодой человек вышел к центру зала и отстегнул от перевязи ножны.

— К бою!

Придворные порскнули по углам. У Наис дрожали уже все пальцы на обеих руках, мелко-мелко, но губы оставались плотно сжатыми.

— Одну минуту, dan, — попросил я. — Позвольте и мне разжиться оружием.

Маленькая проблема. Моя острозубая daneke нежится дома, в особняке Торис, и никто, разумеется, не удосужился доставить её в мои любящие руки. Церемониальной зубочистки у меня отродясь не водилось, потому что я крайне редко принимаю участие в церемониях, а те, на которые допущен, не предполагают оружия либо позволяют располагать привычным клинком. Где бы раздобыть ковырялку? А, вот и она сама ко мне идёт!

— Рэй, что всё это значит?

Вигер остановился в шаге от меня и постарался говорить как можно тише.

— Что видишь.

— Ты собираешься устроить дуэль?

— Уже.

Улыбаюсь беззаботно и невинно, как маленький ребёнок.

— Рэй, ты понимаешь, что творишь?

— Не волнуйся, приятель! Лучше одолжи мне во-о-о-о-он ту палочку, которая качается у тебя на поясе, а?

— Это плохая идея.

— Это великолепная идея.

— Рэй, ты не можешь сейчас…

— Могу, не могу, а парню напротив этого уже не объяснишь. Взгляни, как он нервничает: ещё минута промедления, и порежет на ленточки первого попавшегося под руку!

Вигер покачал головой:

— Рэй, что-то мне подсказывает — виновник дуэли вовсе не он.

— Это имеет значение? Вызов брошен и принят, что ещё нужно? Одолжишь мне шпагу? Учти, если не одолжишь, буду драться голыми руками, порежусь, и ты никогда себе не простишь, что…

— Не прощу, это точно, — вздохнул ре-амитер, — что пошёл у тебя на поводу. Держи!

И я стал счастливым обладателем форменной шпаги офицера Городской стражи. Не абордажная, конечно, но тоже неплохо: подлиннее, поуже, гарда плетёная, но плетение почти сплошное — кончиком не проколоть. Судя по блеску кромки, ковырялка хорошо наточена. В общем-то, а почему бы ей не быть острой? Это же не парадная безделушка, а вполне рабочий инструмент, которым Виг пользуется (поправка: должен иметь возможность пользоваться) каждый день.

Изогнутая под гарду дужка уютно устроилась между средним и указательным пальцем и потёрлась о них как ласковая кошка. Хорошо быть схожих пропорций — и оружием можно пользоваться одним и тем же! Давненько я не плёл дуэльные кружева… Правда, мой противник тоже не из придворных лодырей, и драться мы будем конкретно и… хотелось бы верить, недолго, потому что «долго» попросту не могу: надо беречь силы. Много у меня дел, а сил на них потребуется ещё больше…

Салютую обнажённым клинком и приглашаю:

— К бою!

Daneke, взвизгнув, бросаются прочь из зала, некоторые — в сопровождении своих и чужих кавалеров. Миллит тоже предпочёл уйти, и догадываюсь почему: исход схватки вполне можно предугадать, а значит, вдохновение пищи не найдёт.

Или «не можно»: первый же выпад Дагерта заставил меня уворачиваться со всей возможной прытью, потому что шпагу удалось подставить под атакующий клинок только в ближней к гарде трети.

Поворот. Касание. Горячее дыхание мимолётно обжигает щёку. А ты быстр, парень! Очень быстр. Браво!

Толчок. Отскок. Шпаги, ещё не успев оторваться друг от друга, снова сплетаются в объятиях. Вперёд. Вжик-вжик-вжик. Скрежет стали. Пожалел бы старого больного человека!

Ага, пожалеет, как же. Держим дистанцию. Три вдоха на передышку, и снова атака. И, что характерно, снова не с моей стороны. Парня учили напирать без оглядки на оборону? Этим можно воспользоваться. Должно быть, попался не слишком хороший учитель: только простаки считают, что для защиты к шпаге полагается кинжал или что-то ещё. На самом деле всё необходимое уже имеется. Мой наставник и, по совместительству, мой отец, сказал в первое же занятие: «Если у тебя есть шпага, тебе не нужен щит. Ты весь, с ног до головы, можешь спрятаться за чашкой гарды». И действительно, от клинка противника нет защиты надёжнее, чем гарда собственной шпаги. Разумеется, не нужно доводить до крайности и подпускать чужое остриё так близко, но даже в этом случае последний щит всё ещё с вами…

М-да, придётся побегать и попрыгать. Чуточку. Хотя основательно разбитое тело против и чувствительно об этом заявляет. А как заманчиво было бы просто остаться стоять на месте, поймать его клинок кончиком своего, отбить, сделать широкий выпад и… посмотреть, какого цвета у противника кровь. Правда, ххага с два я что увижу — на таком-то красном камзоле.

А вот зря ты так высоко поднял клинок… Вжик! Чирк! И сапоги надо было выбирать не красивые, а мягкие, чтобы щиколотку в тисках не зажимали. Я всегда такие ношу, потому и смог «сесть» в разножку, а потом вернуться к исходному положению. Что, не понравилось? А ведь это только царапина. Неприятная, не спорю: по бедру, поперёк мышечных волокон, но не смертельная.

Улыбаюсь:

— Ещё?

Атакует, уже не повторяя прежней ошибки. Молодец, способен учиться на ходу. Но отсутствие ошибок прежних не уберегает от появления ошибок новых, верно?

Длинная серия обменов ударами. Прямо как школяры, честное слово! Кто ж так сражается? Настоящие мастера вообще одним уколом обходятся, а мы… Только что искры не летят. Но прыти у Дагерта поубавилось, и это хорошо. Стреножим лошадку по полной?

Рискую, отбивая чужой клинок влево по «рассветному горизонту»[17], обратным движением чиркая куда-то в область предплечья противника и отскакивая назад. Дотянулся? Успел? Уф, повезло! Всё-таки он слишком быстрый для меня: надо было раньше это сообразить — по сухости и длине мышц, явственно угадывающихся под не слишком широким костюмом. Ну да, снявши голову, по волосам, как известно…

— Ещё?

Улыбаюсь. Широко-широко. Почти скалюсь.

Он на долю мгновения переводит взгляд на раненую руку, но тут же снова смотрит вперёд. На меня.

Ага, в левую переложить не пробует. «Однорукий»? И тут повезло. Шанс нарваться на «двурукого» был больше, потому что среди гвардейцев очень много тех, кто одинаково держит ковырялку и правой, и левой рукой. Впрочем, вполне возможно, Дагерт филигранно владеет кинжалом или метательными ножами, тогда ему незачем приучать вторую руку к тяжести длинного клинка. Всё может быть…

А сдаваться не намерен, даже очевидно проигрывая. Жаль. Сдаваться тоже нужно уметь, иначе умрёшь раньше отпущенного времени.

Выпад, захват, рывок — шпага, глухо звеня, ударяется о паркет, полировка которого изрядно пострадала от наших «плясок».

— Ещё?

Остриё моего клинка останавливается на расстоянии ладони от груди Дагерта, и я позволяю себе то, чем никогда не балуюсь в бою. Смотрю в карие глаза, не утратившие ни искорки.

— Ещё?

Несильный, но упрямый удар подбрасывает полосу стали вверх.

— Оставь его.

— Мы ещё не закончили спор.

Она стоит, с трудом удерживая слишком тяжёлую для неё шпагу в одной руке и борется с желанием перехватить рукоять поудобнее. Борется потому, что знает — нельзя ни на мгновение выказать слабость. Со мной — нельзя. Кто бы мне ещё объяснил, почему Наис вбила это в свою хорошенькую головку так крепко, что никакими клещами не вытащишь?

— Оставь его.

— Не вмешивайся. Тебя это не касается.

— Меня? Не касается?

Она находит в себе силы усмехнуться, криво и зло.

— Оставь его… чудовище.

О, что-то новенькое. Я получил новое звание? Хотелось бы верить, почётное.

— Отойди.

— Или?

Она упряма, как тысяча ххагов. Но не упрямее меня.

— Или я буду драться с тобой.

Короткий обречённый выдох.

— Так дерись!

Наис смотрит мне в глаза. Прямо. Не пряча чувств. Первый раз за столько дней. Я уже успел забыть, как прекрасен её взгляд, глубокий, как небо над головой, в котором, если приглядеться, можно увидеть звёзды…

Готова встать на защиту кого угодно, только бы не быть на стороне супруга. Какая досада! Что ж, ты этого хотела.

Моя рука идёт назад, самую малость, чтобы выпад получился стремительнее, и…

— Dan Ра-Гро! Вы перешли все границы!

Не скажу, что голос королевы, даже исполненный праведного гнева, способен на меня как-то повлиять, но если к нему присовокупить бряцанье кирас дюжих гвардейцев, я, пожалуй, сначала немножко подумаю, а потом уже буду действовать. По обстоятельствам.

Её величество Руала всё же соизволила прибыть на собственнолично устроенный приём, который, надо признать, удался на славу. Битая посуда имеется? Имеется. Кровь пролитая прилагается? Прилагается. Испуганные daneke в наличии? А куда они денутся? Вон, попрятались за спинами мужей и стражников, довольные, что успели наябедничать королеве о творящемся в её резиденции непотребстве, учинённом, как водится, главной бедой и наказанием Антреи.

И какие же неотложные государственные дела так донимали нашу добрую правительницу, что она отвлеклась только на звон клинков? Наверняка рассматривала очередного кандидата в супруги. Не «глаза в глаза», разумеется, а по точнейшим и беспристрастнейшим описаниям доверенных лиц. Того и гляди выйдет замуж, осчастливит нас всех наследниками и ударится в тихую семейную жизнь… Нет, не допустим! Кто же управлять городом будет, как не она?

А будущему мужу есть в чём позавидовать, потому что Руала не последняя красавица при собственном дворе. Высокая, полнокровная, статная, но это «стать» ласковой домашней кошки, а не того зверя, который режет в предгорьях овечьи стада. Даже тёмно-рыжий огонь волос и тот уютный, как пламя очага. Только глаза портят картину: жёлтые, немигающие, как у настоящего хищника. И мало что выражающие, чем ставят в тупик послов дружественных стран, поскольку прочитать в них мысли королевы не удаётся никому.

Всё-таки собиралась её величество на приём: шёлк платья — нежно-розовый, а по нему затейливым узором рассыпаны крупицы кораллов. Тяжёленький наряд, верно, получается…

— Как вы осмелились обнажить оружие в пределах королевской резиденции?

Ай, умница! Никогда не скажет «моей резиденции», уважая волю горожан, некогда наделивших властью её прапрапра-какую-то-там-бабку. Вот за это Антреа и любит своих королев. За долгую память.

— У меня были на то основания.

— Лучше вам в самом деле иметь таковые, dan. Вы отдаёте себе отчёт в содеянном?

— Как всегда, ваше величество.

Жёлтые глаза щурятся.

— Ваше «как всегда» означает всё или ничего?

— Выбирайте на свой вкус.

— Выберу, — обещает Руала. — А до тех пор вы будете содержаться под стражей.

— И долго продлится моё ожидание вашего решения?

На полных губах появляется ехидная улыбка:

— Как всегда.

— Отлично. — Кланяюсь, с поправкой на корсет, поэтому выходит излишне сухо. — Я не тороплюсь. Более того, я и сам не покину место заключения, пока…

Какое бы условие поставить? Реальное, но невыполнимое? Взгляд пробегает по толпе придворных, задерживаясь на красном сукне камзола Дагерта, на предплечье которого медленно, но верно расплывается тёмное пятно.

— Пока вот этот dan не принесёт мне свои искренние извинения!