Сводный экипаж

Глава девятая Слушают музыку, приносят в жертву сома и бегают по кругу

Грохотали многоголосым пафосом барабаны, сверлили сумерки пронзительные дудки и басовитые трубы. Танцевали на улицах лицедеи в разноцветных одеждах, ходили на руках и на ходулях, лихо всвистывая и хекая, толпа била в ладоши и подбадривала удальцов одобрительными криками. Сарканд начал празднование.

К счастью темнело, а большую часть ламп, жаровен и факелов собрало роскошное застолье на Храмовой площади. Пировать там еще не начали, но площадь так и сияла.

Энди с отвращением посмотрел в сторону ослепительной и шумной Храмовой, покосился на соучастников. Мартышка заворожено слушала музыку — барабаны поразили воображение островитянки. Гру все еще раздумывал о последних поправках к избранному плану — задуманное явно не приводило юнгу в восторг. Что ж, у каждого игрока собственные представления о розыгрыше сложного матч-бола.

— Рискую в большей степени я один, — негромко напомнил ночной штурвальный.

— Ну. Успокоил, — скривился Гру. — Мы же не джентльмены, нам-то что. Шмондец с тобой, подумаешь какая потеря.

— Я, постараюсь не попасться, — улыбнулся Энди. — Идем?

Заговорщики проскользнули мимо толпы, быстро заполнявшей переулок. Барабаны били все призывнее — у очарованной обезьяны приоткрылся рот. Энди и сам чувствовал некоторое возбуждение и опьянение — ночь манила и притягивала как очень красивая и желанная женщина. Надоело изображать убогого слепца.

Высокие стены и резкие тени княжеского замка: факелы пылают только на башнях, ветер с моря колышет огромные знамена — они свисают низко, как вуали скромных супруг здешних ревнивых богачей. Сарканд ценит и прячет красоту своих женщин, даже на празднике их роль неочевидна. Что ж, меньше будет визгу.

В замок путь уличным зевакам, естественно, был закрыт. Иное дело стена-виадук, отделяющая Храмовую площадь от Княжьего квартала: ворота внизу распахнуты, кипит людской водоворот, нарядные гости стекаются к столам, навстречу им и обратно снует прислуга с подносами и целыми носилками яств, а вот катят бочки со сладким уттыком. Напиток из смеси козьего забродившего молока, сока укуши, меда и пряностей слаб в воздействии на голову, но если его поглощать в достойных дозах… Сарканду будет весело.

Гру сует стражнику медяки

плата за счастье поглазеть, пусть и издали, на

восхитительный пир. Стражник окидывает жаждущих зрелищ людишек проницательным взглядом: Гру в саркандской рубахе и широких штанах ничем не отличается от горожанина, щупленькая обезьяна с прикрытой недорогим платком рожицей — подросток или шлюшка (или то и другое сразу) из Базарного квартала. Штурвальный крупнее и мог бы считаться подозрительным, но он сутулится в мартышкиной манере, подслеповато и просительно мигает на факел и господина стражника. Три медяка неподкупному стражу Сарканда ясно с первого взгляда.

цена таким гостям, это

Трое любопытствующих поспешно поднимаются по крутой лестнице. Наверху, в тени чуть задерживаются.

— Здесь, — кратко говорит Гру.

Энди оценивает угол между башней и стеной. Подойдет. Камни достаточно изъедены временем, от стражи и зрителей угол над воротами прикрыт зубцами стен. В будни и праздники проходы охраняются по разным схемам, что и логично, и удобно. Для всех удобно.

— На стражу чересчур придурковато смотришь. И глаза под веками блестят, — сообщает юнга.

— Факел близко, — поясняет Энди.

Насчет придурковатости нужно учесть. Гру лишнего не укажет, он прирожденный игрок…

Над воротами зевак погуще. Простонародье, принаряженное, но все равно нищее и грубоватое. Здесь и женщин больше — дамочки вроде Манки — сплошь сомнительные. Не в смысле островного происхождения, а исходя из принадлежности к ремеслу. Яркие платки, изобилие медных украшений. Да именно с этим и возникнут сложности.

— Серебро или медь, в сущности, не так уж важно, — шепчет Гру, точно так же улавливающий мелкие детали и думающий о сути партии.

Энди кивает.

Медная проволока слишком дешева и ее может не оказаться на месте. Но не будем заранее игнорировать шар везения.

…Гудит и громыхает площадь. Сотни барабанов, тысячи огней. Энди пытается смотреть исключительно сквозь ресницы, но все равно больно. Ряды столов, скамьи, постепенно заполняющиеся уважаемыми гостями, княжеский помост с роскошными креслами, застланное белым шелком место для невесты, и все неистовее завывают трубы, бесноватей кружатся танцоры, сильнее болят глаза. Стоит отстраниться от парапета, как место между зубцами тут же занимают оживленные зрители-соседи. Мартышка остается лежать животом на камне, кто-то из саркандцев вкрадчиво прижимается локтем к поджарой попке. Город тайных похотей и беззащитных мартышек, ух-ух…

Старшие заговорщики смотрят в другую сторону. В Княжьем квартале тоже полно народу, но тут все спешат и суетятся. Отсюда подают яства, сюда подходят спешащие гости, тени факелов скользят по стенам тесных домов, урчит близкий водопад, кидает в лицо порывами свежести.

— Крайний к речной стене дом. Мастерская прямо над стеной. Крики может приглушить шум реки, но стража рядом, указующих тыканий пальцем.

предупреждает юнга, естественно, воздерживаясь от

Гру почти местный — водопад для него «река». Княжеский квартал мальчишка знает как свои пять пальцев. Дом понятен, лузы речной стены и мастерской очевидны. Придворного ювелира зовут Саатдж. Вернее, это они — Саатаджи — достойное семейство потомственных мастеров. Одиннадцать голов, включая трех мастеров и зятя, вошедшего в семью после семи испытательных трудов в качестве подмастерье-огранщика. Многовато.

За спиной кто-то ахает и к заговорщикам присоединяется мартышка.

— У-ух! А я что?

— Ты-то туда все равно не пойдешь, — напоминает Энди, косясь на привалившегося к зубцам стены, скорчившегося горожанина — по-видимому, тот перешел границы терпения обезьяньей задницы и получил локтем в живот. Или коленом чуть ниже.

— Хамье, — небрежно поясняет Манки.

Мартышкин глаз лукаво блестит, но сейчас не до обсуждения ее манер.

— Жди и не глупи, — просит юнга. — На праздник смотри, этакое редко случается.

— У-уух! — соглашается мартышка. — Барабаны!

Да, барабаны все сильнее давят на уши. Гру исчезает. Энди отступает ближе к башне. Видно отсюда неважно, зато до угла ближе. Действовать придется быстро, а толкаться у дома никак нельзя. Энди слишком приметен и не умеет растворяться среди людей. В этом отношении юнга — игрок иного уровня неброского уличного снукер-гранда. Мальчишки нет, но он все время там. Вот несет поднос с фруктами, вот спешит с пустым ведром, вот что-то объясняет носильщику факелов… Гру не стоит у дома ювелира, просто он все время рядом. Невидимый в своем мелькании как поршень набравшей ход машины. Энди не сводит с напарника взгляда, лишь изредка поглядывая на мартышку. С Манки все в порядке — она с тремя девицами — оживленно размахивают лапами-руками, указывая на площадь. Гм, видимо все девушки легкого поведения отнюдь не чужды обезьянничанью…

Спешащий с охапкой факельных черенков Гру, внезапно стягивает со лба повязку, утирает распаренное лицо. Пора. Слава Болотам, ожидание закончилось.

Энди плавно кидает свое тело за стену. Пальцы с легкостью находят щели между камнями, здесь не так высоко — рулевой падает-скользит по внешней стене. Одно мгновение спина чувствует свою открытость — фигура, прилипшая к плоскости всегда уязвима. Но опасный миг позади, под сапогами мостовая, никто не закричал. В углу стоит ведро, приготовленное заботливым юнгой. Энди на ходу перегружает сверток из-за пазухи в приготовленную емкость — изнутри пахнет овсом. Впрочем, это не важно. Нужно поспешить.

Огибая слуг, Энди широко шагает к речным воротам. Здесь все спешат, уклоняясь от носильщиков, отягощенных цельной жареной козьей тушей, рулевой сворачиваем к дому. Гру уже у самих дверей — неузнаваем. Борода и высокая шапка юнге ничуть не идут. Борода к тому же отвисает-болтается.

— Не смешно, — шепчет мальчишка, спешно подвязывая-подтягивая тесемки мужского украшения.

Изнутри слышны голоса, щелкает засов, дверь дома Саатдж распахивается. На пороге явно сам хозяин. Нарядный, в длинной шелковой куртке…

Энди с любопытством в долю мгновения оценивает соперника. Грузен, толстая цепь на шее, суровое лицо с модной саркандской бородой — особого восторга перед великолепием нынешнего праздника господин Саатдж не испытывает. Усталый неглупый человек. Увы, ему придется пережить несколько неприятных мгновений.

— Господин Саатдж! Что вы наделали⁈ — приглушенно вопит бородатый мальчик-юнга. — Его Сиятельство в неистовстве!

— Что? Вы кто⁈ — изумляется застигнутый врасплох и на пороге ювелир.

— Мы от Аталы. Господин требует объяснений. Неотложных! — угрожающе намекает Гру-

Энди вталкивает ювелира обратно в дверь. Это нелегко — внутри полно людей. Семейство, нарядное и готовое к празднованию, теснится в полутьме. Ахает женщина — ей наступили на ногу.

— Господин, Саатдж, где ваши сыновья⁈ Быстрее! Случилось ужасное! — суетливый юный бородач хватает ювелиров за широкие рукава, тянет в сторону.

Энди, раскинув руки и размахивая ведром, оттесняет женщин и детей в следующую комнату

— Не слушайте, лишние уши могут пострадать.

Одна из чутких женщин и девочка лет десяти начинают всхлипывать. Бедняжки.

— Все еще может обойтись, — со вздохом заверяет коварный гость и извлекает из ведра опасную вещь: — Вот взгляните…

Достаточно одного взгляда. Восемь человек — взрослые и дети замирают, уставившись на Сторожа.

Энди прячет артефакт в ведро, накидывает на голову капюшон. Пора брать иную роль и иной, тяжелый, игровой кий.

В прихожей повышают голоса:

— Я ничего не понимаю! — теряет терпение господин Саатдж.

Энди распахивает дверь:

— Поздно! Мы опоздали! Они околдованы. Князь нас четвертует!

Вот крайне дурной момент. Мужчины семьи Саатдж теряют голову, тщетно пытаясь привести в чувство своих жен и детей. Среди очарованных затесался и мужчина — вполне себе взрослый. Хотелось бы верить: тот самый зять-огранщик, иначе дело затруднится.

— Как⁈ Как⁈ — отец и сыновья готовы потерять рассудок. Увы, это жестокая игра, господа ювелиры, вам можно посочувствовать.

— Я позову на помощь! — младший из сыновей кидается к двери, путается в ногах (подножка юнги их ловко заплетает), рушится на порог. Энди грубо вздергивает молодого ювелира на ноги.

— Сохраняйте хладнокровие! Еще не все потерянно. Нужно срочно применить охранный амулет. Иначе зараза заклятья охватит весь город.

— Какой амулет? Да что за ересь? — бормочет господин Саатдж, судорожно обнимая неподвижную внучку.

— Я позову стражу, мы окружим дом, — пятится к дверям юнга-бородач.

— Да, из дома никто не должен выходить! — «спохватывается» Энди. — Передайте князю, я сделаю все что смогу.

— В такой день, в такой день… ой, беда-беда! — бормочет юнга, удирая.

— Кто вы? — ювелиры семьи Саатдж не сводят взглядов с недоброго гостя.

— Страж магии, — Энди смотрит из-под капюшона и знает, что вот сейчас он выглядит не совсем человеком, сейчас все почти по правде. — Все дело в камнях с востока. Вы напрасно вставили в украшения невесты тот бомбейский опал.

— «Бом-бейский опал»? Что за чушь⁈ — совершенно справедливо изумляется княжеский ювелир. — Не было там вообще никаких опалов!

— Там — не было. О, да! Так вам и кажется, — скорбно бормочет Энди. — Вот результат.

Ювелиры в отчаянии смотрят на околдованных домочадцев.

— Отец, я ему не верю! — рычит один из младших ювелиров. — Это вообще не человек. Я позову стражу. Светлейший Атала должен знать…

Энди не знает точно кто такой этот Атала — вроде бы министр князя или кто-то вроде визиря. Гру не загружал заговорщиков лишними деталями, и правильно делал. Сейчас придется быть жестоким.

От удара юный ювелир падает на колени, Энди-страж магии расчетливо добавляет парню по ребрам — коротыш древка багра не должен поломать руки мастера. Младший Саатдж хрипит.

— Не заставляйте меня кого-то убивать, — требует Энди, обращаясь к главе семьи. — Дело зашло слишком далеко. Магия всегда отвратительна. Если мы не сделаем амулет до полуночи, боюсь, нам всем придется плохо.

Глава семьи умен и умеет отбрасывать заведомо негодные варианты розыгрышей.

— Да демоны вас возьми, что именно мы должны сделать⁈

— Увы, демоны уже здесь, — соглашается незваный визитер. — Необходим защитный амулет. Серебряная проволока, круг точного размера, сетка с ячеями не толще человеческого волоса.

— Если вам нужно серебро… — начинает средний сын.

Энди достает кошель, встряхивает:

— Я оплачу ваши внеурочные труды. На случай если спасение собственной семьи для вас ничего не значит. Нам нужна тонкая очищающая сетка: она отсеет вредоносные сущности и нежелательные мельчайшие фракции ядовитого демонства.

Звучит настолько глупо, что ювелиры начинают верить. И пугаться. Хозяин мастерской неуверенно подходит к столу с тиглями, оборачивается:

— Но что будет с моей семьей?

— Если мы успеем, то ничего страшного. Вот чертеж амулета…

Мастера смотрят в незамысловатый рисунок, где главное — строгость размеров и сечения проволоки.

— Послушай, колдун. Но это же сито. Просто очень мелкое сито.

— Все гениальное — просто, — повторяет Энди где-то подслушанную весьма толковую игровую мысль. — Работайте. Поверьте, у нас очень мало времени.

Ювелиры наконец-то начинают заниматься делом. Загорается огонь, начинает вздыхать небольшой мех. Пахнет металлическим жаром и инструментами. Энди начинает скучать по «Ноль-Двенадцатому». Нужно не забыть о белой краске.

— Хорошо, мы спаяем. Не так уж и сложно, — ворчит хозяин мастерской — взявшись за инструменты, он слегка успокаивается. — Не понимаю что в таком сите магического?

— Но что магического вот в таких щипчиках? — кивает на инструмент гость. — А ведь они способны сотворить истинное рукотворное чудо. Вот и с магией всегда так — она труднообъяснима.

— Эта проволока подойдет? — средний сын показывает моток тонкого драгоценного материала.

От светильников и огня горна у Энди начинают болеть глаза, но разглядывать проволоку приходиться тщательно. Не хватает после такой возни все испортить некачественным изготовлением.

— Вполне. Главное, спаивайте ровно и надежно. Кстати, господин Саатдж, у вас не найдется медной проволоки такого же сечения?

— Разумеется, найдется, — сквозь зубы заверяет мастер.

— Боюсь вас лишний раз затруднять, но благоразумнее сделать и медную сетку. Всегда лучше подстраховаться…

Мастера работают. Паять берется средний сын — зрение у него, разумеется, получше отцовского. Печально, что младший Саатдж все еще полон обид. Можно понять — падать на пол мало кому нравится, но повторение подобных фокусов в эту ночь никому не нужно.

— Господин Саатдж, напомните своему младшему отпрыску, что речь идет о его матери и родственницах. К тому же дом окружен, князь не одобрит, если дикая магия вырвется в город. Да и вообще сын может упасть и что-то сломать из костей. Да уберегут нас боги от таких неприятностей.

— Сядь и займи руки, — кратко приказывает отец своему младшему.

С площади доносится непрерывный гул барабанов и надсадное завывание труб, крики людей, неясный шум, вот кто-то многоного пробегает по улицам. Довольно нервный праздник эта княжеская свадьба. А в мастерской тихо, иногда звякает металл, пахнет делом жаром. Толковые мастера-ювелиры в городе Сарканде. Поговорить бы с ними как честному заказчику, «Ноль-Двенадцатому» хорошие мастера пригодятся. Но, увы…

— Готово?

Энди берет первый фильтр. Он еще горяч и приятно греет пальцы. Сработан действительно недурно: сетка ровна, словно плели на станке. Старая, добрая ручная работа. Мастера косятся на то, как гость поправляет свободный капюшон — полагают, что скрывает лицо. Это верно, но глаза болят уже не на шутку…

Вот они: еще три фильтра. Прекрасные изделия.

— Благодарю! Вы оказали неоценимую помощь в борьбе с демоном коррозии.

Как и следовало ожидать, именно этот момент младшенький Саатдж избрает для внезапной и бессмысленной атаки. Брусок от пресса выхвачен из-под стола, в другой руке струбцина-«кастет». Мысль хорошая, но исполнение томительно запаздывает…

Энди встречает атакующего безумца ударом сапога в грудь, добавляет (вполсилы) в пах. Онемевший от боли ювелир корчиться на полу, обе руки и струбцинка зажаты между ног. Ну, прохладный металл, прижатый к ушибу, частенько облегчает боль.

— Нетерпелив. И весьма нетерпелив, и некстати нетерпелив, — укоризненно говорит Энди побледневшему отцу.

— Молодость, — бормочет мастер Саатдж. — Что будет с нашими женщинами?

— Полагаю, сейчас мы их расколдуем. Но должен предупредить — отливающая магия оставляет некоторую, гм… окалину рассудка. Женщины могут оказаться не в себе. К полудню последствия колдовства должны пройти без остатка.

Теперь бледнеет и средний сын. Лишь младший отвлеченно кряхтит на полу — удар по гениталиям временно лишает человека любых родственных чувств. Такова жизнь.

Тянуть незачем. Кувшин с чистой водой уже ждет. Энди с посудиной выходит в комнату. При виде неподвижных фигур старшие Саатджи издают болезненный стон. Действительно, зрелище почти неживых скульптур крайне удручает. Гость достает один из фильтров, сосредоточенно переливает сквозь него воду из кувшина, наполняя ведро. Лежащий на дне Сторож ехидно подмигивает сквозь прозрачную воду хищным рубиновым глазом. Да, иной раз искусство снукер-гранда скатывается до низкопробного фарса.

— Господа, теперь на мгновение отвернитесь к двери. Может зацепить заклятием, — предупреждает Энди, отставляя кувшин.

Ювелиры настороженно отворачиваются. Гость, наклоняя ведро, подставляет его содержимое взглядам «статуй»…

Эффект разителен: комната пустеет мгновенно, от дверей доносится визг и вой: расколдованные домочадцы и увлеченный ими старший Саатдж выкатываются вон из дома, сшибленный с ног средний сын ползет на четвереньках следом. В мастерской в ужасе орет младшенький ювелир. Шумновато…

Бормоча проклятья, Энди вылавливает из ведра Сторожа, обтирая о плащ, взлетает по лестнице наверх. Присмотренное заранее оконце вблизи выглядит тесноватым, но ночной маг протискивается. Несколько шагов по крыше: снаружи жутко шумно, зато не так светло — Энди соскальзывает по стене в узкую щель дровяного дворика. Маленькие поленья — серьезная ценность в Сарканде — тщательно связаны и ровно уложены. Лучше лестницы и не придумаешь. Проход между стенами преграждает высокий забор с калиткой, но сейчас она не заперта — замок испарился стараниями умеющего все на свете юнги…

На улице не то, что шумно — тут оглохнешь. Кажется, барабаны грохочут еще невыносимее, а трубачи напрягаются до рвоты, к тому же улица орет на все голоса. Похоже, ошалевшее семейство ювелиров рвануло прямиком на площадь. Будем надеяться, князь не слишком осерчает. Слуги и носильщики, привставая на цыпочки, пытаются рассмотреть происходящее на пирующей и слегка спятившей площади, Энди тоже смотрит туда, но пятится в иную сторону. К реке, там есть тропинка в обход…

— Стой! — шепчут сбоку.

Это Гру. Плохо. Юнги здесь не должно быть. Значит, что-то пошло не по плану. Что ж, в игре все флюки и миссы просчитать никогда не удается.

— Мартышку повязали, — шепчет Гру. Он явно нервничает, а для спокойного мальчишки это необычно. Нет, не необычного. Даже при налете кер юнга был поспокойнее.

— Как это получилось?

— На виадуке загребли. С двух сторон полезла стража, там всех похватали. На вертушок купили.

Энди не совсем понимает о чем речь, но уточнять некогда. Судя по голосу мальчишки, дело плохо.

— И?

— В храм потащили. Зверь выл, требовал праздничной жертвы. Вот и схватили кто под руку подвернулся. Шлюшек, зевак.

— Точно не сбежала?

— Нет, повязали. Сначала всем непонятно было что происходит, потом она башкой завертела. Мы ж сказали — только по сигналу. А я далеко был. Пока к стене пробился…

Это он лишнее говорит. От волнения.

Энди сует юнге тряпицу с фильтрами.

— Ты куда намылился? — в ярости шепчет Гру. — Там не проскочишь. Сплошь сидят, а ворота храма прямяком за княжеским помостом. Через крыши нужно, в обход.

— Не успеем. Ее, дуру, зверь съест. Я так пройду.

— А я? Как шмондюк последний останусь⁈

— Нет. Ты отвлечешь чем сможешь. И фильтры Доку передашь. Иначе вообще получается вхолостую сходили.

Гру скрипит зубами, но Энди его отпихивает:

— У груши жди. Сегодня и завтра. Если получится, туда выйдем.

В снукер-гранде фреймы частенько следуют безо всякого перерыва. В принципе, Энди чувствует себя достаточно готовым к продолжению: багор и артефакт при нем, сам особо не устал. Вот только слишком много огней. Хотя легкая игра — вообще не игра. «Мне нужен мелок и что-то на глаза» — думает ночной штурвальный. Ледяная ярость его бодрит и слегка пьянит. Что еще за дикость безвинных обезьян хватать⁈ Манки вообще никому ничего плохого не делала, только глазела.

Все же большой город — отвратительная местность. Бестолковые обезьянки страдали невинно, а горожане веселились, воровали княжеские яства, посуду, блевали и дрались. И это доверенная прислуга, коей следует достойно выполнять свой долг⁈

Церемониться было некогда, действуя как дубинкой-древком коротыша, Энди уложил двух «официантов». Один, конечно, успел заорать, но в шуме барабанов и песнопений лишний вопль особого внимания не привлек. Тела, сидящие в бессознательном состоянии у стены, опять же не испортили праздничной картины. Энди поднял упавшее блюдо: рыба, замечательного размера и отменно запеченная, слегка испачкалась, но тут уж не до кулинарных приличий. Пришлось поднатужиться — блюдо не зря несли вдвоем. Энди пристроил яство на плечо, сунул в рот кусок мякоти — на вкус оказалось тоже недурно. Оставалось дождаться удобного момента: в арке виадука стояла стража, а рулевой даже в подобранном за пояс плаще на подносчика не очень-то походил. В Сарканде прислуживать на пирах в капюшонах вообще было как-то не принято. Что же Гру медлит?

Рыбу и поднос Энди чуть не уронил. Это когда у стены что-то взорвалось, да так солидно, что народ замолк, а потом взвыл. Неужели у юнги и бомба была припасена? Или просто петарда?

Разорванных тел и окровавленных жертв Энди не наблюдал, но беготня случилась изрядная. Еще хорошо что барабаны порядком притупили слух горожан. Саркандцы с воплями метнулись от виадука к реке, потом обратно, поскольку навстречу спешил резервный отряд стражи. У прохода на площадь воины столкнулись со своими коллегами, высланными от княжеского помоста. Все дружно вопили о колдовстве (видимо, предыдущая непонятность со спятившими ювелирами сыграла свою роль). Впрочем, ощутимая вонь химии подтверждала неприятные догадки о зловещей магии.

— Рыба! Княжеский сом! — орал Энди продираясь сквозь толпу.

Химия, взрывы, колдовство — все это чрезвычайно мешало, но следовало поспешить к обезьяне. Вполне могло оказаться, что уже поздно. Случаются в снукер-гранде непоправимые ошибки.

Проход под виадуком Энди миновал беспрепятственно — стража кинула взгляд на огромную рыбу, на самого носильщика и не посмотрела принюхивались к отравленному воздуху. Ну и плевать на них.

воины встревожено

Игра требовала прямых коротких быстрых ударов. Энди обогнул столы лиц «средней приближенности», оттуда алчно поглядывали на рыбу, но не претендовали. Хуже пришлось с центральными столами, там норовили нагло ухватить и остановить официанта, пришлось пнуть кого-то в колено:

— Княжеская!

Вообще-то, пирующие упорно игнорировали, взрывы, колдовство, прочие малозначимые детали происходящего. Понятно, с таким свадебным налогом постараешься сожрать хотя бы она дну сотую суммы от затраченной на подарок. Но нужно считаться с возможностями организма. Энди уклонился от очередного блюющего гостя. Барабаны и визг труб оглушали, свет изжигал мозг, хотелось начать всех убивать. Энди сдерживался…

Шпион и рыба миновали столы для свадебных подарков: здесь громоздились груды кошелей, мешков, шкатулок и целых ящичков с налогом, торчали изнывающие копейщики стражи, несколько песцов озабоченно сверялись с длинными списками дарителей. Княжеский помост, на удивление малолюдный: почти все кресла пусты, сидит располневший человек в белом, с отвращением слушает нашептывания двух других, перед помостом кружатся танцовщицы. Плясуньи, кстати, недурны, хотя факела мешают рассмотреть. Князь понятен, с ним ближайшие советники…

Оставалось с десяток шагов, а направление удара еще не определилось. Кстати, и луза княжеского стола занята — просто некуда там пристроить «сома». Да и подниматься на помост носильщику как-то неуместно. Обойдется Смелое Солнце. Столы-то стоят и рядом. Воины в богатых офицерских, хотя и не особенно искусных доспехах, властные горожане в парче, жрец…

Жрец…

Храма ли Зверя? Или есть здесь и другие жрецы?

Время решения истекло, нацеленный кий скользнул к шару-жрецу.

— Вам приказано! Храму! — сказал Энди, заслоняя свою голову рыбьим боком.

— Храму? — кажется, приятнейше удивился худосочный жрец.

— Давайте быстрей донесу, а то спина треснет, — прокряхтел носильщик-доброхот.

— Не ленись, святое дело, — укорил жрец, сам явно бы не осиливший и пустой поднос этакого размера.

Энди показалось, что многие смотрят вслед уплывающей рыбе. Кажется, и князь обернулся с некоторым удивлением. Ничего, потом разберутся, по-свойски.

Храм был уже в двух шагах, когда жрец величественно указал на заваленный объедками стол:

— Сюда ставь, младшие жрецы заберут.

— А в храм не надо? — уточнил Энди, кренясь под тяжестью.

— Зверь только что принял жертву, спит, — снисходительно пояснил тощий служитель прожорливого Зверя.

Энди бухнул поднос на стол — вышло шумновато, с ближайших столов обернулись. Жрец замахал на алчущие лица руками в кольцах:

— Храмово! Храмово, говорю!

Пирующие разочарованно отвернулись, Энди решил, что от угощений и чародейств пора переходить к более примитивным воздействиям. Благо одеяния на жреце выглядели просторными и вполне проницаемыми…

…Вот подобного коварства служитель Зверя не ожидал — поддетый железом, резво поднялся на цыпочки, застонал:

— Ты-ыыыыы⁈

— Пасть захлопни, — шепнул рулевой. — К храму и без болтовни!

Сунутый за шиворот «рясы» багор-коротыш подцепил служителя культа между ног и удерживал довольно строго. Со стороны казалось что «официант» панибратски приобнял достопочтенного жреца, что, бесспорно, являлось всяческим нарушением субординации и приличий. Но воззвать к вниманию и состраданию пирующих служитель культа никак не мог — у него дыхание накрепко перехватило. Растопырив руки, жрец сделал несколько танцующих шажочков и едва слышно заскулил:

— Ты-ыыыыы…

— В храм! Зверю поклонимся, — призвал рулевой.

Вообще рулить человечком, подцепленным-подсеченным грубым и острым крюком, весьма просто. Главное самому курсом не ошибиться.

Широкая и низкая дверь в храм, видимо, была заперта.

— Если откроют, тебе будет лучше, — подсказал Энди, подсекая чуть-чуть резче.

Жрец попытался взлететь, не преуспел в этом не всем данном умении, и отчаянно заскребся в дверь.

Говорить ничего не потребовалось: открылся глазок, жреца узнали, отперли дверь.

Жрец-балерина и Энди жив вошли.

— А что… — начал недоумевающий внутри-храмовый жрец, с виду телосложением куда покрепче своего коллеги.

— Подношение. От Его Сиятельства, — кратко известил Энди, отпуская багор и извлекая из-за пазухи Сторожа.

Подловленный багром священнослужитель Зверя успел облегченно выдохнуть и набрать воздуха для вопля оглашающего богохульство, измену и все такое прочее, но покосился на артефакт и тоже остолбенел…

Запирая солидную задвижку на двери, Энди подумал, что в толстых стенах и прочной двери есть свои очевидные достоинства относительная тишина так и радовала слух, от барабанов можно было чуть-чуть отдохнуть.

гвалт и стук площади как отрезало.

К сожалению, храм был пуст. Не то чтобы совсем: шестеро жрецов торчали малопривлекательными изваяниями, еще одна скульптура откровенно каменная, видимо, символизировала Зверя и тоже помалкивала. Валялась куча какого-то тряпья, на столе среди ломтей лепешек и надкусанных помидоров поблескивала горстка стеклянных украшений и невпечатляющая кучка монет, у стены стояла стойка с длинными грубыми пиками. Больше ничего примечательного. Кроме колодца.

квадратная, условная и

Энди склонился над решеткой, заслонился ладонями от мешающего света факелов. Дно видно. И чьи-то ноги. До дна футов двадцать, достаточно чтобы переломать эти самые ноги. Достаточно для неуклюжего человека, мартышке нужно свалиться в пропасть посолиднее.

— Эй, Манки?

Тишина. Даже эха колодец не дает. Придется лезть.

Энди в сердцах плюнул на рясу ближайшему жрецу, подумал, что окончательно теряет остатки джентльменского воспитания — виной тому слишком долгое общение с обезьянами, хвостачами и прочими летающими красавицами — и собрался искать ключи от решетки. Оказалось, что ключей не требуется: решетка запиралась на толстый, хорошо смазанный болт. Рулевой откинул массивное кованое железо, прислушался и принюхался: снизу доносились неопределенные звуки, но явно издалека. Видимо, лабиринт обширен. Кстати, зверинцем из колодца не пахло. Либо Зверь крайне чистоплотен, либо он вообще понятие философское, нематериальное.

Спускаться было несложно: выступов хватало, Энди без труда цеплялся пальцами и лишь слегка упирался носами сапог. Странно, что жертвы не пытаются вернуться из норы. Хотя, если учесть пики жрецов…

На дне все-таки попахивало кровью. Энди осмотрел тело: парень, довольно молодой, с виду из мелких бандитов или просто бедняков. Похоже, попросту свернул себе шею — накапавшая изо рта кровь уже впиталась в пыль на прохладном камне.

Особого выбора путей не имелось: коридор шел в одну сторону, уводя от колодца с чуть заметным уклоном верх. Энди приготовил багор — Зверь, видимо из породы минотавров, способен проявить изрядное хитроумие и продуманные приемы маскировки. Пока засада не грозила: проход шел прямо, на полу изредка валялись клочья одежды, гребец поднял довольно крупную бусину. Из узкой расщелины выглянула крыса, сверкнула серебряными бусинами глаз, исчезла. В лабиринте слегка сквозило, вновь донеслись смутные звуки. Впереди угадывалось развилка или комната…

Мартышка сидела на полу с ножом наизготовку и с плотно закрытыми глазами. Плотно закрытыми и мокрыми.

— И что ты тут забыла? — поинтересовался Энди.

— У-ух! Это ты? Думала — казаться. Точно ты?

— Я. — Энди сел рядом. — Ты чего здесь ждешь, а. Манки?

— У-уууух. Жду подохнуть, — обезьяна нащупал его кисть и сжала так, что рулевой подумал, что пальцы сейчас хрустнут. — Тут камень и ночь вообще.

Энди сообразил, что она абсолютно ничего не видит. Не в смысле как нормальные люди и обезьяны слабоватые ночным зрением — а вообще ничего. Ну, да подземелье же. А Манки склонна к клаустрофобии, как многозначительно называет этот смешной страх Док.

— Ты бы могла у колодца сидеть, — заметил Энди. — Там есть немного света.

— Там на голову ронять. Жертвы. Они вообще без ума, — обезьяну начало трясти.

Энди осторожно вынул из ее горячих пальцев нож. Порежется сдуру.

— Ты зачем вообще пошла в храм? Мы же не могли знать, что так получится. Нужно было удирать.

— У-ух, ждать сказали. И я хотела глянуть Зверя.

Оправдания были несколько противоречивы, но Энди не стал на этом заострять внимание. Похоже, мартышке было совсем худо.

— Ладно, успокойся. Сейчас переведем дух и выберемся.

— Дух? Я дух испускать. Тут камень вездесь! — Манки вцепилась на этот раз в плащ спасителя, довольно крепкая ткань затрещала.

Энди неловко обнял узкие плечи:

— Спокойнее. Ты же держалась и пугала темноту ножом. А сейчас нас двое.

Тут обезьянку проняло…

…Ее колотило как сорвавшийся с шатуна поршень, она бешено лупилась о камень, о колени Энди, пыталась пробить лбом стену. Энди, бывший должно быть втрое сильнее, практически не мог удержать мартышку — извивалась как безумная. Рулевой прижал легкое тело к себе еще крепче; коридор дергался, шуршало эхо, покачивались привязанные к каменному столбу бесконечные нити: частью новенькие, частью ветхие и уже порвавшиеся; эта странная редкая паутина тянулась вглубь лабиринта, сплетаясь, обвисая и обрываясь на острых каменных уступах. Цвет нитей можно было только угадать, но, бесспорно, они были красные. Или красно-пыльные от времени.

Возиться на сброшенном плаще оказалось как-то поуютнее. Сражавшаяся сразу с двумя противниками: с припозднившимся рулевым и собственным безумием — мартышка подустала. Упорные и бессмысленные изгибы тела, дрожь и жар горячей плоти привели к довольно странному и печальному итогу. Энди стало слегка стыдно, но что поделаешь — он же не нарочно. Непроизвольная реакция.

— Уу-х? — в замешательстве, явно не веря, пробормотала жертва клаустрофобии.

Энди хотел оправдаться и сказать нечто убедительное. Но каков смысл оправданий? Она и так все чувствует. Да и к чему врать? Она приятная. Вот сейчас, когда ушки серебрятся и хаотично подрагивают неровные прядки сумасшедшей прически…

— Уууу, — умоляюще прошептала Манки, с отчаянной надеждой вжимаясь попкой…

Энди не был настоящим джентльменом. Он был болотным джентльменом, и хотя сие обстоятельство ничего не оправдывает, оно многое объясняет…

Как привыкла выражаться обезьянка — это было вкусно. И так вкусно, и наоборот, и снова так… Конечно, островным приматам неоткуда набраться столь порочного опыта и изысканной изощренности как ночным даркшам Глора или одиноким царицам. Да и чересчур человеком была Манки, чтобы взлетать к порогу ненасытной страсти истинных дарков. Но все же она оставалась немного и не-человеком — поскольку выдерживала и хотела еще. Не ухала и не визжала, хотя порой и сам болотный рулевой был готов взвыть от блаженства — долгое воздержание напоминало о себе. Но двое, оглушенных двойным близким дыханием, сохраняли тишину. Где-то пищали крысы, кто-то бегал по дальним коридорам, сверху доносился далекий-далекий рокот барабанов и вой труб, где-то стучали в запертые двери храма; все это Энди слышал, но не слушал. Только дыхание и тихий звон серебряного сияния полнейшего блаженства…

Вынырнув из, в очередной раз лопнувшего сияния, рулевой слегка отпустил ведомую лодку — Манки не помешает хорошенечко вздохнуть, хотя она, похоже, готова и вообще не дышать.

— Если вы пока все, можно я пройду? — басом спросили из темноты.

Мартышка взвизгнула совсем не по-обезьяньи и принялась нашаривать нож, Энди положил руку на багор.

— Да вы не беспокойтесь, — сказал басовитый гость. — Если уж так, то я потом приду. Но он может завоняться.

— Кто? — рискнул уточнить Энди, по стечению обстоятельств находящийся не в лучшей интеллектуальной форме.

— Тело, — обладатель баса указал вглубь коридора. — Иной раз очень быстро пахнут. Что не всегда прилично. На тело могут упасть следующие, людям будет неприятно.

— У-ух, — подтвердила мартышка, пытаясь что-то рассмотреть во тьме. — Люди падать не умеют. Мне в спину ногой топнули. А ты кто?

— Манки, веди себя вежливо, — поспешил напомнить Энди. — Это хозяин здешних мест. Минотавр, я полагаю?

— Минотавром был тот первый и древний, я едва ли достигну его величия, — вежливо поправил хозяин подземелья. — Обычно меня называют просто — Авр.

Минот-Авр производил приятное впечатление своей скромностью и сдержанными манерами. Несколько неожиданно было встретить столь достойного дарка в подземельях провинциального Сарканда. Хотя, нужно признать, Энди представлял себе минотавров несколько иными.

Нельзя сказать, что саркандский минотавр был так уж мелок: весом он явно вдвое превосходил окрепшего ночного рулевого. Но фигура подземного жителя отличалась нестандартностью — он был прямоуголен, причем более в горизонтальной чем в вертикальной проекции. Короткие толстые ноги, чрезвычайно, если не сказать чудовищно развитой плечевой пояс с длинными мощными руками, крупная, но достаточно обыденная голова, несущая не слишком очевидные бычьи признаки. Но рога имелись, ярко-выраженные, но отчего-то криво-посаженые. В целом, местный минотавр казался довольно странным, недоделанным чудовищем.

— Очень приятно. Простите, мы тут забылись и повели себя несколько раскованно. Вы очень тихо ходите, — извинился Энди.

— Нет-нет, все нормально. Тьма, волнения, не каждый день вас в жертву приносят, вполне можно взволноваться и утешиться. Это я виноват. Мне нужно было покашлять, — в очередной раз проявил удивительную воспитанность минотавр.

— Тогда забудем, — улыбнулся рулевой. — Такое иной раз случается. Давайте сходим за телом — несчастный при жизни был довольно увесист, вам на поворотах будет его неудобно нести, вы и сами весьма широкоплечи.

— Вместе таскать веселее, — согласился Авр. — Простите за нескромный вопрос — а вы меня видите?

— Да, несомненно вижу. Простите, мы сразу не назвались. Эту девушку зовут Манки, она, э-э…

— Из обезьян. У-ух, из островных, — со сдержанной гордостью представилась мартышка.

— Слышал про вашу замечательную народность. Видеть не приходилось, очень рад такому случаю, — признался минотавр.

— А я из болотных дарков. Из ночных, вижу в темноте недурно, — пояснил, не вдаваясь в подробности, Энди.

— Дарки в лабиринте редки. Одного жертвовали, но, кажется, он говорил неправду и был немного самозванец, — сказал Авр. — Вы первый настоящий с такими глазами.

Новые знакомые направились к жертвенному колодцу.

— А он какой? — прошептала мартышка, спотыкаясь и цепляясь за руку спасителя.

— Да что с тобой сегодня? То в колодец нырнула, то о приличиях забываешь…

— Ух-ухху-х! Это я забывать⁈

— Я не про то. Хозяин же слышит. Как можно его обсуждать?

— Я слышу, — подтвердил минотавр. — У меня слух хороший и уши большие. А вообще я очень некрасивый.

— У-ухх! Тоже⁈ И я некрасивая! — обрадовалась обезьяна. — Вкусно и удачно!

— Да? В каком смысле? — заинтересовался Авр, еще не знакомый со своеобразием мартышкиных определений.

— Манки говорит об удачном совпадении, — расшифровал Энди. — Вот наш бедняга.

Мертвеца сдвинули с прохода, минотавр заботливо вытер окровавленный рот покойного:

— Подсохло уже. А в храме тихо. Ушли праздновать?

— Нет, они там немного отвлеклись. Кстати, нам нужно подняться и кое-что забрать. Уважаемый Авр, а вы не хотите выглянуть на храм?

— Он, у-хухух, тяжкий, — влезла мартышка.

Энди молча посмотрел на нее — слабый свет падал на дно колодца и Манки мигом осознала свою несдержанность и зажала лапами рот.

— Влезть я могу, — заверил минотавр. — Когда-то мне очень хотелось взглянуть на храм. Но наверху решетка и жрецы колются таким острым.

— Пики, у-ух! — проявила эрудицию по оружейной части мартышка и снова виновато зажала рот.

— Именно. Бок довольно долго болел, — подземный дарк потрогал свою широкую грудную клетку.

— Сейчас решетка открыта, а за пики хвататься некому, — заверил Энди.

Манки смотрела вопросительно, но помалкивала.

— Нет, я никого не убивал. Жрецы немного околдованы, — расплывчато объяснил спаситель.

— Я бы взглянул, — стеснительно признался минотавр. — Настоящая магия и весь верхний храм — редкий случай. Когда еще выпадет… Но боюсь ослепнуть. Там много светильников, а мои глаза слишком слабы.

— Вполне понимаю ваши чувства, сам страдаю, — Энди достал синие очки.

Рулевой о мартышкой без особого труда взобрались из колодца и сбросили подземному дарку веревку. Минотавр упираясь ногам в стену, поднялся наверх, сел на край колодца и принялся с глубочайшим любопытством озираться. Синие очки в сочетании с рогами и бычьими ушами выглядели отчего-то вполне естественно. Энди прогуливался по храму и раздумывал как забрать Стража — оставлять артефакт, бесспорно не следовало, но ведра в храме не нашлось, а бросать жрецов зачарованными было бы необдуманным посылом шара — тут отскок не угадаешь. Меж тем мартышка мародерствовала, обшаривая жрецов и закоулки храма.

— Уху-х! Я не грабить. Трофеи! — Манки сочла нужным пояснить минотавру.

— Я в этом не разбираюсь, — заметил подземный дарк. — Но этих можно бы и убить. Не люблю жрецов. Жадные и злые.

— Ух-хуххухух! — согласилась обезьяна, глянула на Энди, но предлагать немедленное умерщвление жрецов благоразумно не решилась.

— Убивать сейчас никого не будем, — пробормотал рулевой, разглядывая глубокую миску с объедками. — Разумнее провести эксперимент.

— Такого слова я тоже не знаю, — признался минотавр. — А вообще что вы думаете дальше делать? В рабы? Или пробиваться? — он указал в сторону двери.

— «В рабы» это едва ли. А насчет иных вариантов нужно подумать, — сказал Энди, вытряхивая корки из миски.

Мартышка упихала трофеи в узел, принесла начатый каравай хлеба, принялась уверенно, хотя и криво нарезать ножом. Минотавр отказываться от угощения не стал, усевшись втроем на колодец, не спеша перекусили. Кроме лепешек и хлеба у жрецов нашлись куски жареной козлятины.

— Жаль, запить нечем, — сказал Энди, вытирая руки.

— Внизу у меня колодец. Довольно приличный. Если пойдете в рабы, то до этого можно отдохнуть, умыться и напиться, — пригласил радушный подземный дарк.

— Как я понимаю, из лабиринта есть и второй выход?

— Естественно! — слегка обиделся минотавр. — У меня маленький, но правильный лабиринт. Еще два выхода, но один из них замурован.

— Я в рабы не очень ух, — сообщила мартышка. — Зачем тебе вообще раб?

— Мне⁈ — изумился Авр.

Он вкратце рассказал смысл лабиринта. Собственно, Энди уже и сам все понял, но подробности были небезынтересны…

Сарканд, как город гордый, но не особенно богатый, не мот себе позволить регулярные и обильные жертвоприношения. С другой стороны, святая традиция есть большая ценность и отказываться от ценностей не в привычках человеческого общества. Посему был найден здравый компромисс. По сути, храм и лабиринт являлись перевалочным пунктом. Людей сбрасывали в колодец, они блуждали в подземелье и выходили к тайному выходу, где их встречали стражники. После этого «спасшиеся от минотавра» счастливцы оказывались проданными в рабство — по большей части новые невольники отправлялись на восток, растить хлопок, кормить (в хорошем смысле этого слова) шелковичных червей на тамошних таинственных «паучьих» фермах и заниматься иными полезными делами подальше от Сарканда. После ужаса подземелий судьба рабочего раба не казалась несчастным такой уж горькой, учитывая, что житье в северо-восточных долинах было довольно сытным. Конечно, случались и досадные накладки: кто-то ломал себе кости в жертвенном колодце или умирал от ужаса в лабиринте.

— Я вроде бы стараюсь помочь, но многие меня боятся до жути, — подземный дарк слизнул крошки с ладони размером с кочегарную лопату.

— Хамье! — вздохнула мартышка. — У-ух, чего бояться? Ты интересный монстр.

— Гм, ну, рад слышать, — Авр поправил ободранные тесноватые штаны.

— Сам-то не думаешь уйти? — прямо спросил Энди.

— Куда? С моим-то зрением? На солнце сразу умру. Я вообще уже начал помирать. Снизу, — грустно признался минотавр.

— Как это? — удивилась Манки.

— Ноги начали болеть. Распухли. Временами едва ковыляю. Вот носки подарили — малость мне полегчало. Отличные носки! — Авр гордо пошевелил толстой нотой.

— Ух-ух-ух! — одобрила мартышка, оценивая обувку на ощупь.

Носки действительно были странные — Энди до сих пор не приходилось таких видеть: плотные, округлой формы, похоже из толстого войлока.

— Действительно ценный подарок. Это же практически настоящие сапоги, — рулевой тоже потрогал носок-сапог.

— Дама благородная подарила. Исследовательница! — пояснил минотавр. — Говорит, попала не туда, с коор динатами что-то спуталось. Я ей лабиринт показал, поговорили. Она домой было пошла, но вернулась — вот с подарком. Я ей говорю — неудобно же, мне и отдарить нечем, а она «пустое! Мы, угнетенные всех шахт и ан дер граун дов, должны держаться вместе!». Тоже, кстати, матичка.

— И как эта матичка уходила? «В рабы» или поверху? — поинтересовался Энди.

— Она вообще магически исчезала, без определенности, — Авр прислушался к шуму на площади. — Хорошо гуляют. Свадьба — это красиво?

— Не особенно, — поморщился рулевой.

— Красота! — не согласилась мартышка. — Барабанов — ух-ух! Много!

— Давайте вот что, — задумчиво начал излагать план следующей партии Энди. — Гулять будут еще несколько дней. Мы у вас, уважаемый Авр, до следующей ночи передохнем и рискнем прорваться через рабские ворота. Через храмовые идти — все же шумновато получится, весь город всполошится. Проще будет через стражу пройти. А детали плана додумаем у вас. Не возражаете?

— Сочту за честь! С вами весьма интересно, — сказал минотавр.

— Это верно. Боюсь, что сейчас будет как раз чрезвычайно интересный момент, — проворчал рулевой. — Лучше бы вам заранее вниз спуститься.

Основная «интересность» момента заключалась в том, что под рукой не имелось воды. Конечно, можно было сходить к подземному колодцу, но Энди счел такой вариант чересчур сложным и утомительным. Не заслуживали жрецы такого уважения. В общем, воду заменила иная жидкость, благо мочевой пузырь как раз напомнил о себе. Погрузив в миску артефакт, рулевой подошел к храмовой двери и прислушался. Снаружи еще гуляли, но торжество шло наубыль — саркандцы имели немалый свадебный опыт и умело распределяли свои силы на все дни празднования. Вообще Энди свадьбу не очень понимал: с точки зрения прибыльности для князя праздник был вполне объясним, но отчего горожане так воодушевленно поддерживали фальшивые торжества? Впрочем, обычаи аборигенов — всегда загадка для досужих путешественник. А Сарканд вообще отличается скрытностью — могли бы хоть новую княгиню показать. Ну, да ладно. К чему это любопытство? Имело смысл побеспокоиться о ювелирах: вполне достойное семейство, если не считать младшего глуповатого сына. Пришли ли в себя домочадцы, не разгневался ли князь?

Энди вздохнул и осторожно отодвинул массивный запор на двери. Теперь медлить не стоило: случайные свидетели колдовства были бы откровенно излишни. Рулевой еще раз просчитал отыгрыш к колодцу и наклонил миску перед живыми статуями…

…Нужно признать, смена состава жидкости разительно изменила воздействие драгоценного Стража. Видимо, дело в разнице коэффициентов оптического преломления. Жрецы ожили и мгновенно начали драться. В безмолвии слышались лишь звуки ударов, скрип раздираемой одежды и треск ломающихся костей. Шокированный «колдун» повис на решетке внутри колодца, в некоторых сомнениях попробовал завинтить болт-замок. Чувство беззащитности рук, подставленных под любой случайный удар, оказалось до крайности неприятным. Энди наживил квадратную гайку и поспешил съехать на дно колодца.

— И что они там? — спросил, прислушиваясь, любознательный минотавр.

— В большой злобе, — не стал скрывать неприглядную правду Энди.

Узники лабиринта послушали хрипы и треск мебели наверху.

— Пожалуй, нам лучше уйти, — признал чувствительный Авр.

Мужчины подняли труп, обезьяна волокла узел с трофеями и пику, прихваченную из храма на всякий случай — оружием Манки норовила прощупать путь.

— Все же колдовство — жутко таинственная вещь, — задумчиво сказал минотавр.

— Точно. Лучше без колдовства обходиться, — Энди перехватил порядком окоченевшее тело, дабы удачнее миновать поворот. — Но порой сталкиваешься и с магией, куда же деваться.

— Таков мир, — подтвердил Авр и посоветовал обезьяне: — Неси наконечником назад, а то ты нас подколешь.

— Извиняюсь, разворачивать длинное оружие. — У-ухх, вовсе слепая.

профыркала несвойственное ей

слово Манки и принялась

Пришлось ждать неловкую пикинершу. Наконец, выбрались к кладбищу.

— Тут и хороню, — указал минотавр на тщательно заложенный камнями проход.

— Аккуратно, — похвалил Энди.

— Вы к колодцу ступайте, — предложил хозяин подземелья. — Вы устали и дело не особо приятное. Да и зверьки шныряют, а они чужих не любят.

Энди поблагодарил и повел мартышку к колодцу.

— У-ух, я не совсем понимать, — вполголоса сказала Манки. — Он мясо мертвых ест или зверьков?

— Полагаю, сначала крысы едят мертвецов, а потом он съедает крыс. Он приличный минотавр и знает порядок.

— Да, так гораздо приличнее, — согласилась мартышка. — Он мне, уу-х, нравится.

— Хочешь остаться здесь?

— То будет невкусно. Моря нет, рыбы нет, солнца нет. Нет, я идти на катер. С тобой. А Авра взять вместе с нас, ух-хух-хух?

— Мы можем еще раз ему предложить. Слушай, Манки, я хотел сказать…

— Я обезьяна, а не глупый гребец. Ух-о-о, ты меня вкусно успокоил. Я — не приставать. Понимать: я — простой островная примат, ты — рулевой и почти маг! Красавец! Где тут ровня?

Энди подумал что, кажется, мартышка осваивает иронию. Впрочем, разбор розыгрыша сложных партий имеет смысл оставить на потом.

— Вот он, колодец.

Вода негромко журчала: чистая, проточная, но уж слишком холодная. Узники лабиринта не торопясь напились и умылись. По коридору кто-то пробежал, донеслись загнанные стоны и мольбы. Мартышка завертела головой.

— Это отставшие жертвы. Никак до дверей «в рабы» не добегут, — объяснил Энди. — Коридор закольцован, нужно сообразить где ворота, но не все соображают.

— Ух-ху-ху — с печалью вздохнула Манки, — совсем тупые.

— Не так тупы как испуганы, — защитил несчастных жертв рулевой. — Все же темнота, волнение, отчаяние.

— Понимай. Ноя тут местами вижу. Но мало, — призналась обезьяна.

— Это минотавр чем-то светящимся повороты и углы метит. Чтобы жертвенные не особенно лбы расшибали, — пояснил Энди, давно уж заметивший мерцающие нездоровым серебром мазки странной краски на стенах.

В коридоре тактично покашляли, вошел бесшумный, невзирая на размеры, минотавр:

— Похоронил как положено. Вы есть хотите? Я двух зверьков освежевал, не думал, что сегодня будут еще жертвовать. Есть немного соль-мха, с ним вкуснее. Можно воды набрать и в мой зал пройти.

— Ух, мы же только завтракали, — напомнила обезьяна. — А где твой зал?

Минотавр показал свое обиталище. Мартышка ощупывала стены и ложе, хвалила. На Энди произвел впечатление календарь: аккуратные черточки, подытоженные по десяткам, занимали все стену и уже перебрались на соседнюю.

— Для подземного жителя ты ведешь вахтенный журнал просто образцово, — с искренним уважением признал рулевой.

Про журнал Авр понял:

— Жизнь такова, нужно ее ценить день за днем. Если бы не ноги, и жаловаться не на что. Дело в лабиринте всегда найдется. Вот одеяло — плел сам, с узлами долго решал. С того края кривовато, но потом лучше пошло.

Одеяло, сплетенное из тех же красных нитей, коих в лабиринте было напутано предостаточно, действительно украшало жилище одинокого минотавра. Сейчас на ложе развалилась, забывшая, что тьма — тьма не для всех. Манки, задрала ногу на ногу и задумчиво трогала одеяло. Одна нога (естественно, та, что поглаже) оголилась, тапок покачивался на кончиках пальцев. Минотавр смотрел на гостью со сложными чувствами. Энди догадался, что обезьяна не то чтобы уж совсем обо всем позабыла, и хотел намекнуть, но Манки уже одернула подол и легла поприличнее, свернувшись клубком.

Уставшая мартышка задремала, а мужчины беседовали о происходящем наверху.

…— эти свадьбы Сарканд до добра не доведут, — тихо рассказывал минотавр. — С жертвами должен быть порядок. А в последнее время, то сыплются как жуки весной, то сунут мимоходом непонятно кого и много дней тишина. Все ж, ежели жертвуешь, так сталкивая осторожно, аккуратно, или спускай на веревке. Зимой пожертвовали троих — те все кости переломали. Один парень дней десять отлеживался, я ему ребра замотал, да куда там. Помер.

— Мне кажется, нынешний князь не особо удачливый правитель, — осторожно предположил Энди.

— Плесень, а не князь! — решительно заявил, как оказалось, не чуждый революционным настроениям, минотавр. — Вот его отец — тот поумней был. Но отравили его. В смысле, я за достоверность отравления, конечно, поручиться не могу, но так говорят. Три года назад пожертвовали сюда одного умного старичка. Раб из него, конечно, никакой. Но мудр был и знающ. Свечей с собой прихватил, заранее знал свой приговор. У меня прекрасный огарок хранится, да. Старичок много рассказывал. Он из судовладельцев был, про заговоры знал и всякое такое. За то и в лабиринт согнали. Будто у меня туг тюрьма, а не святое жертвенное место.

— Умер?

— Нет. В рабы пошел. Передохнул малость, поразмыслил. Говорит: «я еще подергаюсь, начать сначала — это никогда не поздно».

— Умный человек.

— Это верно. Интересно с ним было. Вообще, интересные люди частенько попадаются. Раз в год уж точно. А то и чаще. Но им же здесь — как могила. Что ж, я понимаю, — минотавр печально обхватил свои колени в уютных носках.

— А сам-то ты как? Все же нет желания рискнуть и начать новую Верхнюю жизнь? Верно же говорят умные люди — никогда не поздно начать сначала, — вернулся к актуальному вопросу осторожный штурвальный.

— Мысли такие всегда были, — признался Авр. — Мне и мама говорила — если боги позволят и почувствуешь что готов, выходи к солнцу. Но то когда говорилось? Я же ослепну, да и ноги уже умирать начали. Нет, поздно мне мечтать.

— Постой, ты, что, свою маму помнишь? — уточнил немало изумленный Энди.

— Так она меня сюда и привела. Плакали мы вместе, — минотавр скованно покрутил головой. — Печальные дни. А куда деваться? Еще трое братьев. Не всей же семьей погибать? Они-то люди, а я вот так., минотавриком уродился. Нет, мама у меня очень хорошая была. Сердце у нее разрывалось, все, что могла она для меня сделала. Я все ее советы помню. И бутыль вон храню. Она сказала «на черный день». Но, конечно, самый-самый черный разве определишь? Отпиваю по глоточку, когда сильно подпирает. Вкуснота! Думаю, как смерть повыше коленок подлезет, так допью да помру. Как думаешь, с какого места Совсем Смерть считается?

— Не знаю. Откровенно говоря, моя смерть прямиком с головы и начала. Потом дело как-то приостановилось.

Помолчали. Мартышка-притворщица безмолвно плакала. Минотавр все равно заметил — знаком спросил — отчего так? Энди развел руками. Видимо, обезьянка свою маму тоже помнила или, по крайней мере, о ней думала-вспоминала. Вообще-то, лабиринт не место для умолчаний. Темнота и покой способствуют полной откровенности.

— Я полагаю, что с мамами вам повезло, — пробурчал рулевой. — Моя-то мать вполне жива, да только плевать на меня хотела. Даже когда почти рядом жил, зайти проведать даже не думала. Обидно было, но свыкся уж давно.

— Бывает и так, — сказал умный минотавр. — Не огорчайся.

— Да чего уж теперь. Но насчет ног ты напрасно. Скорее всего, это ревматизм. Довольно часто с людьми случается. Тепло и сухость вполне помогают излечению. Ну и к лекарю неплохо бы наведаться.

— Лекарей сюда жертвуют редко, — усмехнулся Авр. — Пока ни разу не скинули. Так что придется мне как-то обойтись.

— Не дури, — сипло сказала мартышка. — У-ух, пошли с нами. Лекарь у нас есть. Настоящий док, а не хамло какое! Энди, чего язык прикусил?

— Я не молчу. Лекарь у нас есть и приотличнейший. Но до него еще нужно добраться, — напомнил рулевой.

— Трудности меня не пугают, — вздохнул минотавр. — Но обузой быть не хочу. Да и не умею. Я хожу трудно, а еще как и ослепну. Как называется… «как крот», вот! Что это, кстати, за дарк такой, никто не знает?

— Крот — это выдумка. Из мира, у-ухух, мертвых, — не замедлила предположить не чуждая склонностей к поэтическим фантазиям, обезьяна.

— Крот — это очень мелкое подземное животное. Я их в детстве видел, — признался Энди. — Да боги с ними, с кротами. Авр, шанс есть и недурной. Наденешь очки, выйдем ночью, прикинешь, как и что. Если совсем будет плохо, что мешает вернуться в лабиринт? Пробьешься, сюда влезть всяко проще чем отсюда. Но мне кажется, ты вполне способен к вольному существованию.

— Хотелось бы верить, — минотавр явно колебался. — Но как я могу взять очки? Это большая ценность!

— Слушай, давай начистоту. Ты весьма толковый дарк. Нам бы в команде такой не помешал. Ну, или не в команде, а просто как надежный друг с подземными способностями. При желании всегда будем друг другу полезны. У нас вот даже обезьяна, уж на что была безмозгла и какашками кидалась, а вполне при деле, цветет и хорошеет.

— А ты. Манки, совсем была безмозгла? — заинтересовался Авр.

— Ух, ваматвж, я не безмозглая была, а очень дикая! — обиделась мартышка.

— Бесспорно, у каждого из нас есть и останутся, как недостатки, так и достоинства. И глаза здесь не главное, — намекнул Энди. — Пойдешь в ночную вахту, оно бы нам не помешало. Мне ночами иной раз и поговорить не с кем.

— Море, да, — минотавр на миг зажмурился. — Мне кажется, я его помню. Красивое!

— Вкусно, ух-ух-ух! — подтвердила «очень дикая».

Энди лежал и придумывал конкретную последовательность ударов очередного розыгрыша, а соратники укорачивали древко пики и обменивались боевыми воспоминаниями. Кстати, рулевой услышал довольно много любопытного об искусстве метания камней, кривых палок и «вонь-хлоп». Авр тоже имел некоторый опыт рукопашных схваток — в лабиринт иной раз скидывали весьма неадекватных и буйных жертв. Некоторые из этих безумцев почему-то винили в своих неприятностях именно минотавра. «Им разве сходу объяснишь»?

Шифровка

Лагуна — Твин Кастлу

…Ситуация обострилась. Возможно, объект все-таки имеет второе дно. Цель действий по-прежнему не ясна, но все покатилось живенько. Продолжаем наблюдение.

Кстати, насчет оплаты внеурочных и прочего бездуховного. Что там нынче с котировками акций «Нельсона» и как отнесутся акционеры к возможному открытию дочернего предприятия «Нельсон-Авиапочта морей»? Естественно, при условии создания профильного профсоюза, достойных условий труда и официальной практики академических отпусков. Тут нам финансовые средства предлагают. Брать или не брать? Дело-то хлопотное…

Из блокнота'/ запальные размышления и склероз "

К вопросу о разности минотавров и ответственности производителей, (проф. Л. Островитянская).

Консультировалась с К. Линнеем и Карлушей Дарвином. Посидели добро, но к однозначному ответу не пришли. Про минотавров вообще сугубо мутно — лабораторных исследований недостаточно. В несуразице оценок биометрических параметров виноваты, очевидно, антики: сами-то они были мелковаты, зато фантазией воспаряли. По совести говоря, размеры миноского Мини надлежит урезать раза в три. Будет время, схожу, проверю, (рулетку не забыть!) Но в биологическом конструировании полно и иных загадок. Вот: сахелантроп, ардапитек. Homo antecessor и Homo sapiens, автрало-афаро-гайдельбергпитеки и прочая неандертало-шобла. В принципе, логика экспериментаторов понятна, тупиковость сляпанных моделей вполне очевидна. Но чего инициаторы опытов хотели добиться в идеале-то? Теорий масса, ответа нет. Договорились подумать и пересечься еще раз. (Карлу занести аспирина, Карлуше — еще одну модельку «Бигля» (и клей!!!))