Ну вот и закончила школу, — говорят, взрослой стала. По такому случаю даже «подарок» получила — инвалидность. Эпилепсия сказывается. Бабушка думает, что мне эта болячка от папы Васеньки досталась. Как по мне, так от кого бы ни досталась, — и тому нелегко было. А что до папы Васеньки, — так даже лучше. Человек он был очень светлый, добрый, и хворь эта его не сломила. Революцию с нею пережил, голод, гражданскую… А мне что! Это в прошлом эпилептиков людьми божегневными считали и стороной обходили, а в наше время и жизнь спокойнее, и медицина лучше, вот только учиться мало куда допускают.
Несколько училищ и техникумов для инвалидов — это пожалуйста. Но мамочка их не признает, — только вузы. Из вузов совершенно законно я могла бы поступать на библиотечный факультет института культуры. Но тут другая беда, — оказалось, что там работает друг моего отца, и сама возможность моей встречи с «той стороной» пугает мамочку больше, чем все училища и техникумы.
Еще раз для ясности. Какой-никакой отец у меня имеется. Живет он в другом городе, с другой семьей. В Ленинграде у него — давний друг. То есть друг, может, и не один, но речь о том, который в институте культуры преподает. А мамочка — уж не знаю, какие подозрения живут в ее красивой головке, — почему-то до ужаса боится, что если я в институт поступлю, то обязательно на отца выйду или он на меня, и случится нечто страшное и непоправимое. Странно, я ведь не маленькая, прекрасно понимаю, что если мы с ним и встретимся, — это будет встреча чужих людей. Да и кому она нужна, эта встреча? Столько лет спокойно жили друг без друга, а тут вдруг чувства из ничего возьмутся? Не бывает такого.
Но мамочка так искренне расстраивалась, — столько боли, столько мольбы в голосе, — что я, дабы освободить ее от воображаемых кошмаров, поступила в училище на озеленителя. Там много инвалидов учится. Не вуз, конечно, зато для мамы никаких «призраков прошлого». Хотя ей и это не просто. Одно дело — приступы время от времени, а в остальном все как у всех: планы, работа, возможности… А тут вдруг инвалидность: дочка-эпилептик вместо дочки-ого-го. Вот мама меня и стыдится. Да и болезнь, — нет чтобы попроще что-нибудь. Однажды мы с ней к врачу пошли. Пока в очереди ждали, она «на минутку» отошла, да так и не вернулась. Пришлось мне один на один с врачом беседовать. Что поделаешь, — у каждого свои силы. Мне, в любом случае, от болезни не уйти, — вот и свыкаюсь, а мамочке трудно все это. И со стороны приступы мои выглядят и правда страшно. Бедная, бедная мама!
Неприятно было понять, что не оправдываю маминых надежд, но жизнь продолжается.
Вот, учусь и еще устроилась дворником, причем в собственный двор. И не столько ради денег, сколько от желания хоть куда-нибудь деться, зачем-то но пригодиться. По зарплате это очень мало. Поэтому дворники обычно по несколько участков берут. Я пока два взяла. Так и зарплата побольше, и голова свободна: убирайся и думай «о чем» жить.
Это я себе после одного разговора с Господином Актером так придумала. На одной из бабушкиных Ассамблей он вдруг заинтересовался, кто из писателей мне нравится. Я назвала несколько фамилий, а под конец Корсакова вспомнила, — это из дореволюционных саратовских знаменитостей. Сегодня его мало кто знает, а я случайно в каком-то сборнике пару рассказов прочла, потом уж прицельно его читала. Хорошо, просто, сердечно писал. Конечно, о природе много. Но самое интересное, что в череде книг о грустном и мучительном, он, как и Аксаков, о счастье говорил. Господин Актер и завел: книги о счастье… писать о… радоваться о…
А я додумалась, что и жить тоже можно «о». Это когда призвания своего наверняка не знаешь, про смысл ничего не придумала, но чувствуешь, куда сердце стремится. Не в смысле профессии и работы, а в самом простом, человеческом смысле, — в смысле доброты и мудрости.
Для меня то что надо.
Познакомилась с Екатериной, маминой приятельницей. Уж где они пересеклись не знаю, а только мама в полном восхищении была. Мне хоть и интересно было это знакомство, но узнать Екатерину самой — возможности не было. Да и сама эта мысль нелепой казалась: это же мамина знакомая, не моя. Хорошо им, и ладно.
А тут оказалось, что у Катерины тоже собака есть, вот мы и встретились: я с Томом гуляла (он хоть и пудель, и умница редкий, а как начнет носиться — настоящий Мефистофель: весь черный, уши развеваются, глаза горят, красный язык огнем пышет!), а Катя со своей Зорькой (ирландский сеттер). Пока любовались на хвостатиков наших, — разговорились.
Человеком она оказалась несколько иного склада, чем мне представлялось. Православием очень интересуется, говорит, кто-то из ее пращуров священником был, но нет в ней ни картинной угрюмости верующих, ни признаков суровости и страдальчества. Зато с какой радостью говорит она о православных книжках, о церковной жизни… Я уже давно для себя хотела кое-что из религиозной области прояснить. У нас же вся культура на православии выросла, а я многого так и не понимаю, не знаю, на потом оставляю. Теперь вот, спасибо Катерине, этот мир для себя открываю.
Правда, ее увлеченности митингами и политикой не понимаю. Зато именно это свело их с мамой. И пока они вместе, — мне даже спокойнее.
Благодаря моему дворничеству, и бабушка больше на свежий воздух выбираться стала. Здоровье ее все чаще подводит. На прежние прогулки сил уже не хватает. А тут я, — прежде чем начать убираться, во двор ее выведу, Тома прихвачу, и вот, гуляют, мои хорошие. А я за ними приглядываю и радуюсь.
Как-то весной в дальней части двора, которая пейзажный сад напоминает, крокусов насажала (еле в продаже нашла), а бабушке специально ничего не сказала. Зато как она обрадовалась, когда они зацвели! Это, конечно, не изящные степные брандушки, но чем-то похожи…
Мастер, хоть и отругала за самоуправство, но только для виду, для порядка:
— Не предусмотрено, — говорит. — Вот станешь озеленителем, будем планировать, согласовывать, утверждать. А пока не твое это дело. Будут жалобы, — сама разбирайся.
Но жалоб не было. Сердилась только мама, и то не из-за крокусов, — неприятно ей, что весь дом видит, как я дворничаю. И не один дом. Участков-то два, и на каждом по несколько домов. Зато на работе обещали, если буду справляться и еще участок возьму, — маневренную жилплощадь дадут. Правда, это исключение, ее же только иногородним предоставляют. Но дай бог, чтоб повезло, не хочется маму лишний раз собственным видом нервировать. Не получается у меня успешно и богато, — стараюсь хотя бы честно и тщательно. А выше головы не прыгнешь.
Ходили с Екатериной проповедь слушать. И вот уже несколько дней я о ней думаю, хотя проповедь короткой была, — всего несколько минут. Батюшка про «дух времени» говорил. Говорил, что это не простая метафора, а реальный, вернее, персональный дух. Как ангелы-хранители или падшие ангелы. Это он, дух времени, отвлекает человека от главного, от тех чувств, которыми человек мог бы жить вечно. Отвлекает суетой, спешкой, пустяками. Научиться б еще понимать, где пустяки, а где что-то важное, научиться бы самой «жить с прилежанием» сейчас. Тогда и дух времени не так страшен.
И пусть мои маленькие усилия добросовестно и аккуратно прожить сегодняшний день кажутся смешными или мещанскими, но иногда этого достаточно, чтобы воздух вокруг оставался свежее и чтобы от больших бед удерживаться.