Святополк II. Своя кровь

Глава 6

Целый день простояли половцы табором, а на другое утро поднялись чуть свет и погнали полон и добычу прочь.

Еще никак седмицу орда Тугрей-хана кочевала по Поросью. Двигалась она неспешно, отягченная полоном, стадом и обозами. Степняки часто останавливались, часть их отправлялась вперед, а остальные оставались стеречь добро. Вскоре посланные возвращались, гоня новый полон и таща добычу. Пленных русичей торопливо считали, делили на десятки и сгоняли в общий гурт, где их вязали вместе длинными веревками, которые могли растянуться на сотню саженей и более. Ополонившись, половцы сделались сытые, но злились еще больше. Теперь, налетая на новое обреченное сельцо, оставляли в живых только девушек и молодых женщин да юношей и подростков, а прочих вырубали начисто. Да и тех могли убить, если пленник чем-то не понравился.

А потом орда потянулась обратно, в степь, оставив позади себя опустошенную, выжженную землю, где дымились останки изб, чернели печные трубы да сытые вороны ходили по вытоптанных нивам и лениво клевали раздувшиеся трупы.

Возвращались другой дорогой, не желая дважды проходить по разоренной земле, по пути захватывая новую добычу. Хватали больше от жадности, от желания перещеголять друг друга или в надежде отыскать какие-нибудь диковинки.

Через две седмицы с малым орда покинула, наконец, пределы Киевской земли. Далеко в верховьях обошли Рось и двинулись на юго-восток, повторяя путь Южного Буга. Здесь еще не упало ни капли дождя, и степь раскинулась сухая и пыльная. Впереди и по бокам ехали верховые, за ними тащились крытые повозки - шатры знатных половцев. Между ними гнали полон, а чуть позади - табуны коней и скотину. Бредущие на привязи полоняники еле передвигали ноги, иные падали от усталости. Охрана из рядовых половцев нещадно поколачивала упавших, добивая их кнутами. Некоторых рубили на месте и бросали в степи. Идущие позади часто натыкались на еще не остывшие тела, с содроганием провожали глазами, понимая, что завтра могут оказаться на их месте. И немало было таких, кто мечтал поскорее дойти хоть куда-нибудь, пока не выпала горькая судьба лечь вот так, в степи, без могилы и покаяния.

Рослый Лют неволей оказался впереди толпы. Он давно перестал надеяться на встречу со своими; что случилось с Торческом, выстоял он или пал, узнать ему было не дано, воя судьба была страшнее и заглушала боль о родных. С аждым часом, с каждым шагом в его душе разрасталась пустота, и Лют брел по желтой от солнца степи, глядя вперед становившимися холодными глазами и не думал ни о чем.

Как-то раз его сосед впереди, тощий жилистый парень ткуда-то из-под Котельницы, споткнулся, не заметив звериную нору, и упал, едва не потянув за собой Люта и остальных. Половец, едущий рядом, мгновенно взмахнул камчой:

- Идти! Идти, пес урус!

Парень попытался вскочить, но застонал от боли, валясь обратно - он вывихнул ногу и не мог без помощи даже стоять. Решив, что урус упрямится нарочно, половец, не долго думая, выхватил саблю и с размаху рубанул парня по шее. Парень упал. Брызнувшая кровь попала Люту на лицо. Он отшатнулся, вскинул глаза - и встретился с половцем взглядом. Несколько мгновений половец смотрел в его глубокие черные глаза, а потом завизжал от злости и замахнулся снова - уже на Люта.

Отрок невольно зажмурился, ожидая удара, но вместо этого рядом послышался повелительный голос. Он произнес всего несколько слов, но охранника словно подменили - таким лебезящим, заискивающим прозвучал его ответ.

Лют осторожно открыл глаза. Несколько ярко одетых всадников на крепких красивых конях под богатыми чепраками и с украшенной золотом сбруей замерли неподалеку. Выехавший вперед молодой половец с надменным лицом о чем-то спросил охранника, и Лют угадал по двум-трем знакомым словам, что тот спрашивает, что случилось.

- Мальчишка-урус! Хотел меня убить! - ответил половец.

- Этот? - молодой хан указал на обезглавленное тело.

- Тот, другой! Как он смотрел! Как пес! - саблей, кончик которой еще был окровавлен, указал на Люта.

Молодой хан посмотрел на отрока. Глаза их встретились - как давеча с охранником. Лют содрогнулся и поспешил отвести взгляд - не дай Бог, прикажет хан, и полетит его голова с плеч! Но тот прищурился и тронул коня, подъехав на шаг ближе.

- Урус? - спросил он. - Ты урус?

Догадавшись, что спрашивают у него, Лют опять поднял глаза.

- Я из Торческа, - сказал он.

- Торческ? Хан Тугоркан, да хранит его великий Тенгри-Небо, взял Торческ. Ты - торк?

- Нет, - качнул головой Лют. - Я русич.

- Ты не похож на русича! Ты торк!

Он пришпорил коня, наезжая на Люта, но тот ловко увернулся от лошадиных копыт и ухватил горячего жеребца за ноздри, притягивая его голову к себе и шепча что-то на ухо. Горячий конь мелко задрожал и остановился. Хан, прищурясь, посмотрел на пленника.

- Ты знаешь коней? - спросил хан.

- Да, - кивнул Лют. - Дома часто приходилось…

- Ты без разрешения коснулся моего коня, урус! Знаешь, что за это бывает?

- Вы убьете меня? - Лют вспомнил, как быстро расправились с его спутником-торком. Но молодой хан почему-то остановил готовно занесенную руку охранника.

- Зачем убивать? Я найду кому тебя отдать.

- Подари этого кощея мне, Аяп-хан, - вмешался один из его спутников и хищно сверкнул глазами. - Торки убили моего брата!

Как ни плохо понимал язык кочевников Лют, по взглядам половцев он догадался обо всем и, не понимая, что делает, кинулся к хану:

- Нет! Лучше возьми меня к себе!

Кто-то из половцев, немного знавший русский язык, перевел его слова, и Аяп со свитой закачался в седле от дружного хохота. Зато за спиной Люта послышались негромкие сердитые голоса - остальные полоняники не могли понять и простить его порыва.

- Ты трусливый пес, урусский щенок! Ты боишься смерти! - Аяп еще смеялся, но глаза его уже были полны презрения. Мгновенно размахнувшись, он ударил Люта камчой по лицу и ускакал вперед.

Еще несколько дней спустя орда Тугрей-хана соединилась с другой ордой. Насколько хватало глаз, стояли юрты знатных ханов, их приближенных и советников, теснились полукольцами кибитки с добром. Между ними стояли подводы с награбленным в русских городах и весях добром. Шныряли собаки. Скотину и коней отогнали подальше, попастись на осенней тощей траве. Полоняников тоже собрали вместе, обнесли оградой.

Люта после того, как он заговорил с Аяп-ханом, товарищи по несчастью недолюбливали, и он жил тише воды, ниже травы. Оказавшись в коше, лег в сторонке, боясь, как бы его не задели. И уж конечно не расспрашивал соседей, кто они и откуда, и потому не знал, что здесь есть несколько человек из села Красного - того самого, что стояло под Торческом и которое прежде было дадено для кормления княжьему тиуну Захару Гостятичу.

А еще через два дня прибыли купцы.

Оживление воцарилось сперва на дальнем краю коша. Вошедшие половцы стали побоями и окриками поднимать узников. Приученные к тому, что за малейшую повинность секут до полусмерти, а то и вовсе убивают, люди послушно вскакивали и разбегались в разные стороны. Мужчин сгоняли отдельно, женщин отдельно.

Потом вместе с ханами и беями между десятками появились купцы-иудеи. Одетые в стеганые халаты, подпоясанные и мало чем отличимые от кочевников, они шли спокойно и деловито. Трое старших купцов остались с ханами, а их приказчики и помощники вместе с рядовыми половцами осматривали людей и вносили их число на вощеные дощечки, считая десятками.

Лют чуть не ахнул, увидев «своего» хана Аяпу. Возле него остановился дородный чернобородый купец с горбатым носом и бегающими холодными глазами. Он был во всем черном и казался толстым старым вороном, прилетевшим на поле боя клевать трупы. Слегка поворачивая голову, он осматривал русичей и изредка кивал, указывая помощникам на того или другого.

- Еще тот и этот, - указывал он пальцем, на котором сидело огромное золотое кольцо. И приказчик послушно кивал, делая пометки на воске острой палочкой.

Люту показалось, что на него обращен чей-то пронизывающий взгляд, но тут купец хлопнул в ладоши, отдал по-половецки приказ, и охранники вместе с его помощниками погнали отобранный полон прочь. Среди пленников поднялся глухой ропот, который быстро пресекли кнутами.

Перед тем как отправить юношей и подростков, купец подошел, сам осмотрел их, щупая плечи и руки. Двух-трех брал за подбородки, одобрительно щелкал языком. Люта всего передернуло, когда купец, дойдя до него, заулыбался и потрепал парня по щеке.

- Ты красивый юноша, - сказал он вдруг по-русски. - Я подарю тебя эпарху[24] в Константинополе - он любит таких отроков. Не бойся! Если понравишься эпарху, будешь жить в довольстве… Держите его отдельно от остальных!

Десяток Люта погнали прочь, но ноги отрока словно приросли к земле. Не понимая, что его ждет, он осознал главное - их увозят прочь с Руси, в чужие страны. Половецкая степь хоть и велика и человек затеряется в ней, что песчинка, но все же с Руси долетают сюда ветра и дожди, там берут начало многие половецкие реки. Его дернули силком, он споткнулся, упираясь, - и увидел Аяпа.

Молодой хан сидел верхом на коне в окружении свиты, и помощник купца что-то быстро говорил ему, часто кланяясь. Он не смотрел на полон, но вздрогнул от пронзительного крика:

- Хан!

Аяп сдвинул брови, скользнул взглядом по полоняникам и увидел Люта. Его силком загоняли в колонну. Молодой хан раздвинул в насмешливой улыбке губы, но потом резко вскинул руку:

- Погоди, Иаким! Купец быстро обернулся:

- Что угодно светлому хану?

- Этот урусский щенок мой! Прикажи отдать его моим людям.

- Но я его купил! Светлый хан взял у меня золото!..

- Здесь моя степь. - Аяп не смотрел на купца. - Здесь я хозяин. Прикажу - сам встанешь в десяток, и я найду, кому тебя продать!

Он вскинул руку - и тотчас десятка три половцев выросли как из-под земли, а приближенные хана обнажили сабли. Вместе их было ненамного меньше, чем людей купца Иакима, но вокруг тысячи половцев, они не простят смерти сородичей… И купец с горечью махнул рукой:

- Отвяжите его!

Люта, как щенка, бросили к копытам ханского коня. Он упал щекой в грязь, и умный конь, чтобы не наступить, сделал шаг назад и, наклонив благородную голову, коснулся уха отрока мягкими теплыми губами.

- Встать!

Затекшие от веревки руки онемели и распухли. Лют с трудом выпрямился, поднял глаза на хана, плечом стер со щеки грязное пятно и осторожно, чтобы не навлечь беды, отвел морду тянущегося к нему коня. В глазах Аяпа было презрение, но и еще что-то.

- Возьми повод, - приказал он. - Веди.

Как во сне, Лют прикоснулся к расшитым поводьям, не удержался и погладил шелковистый нос ханского коня. Жеребец фыркнул, насторожив уши, но не отпрянул.

- У меня есть конь, - сказал Аяп. - Мы захватили его в одном урусском селе. Он красив, как степь весной, и строен, как десять урусских невольниц. Но не подпускает к себе никого. Если ты сумеешь укротить его для меня, будешь ходить за моими конями. Если нет - пожалеешь!

Он бросил повод, выпрямляясь, и Лют, стараясь унять дрожь в ногах, повел ханского коня из коша.

Ждану, Светлану и Олену не разлучили весь долгий трудный путь до Олешья. Про то, как этот город зовется, они узнали много позже, каждая в свое время.

В пути было тяжко. Женщин и девушек стерегли особо - многие бедные половцы, не имея золота и овец для выкупа невесты, были вынуждены жениться на пленницах. Кроме того, полонянку можно было выменять, продать, подарить. Поэтому их почти не били - разве что в самый первый день, когда узницы еще не смирились с неволей, многих высекли и изнасиловали. По дороге все трое поддерживали друг друга, Светлана и Ждана помогали Олене - она была совсем плоха и горько оплакивала новорожденного сына. Остальные пленницы поглядывали на них с завистью - никто из них не знал, где находятся их собственные сестры, невестки, дочери и матери. Не родные друг другу по крови, Ждана, Светлана и Олена стали ближе сестер. И когда однажды, захворав, Олена поутру еле поднялась и заметивший это половец решил было зарубить заболевшую, Светлана отважно бросилась на ее защиту:

- Пошел прочь, поганый!

Схватила за запястье, выворачивая руку, отвела саблю. Половец оторопел - еще ни одна женщина на его памяти не осмеливалась возражать, ему. А тут еще уруска!

- Зарублю! Шайтан-баба! - завизжал он.

- Ой, Светланушка! Да почто ты! Ради меня?! - вскрикнула Олена. - Да пусть голову мне снимет, лиходей! Все одно не жить!

Полонянки метнулись врассыпную, но Светлана не дрогнула. Серые как сталь глаза встретились с черными, раскрылись шире, выдерживая тяжелый злобный взгляд, - и победили.

- А, шайтан-баба! - восхитился половец. - Тебя в жены возьму - ты мне батыра родишь!

Светлана не поняла половецкой речи. Когда гроза миновала, она без сил опустилась на колени, и Олена, подползши к ней, обняла родственницу, беззвучно плача.

- Помру я вскорости, - всхлипывала она. - Так пусть уж сразу, не мучаясь… а ты почто?

- Не помрешь! - устало отозвалась Светлана. Она оказалась права.

Полон пригнали к Олешью, где те же купцы-иудеи ждали своей доли, чтобы везти русских в Херсонес и дальше - в Византию, Кордову, Багдад и Египет. Но прежде половцы занялись дележкой добычи.

Светлана даже вздрогнула, когда увидела того самого воина. Он шел прямо на нее, посмеиваясь, и улыбка у него была недобрая. Она отпрянула, но степняк решительно отстранил женщину и схватил за плечо Олену, выталкивая ее вперед:

- Эта!

Подскочили двое незнакомых, схватили за локти, заглядывая в лицо. Олена за время трудного пути похудела, почернела, но ее красота еще была видна, и ее, визжащую, сопротивляющуюся, поволокли куда-то прочь.

- Прощайте, сестрицы милые! вопила она на весь кош. - Никогда мне с вами не свидеться! Увезут меня в дальнюю сторонушку, умру я, горемычная, от тоски и печали!..

Не она одна - почти три сотни девушек и молодых женщин сейчас голосили, когда их отделяли и гнали к Олешью, где уже ждали отплытия работорговые суда.

Ждана прижалась к Светлане, не сводя глаз с половца, что с улыбкой смотрел на поредевший строй пленниц. Она знала, что черед сейчас дойдет до нее, и не ошиблась - половец взял Светлану за локоть:

- Меня зовут Башкорт. Будешь моей второй женой, уруска.

Щелкнул пальцами, и к Светлане подошли, вывели вперед. Ждана вскрикнула, оставаясь совсем одна. И Светлана вывернулась из державших ее рук:

- Она моя сестра! Без нее и шагу не сделаю! Башкорт угадал смысл русских слов.

- Перечить? Чага! Запорю! - вскрикнул он, но Светлана опять подняла на него глаза:

- Возьмешь ее - буду тебя любить, хан! - и улыбнулась половцу.

Башкорта никто, даже первая жена, не называла ханом. Из всей речи он понял только это слово и улыбку своей новой рабыни и кивнул:

- Давайте и эту тоже!

…Ждана не спала до поздней ночи, сжавшись в комок под кибиткой. В кибитке над ее головой половец Башкорт пробовал свою новую наложницу-уруску, и Ждане хотелось умереть. Она догадывалась, что завтра настанет ее черед.

Плач и стон повисли над Русской землей. Многие города и веси Киевщины лежали в золе, и чудом уцелевшие жители только начинали отстраиваться, в самом Киеве не было дома, где бы не оплакивали погибших. Все понимали, что лишь чудо помешало врагам войти в стольный град, и со страхом ждали нового года. Обычно половцы ходили набегами в конце лета и осенью, иногда зимой, и сейчас приближалась зима. Ополонившиеся, захватившие богатую добычу, некоторые ханы наверняка решат повторить поход, зная, что у Киева недостанет сил на новую войну. На сей раз они пройдут дальше, возьмут Киев и растекутся по всему правому берегу Днепра, а возвращаясь, пройдутся по левому, разоряя Черниговскую волость и Переяславльские земли. После поражения на Стугне Владимир Мономах не захочет больше военного союза со Святополком, который, любя войну, воевать все же не умел, и поганые без труда одолеют его. А там смерть в бою или плен и позор - все едино.

В княжеских палатах было непривычно тихо, словно вражеские полки уже стояли под стенами города. Шуршал осенний неумолчный дождь. Где-то занимались своей работой холопы, но здесь, в светлице Святополка, было пусто и одиноко. Князь стоял у маленького, забранного цветной слюдой оконца и смотрел на залитый дождем двор. Вот пробежала, кутаясь в свиту[25], холопка. Через некоторое время она же промчалась обратно, неся что-то под полой.

. Вздохнув, Святополк отошел от окна и присел к столу, на котором лежало оставленное им недочитанным «Девгенево деяние». Читать князь любил, книги покупал не скупясь, дружил с монастырями и монастырскими переписчиками, и многие бояре знали, что лучший способ подольститься к князю - одарить его редкой книжицей. Впрочем, книги Святополк не копил втуне - часть приобретал, чтобы подарить тем же монастырям. В Киево-Печерской лавре у него даже нашелся друг -черноризец Нестор, такой же любитель книг и премудрости словесной. Святополк одаривал Нестора духовными книгами, а тот переписывал для князя предания веков и мирские труды, иногда попадавшие в монастырское книгохранилище.

Но читать не получалось. Не успел Святополк одолеть и половины страницы, как стукнула дверь - на пороге стоял Мстислав.

Отроку шел пятнадцатый год. Был он вторым из четырех детей Святополка и самым любимым. Юноша был красив, высок и строен, и Святополк радовался при мысли, что со временем он заменит его на золотом столе.

Заменит ли?.. Вот придут половцы вдругорядь - и рухнут все надежды. Сам он будет убит, а его детей на арканах поволочат в неволю. И кто знает, какая им выпадет доля!

- Я помешал тебе, батюшка? - вежливо спросил Мстислав, подходя. - Ты занят?

- Нет, сыне. - Святополк протянул руку, усаживая отрока рядом на скамью. - Я думал…

- О чем? - Княжич с любопытством глянул на книгу.

- О тебе. О брате и сестрах твоих.

Четверо детей Святополка жили удивительно дружно - старший Ярослав, хоть женился три года назад на юной венгерской княжне, по-прежнему любил своих братьев и сестру и дружил с ними.

- Я хотел вам с братом удел выделить, да сам видишь, как дело повернулось, - вдруг сказал Святополк. - Ты и Ярослав - не младенцы, сами княжить могли бы, но проклятые весь наш край разорили…

- Не горюй, батюшка! - улыбнулся Мстислав. - Я не жажду удела!

- Ты княжич! Тебе свой город нужен! Пошлю-ка я Ярославца в Туров, а тебя в Пинск…

- А можно я останусь при тебе?

Святополк вздохнул. Отсылая сыновей подальше, он защищал их жизнь на случай возвращения степняков. Но ясный взгляд Мстислава остановил его. Княжич любит свою семью. Узнав о несчастье, он непременно ринется мстить - и погибнет в первом же бою. На радость Владимиру Мономаху… Тот, небось, живет не тужит - мачеха его половчанка, на страже Переяславльской земли стоят половцы из донской орды.

Нет! Он князь и обязан защитить свою землю от новых набегов поганых! Но как? Военной силы у него слишком мало - разве что, в самом деле, послать сыновей в Туров и Пинск собирать тамошние полки? Но разве угадаешь, когда придут захватчики? Придется держать их здесь, а ограбленная ворогами Киевщина не сможет прокормить столько людей! Самим бы до новины дотянуть!

Святополк потрепал сына по темно-русой голове, заглянул в ясные синие глаза. Похоже, есть только один путь…

- Поди, сыне, пока, - сказал он. - Дай мне подумать. Мстислав послушно вскочил, коротко поклонился отцу и ушел. Когда за ним закрылась дверь, Святополк обхватил голову руками и задумался.

На другой день князь призвал к себе бояр.

Братья Вышатичи пришли первыми, за ними появился Никифор Коснятич, Захар Сбыславич и Данила Игнатьевич. Остальные заставили себя ждать, а когда явились, смотрели настороженно, гадая, чего еще захочет князь. Не третью ли рать собирать надумал? Земля вовсе оскудела! Жить-то на что?

Святополк свысока смотрел на рассевшихся на лавках бояр. Они ставили его на золотой стол, они могли его и согнать. Они были подлинными хозяевами Киева - указали же они по весне путь Владимиру Мономаху, и тот убрался от киевского веча к себе в Чернигов! Князь знал по себе, как трудно заставить этих людей тряхнуть мошной, особенно сейчас. Но на сей раз ему не нужна была их казна - хватит своей.

- Именитые мужи киевские, - начал он, нарочно именуя так и своих, пришлых, бояр, и коренных киевлян, - лихая нам выпала година. Враг огнем и мечом прошелся по землям нашим, оставив нам только пепелища и усеяв наши нивы мертвыми телами. Обезлюдела земля к югу от Киева - там, где прежде жило сто человек, ныне осталось пятеро…

Бояре завздыхали, кивая головами, - у некоторых из них возле Витичева, Зарубы и Треполя были вотчины, которые ныне пришли в упадок и запустение.

- Рано ли, поздно ли, - продолжал Святополк, - половцы придут опять и тогда уведут в полон и этих последних наших людей, а там доберутся и до Киева, и до Вышгорода, и далее. Посему призвал я вас, мужи киевские, на совет: как быть, как отвести беду?

Святополку не хотелось принимать решение самому. Он надеялся, что бояре дадут ему дельный совет.

Ян Вышатич покачал седой чубатой головой. Боярин потерял под Желанью сына и с тех пор ходил мрачный. Оставались, правда, внуки-подростки, но сердце от этого не переставало скорбеть.

- Негодно ты, князь, сделал, когда поссорился с половецкими послами, - сказал старый боярин. - Отдали бы дани, сколько просят, - все равно дешевле бы обошлось.

- Кто старое помянет, боярин!..- чуть повысил голос Святополк. - Что дельного сказать можешь, Ян Вышатич?

- А чего дельного? Не вышло у нас одолеть поганых силой ратной, знать, придется вершить дело миром, - развел тот руками.

- Мириться? С половцами? - тихо ахнул Данила Игнатьевич. - После того как они нашу землю позорили, людей наших в полон угнали? На дань позорную согласиться?..

- Согласиться! - кивнул Ян Вышатич, и некоторые киевские бояре тоже закивали головами, негромко высказывая одобрение. - И откуп им уплатить! Верно сказал князь: земля наша обезлюдела, беда висит над всеми нами. Не мы первые покупаем мир с половцами! Авось и впрямь оставят нас поганые в покое, а земля тем временем встанет на ноги.

Святополк отвернулся, глядя на окошко. Лучик тусклого осеннего солнца с трудом протискивался сквозь слюдяные стеклышки. Мир с врагами! Что может быть хуже! Но гул боярских голосов не смолкал, и постепенно их единодушное решение начало доходить до сознания князя.

- Следует послов отправить к ханам, - говорил Никифор Коснятич. - С дарами и уверениями в мире. Ханы будут рады получить подарки и согласятся не ходить новым годом на Русь!

Святополк понимал, что это важно, что от века так и делалось - договаривались с сильным противником, если не было возможности его одолеть. Но ему претила сама мысль о том, что придется нести степным хищникам дары! Они и так разбогатели на этой войне. Делать их еще богаче? А самим как жить? Но иного выхода не было.

- Добро, - наконец сказал он. - Пошлем послов в Половецкую степь. Вот дороги станут - и пошлем. Ты, Ян Вышатич, будешь старшим. С тобой пойдут… Захар Сбыславич и Данила Игнатьевич.

Данила Игнатьевич даже разинул рот - быть княжеским послом честь немалая. Но он больше всех здесь ненавидел поганых, помня о страшной участи своей семьи. Но с князем не спорят. И как знать - вдруг там он отыщет следы сына и дочерей?

Названные встали и поклонились, остальные бояре тоже выразили согласие с выбором князя - одни потому, что поход к половцам был опасным делом и лезть в пасть зверю никому не хотелось, другие уважали старого тысяцкого.

Собравшись в конце месяца грудня[26], посольство отправилось в Половецкую степь.

Все эти дни Святополк жил мучительным ожиданием. Как-то повернутся дела в степи? Захотят ли ханы дать роздых измученной земле? Не запросят ли слишком большую дань? Ведь казна оскудела, в Поросье даже на полюдье не выезжали - ведали, брать нечего и не с кого. Да еще года два придется довольствоваться лишь половиной дани.

Но - обошлось. Месяц спустя посольство вернулось, привезя радостную весть - хан Тугоркан, водивший орду на Русь, согласился на мир. Передавая ответ хана, Ян Вышатич смотрел на князя так пристально, что тот понимал: старый тысяцкий помнит об опрометчивом поступке князя.

- Что вы видели в половецкой земле? - спросил он, переводя разговор на другое. - Велика ли сила вражья?

- Велика, - коротко кивнул Ян Вышатич. - Мыслю я, на Русь летом лишь малая часть ее ходила. Нет у нас такой силы.

- А что Тугоркан? Легко ли он согласился на мир?

- Не сразу, - подумав, ответил Захар Сбыславич. - Говорил, что с побежденными ему не о чем разговаривать. Но потом выслушал нас и сказал, что готов принять дань.

- И сколько же просит Тугоркан? - внутренне сжавшись, спросил Святополк.

И Ян Вышатич начал перечислять. Слушая старого тысяцкого, Святополк тихо ужасался. Хоть его казна и могла выдержать такой удар, но все же половец просил слишком дорого. Чуть ли не втрое больше того, что требовали послы в первый приезд. Когда Ян Вышатич замолк, он некоторое время сидел неподвижно, уставясь в одну точку.

- Князь, - вдруг, кашлянув, нарушил тишину старый тысяцкий, - живя у Тугоркана в орде, узнали мы, что есть у него молодые дочери. И одна из них на выданье. После похода хан возгордился, ищет для дочери богатого жениха, отвергая прочих. Вот если бы тебе…

- Жениться? - встрепенулся Святополк. - На половчанке? На дочери того, кто разорил нашу землю? Да как вы только…

- Воля твоя, князь, - развел руками Ян Вышатич, но по его молчанию Святополк понял, что опять спешит с решением. В самом деле - не ради ли мира женились князья на иноземных принцессах и отдавали дочерей на чужую сторону? Старший брат Ярополк имел в женах германскую принцессу, сам Изяслав Ярославич тоже был женат на немке и младшему Святополку хотел избрать жену в расчете на выгодный союз. Что говорить о других? Князья никогда не женились по любви. Любовь или привычка приходили позже, а порой не приходили совсем, но ценой семейных союзов покупался мир и помощь в войне.

На ум пришел Владимир Мономах. Сам он женился на дочери свергнутого и убитого короля, не принесшей ему в приданое ничего, кроме своей крови и честолюбия. Несомненно, княгиня-принцесса нашептывает Владимиру мысли, как избавиться от соперников и самому стать единодержавным князем на Руси, как дед Ярослав Мудрый. Отец Владимира дважды женился именно на выгодных союзах - первый раз на союзе с Византией и второй раз именно с половцами! Пока жива вдова Всеволода, половцы ее колена не ходят на Русь. Но они могут прийти на помощь Мономаху, если он вздумает убрать Святополка. А если за киевским князем будет стоять орда Тугоркана?..

И Святополк согласился. Но, уже прикидывая, насколько опустеет его казна после всех даров, как уменьшатся княжеские табуны да как переменится его жизнь, он понимал, что покой земли того стоит.

Вечером Святополк пошел к Любаве.

Она была его наложницей еще при жизни князя Изяслава Ярославича и родила ему четверых детей. За это Святополк любил женщину, всюду возил с собой и тосковал, если случалось расстаться хоть на несколько дней. Умная, твердая и сильная духом, Любава, дочь холопки, всегда подавала ему дельные советы. Она должна была помочь и сейчас.

Любава уже отпустила детей и сидела одна. Она вскочила с постели, когда Святополк без стука вошел к ней, и раскинула в объятии руки:

- Князюшка! Святко!

Прикрыла на крючок дверь, потянула князя к себе на пышную постель. Святополк не сопротивлялся - в ее полутемной уютной изложне он всегда чувствовал себя лучше, чем в княжеских палатах. Здесь был его настоящий дом, рядом с любимой женщиной. Казалось, ее поцелуи и ласки могли защитить его от всех опасностей мира.

Но сегодня ему было не до того. Отстранив льнущую наложницу, Святополк присел на скамеечку у постели.

- С нуждой я к тебе, Любавушка! - сказал он. Женщина мигом посерьезнела, села рядом, перебирая пальцами пряди русой косы.

- Сказывай, - со вздохом молвила она. - Что приключилось?

Смущаясь, не отрывая взгляда от сжатых в кулаки рук, Святополк поведал о своих дневных сомнениях.

- Не лежит у меня к тому душа, Любавушка, - говорил он. - Но как подумаю о наших детях, о тебе, о Киеве - страшно. А иначе как? Как? Научи! Посоветуй! Ты такая умная и… не чужая мне!

Женщина улыбнулась.

- Благодарствую, князюшка, на добром слове, - молвила она тихо. - И все верно молвил. Не ты первый с врагами мирился. Стрый[27] твой, Всеволод Ярославич, тоже с половцами ряд[28] заключил - половчанку за себя взял.

- Половчанку! - взвился Святополк. - Дщерь степную!

Любава подсела, обхватила за плечи.

- А что, что половчанка? Зато землю оборонишь! - говорила она и быстро целовала князя в глаза и губы.

- А ты? Как же ты? - уже смиряясь, спросил Святополк.

- А я что? Ты обо мне не думай! Я как-нибудь, - шептала Любава.

Наконец Святополк перестал дрожать, обнял любимую, и она легонько дунула, загасив свечу.

Через некоторое время посольство опять ушло в Половецкую степь. Вместе с богатыми дарами оно везло предложение на брак великого киевского князя Святополка Изяславича с дочерью Тугоркана.