Сын соперника

Глава 12

В сумерках Квенион заметила корабль.

Она, как обычно, стояла на своем любимом месте — на вершине каменной башни сайеннской крепости, откуда открывался вид на весь город, — как вдруг на горизонте что-то блеснуло. Это мог быть лишь лучик заходящего солнца, отразившийся от белых парусов.

Девушка долго всматривалась в опускавшийся туман, пока не уверилась в том, что ей удалось разглядеть как минимум две мачты. Корабль достигнет залива только утром, но даже если она недооценила скорость судна, то капитан, безусловно, не двинется к Сайенне впотьмах. Город быстро разрастался, но все же был не настолько велик, чтобы позволить себе строительство маяка, предупреждавшего корабли об опасностях западного берега бухты.

Квенион была уверена, что корабль прибыл из Ривальда. Хамилайцы не знали местонахождения Сайенны (пока что не знали, напомнила себе девушка), следовательно, любое судно, идущее с запада, могло быть только ривальдийским.

Избранная на мгновение задумалась, должна ли она сообщить Намойе об увиденном, но поняла, что не просто должна, а обязана. В конце концов, на этом корабле наверняка прибыло распоряжение о дальнейшей судьбе ее господина. Либо его губернаторские полномочия в заокеанской колонии продлевались, либо он с позором возвращался домой, чтобы оказаться заключенным в тюрьму вместе с остальными своими родственниками. Намойе потребуется целая ночь, чтобы встретить новости так, как подобает истинному Кевлерену.

Квенион дождалась, пока принц закончит с ужином, прежде чем сообщила новость. Девушка слишком хорошо изучила его характер, поэтому от нее не укрылось, что известие заставило Намойю отвлечься от своих мыслей.

— С запада?… Ты уверена?

— Да, ваше высочество. Двухмачтовый…

— Так это военный корабль или торговый?

— Не могу сказать, но в любом случае он везет новости.

Квенион не знала, какой реакции следовало ожидать от Намойи, но уж точно не того спокойного равнодушия, которое он выражал всем своим видом. В какой-то мере она разозлились на господина: ей казалось несправедливым продолжать тащить столь тяжкий груз ответственности одной, без всякой помощи с его стороны. Именно поэтому он — Кевлерен, напомнила себе Избранная, а она — никто.

Дождавшись, пока Намойя поест, Квенион собрала посуду и поставила ее на поднос, чтобы отнести в кухню.

Кевлерен придержал девушку за запястье.

— Ты не должна бояться завтрашнего дня, — мягко сказал он. — Никто из нас не в силах изменить то, что готовит судьба. Не забывай, что ты — Избранная.

Квенион вспыхнула от счастья. Пусть по-своему, но Намойя напоминал ей, что она любима и уважаема.

— Я никогда этого не забуду, ваше высочество, — ответила девушка.

Кевлерен не убрал ладонь сразу, и Квенион почувствовала себя крайне неловко в согнутом положении с подносом в руке. Она заметила, как принц улыбнулся: это было столь же необычно, как поющая птичка в зимнем Беферене. Краска залила руки и шею девушки.

В ту ночь, засыпая, она подумала: а есть ли на свете что-то более чистое, чем любовь?…

Тысяцкий Велан Лаймок прежде бывал в море, но ни разу путешествие не продолжалось столь длительное время.

Долгое пребывание на корабле повлекло за собой трудности, о которых он даже и не подозревал. Это, например, касалось поддержания личной гигиены и попыток хоть как-то уединиться среди огромного количества дурно пахнущих матросов. Лаймок никогда не помышлял о карьере на флоте, не понимая его традиций и заносчивого поведения моряков по отношению к сухопутным, коим он сам являлся. Являясь до невыносимости честным человеком, несостоявшийся губернатор Геймвальда признался себе, что ему больше нравилось выказывать снобизм самому, чем терпеть его от других. Этот порок был свойствен людям его типа — то есть тем, кто работал, сражался или учился ради того, чтобы подняться из безызвестности.

В Ривальде, равно как и в Хамилае, армия была самым быстрым, но не самым безопасным способом продвижения по карьерной лестнице — от самых низов до высшего общества. Оказавшись на вершине, новички яростно защищали свои интересы и привилегии. Как ни крути, снобизм и любовь к традициям только ради самих традиций — отличительные черты выскочек…

Продвижение Велана вверх было плавным, но стоило немало. Он дважды получал ранения в столкновениях с хамилайскими войсками на границе; тяжким грузом давила на плечи вина по поводу оставленной в бедности семье. Лаймок всегда ненавидел быть среди изгоев и предпринимал всяческие попытки проникнуть в круг богатых и могущественных. Теперь, будучи тысяцким и новым членом республиканского Комитета безопасности, он вдруг обнаружил, что есть еще круги внутри кругов. Велан почувствовал себя еще большим аутсайдером, чем раньше.

А теперь вдобавок ко всему он оказался еще и изгоем на маленькой, обшитой деревом планете, которая не давала поблажек никому. Такое Лаймок не хотел бы пережить еще раз, однако знал, что придется, если он когда-либо вернется обратно в Беферен. Подобная мысль сделала его мрачнее туч, которые бросились за ними вдогонку, как только корабль отчалил, и сопровождали на всем пути через Бушующее море. Лишь в последние несколько дней выглянуло солнце, и заметно потеплело. Однако это привело к тому, что вонь на борту лишь усилилась.

В принципе Велану следовало находиться на квартердеке, появись у него желание подняться наверх. Оттуда можно было наблюдать за дельфинами, игравшими в волнах. Другим преимуществом являлась возможность подышать свежим воздухом, еще не испоганенным запахом немытых матросских тел и двух коз, занявших местечко между носовой палубой и квартердеком.

Лаймок обнаружил, что его легко гипнотизируют игра солнечного света в морской воде и повторяющийся узор волн. Поднимавшийся ветер разносил по кораблю аромат моря. В такие моменты Велан был готов променять службу в армии на флотскую работу, но случались подобные секунды крайне редко.

В конце концов Лаймок оставлял подобные мечты, понимая, что никогда не станет моряком. Было что-то неуловимо прекрасное в том, что ты солдат, чувствуешь под ногами твердую землю, которая ежесекундно не проваливается в тартарары, и вообще не рискуешь утонуть во время самой незначительной бури… В первую же ночь на корабле один из лейтенантов с нескрываемым наслаждением рассказал Велану историю о фрегате, построенном из слишком молодого корабельного леса и попросту сгнившем через пару лет службы. Однажды, стоя у берега, всего за несколько мгновений судно развалилось и затонуло: ни одному моряку не удалось спастись. Или морячке, добавил лейтенант. Раз корабль находился у берега, женщин на нем было как крыс.

Капитан Ровард, мрачный и сплошь покрытый морщинами человек, выразил свое неудовольствие подобным уточнением. Лейтенанту пришлось заткнуться. Но прежде он успел до смерти напугать Велана. Лаймок уже дважды просыпался в холодном поту: ему снилось, что легкие наполнились водой.

На исходе предыдущего дня тысяцкий услышал, что неподалеку были замечены береговые птицы. Их крылья отражали последние лучи заходящего солнца. Это явилось лучшей новостью, которую он когда-либо слышал в своей жизни.

На следующий день с утра пораньше одетый в парадную форму член Комитета безопасности уже стоял на палубе и вглядывался вдаль, надеясь увидеть хоть какой-то намек на близость Сайенны. К своему удивлению, он заметил город прямо перед собой.

На секунду Лаймоку показалось, что это прекрасный сон. Неожиданно испугавшись, он вспомнил, что прибыл сюда, чтобы поговорить с последним из ривальдийских Кевлеренов. Первым заданием было сообщить Намойе, что вся его семья погибла: отец, мать, братья и сестры. Все, что связывало Кевлерена со старой жизнью, осталось в прошлом. Лаймок подумал о том, как примет эту новость принц. Впрочем, кто может знать, как отреагирует Кевлерен? Кто вообще мог что-либо точно сказать об этой ужасной семье?…

Матросы суетились на палубе, уменьшая площадь паруса, подбирая и стягивая его нижнюю часть, стараясь как можно лучше использовать ветер, чтобы обогнуть мели и зайти в бухту.

У Велана промелькнула странная мысль по поводу того, что он видит Беферен в раннее, счастливое время. Сайенна располагалась вокруг залива примерно так же, только немного более организованно. Дома тоже оказались невысокими и вытянутыми, в ривальдийском стиле. Но здесь все выглядело белее, солнечнее, новее. Стены зданий заросли мхом не так сильно, как в Беферене.

В мундире Лаймок чувствовал себя крайне неуютно, так как солнце уже начало припекать.

У города оказался только один большой причал с пристроенными к нему двумя меньшими по размеру торговыми доками. Причал так глубоко врезался в залив, что судну, на котором плыл тысяцкий, не пришлось бросать якорь в середине бухты, чтобы экипаж добирался до берега на шлюпках.

На берегу Лаймок заметил людей, большинство из которых были заняты перетаскиванием грузов, но один человек стоял, не шевелясь, с высоко поднятой головой, несгибаемо, как…

Велан зажмурился. Конечно. Несгибаемо, как Избранный.

Как Избранная. Девушка — высокая и круглолицая, с длинными темными волосами. Даже находясь от Избранной на приличном расстоянии, тысяцкий чувствовал ее величественность, ее связь с силой и могуществом. Лаймок подумал, что они с девушкой похожи, но тут же усомнился в собственных размышлениях. А сумел бы он стать хорошим Акскевлереном?…

Только если бы был Избранным, подумал Велан. Нет, этого он никогда не узнает наверняка…

Стоя неподвижно, девушка ждала, пока корабль причалит. Лаймок сошел на берег. Он привлек внимание Квенион. Портовые рабочие моментально убрались с ее пути.

— Простите нас, — были первые слова девушки, — но мы не удлинили пирс. Все из-за поражения под Киданом…

Она осеклась, заметив выражение его лица. На секунду обоим показалось, что земля уходит из-под ног.

— Мы потеряли Кидан? — только и вымолвил Велан.

— Мы отправляли донесения… — начала девушка. — Вполне вероятно, что хамилайцы перехватывали наши корабли.

— Вполне вероятно… — эхом отозвался Лаймок.

— А Комитет безопасности? — спросила Квенион. — Он действует?

— Ваш господин жив? — вместо ответа сдержанно поинтересовался Велан.

— Да. Ранен, но выздоравливает.

Лаймок облегченно вздохнул.

— Значит, они не добрались так далеко, — сказал он. — Конечно, ваше присутствие — лишнее тому подтверждение…

Велан спохватился, осознав, что Квенион не понимает, о чем он говорит, но по выражению лица догадывается о случившейся трагедии. Готовы ли они с Намойей услышать привезенные новости?…

— Меня не покидает ощущение, что мы с вами говорим об одном и том же, — проговорила девушка, — но разными словами… Нам следует начать все с самого начала.

— Согласен.

— Меня зовут Квенион Акскевлерен. Я — Избранная Намойи Кевлерена, губернатора ривальдийских колоний в Новой Земле… — Она запнулась, потом добавила: — Колонии в Новой Земле.

— А я — тысяцкий Велан Лаймок, член Комитета безопасности, прибыл, чтобы доставить указания и инструкции для вашего господина.

Квенион кивком указала на скромную башню, возвышавшуюся на южном берегу залива.

— Это будет немного трудной, но приятной прогулкой. — Она окинула взглядом бухту. — Особенно в такой прекрасный день.

— Я нахожу его необычайно теплым, — ответил Велан.

— Это еще что. Подождите, вот начнется лето. Летом бывает так жарко, что можно купаться в море.

Ее слова привели Велана в ужас, но внешне он ничего не выразил.

Пока шли к башне, тысяцкий заметил, что люди здесь крупные, здоровые и работают с таким энтузиазмом, которого он не видел в Беферене уже несколько месяцев. Чистые белые домики и теплый воздух привели Лаймока в хорошее расположение духа, словно обязанности, возложенные на него Комитетом безопасности, были несерьезными.

Велан напомнил себе, что вот-вот встретится с Кевлереном. Более того, он, человек, участвовавший в заговоре против столь могущественной семьи, прибыл сюда умолять этого Кевлерена о помощи. Он должен хотя бы волноваться или беспокоиться…

Проходя мимо одной из харчевен, Лаймок с жадностью втянул ноздрями воздух, ощутив аромат какого-то изысканного блюда и очень соблазнительный намек на доселе неизвестную ему пряность.

Насыпь плавно поднималась от берега до дороги, ведущей к башне, затем уклон стал заметно круче. Отсутствие движения в последние пару недель плюс природная склонность Велана избегать всего того, чего можно избежать, превратили несколько сотен шагов в настоящую пытку.

Когда они наконец-то добрались до главных ворот, Лаймок остановился перевести дух, притворившись при этом, будто любуется красивым видом. Впрочем, вид и правда был изумительным. Коричневый берег врезался в бирюзовые воды Сайеннской бухты. На глубине вода становилась насыщенно-синей. Город окружало множество невысоких холмов и плоских равнин цвета старого лишайника; иногда взгляд натыкался на рощицы, состоявшие из высоких деревьев с тонкой листвой. Здесь, вдалеке от залива, Лаймок почувствовал легкое дуновение бриза — и возбуждающие, дразнящие ароматы незнакомой земли.

Он боялся, что Сайенна ему не понравится, ведь она так далеко от цивилизованного мира. Но сейчас тысяцкий всем телом ощущал связь с Новой Землей. Оковы старой жизни оказались не так тяжелы.

Крофт Харкер был крайне удивлен сообщением о том, что получены известия от ривальдийского посла в Хамилае. Комитет так долго ничего не слышал от него. Предполагалось даже, что Авенел Кенди либо погиб, либо предал Ривальд, либо его донесения перехватывались. При других обстоятельствах президент рассчитывал бы на информацию от Синесса Ардра, но поскольку секретарь посланника некогда являлся Избранным, то Крофт Харкер предполагал, что его постигла та же участь, что и других Акскевлеренов.

Кроме, впрочем, Чиермы в Геймвальде.

Разворачивая письмо от Кенди, Харкер не переставал размышлять о том, каким образом Чиерма пережил ужасную бойню. Он прочел сообщение — и рассмеялся.

Так вот как теперь начинается война, подумал Крофт. С приглашения от Комитета безопасности… Кенди был того же мнения, судя по комментариям в конце. Но посол подчеркивал, что желание Лерены может быть вполне искренним — в таком случае отказ спровоцирует то нападение на Ривальд, которого они всячески стремились избежать.

— О, как низко мы пали, — произнес Харкер, стоя посреди пустого кабинета. — И куда еще скатимся в будущем…

Его мысли перескочили на тысяцкого Велана Лаймока и миссию. Президент практически надеялся на то, что Намойя отвергнет мольбу о помощи. Закончить жизнь под пятой у любого из Кевлеренов — невеселая перспектива, но закончить ее правлением восстановленного в правах ривальдийского Кевлерена — крайне унизительно. Однако, являясь президентом ривальдийского Комитета безопасности, Харкер относился к подобной возможности очень серьезно. Он сделает все возможное, чтобы обеспечить безопасность нации — даже если это означает, что Ривальд вновь превратится в королевство.

Невероятно, но Велан Лаймок не знал, куда следует смотреть. Тысяцкий слышал, что принц ослеп, но ему казалось, что Намойя Кевлерен вновь обрел зрение и теперь пристально его разглядывает. Вроде бы ерунда, однако хорошие манеры молодого посланника и атавистическая уверенность в том, что Кевлерены могут читать мысли, заставили Лаймока постоянно задумываться над тем, где остановить взгляд.

Сначала он попытался сконцентрироваться на невидимой точке, расположенной на высоте вытянутой руки от правого плеча принца; затем Велан уставился в пол, после чего перевел взгляд на Квенион, но все равно возвращался к ужасным шрамам, на месте которых когда-то находились глаза Намойи. Создавалось впечатление, что лицо Кевлерена и в самом деле расплавилось, хотя Лаймок и понимал, что подобное невозможно.

Впрочем, там, где речь заходит о Сефиде, нет ничего невозможного.

Все трое, немного побеседовав, пришли к выводу, что произошедшее с Намойей непосредственно связано со случившимся в Беферене, но его раны не являлись результатом Обладания, уничтожившего семью. Ведь принц все еще жив.

Велан предположил, что это объяснялось расстоянием до Омеральта, откуда, по мнению Комитета безопасности, и направлялась магическая атака. Намойя рассказал о других немаловажных моментах, способствовавших бегству, хотя и не настаивал на их приоритетности. Тот факт, что Квенион осталась жива, тоже навел Лаймока на определенные мысли, хотя он и не высказал их вслух. Тысяцкий почувствовал некое напряжение, исходившее от этой парочки.

Велан не мог с полной уверенностью сказать, в здравом ли принц уме. Возможно, это объяснялось внешним видом Намойи — или странной горечью в его голосе, когда Кевлерен рассказывал о событиях, в результате которых он оказался в столь жалком положении.

Когда принц узнал о гибели своей семьи, он спросил мертвым голосом:

— Никто не выжил?

Велан покачал головой, затем быстро сказал:

— За исключением ваших дальних родственников в империи…

— Вся моя семья?… — горько произнес Намойя. — Они все находились во дворце?

Лаймок отвел взгляд.

— Насколько я знаю, да, — неловко произнес он.

А затем принц задал вопрос, которого Велан опасался больше всего:

— Тысяцкий, тогда зачем вы прибыли? Я более чем уверен, что Комитет безопасности не стал бы отправлять вас через Бушующее море только для того, чтобы сообщить мне подобную новость. Должно быть что-то еще…

Велан, не в силах вынести ужасный взгляд слепого Намойи, посмотрел на Квенион, но обнаружил, что на нее смотреть ничуть не легче. Впрочем, этого следовало ожидать: она ведь его Избранная, его второе «Я» — в каждой мысли, в каждом чувстве.

— Ривальд нуждается в вас, — начал Лаймок. — У Комитета безопасности есть все основания полагать, что Хамилай нападет на нашу республику еще до конца нынешнего года. Мы беззащитны теперь, когда…

Голос его прервался — но не потому, что тысяцкий не хотел признавать, что без Кевлеренов республика всего лишь эфемерное образование — факт, который Велан отказывался понять и принять в течение всего путешествия из Беферена, — а потому что Намойя начал громко смеяться. Смех принца был похож на смех настоящего сумасшедшего.

Сбитый с толку посланник посмотрел на Квенион, но она была удивлена не меньше. Оставалось только дожидаться, пока Кевлерен не успокоится. На это потребовалось время.

— Вы, наверное, шутите, — произнес Намойя, задыхаясь от смеха.

— Уверяю, ваше высочество…

— Ваше величество, — отрезал принц, резко посерьезнев. Голос его изменился — Велан ощутил приступ страха.

— Прошу прощения?…

— Вы ведь не думаете, что я вернусь в Ривальд и буду служить Комитету безопасности?

У офицера перехватило дыхание. Он так думал, но едва Намойя произнес эти слова вслух, Велан понял скрытый смысл своей миссии и догадался, что президент Крофт Харкер знал цену вопроса. Именно поэтому он и приказал Лаймоку соглашаться на любые условия. Вряд ли кто-либо в истории Ривальда показал себя большим дураком, чем Велан в данный момент.

Тысяцкий ощутил прилив жгучего стыда и ярости.

— Если я решу вернуться в Ривальд, то только как король со всей властью и мощью, ассоциирующейся с данным титулом. И с такими же почестями, которые полагались моей бедной тетушке королеве Сарре до ее убийства.

— Не думаю, что Комитет безопасности согласится на такое…

— Конечно же, согласится, — перебил Намойя. — Иначе зачем вас сюда посылать? Так как большинство предателей-Избранных, входивших в Комитет безопасности, убиты, я потребую казни лишь для некоторых вождей переворота.

— Естественно, — тихо проговорил Велан.

Мысленно возвращаясь к тем условиям, на которых Намойя примет предложение комитета, Лаймок понял их значение. Республика, столь молодая, исчезнет с легкостью, о которой он и не помышлял. На короткое время Велан, как и другие офицеры, участвовавшие в перевороте против Кевлеренов, действительно поверил в то, что они победили, что нашли способ одолеть Сефид. Они действительно полагали, что Ривальд освобожден. Теперь же выбор невелик: восстановить династию местных Кевлеренов, представленную единственным из выживших, или попасть под управление Кевлеренов иноземных. Такая простая вещь, как патриотизм, уступила место столь омерзительному явлению, как политический прагматизм.

Самым большим шоком для Велана явилось осознание того, что свобода — не более чем иллюзия. Словно он только что пробудился от приятного сна и оказался лишь жалким актером в великой пьесе Кевлерена…

— Конечно, все зависит от того, решу я вернуться или нет, — почти безразлично произнес принц, будто речь шла о выборе блюда на ужин, а не о будущем их страны.

— Вы не оставите Ривальд! — воскликнул Велан. Голос Намойи стал жестким:

— Но Ривальд оставил меня!..

Все было сказано, и Квенион отвела Велана в его комнату в башне.

Комната оказалась достаточно светлой, пусть маленькой, но уютной, с удобной кроватью, рабочим столом и стулом.

— Я оставлю вас, — сказала Избранная. — Уверена, вы должны о многом написать Комитету безопасности. К ужину вас позовут.

До того, как она успела выйти, Велан схватил ее за руку. Девушка инстинктивно отпрянула назад, он извинился.

— Я должен задать вам один вопрос… — начал Лаймок, нервно облизнув губы. — Простите, я никогда раньше не имел дел с Избранными… — Посланник нервно засмеялся.

— Задавайте ваш вопрос, — нетерпеливо сказала Квенион.

— Насколько серьезно ваш господин говорил о возможности невозвращения в Ривальд?

Девушка слабо улыбнулась и кивком указала Велану на открывавшийся из единственного окна комнаты вид на бухту и море. Лучи солнца играли на волнах, чайки ныряли в морскую гладь и кружили над поверхностью океана. От легкого ветра на воде появилась рябь.

— Посмотрите на все это, подумайте о тех возможностях, которые дает Новая Земля, и скажите, захотели бы вы сами вернуться в Беферен? — спросила она, затем пожала плечами и добавила: — Он — Кевлерен. Даже Избранная не посмеет предугадать, какой путь решит избрать Намойя…

После прочтения письма, полученного от президента Крофта Харкера и доставленного гонцом посреди ночи, Чиерма уже не мог заснуть. Он стоял посреди кабинета в одной ночной сорочке, одинокий, замерзший и всеми преданный.

Значит, Комитет безопасности собирается умолять Кевлерена возвратиться… Мир один раз уже перевернулся вверх тормашками. Все эти убийства, горечь утраты и ненависть, сопровождавшие низвержение королевы Сарры и ее отпрысков, — все впустую.

Чиерма сосредоточился на содержании письма. Еще раз пробежал его глазами, пытаясь отыскать пропущенное слово или фразу, указывавшую на истинный смысл сообщения.

Губернатор не увидел голубого сияния вокруг дверной ручки и кочерги у камина, поэтому голос Энглей показался ему лишь отголоском воспоминания.

— Уже слишком поздно, — повторила леди. Губернатор посмотрел на нее почти равнодушно. — Моя семья — одна из закономерностей природы, одно из ее проявлений — как облака в небе, или как рыба в море, или как деревья в лесу. Нас нельзя уничтожить полностью, мы возродимся вновь…

— Как мох, — добавил Чиерма вяло. Энглей негромко рассмеялась:

— Как мох на стенах Беферена.

Неожиданная мысль заставила губернатора нахмуриться. Он спросил:

— Скажите мне, госпожа, что появилось раньше — Сефид или Кевлерены?

— Знаешь, я не совсем уверена… А это важно?

— Я мог бы задать встречный вопрос: а что сейчас вообще важно? Но не стану этого делать. Мне нужно во что-то верить. Даже вероломный Избранный — покинутый, одинокий — должен во что-то верить.

— В тебе говорит твоя преданность, — заметила Энглей. Чиерма закивал:

— Моя преданность… Думаете, она все еще у меня есть?

— О да. Но ты должен решить, как с ней поступить.

— Многие поселения, расположенные между нами и Киданом, склонны выступить на нашей стороне, — сказала Намойе Квенион.

— Откуда у тебя такая информация?

— От наших друзей из Орина-на-Двуречье.

— Это Адалла и Велопай? Они нам друзья до тех пор, пока мы снабжаем их огнестрелами.

— Во всяком случае, у нас есть то, что им нужно…

Они беседовали на вершине башни. Намойе нравилось ощущать прохладный морской воздух на своем лице. Воображение — потрясающая вещь: несмотря на свою слепоту, принц чувствовал головокружение, поэтому Квенион держала его под руку.

— У нас не так много огнестрелов, чтобы разбрасываться ими направо и налево. Мы с трудом можем вооружить ими наш здешний гарнизон.

— Но их хватит, чтобы раздать некоторым наиболее значимым вождям…

Намойя кивнул:

— Пожалуй. Нужно подумать по поводу организации производства огнестрелов прямо здесь.

— Я изучу этот вопрос.

— Что еще тебе удалось разузнать?

— Местность между Сайенной и Киданом довольно густо населена, если учитывать, что в округе нет крупных городов. Есть города севернее Кидана, но торговля в них не так развита. Судя по всему, основной торговый путь начинается от сельскохозяйственных районов континента, от гор, а река Фрей используется как транспортная артерия. С появлением Сайенны, несомненно, произошли изменения в маршрутах караванов.

— Что вынудило Кидан завязать торговлю с Хамилаем. Им нужно покрывать дефицит товаров.

— А мы были вынуждены захватить Кидан, чтобы не позволить Хамилаю основать плацдарм в Новой Земле.

— Однако план провалился, — проворчал принц, ощупывая шрамы на лице. — А как насчет настроений среди местного населения?

— Зависит от того, кто и чего больше предложит. Они легко перейдут на сторону тех, кто пообещает значительную выгоду и даст возможность отдохнуть от земледелия — по крайней мере до начала уборки урожая. Как только наступит страда, их преданность не будет стоить ломаного гроша.

— Тогда, Избранная, мы должны склонить этих людей на нашу сторону и оказать всю необходимую военную помощь, — сказал Намойя. — Они нужны нам… А когда все закончится и Кидан окажется в наших руках, местные поймут, что зажаты между двух городов, — и примут наше правление как данность.

Что-то в голосе хозяина подсказало Квенион, что он уже определился с планами на будущее. Она не решалась задать вопрос, но любопытство взяло верх.

— Это означает, что вы не намерены возвращаться в Ривальд, ваше высочество?

Намойя долго не отвечал, а когда заговорил, голос принца был низким и наполненным болью.

— Я ничего не могу сделать для Ривальда, потому что в одиночку никогда не смогу противостоять Лерене или другим хамилайским Кевлеренам. Думаю, президент Крофт Харкер знает об этом, но готов ухватиться за любую иллюзию ради спасения королевства. Или, правильнее сказать, республики… Нет, Квенион, мое будущее… — тут Намойя сжал руку девушки чуть сильнее, — наше будущее здесь, в Новой Земле. Вместе мы создадим новое королевство. Сайенна станет его столицей, а Кидан — первой завоеванной территорией.

У Квенион захватило дух, а сердце было готово выпрыгнуть из груди.

Наше будущее, сказал принц. Она уже видела его перед собой.

Энглей дала Чиерме ключ к решению его небольшой проблемы. Это должно быть связано с преданностью, искать следует там… Он был Избранным и навсегда им останется, несмотря на все попытки стать кем-то другим. Любимым кем-то… И единственная возможность добиться своего — присоединиться к Кевлерену.

Это и было главной задачей. Кевлерены остались только в Хамилае. Ривальд же пал так низко, что начал заискивать и молить изгнанного принца о спасении. Он, предавший свою первую госпожу, оказался предан новой хозяйкой, республикой, на алтарь которой так много пожертвовал.

Чиерма еще раз взглянул на лист бумаги со списком воинских подразделений, находившихся под командованием губернатора провинции Геймвальд. Слишком мало, чтобы эффективно охранять границу. Тогда зачем даже пытаться?

Чиерма улыбнулся, взял карандаш и стал делать пометки.