Сыны мести

Глава 17

Времени думать не было. Бесполезная слепая старуха запричитала, умоляя духов вернуть мальчишку. Под истеричные крики детей я сбросил плащ и нырнул в реку, надеясь, что течение не унесло Эспена далеко.

Вода обожгла меня смертельным холодом — всё же брала начало в горных ледниках. Зачем дети полезли в такую хладь? Рана загорелась болью, я стиснул зубы и набрал в лёгкие побольше воздуха. Долго находиться там я бы не смог — слишком холодно, судороги сведут ноги. Я полностью погрузился в воду и распахнул глаза, пытаясь увидеть Эспена. Вода была светлой, почти прозрачной, я проплыл по течению и огляделся. Эспена рядом не было. Помогая себе ногами, я напоролся стопой на острый камень — больно.

Я вынырнул.

— Дальше! Дальше по течению, — крикнул кто–то из детей. — Там тёмное пятно!

Снова погрузившись в воду, я поплыл южнее, позволяя потоку унести меня. Никаких следов Эспена над водой не было. Это плохо. Я снова нырнул и, оттолкнувшись от берега, поплыл к центру русла.

Что–то и правда темнело почти что у самого моста. Быстро, как только мог, я направился туда. Здесь было не очень глубоко, водоросли не успели разрастись, но на дне оказалось полно неприятных камней. Оказавшись под мостом, я снова оттолкнулся от сваи, протянул руку и что–то схватил. Проклятье! К столбу была привязана морда — большой садок для ловли рыбы с хлебным мякишем внутри. Отпустив рыболовную снасть, я вынырнул под мостом, чуть отдышался и поплыл дальше по течению. Дети бежали вдоль берега, стараясь разглядеть Эспена. Хорошо, что никто из них не полез в воду — вытаскивать ещё кого–то у меня бы не хватило сил.

Наконец я увидел его. Там, где русло реки совершало крутой поворот и подходило к краю деревни, я заметил под водой бледное лицо мальчишки. Эспена прибило к берегу, он застрял меж корягами, и это дало мне возможность подплыть. Я вынырнул, вдохнул поглубже и жестом указал на берег:

— Он там! Помогите вытащить.

Надеюсь, дети меня поняли. Я погрузился в воду и ринулся к Эспену. Глаза парня были закрыты, волосы плавали вокруг круглого лица, как плавники рыб. Схватив его, я оперся ногами о корягу и попробовал поднять утопца. Коряга оказалась слабой и разрушалась под моими ногами. Что–то треснуло подо мной, и я приготовился рухнуть вместе с парнем на дно, но тут почувствовал, как кто–то схватил Эспена и потянул наверх.

Дети, ухватившись друг за друга, как в сказанье о хуторянине и великаньей репе, тащили утопленника на себя. Эспен выскользнул из моих рук, и мигом позже коряга под моими ногами развалилась окончательно. Я провалился вниз, но успел схватиться за раскидистую кочку.

— Хватайся! — Дети протянули мне мой посох. Уговаривать не пришлось. Одной рукой я вцепился в скользкую палку, другой нашарил подходящий выступ. Подтянулся, переставил ноги и вывалился на берег, отплёвываясь от воды.

— Он не дышит! — завизжала девчонка в яркой косынке, склонившись над Эспеном.

Я подполз к нему, скользя по траве.

— Бегите в деревню, приведите помощь, — сказал я и принялся осматривать утопленника. Бледный, холодный, со вздувшимся животом. Я прислонил ухо к его груди и услышал слабое биение сердца, но парень и правда не дышал. Значит, времени у меня оставалось всего ничего.

Как–то на Свартстунне одна из учениц тоже утонула — и тогда я видел, как одна из жриц Когги принялась её спасать. Тогда я очень испугался — впервые за мою жизнь море захотело взять жертву. Но я внимательно наблюдал за действиями жрицы Когги и сейчас повторял всё в точности, как запомнил. Выставил одно колено вперёд, перевернул Эспена на живот, и взвалил его себе на ногу так, чтобы животом он как раз попал на моё колено, а голова свесилась к земле. Жрица говорила, что это нужно, чтобы вода ушла из тела.

— Ну же, парень, — шепнул я и мокрым пальцем начертил на его спине руну воздуха и ветра Хим. — Давай.

Эспен захрипел и забулькал. Дети с визгом отпрянули, а я крепче схватил мальчишку, позволяя ему выплюнуть проглоченную воду. Он мучительно кашлял, из него хлынула мутная вода вместе с листьями — видимо, наглотался уже у берега. Ещё какое–то время он побился в конвульсиях, а затем обмяк. Я тут же перевернул его набок.

— Жив? Помнишь меня? — спросил я.

— Да…

— Хорошо.

Приводя в чувство Эспена, я совсем позабыл о себе. Кажется, переохладился. Рана обиженно ныла от холода и напряжения. И если даже мне было так холодно, то мальчишка и подавно заледенел.

— Разденьте его и заверните в мой плащ, — скомандовал я. Старуха, доковылявшая до места спасения, принялась ловко стягивать с Эспена мокрую одежду.

— А ты как? — спросила меня девчонка в косынке.

— Всё со мной хорошо, — отмахнулся я. — Эспена нужно уложить у огня и как следует согреть.

Я взглянул в сторону деревни и заметил там переполох. Видать, кто–то успел туда добраться и сообщить о случившемся. Несколько взрослых выбежали на дорогу, что вела к реке. Но ждать их я не стал. Жрица говорила, что даже спасённые из воды могут быстро умереть от холода. Я схватил укутанного в плащ Эспена и, скрипя зубами от боли в ране, заковылял в сторону деревни.

— Хинрик… — тихо проговорил мальчишка. — Мне холодно.

— Знаю, парень. Держись. Сейчас донесу тебя до дома, станет легче.

Дети подхватили оставленные вещи и побежали впереди меня. Даже сумку с травами нашли — а я о ней в суматохе совсем забыл.

Навстречу мне бежал староста Асманд — я издалека узнал его зверскую рожу и пузатую фигуру. За ним семенила, подхватив юбку, Аник. Эспен с трудом взмахнул рукой, пытаясь дать им понять, что всё плохое было позади.

— Как это случилось? — проревел Асманд, когда мы встретились.

Под обвиняющим взглядом старосты даже мне инстинктивно хотелось съёжиться, чего уж говорить о бедняге Эспене.

— Парень хотел искупаться вместе с другими детьми, — пояснил я. — Угодил в холодный поток, его отнесло вниз. Но я его вытащил.

— Кто разрешал? — рявкнул отец и замахнулся на Эспена, но я отпрянул, не позволяя ему ударить.

— Я разрешил. С меня и спрашивай.

Но Асманд, казалось, меня не слышал.

— Сколько раз я говорил не купаться по весне!

— Успокойся, староста. Никто не умер. — Я перехватил Эспена удобнее. Тяжёлый, зараза. — Хочешь помочь — отнеси сына в дом. Я смогу приготовить для него укрепляющий отвар.

Асманд с трудом удержался от громких разбирательств. Вероятно, потому, что вокруг нас собралось немало зевак. Аник затравленно молчала и незаметно забрала мешок с травами у детей.

— Ладно, — наконец унял гнев староста. — Ты прав, нужно согреть его. Дай мне сына.

Я с облегчением отпустил Эспена и согнулся пополам, когда ноша наконец–то меня покинула. Аник испуганно охнула и подбежала ко мне.

— Как ты, Хинрик?

Я с трудом выпрямился.

— Немного переусердствовал. Мне бы тоже передохнуть. И согреться.

— Конечно. Я как раз подогревала похлёбку, когда прибежали дети и забили тревогу. Спасибо тебе. Если бы с Эспеном что–то случилось, я…

— Всё закончилось хорошо, — улыбнулся я. — Не думай о плохом.

Аник кивнула, передала мне посох, и мы медленно заковыляли к дому. Боль становилась сильнее, как бы стежки не разошлись. Мне следовало осмотреть и свою рану.

Покончив с похлёбкой, я подошёл к Эспену. Мальчишка лежал подле очага под шкурой. От еды он отказался и провалился в сон.

— Жар, — сказал я, потрогав его лоб. — Приготовлю отвар.

Аник кивнула, отодвинула занавеску, за которой прятались пучки сухих растений. Здесь в каждом доме сушили лекарственные травы впрок.

— Возьми всё, что нужно, — взмахнула рукой девица и выставила на стол ступу. — Помочь или сам справишься?

— Сам, я умею.

Спасибо, Айна, что делилась со мной секретами жриц. Я уже сбился со счёта, сколько раз возносил хвалу своей подруге. Уезжая со Свартстунна, представить не мог, насколько часто буду пользоваться этими знаниями.

Я засучил рукава просушенной рубахи и приступил к работе. Взял немного ромашки, и липового цвета, добавил сушёной ивовой коры и залил кипятком. Айна говорила, что хорошо бы ещё добавить малину или листьев смородины, но их я в доме не нашёл. Подумав, что вкус настоя будет слишком мерзким, я добавил в остывшее пойло немного мёда.

Эспен проснулся с неохотой.

— Как себя чувствуешь? — спросил я, помогая ему сесть.

— Знобит. Накроюсь шкурой — жарко. Раскроюсь — стучу зубами.

Я подал ему чуть остывшее питьё.

— Всё залпом, потом ложись спать.

— Что это?

— Травы.

Эспен принял кружку и с подозрением на меня взглянул.

— Точно не колдовал?

— Боишься моего колдовства?

— Нет. Но лишний раз руны лучше не чертить.

Эспен залпом выпил настой и поморщился.

— Фу! Гадость!

— Брось, ничего плохого в этом сборе нет. — Я улыбнулся и забрал у него кружку. — Но ты прав: лишний раз руны лучше не чертить. Боги не любят, когда священные знаки используют без особой нужды. Если можно справиться без рун, лучше сперва попробовать решить проблему без них. Поэтому пока будешь пить отвары.

— Хорошо. — Мальчишка улёгся и накрылся шкурой. — Только снится всякая дурь. И это, живность надо покормить.

— Аник всё сделает. Отдыхай.

Угомонив Эспена, я прибрался на столе и приготовил сухого сбора для нескольких заварок. А затем наконец–то занялся своей раной. Шов не разошёлся — уже хорошо, но корка размокла и сочилась сукровицей, а само место ранения болело. Вроде ничего страшного, но это был намёк, что пока лучше не перенапрягаться.

Аник суетилась во дворе, староста был в поле, помогая местным засеивать речную долину кореньями. Я устроился у огня, наблюдая за Эспеном, но не заметил, как задремал.

Проснулся от шума — Аник хлопотала у очага и гремела плошками. Готовила ужин.

— Помочь? — Я приоткрыл один глаз, любуясь девицей.

— Посмотри, как там брат. С едой сама разберусь.

Я встрепенулся, повесил над очагом небольшой котелок с чистой водой и дотронулся до лба мальчишки. Кожа сухая и красноватая, а кромка волос потная. Жар усиливался. Снадобье не помогло. Я рассчитывал, что малец как следует пропотеет, но лихорадка побеждала.

— Ему хуже. — Я занялся сбором, но на этот раз решил добавить больше ивовой коры.

Аник пожала плечами и отстранилась, когда я пронёс мимо неё котелок с кипятком.

— Под вечер так часто бывает, — сказала она. — Когда заболеваю, тоже ближе к ночи чувствую себя скверно.

— Да, но жар лучше унять. Или лучше попросить помощи целительницы?

— Старуха сама больна, — покачала головой Айна. — Ничего нового она не скажет. Травы, подношения Когги… И проклятое смирение перед судьбой.

— Не очень ты её жалуешь, я погляжу.

— Гарда редко вмешивается. Говорит, что наткали в полотне судьбы, то и будет. И что мешать воле богов нельзя.

— А ты, значит, иного мнения? — с любопытством спросил я, заваривая травы.

— Боги любят сильных и смелых. Боги любят воинов. И за жизнь надо бороться любым способом, — пылко ответила девица. — Если утром Эспену не станет лучше, я скорее доверюсь тебе и твоим рунам, чем старухе.

— Надеюсь, до этого не дойдёт.

— Я тоже. Отец всё равно не позволит. Он очень боится колдовства.

— Почему тогда позволил мне остаться у вас?

— Халлварда Кровавого Топора он боится больше, — улыбнулась Аник. — А мне он нравится.

Остудив питьё, я принялся будить Эспена. На этот раз он просыпался ещё дольше. Я аккуратно придерживал голову паренька, помогая ему пить. Совсем ослаб. Понять бы только, в чём именно было дело. Айна говорила, что иногда утопленники мучились жаром не только из–за переохлаждения, но и из–за грязной воды. Впрочем, река казалась чистой — это не болотная стоячая вода. Хотя, если Эспен наелся ила…

Парень выпил всё без сопротивления, даже не поморщился. И это обеспокоило меня больше всего. Не был он похож на себя. Слишком уж вялый. Едва я отнял кружку от его рта, Эспен снова провалился в сон.

— Я бы всё же показал его Гарде, — сказал я, вернув кружку Аник. — Не нравится мне всё это.

Аник замерла с башней плошек в руках, встревоженно на меня взглянула и кивнула.

— Ты колдун, тебе виднее. Но отец будет ворчать. Гарда не работает бесплатно.

— Ради сына–то уж раскошелится. — Я накинул плащ и оперся на посох. — Вали всё на меня, если расшумится. Меня Асманд тронуть не посмеет.

— Это пока что, — тихо сказала мне вслед Аник. — Хинрик!

Я обернулся.

— Чего?

— Если… Если Гарда не сможет помочь, у тебя есть заклинания, чтобы прогнать болезнь?

— Возможно. — Я перебирал в голове вязи и обряды, которые подсмотрел ещё на Свартстунне. Ормар не успел толком научить меня мужскому целительству, однако я вдоволь наболтался об этом с Айной. Жрицы Когги знали много таинств. Другой вопрос, что мне не следовало не то что пользоваться их умениями, но и говорить о них. Мужам — мужье, жёнам — женино. Впрочем, Айна рассказывала мне об одном серьёзном обряде, который проводили жрицы для тяжёлых больных. — Есть мысль.

Аник оживилась и шагнула ко мне.

— Руны?

— Не только. Руны часто — лишь часть обряда. Для того, который я знаю, понадобится жертвенная кровь животного.

— Курицы?

— Нет, — покачал головой я. — Куры и гуси — слишком малая плата за недуг. Нужна корова или лошадь. Её придётся убить.

Девушка нахмурилась.

— У нас бедная деревня. В прошлом году пало много скота. Даже в моей семье осталась лишь одна лошадь, а коров никогда не было, только козы… — Она кивнула в сторону полей. — Потому отец и помогает соседям: у многих совсем ничего не осталось, а сеять и обрабатывать землю надо.

— Вот потому я и говорю, что лучше обойтись без этого, — сказал я. — Сперва покажем Эспена старухе. Последи пока за братом, я скоро вернусь.

Аник кивнула и ушла вглубь дома. Я неуклюже вывалился на улицу, оперся на посох и с удовольствием вдохнул вечерний воздух. Солнце уже село. Нагретая за световой день земля отдавала тёплые ароматы луговых трав. Ветер принёс со стороны кузни дым. Соседи топили баню сосновыми дровами — приятный смолистый аромат витал по всей улице. Во дворе было спокойно, и я медленно побрёл за ворота, радуясь тому, что вся грязь высохла и обратилась в пыль.

Конгерм перед отъездом объяснил мне, где жила старая Гарда. Как и положено ведьме, она обитала на краю деревни. Её одинокая хижина высилась на холме и утопала в зелени деревьев. Должно быть, старуха редко посещала деревню ещё и потому, что ей было сложно взбираться наверх по дороге обратно. И странно, что она так и не нашла себе ученика: обычно целители заранее заботились о передаче знаний, особенно в местах вроде Яггхюда.

Тихо ворча, я доковылял по тропинке до низкого плетёного забора Гарды. Вместо приветствия на меня возмущённо заблеяла белошёрстная коза. Животное паслось, привязанное к колышку, и успело обглодать всю траву так, что под копытами чернела лишь земля. Шагнув к дому, я едва не наступил на курицу — в такой темени не заметил птиц. Странно, что старуха не загнала живность домой с наступлением вечера.

— Приветствую, Гарда! Это Хинрик, — крикнул я. — Сыну старосты нужна помощь. Могу войти?

Мне не ответили. Лишь коза снова коротко заблеяла и перешла на другую сторону своей поляны подальше от меня.

— Гарда! — снова позвал я. — Откликнись!

И снова тишина. Сразу за домом целительницы начинался лес, и я подумал, что старуха могла уйти по дрова. Жаль, что не захватил с собой факел — скрытый ветвями старых деревьев дом оказался совсем тёмным.

Потеряв терпение, я нашёл вход, несколько раз постучал для вежливости и отворил дверь.

В нос ударил тошнотворный сладковато–влажный запах, смешанный с вонью испортившихся травяных мазей. Я прикрыл нос рукавом и вошёл внутрь, расчищая путь посохом. Огонь в очаге не горел. Солома на полу сгнила. Я огляделся в поисках источника запаха, уже осознавая случившееся.

Старая Гарда неподвижно лежала на прелом соломенном тюфяке — бледного лунного света хватило, чтобы заметить её длинные седые волосы. Я подошёл ближе и отшатнулся.

Целительница была мертва уже несколько дней.