Сюрприз под занавес

ГЛАВА 10

Тамара угрюмо возила ложкой в овсянке и исподлобья следила за разворачивающимся спектаклем: Маша — человек дела, она не любила откладывать задуманное. Так что завтракали сейчас лишь невозмутимые Наталья с Лелькой и Софья Ильинична. Остальные оказались заняты, глазели на Епифанцеву. Тамара неохотно признала: тут было на что посмотреть.

Машка совершенно стесняться не умела. На глазах у всех увлеченно «работала» с растерянным, потрясенным ее внешностью и напором Петей Ягудиным.

Тамара насупилась: и этот… с именем посматривал в сторону Епифанцевой не без интереса. Бессовестная Машка старалась «шептать» достаточно громко. Артистка, чтоб ее!

Вон, склонилась к покрасневшему от ее чрезмерной близости бедняжке Пете и жарко выдохнула:

—Моя личная жизнь не сложилась, муж совершенно меня не понимает!

Тамара обреченно вздохнула: да уж, тема благодатная и давно безобразницей Машкой освоенная. Не один дурак поймался на нее. Машина коллекция «лохов», по ее же словам, буквально трещала по швам. Ладно, в нее не мог заглянуть Епифанцев!

А жаль. Оборвал бы любимой жене кудри, а то и язык, глядишь, другим стало бы дышать полегче.

Петина рука дрогнула, ложка пошла мимо рта, мясистые уши вспыхнули огнем. Он схватился за салфетку и принялся нервно вытирать испачканное овсянкой лицо.

Машины глаза лукаво блеснули, она почти прижалась щекой к пылающему уху Ягудина и доверительно сообщила:

—Я девушка интеллигентная, почти божий одуванчик, не облетевший, клянусь, а вот мой муж…

Петя попытался отодвинуть стул, но Маша не позволила. Навалилась на беднягу всем телом и горестно закончила:

—Мой муж из новых русских! Даже нет — из старых. Его прадед из купчишек, Ванька им гордится. Гордится предками купцами, вы мне верите?!

Ягудин торопливо кивнул. Маша всхлипнула:

—Ах, вот вы меня понимаете! А мой муж… Поверите, двух слов в простоте не скажет! Сплошная… ненормативная лексика, вы представляете?

Петя снова кивнул, не решаясь поднять взгляд на слишком импульсивную соседку. Он в жизни не видел таких красивых девушек! И таких шелковистых волос невероятного платинового цвета. И зеленых глаз. И длинных стройных ног. И изящной фигурки. С высокой грудью, тонкой талией…

К тому же от новой гостьи так пахло дорогими французскими духами, что у Пети кружилась голова, путались мысли, да и речевой аппарат как-то вдруг сразу отказал.

—А он нет,— обиженно заявила Маша.— Я ему тысячи раз говорила — Ванька, фильтруй базар… Ой! — Маша жарко вспыхнула, виновато покосилась на смеющуюся Лельку и зачастила: — Это я потому так, что он не очень-то поймет, если сказать по-человечески — подбирай, Ванечка, выражения, или там — будь любезен, пощади мой слух, — приходится порой спускаться на его уровень, а это так мучительно, вы мне верите, дорогой?

«Дорогой» верил. Гулко сглотнул, бросил на стол ненужную ложку — все равно ничего в рот не лезло — и опять закивал. Со злостью подумал, что уподобляется китайскому болванчику, но поделать ничего с собой не мог — первый раз в жизни на него обратила внимание подобная красавица.

—Ах, как я счастлива, что встретила вас на своем тернистом пути! Вас, родственную мне душу! — патетично воскликнула Маша, склоняясь на чужое плечо.

Петя задрожал. Маша вкрадчиво поинтересовалась:

—Я ведь не ошибаюсь, милый?

Она подняла на Петю глаза, и у бедняги мгновенно пересохло во рту. Не глаза — два влажных живых изумруда, опушенных густыми темными ресницами! В них и огонь, и вызывающая позорную слабость покорность, и безоглядное доверие, и невысказанная словами просьба о защите…

Петя почувствовал, что пропал. И тут же согласился прямо после завтрака провести свою очаровательную соседку по Невскому проспекту. Быть ее гидом. Попутчиком. Рассказать обо всем, что знает, раз Машенька хочет. Пусть о гостях. Или о хозяйке. Или о себе. Все, что она желает!

Что-что, а желаний у Маши хватало. Поэтому она подмигнула ошеломленной Тамаре, смеющейся Лельке и выпорхнула из-за стола. Петя сомнамбулой последовал следом, его завтрак остался практически нетронутым.

А вот хитрая Машка успела все! Ее тарелка блестела. Исчезли пара бутербродов и булочка с маком. И чашка с кофе была пустой.

Электрон с трудом сдержал смех: ну и артистка! Бедолага Ягудин готов. Парня можно подавать к столу как рождественского гуся, он вряд ли заметит. Да, классная работа!

Электрон бросил взгляд на оставшихся, и улыбка погасла: реакция на происходящее была совершенно разной.

Софья Ильинична, например, тоже добродушно посмеивалась. Машино кокетство казалось ей невинным и оправданным: что же делать, если девочке понравился мальчик? Машенька непосредственна, красива и дружит, кажется, со старшей внучкой Нинуши, очаровательной Оленькой. Вроде бы она представилась Лелькой?

Нинуша совершенно права, малышка удивительно похожа на эльфа, как и ее крошка-дочь.

Глаза Софьи Ильиничны затуманились. Динка до боли напоминала ей так рано ушедшую Маргариту. Не внешне, нет. Манерами. Искренностью. Импульсивностью. Звонким смехом.

К тому же Диночка прекрасно рисовала. В ее работах ощущалось настроение, как и в акварелях Ритуси.

Девчушка с таким восторгом приняла в подарок альбомы! Теперь Софья Ильинична спокойна, картины Риты не пропадут, они еще порадуют мир, и кто знает…

Пока живы работы, жива и Маргарита, Софья Ильинична слегка суеверна, что поделаешь. Она не сомневалась: в акварелях — частица души ее любимой дочери, как и в бессмертных творениях Левитана живет сам художник.

Кстати, куда исчезла девочка? Ах да, она хотела наклеить свою последнюю акварель на картон, чтобы «любимая Софи» могла повесить на стену.

Ах, невинное дитя! Ее устами говорит сам Бог…

В отличие от Софьи Ильиничны, Элечка Румянцева откровенно страдала. И с ненавистью смотрела не только на бессовестную Машу, но и на Тамару: это ее сестрица привезла с собой отвратительную и развратную девицу!

Элечке нравился Петя. Как, впрочем, нравился и Электрон. Она находилась в том волшебном возрасте, когда внимание противоположного пола необходимо как воздух. А Элечку его лишали. Это несправедливо!

Девушку по-настоящему потрясло предательство Ягудина. Ведь Петя обещал сводить ее сегодня в ресторан! И забыл об этом. Как он мог?!

Элечка жалобно посматривала на Электрона. Она почему-то опасалась испытывать на нем свои чары так же откровенно, как на Пете. Что-то останавливало ее. Может быть — боязнь насмешки.

Элечка напряженно прислушивалась к шуму воды: бесстыдница Машка перед уходом пожелала принять душ и всех об этом громогласно оповестила.

Никакой совести. И воспитания. Еще уверяла, что она интеллигентка. А сама… сама — чмо соломенноволосое!

Элечка пыталась представить, чем занят сейчас Петя, и ее очаровательное личико пылало от негодования. Ну что, что он делает? Машка в ванной, понятно, а он…

Ждет эту вульгарную девку под дверьми? Крутится перед зеркалом? Набивает бумажник деньгами, чтобы выполнять все капризы своей новой дамы?

Нечестно. Гадко. Просто… грязно!

В эти минуты Элечка буквально ненавидела весь мир. И Петю в том числе.

Ведь она так старалась очаровать его! Так тщательно одевалась сегодня к завтраку. Так обдуманно подбирала бижутерию и наносила макияж. И так понравилась себе!

Элечка сморгнула невольные слезы, вспомнив, как долго она утром вертелась перед зеркалом. И как прекрасно сидело на ней лучшее и самое дорогое платье. Ярко голубое, с блестками, из тонкой эластичной ткани. Оно облегало Элечку как вторая кожа. Она казалась себе такой… такой соблазнительной.

Это… это неправильно!

Наталья брезгливо морщилась. Она видела эту пару шлюшек как на ладони. И если первая возмущала Наталью своим откровенным бесстыдством, то вот вторая вызывала лишь презрительную жалость.

Наталья раздраженно рассматривала своих соседей по столу: пустые людишки! Суетятся, чего-то там желают, само собой — низменного, жалкого, вожделеют ненужного. Цепляются за жизнь жадно, пальчики липкие, лица плоские, глаза кукольные.

Насмотрелась она на таких во время работы, с кем только жизнь не сталкивала. Порой хотелось уйти, сейчас более денежную работу найти не проблема, но… Держала Наталью на «скорой» незримая другими власть над чужой жизнью и смертью.

Врачи менялись постоянно, Наталья оставалась самым опытным специалистом. Ее не любили, но уважали. Зато сама Наталья совершенно не уважала молоденьких мальчишек и девчонок с только что полученными дипломами в карманах.

Они не умели жить! И не понимали, что в их пациентах больше всего… дерьма, да-да, именно его, как ни смешно. И незачем страдать, когда кого-то не удавалось удержать в этом мире. Глупо.

Наталья относилась к смерти спокойно. К чужой смерти. С любопытством наблюдала за умирающими, но так и не смогла уловить момента, когда те уходили.

Вернее, не могла понять, что же они при этом чувствовали. И видели ли перед собой таинственное нечто или исчезали из мира, не отыскав для себя другого? А если так…

Наталья всегда отличалась практичностью. Ей хотелось именно здесь и сейчас жить лучше. Она бы давно уехала, Наталью несказанно раздражали старики с их причудами и маразмом, но…

Глупо не воспользоваться моментом. Софи пообещала матери подарок на память. А в этом доме тьма дорогих безделушек. Да и драгоценностей немало, Софи каждое утро меняет их.

И потом, мало ли…

У старухи нет родственников! Кто сказал, что она должна оставить все служанке? К тому же, у этой мерзкой грымзы Веры Антоновны не семь жизней, а всего лишь одна. Наталье ли не знать, насколько она хрупка, жизнь.

Удача, она выбирает сильнейших!

А у домработницы пониженное давление и язва желудка. Лицо серое, белки желтоватые, волосы сыпятся, вялость с утра слепому в глаза бросится. Сколько ей осталось? Ну…

Все под Богом ходим!

Наталья бросила взгляд на безмятежное Лелькино лицо и невольно сдвинула брови: отвратительная семейка. Приехали сюда чуть ли не в полном составе, еще и подругу притащили. И нахальную девчонку. И даже собаку. Откормленную словно поросенок.

Неужели Софи слепа?!

«Нужно дать понять, так, между делом, что ее просто используют, — озабоченно подумала Наталья. — Не хотелось бы, чтобы старуха разбрасывалась ценностями направо и налево. Подарки на память — надо же такое придумать!»

Наталья возмущенно поджала тонкие губы. Гости казались ей стервятниками, слетевшимися к телу несчастного умирающего. Наталья искренне презирала их. Как и саму Софью Ильиничну. А Веру Антоновну просто видеть не могла.

Оправдывая себя, Наталья думала: «Я почти родственница Борщевской. Брат моей прабабушки, если верить матери, когда-то был женат на сестре деда ее мужа. Правда, этот идиот загулял и оставил жену, но… Знает ли об этом Софи? Вернее, помнит ли? Если нет, почему бы не попытаться? Больные люди до смешного дорожат старыми связями, а уж родственными особенно. Мать сказала, она когда-то дружила с моей бабушкой, если еще и это добавить… К чему говорить ей о разводе?»

Электрон с любопытством рассматривал мрачную Тамару. Ему нравилось украдкой наблюдать за ней. Чем-то девчонка притягивала.

Забавная девица. Просто забавная.

Электрон ухмыльнулся и мысленно перебрал Тамарины странности и многочисленные грехи.

Перечень впечатлял.

Электрон с большим удовольствием просмотрел его еще раз. И даже пронумеровал.

Постоянно таскается с перекормленным и избалованным бультерьером и малолетней племянницей — раз. Разговаривает с ними на равных, что невероятно. Даже с собакой.

Читала в ночном вагоне танка, пусть и написанные старшей сестрой — два. Странно уже то, что Тамара вообще знает о них! Современные девицы ничего интеллектуальнее женских романов в руки не берут. И смотрят исключительно сериалы. Лучше — мексиканские.

Что там еще? Ах да — бегала по утреннему Питеру в неглиже — три. При этом держалась абсолютно естественно, ничуть не смущаясь и не кокетничая.

Едва не погибла в ванне. Это нужно суметь, погибнуть в горячей ароматизированной воде от короткого замыкания! — четыре.

Уничтожила ни свет ни заря полсотни пирожков, приготовленных заботливой Верой Антоновной на завтрак — пять. Само собой, врет, но взять на себя такой грех, как обжорство…

Она совершенно не похожа на других!

Потом, чуть позже, на десерт, наверное, снова объедалась в молочном кафе — шесть. Сколько она там блюд заказала? Семь? Восемь? И это уже не фикция. У малышки прекрасный аппетит и поведение балованного ребенка.

А мясорубка? А чужой чай?

Нет, надо же, уворовать стакан с чужим чаем! Украдкой выхлебать его, а затем едва не умереть на пороге его спальни. Почему именно там?!

Действительно забавно.

Электрон вспомнил, как едва вытащенная с того света Тамара цеплялась слабыми пальцами за его рубашку и читала танка, и крякнул: невероятная девица.

К тому же, от нее возмутительно пахнет медом!

И у нее нежные губы, самые упрямые на свете глаза, шелковистая кожа и прелестная ложбинка вдоль спины. Длинные ноги, узкие щиколотки…

Он с ума сошел!

Давай, еще вспомни, как она целуется!

Нет, не надо.

Электрон поспешно перевел взгляд на Лельку и расслабился: он в жизни не видел такого прелестного лица. В него нельзя влюбиться. Им можно лишь любоваться. Страшно подумать, что у этого ангельского создания есть муж. А ведь есть. Раз есть дочь. Миниатюрное подобие маменьки.

Странные у этой Лельки глаза. Все время меняют цвет. Сейчас прозрачные, почти серые, будто Лельки здесь нет, она далеко-далеко.

Интересно — где? Неужели она и сейчас обдумывает цепочку неприятных событий за последние дни?

«Похоже на то. Уж очень цепкие взгляды она бросает на Эльвиру и Наталью. Да и на меня посматривает — бррр…»

Электрон вызывающе улыбнулся Тамариной сестрице и с некоторой досадой подумал: «С чего я взял, что у нее серебристые глаза? Пронзительно-синие, вот какие. И зрачки — словно пистолетные дула. Неплохо. Ангел с кинжальной остроты взглядом…»

Вера Антоновна, неприязненно поглядывая на гостей, предложила десерт. Ее сухой, ломкий голос будто разбудил всех.

Электрон посмотрел на часы и изумленно воскликнул:

—Однако мы недурно сегодня чаевничаем! Уже одиннадцатый час!

Лелька кивнула и звонко сказала:

—Действительно, засиделись. Я после поезда и не заметила, как время прошло.

—Зато ваша подруга очень даже временем дорожит, — ядовито прошипела Элечка. — Ни секунды не потеряла. Не дала бедненькому Пете даже кашу доесть!

—Не страшно, он в ресторане что-нибудь перехватит,— ехидно заметила Наталья. — Или ты сама на него рассчитывала?

Элечка покраснела, ее нежно-голубые глаза мгновенно наполнились слезами. Она негодующе посмотрела на Наталью и воскликнула:

—Вовсе нет! Что это вы выдумываете, как не стыдно?

Наталья пожала плечами и пропела:

—А с чего мне стыдится? Я на него не вешалась!

Элечка всхлипнула и пулей вылетела из комнаты. Наталья покосилась на окно и с деланным равнодушием сказала вслед:

—Надо же — и дождь прекратился. Самое время — прогуляться по городу. А то все льет и льет…— И удовлетворенно улыбнулась, услышав, с каким грохотом захлопнулась дверь Элечкиной комнаты.

Тамара с Лелькой переглянулись. Электрон хмыкнул. Вера Антоновна пробормотала под нос что-то о нравах сегодняшней молодежи и никудышном воспитании. Софья Ильинична стала выбираться из-за стола.

Наталья передернула плечами и с вызовом произнесла:

—Я правду сказала!

—Правду! Да кому она нужна, такая правда? — буркнула Тамара.

Наталья покраснела. Ее нервное худое лицо неприятно сморщилось, тонкие брови запрыгали, небольшие темные глазки гневно вспыхнули.

Вера Антоновна бросила на хозяйку выразительный взгляд: вот они, гости! Только лишние неприятности и трата нервов.

Электрон, пытаясь избежать прямо-таки витающего в воздухе скандала, громко сказал:

—Леля, а ведь вы еще не знаете, сколько в этом старом доме сюрпризов!

Тамара благодарно посмотрела на него и поддержала:

—Сколько древностей!

Наталья сжала кулаки, но заметив, как оживилось лицо Софьи Ильиничны, с фальшивым энтузиазмом воскликнула:

—Не квартира — настоящий музей!

—В самом деле? — с любопытством спросила Лелька.

Софья Ильинична заулыбалась, села в кресло и кивнула:

—Это так. Не хотелось бы хвастаться…

—Не скромничайте, Софи,— мягко попеняла Наталья. Она обернулась к Лельке. — Тут в самом деле есть на что посмотреть. Фарфор, хрусталь, изумительная библиотека, тьма сувениров, привезенных из-за границы, подарки мужу Софи, — он, знаете ли, был известнейшим ученым,— тут Наталья всплеснула руками, — а картины?!

Лелька смотрела на нее с таким любопытством, что Наталья забыла о неприятном инциденте. Вскочила на ноги и восторженно взвизгнула:

—Вы же еще не знаете! Левитан! Понимаете, сам Левитан!

—Что — Левитан?

—Как что?!— поразилась чужому невежеству Наталья. И гордо, совсем как Динка вчера, сообщила: — Левитан когда-то дружил с дедушкой Софи. И лично подарил ему на память свои эскизы. — Наталья сложила руки на груди и благоговейно выдохнула: — Они здесь, представляете? Целых пять штук!

Лелькины глаза округлились, Тамара как-то не успела упомянуть о вечернем открытии. Чужой чай, непонятное то ли отравление, то ли внезапное падение давления — вытеснили из ее головы разговор в столовой.

Наталья, не спуская взгляда с потрясенного лица новой знакомой, почти подбежала к стене, ткнула в нее пальцем и торжественно сказала:

—Два из них как раз висят в этой комнате. Вот этот чудный осенний пейзаж и эскиз усадьбы э-э… кажется, Чехова!

Наталья замолчала, довольная реакцией Лельки: старшая сестра наглой Томки и подруга еще более наглой Машки смотрела на полотно известного художника с таким видом, будто приведение увидела. Впрочем…

Только теперь Наталья обратила внимание на реакцию остальных.

Тамара побледнела и привстала со стула, машинально взбивая на голове что-то несусветное, больше всего напоминающее чуб Ирокеза.

Электрон, писаный красавчик, впервые не показался Наталье самоуверенным выскочкой. Его лицо выглядело по-детски изумленным и даже обиженным.

Вера Антоновна смотрелась почти комично: она уронила вставную челюсть. Сидела на корточках и слепо пыталась нашарить ее. Глаза ее внезапно потеряли обычную блеклость и лихорадочно блестели.

А несчастная Софи откинулась на спинку кресла. Она хваталась за сердце и ловила посиневшими губами воздух, ей явно стало плохо.

Ошеломленная увиденным Наталья растерянно перевела взгляд на картину и дико закричала: пусто!

Прекрасный осенний пейзаж исчез, как и не было. Осталось лишь яркое пятно на потускневших от времени обоях. И абсолютно такой же свежий голубой прямоугольник светился на месте эскиза с Чеховской усадьбой.