Западный Корк, Ирландия, август 1914 года
— Пришел приказ о мобилизации. Завтра я должен отбыть в Лондон в казармы Веллингтона.
Жаркий августовский день расцветил яркими красками тусклый, ничем не примечательный залив Дануорли, и он стал похож на открытку с видом Французской Ривьеры. Мэри, наслаждавшаяся необычной голубизной моря внизу, резко остановилась и отпустила руку Шона.
— Что?! — воскликнула она.
— Мэри, дорогая, но ведь мы с тобой прекрасно знали, что этот день настанет. Я резервист Ирландской гвардии, и сейчас, когда началась война против Германии, союзные войска нуждаются в моей помощи.
Мэри пристально уставилась на жениха — солнечный удар у него, что ли?
— Но мы ведь должны пожениться через месяц! И наш дом построен только наполовину! Ты не можешь так просто взять и уйти на фронт!
Шон улыбнулся, глядя на Мэри сверху вниз. Судя по нежному взгляду, он понимал, каким потрясением стала для нее эта новость. Честно говоря, получив повестку, он испытал те же чувства, хотя и был резервистом. И все же одно дело — знать о чем-то и совсем другое — понять, что это реально происходит. Шон наклонился, пытаясь притянуть Мэри к себе — он со своими шестью футами тремя дюймами был намного выше ее, — но она сопротивлялась.
— Мэри, перестань! Это мой долг — пойти на фронт защищать мою страну.
— Шон Райан! — Мэри уперла руки в бока. — Ты будешь сражаться не за свою страну! А за Британию, которая поработила эту землю триста лет назад!
— Ох, Мэри, даже мистер Редмонд[4] призывает нас сражаться за Британию. Ты ведь сама знаешь, что парламент вот-вот примет закон, дающий Ирландии и всем нам независимость! Нам сделали одолжение, и теперь мы должны быть благодарны за это.
— Одолжение? Позволить тем, кому принадлежит эта земля, распоряжаться ею — разве это одолжение? Ладно. — Мэри резко опустилась на пологий камень. — Я бы сказала, что нам сделали чрезмерно большое одолжение. — Скрестив руки на груди, она хмуро уставилась на воды залива.
— Ты что, тоже собралась вступать в националистическую партию? — поинтересовался Шон. Он понимал, что девушка готова винить кого угодно в угрожающей ее жизни катастрофе.
— Я сделаю все, если это поможет мне удержать любимого мужчину рядом, там, где ему и следует находиться.
Шон опустился на корточки рядом с Мэри и потянулся, чтобы взять ее за руку. Но девушка оттолкнула его.
— Мэри, прошу тебя, все это значит лишь то, что наши планы придется отложить, но не отменить.
Она продолжала смотреть на море, не обращая на Шона никакого внимания. Но потом все же произнесла со вздохом:
— А ведь я думала, что армия для тебя что-то вроде мальчишеской игры, возможности побаловаться с оружием и почувствовать себя взрослым. Я даже предположить не могла, что ты уйдешь на службу, и я потеряю тебя.
— Дорогая! — Шон снова протянул руку, и на этот раз Мэри не оттолкнула ее. — Это не важно, резервист я или нет. Джон Редмонд призывает всех ирландцев пойти добровольцами на фронт. У меня, по крайней мере, есть хотя бы какая-то подготовка, а у других ее вообще нет. Вот как я смотрю на это, понимаешь? А Ирландская гвардия — это мощная сила, и я буду среди своих. Мэри, мы дадим немцам такой урок, который они никогда не забудут. А потом я вернусь к тебе, не переживай.
Опять воцарилось долгое молчание — Мэри старалась облечь мысли в слова. Наконец она заговорила, задыхаясь от переполнявших ее эмоций:
— Но, Шон, вернешься ли ты? Никто не может гарантировать этого, и ты знаешь это не хуже, чем я.
Шон, поднявшись, вытянулся во весь рост.
— Мэри, посмотри на меня! Я как будто рожден солдатом. Твой будущий муж — не слабак, со мной даже несколько немцев не справятся. Я уложу трех сразу, им со мной никак не совладать!
Девушка посмотрела на него — глаза ее были полны слез.
— Но одна пуля в сердце... Пуля не разбирает, кто какого роста.
— Дорогая, не смей даже думать об этом! Я знаю, как позаботиться о себе. Я вернусь к тебе очень быстро, ты даже не заметишь моего отсутствия.
Внимательно всмотревшись в глаза Шона, Мэри различила в них огонек радости. Она не могла думать ни о чем, кроме его смерти, а он уже представлял себя победителем на поле боя. Она поняла, что именно к этому он стремился.
— Значит, завтра ты уезжаешь в Лондон?
— Да, из Корка нас, резервистов из Манстера, отвезут в Дублин, а оттуда мы на корабле поплывем в Англию.
Мэри, наконец, отвела глаза от неба и уставилась на густую жесткую траву под ногами.
— Когда я увижу тебя снова?
— Мэри, откуда мне знать? — мягко ответил Шон. — Но как только меня отпустят, я сразу приеду к тебе. — Он взял девушку за руку. — Понимаю, срок расплывчатый, но что поделать?
— А как отец будет управляться на ферме без тебя? — с грустью поинтересовалась Мэри.
— Женщины, как обычно в такие времена, возьмут всю мужскую работу на себя. Ведь когда отец был на Англо-бурской войне, мать трудилась не покладая рук.
— Ты ей еще не сообщил?
— Нет, хотел, чтобы ты узнала первой. Теперь мне нужно поговорить с ней. Ох, Мэри, что я могу сказать? — Он положил руки на плечи девушки и притянул ее к себе. — Мы поженимся, как только я вернусь. А сейчас, дорогая, мне надо на ферму. Ты со мной?
— Нет. — Мэри покачала головой. — Думаю, мне нужно побыть какое-то время одной. А ты иди и поговори с мамой.
Шон кивнул, поцеловал ее в макушку и выпрямился.
— Я зайду к тебе позже, чтобы... попрощаться.
— Да, — прошептала она еле слышно, когда Шон начал медленно спускаться со скалы. Дождавшись, когда он скроется из виду, она обхватила голову руками и заплакала.
В душе Мэри злилась на Бога — она ведь столько часов проводила в беседах с ним, рассказывая о своих грехах. И все же она не сделала ничего дурного, чтобы заслужить такое наказание.
Еще двадцать минут назад, пока Шон не рассказал ей о повестке, она не сомневалась, что станет миссис Шон Райан всего через четыре недели. И впервые в жизни у нее были бы дом, семья и положение в обществе. И — что самое главное — мужчина, которого не волновало ее полное тайн прошлое. Он просто любил ее такой, какая она есть. Прежняя Мэри должна была исчезнуть в день свадьбы. Она прекратила бы работать прислугой в Дануорли-Хаусе, где мыла полы и была на побегушках у всех членов семьи Лайл, и занялась бы полами в собственном доме.
Нельзя сказать, что за все время работы Мэри в особняке молодой Себастьян Лайл, ее хозяин, когда-либо обидел ее. Около четырех лет назад он приехал в монастырский приют в поисках девушки на пустующее место прислуги в доме. Мэри тогда было четырнадцать, и она умоляла, чтобы ее представили ему. Но настоятельница монастыря не пришла в восторг от этой мысли: Мэри, умная и трудолюбивая, помогала учить остальных сирот чтению и письму. И сама Мэри знала, что самым большим желанием настоятельницы было облачить ее в одеяние монахини и оставить в стенах монастыря до конца жизни.
Но сама девушка не хотела этого. Порой она серьезно сомневалась в существовании Бога, позволявшего пастве так много страдать. Младенцы, которых матери оставляли на пороге монастыря, быстро умирали во время эпидемии дифтерии или кори, так и не узнав любви. Мэри учили, что страдания — это путь в рай и к самому Богу, поэтому она изо всех сил старалась поверить в его милосердие. И все же Мэри считала, что достойна лучшей доли, чем провести жизнь в служении Господу в стенах монастыря, лишившись возможности, переезжая с места на место, увидеть мир.
Настоятельница благосклонно согласилась отпустить Мэри. Она понимала, что этой смышленой девушке с ее пытливым умом выпал шанс проявить себя, но мысль о том, что Мэри начинает свой путь с работы прислугой, расстраивала ее.
— Мне казалось, ты могла бы стать гувернанткой, — убеждала она девушку. — У тебя несомненные способности к преподаванию. Когда тебе исполнится восемнадцать, я могу навести справки... узнать, не нужна ли кому-нибудь гувернантка. Для четырнадцатилетней Мэри мысль о том, что до начала самостоятельной жизни нужно подождать еще четыре года, была невыносимой.
— Мать-настоятельница, мне не важно, чем я буду заниматься. Пожалуйста, просто дайте мне возможность встретиться с мистером Лайлом, когда он приедет сюда, — умоляла она.
И в итоге настоятельница согласилась:
— Ты можешь побеседовать с ним, и тогда уже Всевышний определит твое будущее.
К счастью для Мэри, Бог оказался на ее стороне. Из шести кандидаток в служанки для черной работы, которых настоятельница представила Себастьяну Лайлу, он выбрал Мэри.
Она упаковала немногочисленные пожитки и, покидая монастырь, ни разу не оглянулась.
Как и предполагала настоятельница, новое занятие совсем не соответствовало способностям Мэри, но после долгих лет в монастыре она не боялась тяжелой работы. Мэри провела всю жизнь в спальне с одиннадцатью другими девочками, поэтому комната на чердаке, в которой жила еще одна служанка, привела ее в восторг. Мэри была очень прилежной и отдавала работе все силы. И очень скоро молодой хозяин заметил это.
Буквально через несколько месяцев Мэри стала горничной. Прислуживая хозяину и его гостям, она всегда внимательно смотрела, слушала и училась. Лайлы были британцами, они поселились в особняке Дануорли двести лет назад, чтобы контролировать дикарей ирландцев, населявших земли, которые Британия считала своими. Мэри училась понимать их акцент — они четко произносили согласные и не растягивали слоги, — привыкала к их странным традициям и непоколебимому чувству превосходства, которое было у них в крови.
Работа в доме оказалась не слишком тяжелой. Себастьян Лайл, хозяин дома, молодой человек восемнадцати лет, жил со своей матерью Эвелин. Ее муж погиб на Англо-бурской войне, и теперь домом управлял сын. Мэри узнала также, что у Эвелин Лайл есть еще старший сын, Лоуренс, который пошел по стопам отца — стал дипломатом и работал за границей. У Лайлов был еще один дом в Лондоне — большое белое здание, напоминавшее Мэри свадебный торт с картинки, которую она когда-то видела.
Мэри мечтала о том, как однажды покинет Ирландию и отправится смотреть мир. Ради этой цели она откладывала каждую неделю по нескольку шиллингов и прятала под матрас.
А через два года она познакомилась с Шоном Райаном. Экономка разболелась и, не желая в проливной дождь идти на ферму за яйцами и молоком, отправила туда Мэри.
Спустившись со скалы к ферме, Мэри промокла насквозь. Постучав в дверь, она осталась на пороге — вода потоками стекала с ее одежды на землю.
— Мисс, я могу вам помочь? — раздался глубокий голос позади нее. Мэри повернулась и подняла глаза, потом посмотрела еще выше и увидела лицо молодого человека с добрыми зелеными глазами. Он был необычайно высокий и широкоплечий. «Словно рожден для работы на земле», — подумала Мэри. Можно было не сомневаться — такой мужчина защитит от любых неприятностей. А в объятиях этих сильных, мускулистых рук всегда, что бы ни случилось, будешь в полной безопасности.
После их первой встречи Мэри никогда больше не проводила свободное время, бесцельно бродя по скалам возле особняка. Шон обычно ждал ее в повозке, и они ехали в деревню Росскарберри или пили чай в Клонакилти. Иногда в погожий день они просто гуляли вместе по ближайшему пляжу. Они без устали обсуждали самые разные темы и делились друг с другом познаниями в разных областях. У Мэри было монастырское образование, а Шон знал все о работе на земле. Они говорили об Ирландии и волнениях в Ольстере, о своих мечтах и планах на будущее, в том числе и об отъезде из Ирландии в Америку. А иногда они просто молчали.
Однажды Шон привел Мэри к себе домой, чтобы познакомить с семьей. Когда она вошла в кухню, ее колени дрожали. Но Бриджет, мать Шона, и Майкл, его отец, очень тепло и по-доброму встретили девушку и с нетерпением ждали историй о жизни в Большом Доме. А когда родители Шона узнали, что Мэри может цитировать не только целые стихи из Библии, но и катехизис на латыни, на их обветренных лицах появились восхищенные улыбки.
— Ты нашел себе хорошую девушку! — заявила Бриджет. — Надеюсь, скоро сделаешь ей предложение. Пора бы жениться, сынок.
И через полтора года после первой встречи Шон попросил Мэри стать его женой. Свадьба должна была состояться через год.
— А теперь послушай, — несколько дней спустя произнес отец Шона, несколько перебравший самогона. — Мы с твоей мамой говорили о будущем. Наш дом уже старый, здесь сыро и тесно. Нужно подумать о том, чтобы всем вместе построить новый дом. Он отлично встанет позади сарая. Мы с матерью уже немолоды, чтобы переезжать, но должны сделать это для тебя, Мэри, детишек, которые у вас появятся, а в перспективе и для их детей. — Майкл положил перед Шоном грубый набросок. — Как тебе вот это?
Шон внимательно рассмотрел рисунок: большая кухня, гостиная, столовая, и еще остается пространство в задней части дома, чтобы разместить удобства прямо в доме. Наверху четыре спальни и чердак, который можно превратить в жилое помещение, если семья увеличится.
— Но, папа, где мы возьмем деньги на такое строительство? — спросил он.
— Это не должно волновать тебя, сынок. У меня кое-что отложено. А для верности мы сэкономим на оплате строителям! — Майкл стукнул кулаком по столу. — Сделаем все сами, вот этими руками!
— Все равно, — вздохнул Шон, — мы потратим деньги, будем работать, но так и не сможем стать хозяевами дома. Мы ведь только арендуем землю и все, что на ней стоит, у Лайлов.
Майкл еще глотнул самогона и кивнул, соглашаясь:
— Я знаю, сынок, сейчас именно так все обстоит. Но думаю, в ближайшие несколько лет в Ирландии многое изменится. Голос националистической партии громче с каждым днем, и британское правительство начинает прислушиваться к нему. Мне кажется, что однажды Райаны будут жить на собственной земле. И мы должны думать о будущем, а не о прошлом. Итак, как тебе мое предложение?
Когда Шон рассказал Мэри о плане отца, она захлопала в ладоши от восторга.
— О, Шон, уборная в доме! Новый дом для нас и наших детей! Его можно быстро построить?
— Да, дорогая, — кивнул Шон. — Местные ребята помогут мне.
— А как же наши планы? — Улыбка девушки померкла. — Мы ведь мечтали уплыть на корабле в Америку и посмотреть мир...
— Помню, помню, — кивнул он и взял Мэри за руку. — Не стоит отказываться от этого. Но даже если мы уедем, Райанам все равно нужна новая крыша над головой. Решив уехать, разве мы не будем чувствовать себя лучше, зная, что оставляем родным новый дом?
— Мне казалось, мы уже решили, — ответила Мэри.
— Да, дорогая, да, но всему свое время.
И в прошлом году, получив от Себастьяна Лайла разрешение на постройку нового дома, — как заметил Майкл, убытков ему это не принесет, а земля станет дороже, — они заложили фундамент и начали возводить стены. Мэри часто проходила мимо стройки и, останавливаясь, в восхищении смотрела на дом.
— Мой дом, — не веря глазам, шептала она.
Каждую свободную минуту Шон работал на стройке, и постепенно, когда стали видны очертания комнат, где предстояло хозяйничать Мэри, мечты об отъезде в Америку сменились обсуждением мебели, которую Шон сделает в мастерской. И еще разговорами о том, кого они пригласят на новоселье в огромный новый дом после свадьбы.
Мэри была одинока, семья Шона стала для нее родной. Она помогала Колин, младшей сестре Шона, писать буквы, вместе с его матерью пекла пироги и училась у Майкла доить скот. Все они, в свою очередь, были очень расположены к внимательной и способной девушке.
Семья Шона была небогатой, но сто акров земли приносили стабильный доход, а сама ферма обеспечивала всем необходимым: молоком, яйцами, бараниной и овечьей шерстью. Майкл и Шон работали от рассвета до заката, чтобы получить максимальную прибыль.
По выражению лиц местных жителей, которые заходили к Райанам и знакомились с Мэри, она понимала, что многие считали ее счастливицей.
«А сейчас, — думала девушка, торопливо вытирая глаза платком, — все это у меня отнимут. Хорошо, что Шон надеется вернуться живым и здоровым, но если все выйдет иначе?»
Мэри вздохнула. Ей следовало почувствовать: с самого начала все складывалось слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она уже уведомила о своем уходе хозяина особняка, намереваясь прекратить работать в следующем месяце и заняться подготовкой к свадьбе. Мэри задумалась: стоит ли теперь, учитывая сложившиеся обстоятельства, делать это? Если она поселится у Райанов и будет ждать возвращения Шона с войны, то потеряет независимость и деньги, которыми может распоряжаться сама. А если Шон не вернется, она, скорее всего, так и умрет старой девой в доме родителей погибшего жениха.
Встав, Мэри направилась в сторону Дануорли-Хауса. Хотя миссис О'Флэннери, экономка, не особенно жаловала Мэри, она высоко ценила ее трудолюбие и была расстроена, когда та предупредила ее о предстоящем уходе. Да и сам Себастьян Лайл и его мать с грустью восприняли это известие.
Поднимаясь на скалу, Мэри не сомневалась, что сможет сохранить работу в особняке. По крайней мере, до возвращения Шона. Входя в кухню, девушка собрала волю в кулак. Она решила поступиться гордостью и попросить экономку оставить ее, пусть даже та будет злорадствовать. В любом случае это меньшее из двух зол. Почти всю жизнь Мэри не была хозяйкой собственной судьбы, но в итоге вырвалась на волю.
И теперь ей совсем не хотелось возвращаться в тюрьму.