Снаружи это была обычная деревенская бревенчатая баня, которую топят по-чёрному. Но она носила гордое название штаба. И Санька, переступая порог, почувствовал непривычную робость.
Внутри было чисто. Ни закопчённого котла для воды, ни растрескавшихся от огня валунов, ни полка для любителей париться. Посреди стоял стол. Вокруг — скамейки. На стене висел табель. Здесь Мишук каждый день отмечал заработанные звеном трудодни. В углу виднелись какие-то сачки и палки. На узком подоконнике желтела миска с солёными огурцами. Рядом на бумаге лежала краюха хлеба.
— Откуда это? — спросил Санька, втягивая носом солёный огуречный запах.
— Иван Прокофьич принёс! — пояснил Мишук. — Хозяин бани.
— За что? — удивился Санька.
— Чтобы по огородам не лазили, — сказал Мишук. — Были у нас такие! — Звеньевой посмотрел на Вовку, который надул толстые губы и покраснел.
Но Мишук не стал вдаваться в подробности.
— Перекусим! — произнёс он.
Мальчишки быстро разобрали огурцы и куски хлеба. Санька тоже не зевал и принялся уплетать за обе щёки. Такого аппетита у него давно не было.
— А я не понял, за что вам такой харч подносят? — произнёс Санька, с трудом приоткрывая набитый рот. — В баню пустили да ещё кормят!
— Умный он — Иван Прокофьич! — ответил Мишук. — Знает: после этого у любого совесть заговорит. Только ты в чужой огород сунешься, а она цап тебя за штаны и назад! Лучше всякого сторожа!
Санька не поверил, но больше не расспрашивал.
— Бывает, — неопределённо сказал он. — Вы мне лучше про Димку расскажите, а потом оружием займёмся.
— Ты его Димкой не называй! — строго произнёс Мишук. — Он герой! И все мы верим в это! Он из нашей деревни и предателем быть не может!
— Как это так: то герой, то предатель? — спросил Санька.
— А вот так!.. Люди всякое болтают, а мы верим, что герой, только доказать не можем!
И Мишук рассказал то немногое, путаное и противоречивое, что было известно о Диме-гармонисте.
В самом начале войны Дима Большаков остался сиротой. Как он жил в те годы, никто толком не знал. Сохранилось лишь одно воспоминание: Дима не расставался с баяном. Чаще всего мальчишку видели с пьяными полицаями, с фашистскими солдатами, ездившими по сёлам в поисках самогона. Где пахло спиртным — там почти всегда оказывался Димка-гармонист. Пьяным его не встречали, зато многие слышали, как он наигрывал немецкие песенки по заказу захмелевших фашистов.
Гитлеровцы чувствовали себя полными хозяевами. И вдруг на болоте за Усачами объявился партизанский отряд. В Обречье взлетела на воздух изба вместе с полицаями. В двух других деревнях нашли повешенных старост. Стали подрываться на минах тяжёлые фашистские грузовики. Обрушился в реку мост на шоссейной дороге, проходившей в десяти километрах от Усачей.
Поговаривали, что партизанский лагерь разбит где-то на болоте, которое местные жители считали непроходимым. Но фашисты всё же попытались устроить облаву. Зимой прибыл батальон солдат с тремя танками. Двинулись к болоту, а вернулись две машины и половина батальона. Одни на минах подорвались, других засосала трясина, не замерзавшая в самые лютые морозы.
А партизаны продолжали действовать. Они появлялись неожиданно и каждый раз в новом месте. Болото огромное — выходи в любую сторону. Риск попасть в засаду был невелик. Фашисты не могли держать под контролем всю береговую кромку, протянувшуюся на сотню километров. Тогда гитлеровцы окружили деревни, расположенные вблизи болота, перестреляли жителей, а избы сожгли. Так вокруг партизан была создана «мёртвая зона». Входить в неё запрещалось. Нарушивших приказ ждала виселица.
В «мёртвую зону» попала и деревня Усачи. Никто из жителей не уцелел, кроме Димки-гармониста, которого видели ещё несколько раз в Обречье. Затем и он пропал, да и партизаны больше ничем не давали о себе знать.
Пошёл слушок, что кто-то предал партизан. Невольно подумали о Димке-гармонисте. Вспомнили, что ещё до войны он водил ребятишек за клюквой на болото. Не он ли разнюхал и показал фашистам тайные партизанские тропы?
И утвердилось бы мнение, что Димка Большаков — предатель, но тут в Обречье появилась старуха нищенка из Усачей. До войны она работала в колхозе сторожихой. В ночь, когда фашисты выжигали деревни вокруг болота, старухи в Усачах не было. Она вступилась за парня. Выходило, по её словам, что Большаков был партизанским разведчиком. Ходил он с баяном не для того, чтобы развлекать пьяных гитлеровцев. Футляр служил хорошей маскировкой. Дима переносил в нём оружие и взрывчатку.
История Димы-гармониста так и осталась невыясненной до конца. Каждый думал своё. Одни были уверены, что мальчишка — предатель, другие помнили рассказ умершей старухи и всячески защищали земляка.
Мальчишки из звена Мишука горой стояли за своего односельчанина. Сколько ссор и драк было из-за него!
— Мне нынешней зимой чуть зуб коренной не высадили! — сказал Вовка. — Неделю шатался, а потом ничего — окреп!
— Так вам и надо! — выпалил Санька.
Всегда сдержанный и спокойный, Мишук взъерошился:
— Что ты сказал?.. Повтори!
— А то и сказал!
Санька выскочил из-за стола:
— Верно говорят: вы не усачи, а трепачи!.. Сколько здесь живёте, а ничего не знаете! Да я бы из-под земли раскопал! Я бы его жизнь по дням расписал, по минутам, чтоб все знали про героя!.. Димка свойский парень был! Никого он не предавал!.. Я предлагаю объявить поиск следов Димки-гармониста!
— Я — за! — решительно сказал Гриша Лещук и встал рядом с Санькой. — Я давно говорил: надо искать, да разве их уговоришь! Только и ответ: «Болото непроходимое… Мины… Взорваться можно…»
Гриша укоризненно посмотрел на Мишука.
— Разве болото высохло? — спокойно спросил звеньевой.
— Пройдём болото! — сказал Санька непререкаемым тоном.
— А мины? Да и не пустят нас туда!
— Обойдём мины! — тем же тоном ответил Санька. — А насчёт того что не пустят — это ещё посмотрим!.. Ты слышал такое слово: тай-на?.. Это будет наша тайна! Никто и не узнает!
— Тайна девятки усачей! — подхватил Гриша.
— А для безопасности… — продолжал Санька. — В лесу ведь всякое бывает… Медведь, например, или волк… Отремонтируем автомат! С ним ничего не страшно!
Мишук знал, что существует строгий приказ — сообщать в милицию о каждой находке оружия. Но в этот момент он поддался общему настроению. А Санька, поощряемый вниманием и поддержкой всех мальчишек, ткнул Мишука пальцем в грудь:
— Ставь вопрос на голосование! А то мы и без тебя оформим дело!.. Ну?
— Кто за? — неохотно спросил звеньевой.
Взметнулось восемь рук. Девятую поднял сам Мишук.