"Отношения набекрень", как говорил Тарусский, между бароном и Веретенниковым завершились полным примирением.
Еще во время переговоров о дуэли Веретенников решился наконец и сделал предложение Вере. Оно было принято. Веретенников совсем обезумел от счастья, сломал качальную скамейку в саду, чуть не задушил в своих объятиях Владимира Гавриловича и явился к барону в имение, чтобы извиниться, пешком, потому что долго было ждать, пока подадут лошадей. Он был так мил в своем безумии, что сердиться на него не было никакой возможности.
Барон сначала был недоволен, что болезнь отправленного в Москву Рыбачевского задержит продажу имения. Он даже ездил к нему и узнал, что горбун вне всякой опасности и, быстро поправляясь, собирается в Италию.
Власьевский мир был в общем до того счастлив, что даже нелепая острота Тарусского, что "Рыбачевский потому собирается в Италию, что Италия не может собираться в него", имела успех и вызвала хохот.
Один Владимир Гаврилович не мог равнодушно вспомнить о горбуне и часто за чаем, вылив в свой стакан все сливки из молочника, вдруг вскрикивал:
— Нет, какой подлец, извините за выражение, каков! Ну, не буду я Владимиром Власьевым, если не проучу его!
И он успокаивался лишь тогда, когда Тарусская, которой не хватило сливок, бранила Рыбачевского, чтобы доставить ему удовольствие.
— Так вы согласны со мной, Анна Сергеевна? — переспрашивал он, и она должна была отвечать:
— Вполне согласна, Владимир Гаврилович.
Раз как-то Алтуфьев попробовал объяснить ему свой взгляд на Рыбачевского. Он нарисовал на визитной карточке треугольник и показал его вершиной вверх Владимиру Гавриловичу.
— Вот видите треугольник? Так он изображает добро. Это высшая эмблема всего прекрасного и добра. А переверните его? — и Алтуфьев повернул треугольник вершиной книзу. — А так — высшее выражение зла. Зло — в добре и добро — в зле. Они соединены неразрывно, как свет с тенью. Вот что, по-моему, — Рыбачевский.
Владимир Гаврилович ничего не понял и сердито спросил:
— Значит, по-вашему, Рыбачевский — не подлец?
— Да не об этом речь.
— Ну, и целуйтесь с ним!
— Рыбачевский сам себя за пояс заткнул, вот что он, по-моему, — сказал Тарусский, и все засмеялись.
Окончательно Владимир Гаврилович утешился тем, что ему сказали, что он будет посаженым отцом у племянниц и Софья Семеновна закажет ему новый фрак для этого.
Рыбачевский уехал в Италию, не покончив дела о покупке имения, но Алтуфьев предложил барону заплатить за его имение ту же цену, что и Рыбачевский.
После разговора с Софьей Семеновной портрет графини был привезен во Власьево и повешен в комнате Нади.