Тайна острова Химер

9

Этот кретин никогда не должен был бы стоять на моем пути. Из-за него я бы многое потерял. Даже сам факт, что я недооценил его, был ошибкой, недостойной меня. Моей гениальности.

Если даже смерть его и оставляла меня нечувствительным, как и его труп, лежащий на набережной, она самым серьезным образом препятствовала моим планам, и мне делалось больно от самой мысли о том, что я теряю контроль над событиями.

Я думал о том чертовом красном платье, явившемся причиной путаницы. Не будь его, Мари не стала бы вдовой. А если горе убьет ее? А если она покончит с собой, вынудив меня проявлять новые чудеса изобретательности для достижения намеченной мной цели?

Губы мои были сухи, а ладони и подмышки влажны от пота.

Я сглотнул слюну вроде бы неслышно, но получилось какое-то квохтанье.

Я трясся от безудержного смеха, глядя, как отступает море, и думал о том разбитом, что оставляло оно за собой на песке. В том числе и о химерах…

Скоро взойдет солнце.

Безжизненные глаза охладили его.

Кристиану пришлось решительно преградить дорогу Мари, которая, словно робот, двигалась вдоль набережной. Наконец она остановилась.

С палубы своей шхуны он видел, как она опустилась на колени подле тела, которое — он это уже знал — когда-то было Лукасом. Она не вскрикнула, не проронила ни слезинки и даже не взбунтовалась, когда Ангус попробовал ее удержать. Она просто пошла, движимая чем-то, что было сильнее ее.

Отчаяние.

Кристиан проклял судьбу, ополчившуюся против него. Против нее. Против них.

Заодно он проклинал и докеров, обнаруживших тело, Ангуса, позвонившего слишком рано, метеослужбу, без которой он уже был бы далеко. Вместе с ней. И вопреки логике он бы и не подумал, что страшное известие рано или поздно дойдет до нее.

Он положил руки на плечи Мари и всматривался в ее глаза, ища в них хоть какое-то движение. Ничего. Одна пустота. Бездна, в которую медленно проваливалась женщина, которую он любил больше всех на свете.

Вспышка ненависти к тому, кто сотворил с ней такое, почти ослепила его. В этот миг Кристиан убил бы Лукаса, не будь тот уже мертв. Ему даже была противна мысль, что этот негодяй, предавший свою молодую жену, еще обладал властью, заставляя ее страдать.

Если бы только он так не любил Мари, он напомнил бы ей, что привело ее на борт его шхуны, — неужели время это исчислялось буквально минутами? Но он хорошо изучил ее и знал, что она возненавидит его, посмей он сказать что-нибудь плохое о покойном.

Он мягко привлек ее к себе, обнял, осознавая, что руки ее остаются в бездействии, безвольно свисая вдоль тела.

Она не оттолкнула его, и это дало ему некоторую надежду.

— Уйдем со мной, Мари, — прошептал Кристиан ей на ухо.

Молчание. Никакой реакции. Нет даже дыхания. Он не слышал, как она дышит, хотя и прижимал ее к себе. Даже сердце ее, прижатое к его груди, и то, казалось, перестало биться.

Он приблизил губы к ее виску и слегка дохнул на него. Она не шевельнулась. Ему захотелось увидеть в этом новый, ободряющий знак.

— Я увезу тебя домой, милая… На Лендсен…

Тело, бывшее в его объятиях безвольным, неуловимо напряглось, словно само название острова ощупью прокладывало дорогу из глубин бездны.

Кристиан решил пойти дальше, добавив:

— К твоей семье.

Почувствовав, как Мари начинает освобождаться, он понял, что проиграл.

Слова, которые она произнесла, почти не шевеля губами, окончательно развеяли его надежды:

— У меня больше нет семьи.

Сказано это было просто, вялым голосом. Она будто поделилась очевидностью, которую уже ничто не может изменить: ни любовь Кристиана, ни его умоляющий вид. Мари была слишком далеко, и он теперь не мог до нее достучаться.

Анна готовилась к отплытию, когда Кристиан вернулся на шхуну.

— Мы остаемся.

По выражению лица брата она догадалась, что он не изменит своего решения, как бы она его ни уговаривала. А еще она испугалась, что он опять дорого заплатит за свою любовь к этой девке.

Уму непостижимо, как это женщина может иметь такую власть над мужчиной! Но что может знать о любви та, что лишь продает о ней книги?.. Так ответил бы ей Кристиан, вздумай она высказать свое недоумение вслух.

У Анны осталось расплывчатое воспоминание о первом мужчине, сумевшем вызвать в ней какое-то волнение. Вот из-за него она могла бы потерять голову, не погибни он, бросившись в море с маяка Ти-Керн. Она подавила горькую усмешку, подумав, что в некотором роде именно из-за Мари Райан прибегнул к такой крайности.

— Ты совсем спятил, — пробормотала она.

Кристиан смотрел, как уменьшается и вконец исчезает в одной из улочек порта силуэт Мари. Да, он сошел с ума.

Он без ума от нее.

Эдвард привык вставать с рассветом, поэтому неудивительно, что Ангус позвонил ему и сообщил о смерти Лукаса.

Он уже подумывал, как поставить в известность о случившемся Ферсенов, когда пришел конюх, который сказал, что мадемуазель Мари ведет себя как-то странно. Он чуть не выругался, сразу поняв, что она намеревается ускакать на Дьябло, и поспешил к конюшне. Глухая к крикам, доносившимся до нее ослабленным эхом, как в тумане, Мари ладонью погоняла лошадь, оставив замок далеко за собой. Затем она предоставила животному идти, куда тому заблагорассудится. Лошадь направилась на север, к дорожке, тянущейся по побережью.

Полулежа на спине Дьябло, на котором не было седла, а поводья свисали свободно, Мари миновала бухточку и частный причал, у которого стоял на якоре гидросамолет, и, сама того не заметив, обогнула постройку, откуда начиналась общественная дорога.

Погрузившись в воспоминания, в которых не было места горю, она не заметила, что Дьябло мало-помалу отклоняется от тропы, чтобы погарцевать среди папоротников, дав себе отдых после галопа, которого его лишила полиция, заперев в конюшне после смерти Алисы.

Она не отрываясь смотрела вдаль, мысленно уходя за границы Ирландского моря, где далеко, очень далеко находился Лендсен.

Время растянулось, унеся ее на год назад.

Тогда она была с Лукасом на пароме, и он попросил ее руки, а сейчас она не почувствовала, как усилился ветер при приближении к океану и заиграл ее волосами, рассыпая их по лицу. До нее не дошло, что Дьябло уже двигался по крутому обрывистому берегу.

Берег этот был известен своими провалами — тридцатью метрами ниже в его основание с силой били волны, поднимая тучи пены, оседающей на скалах.

Полностью разнузданный, Дьябло мчался прямо к одному из них.

Ширина провала достигала нескольких метров, и он ни за что не смог бы перепрыгнуть через него.

Провал этот из-за неровного берегового рельефа и колышущихся под морским ветром папоротников обычно открывался только в последний момент.

Не чувствуя опасности, не замечая поразительной красоты окрестностей, освещенных первыми лучами солнца, Мари сейчас была с Лукасом, в гроте морских разбойников, где он впервые признался ей в любви.

«Почему все кажется возможным, когда все становится невозможным…»

Расстояние до провала неумолимо сокращалось; Дьябло, ноздри которого дрожали от встречного ветра, перешел на аллюр.

Мари тоже дрожала от ласк Лукаса, которые заставляли забыть себя, осталась только всепоглощающая любовь к нему. Мари была в его объятиях, волна желания возносила ее, когда он занимался с ней любовью, и она утопала в его ореховых глазах, содрогалась от наслаждения, когда он прерывистым шепотом выдыхал ее имя.

Имя, которое странным образом эхом раскатилось по обрывистому берегу, надуваясь ветром.

Мари! МАРИ!

Всадник во весь опор мчался по диагонали наперерез Дьябло.

Это был мужчина, отчаянно пытавшийся привлечь ее внимание, — в длинном пыльнике цвета хаки и шляпе, надвинутой на глаза.

Искусный наездник, он одной рукой укоротил поводья, другой быстро снял с луки седла моток веревки и закрутил его над головой, не останавливая скачки.

До провала оставалось всего несколько метров, когда, просвистев в воздухе, лассо ловко опустилось на голову Дьябло. Рассчитанный натяг — и внезапно остановившаяся лошадь встала на дыбы, опрокинув наездницу, тяжело упавшую в папоротники буквально в нескольких шагах от пропасти.

Всадник соскочил на землю и бросился к ней.

Оглушенная Мари машинально приняла протянутую ей руку и поднялась.

Солнце слепило глаза, и она видела только квадратную челюсть и волевой подбородок — остальную часть лица скрывала тень от шляпы. Если незнакомцу и не удалось вывести ее из оцепенения, в котором она пребывала с самого рассвета, то грубость, с которой этот тип выдернул ее из приятных воспоминаний, произвела эффект электрошока.

— Вы что, спятили? Вы могли меня убить! — со злостью выкрикнула она.

Но через мгновение увидела зияющий провал и окаменела.

Если бы солнце в этот момент не скрылось за облаками, Мари, несомненно, пролепетала бы извинения тому, кто только что спас ей жизнь.

Но слова замерли на губах, когда ей открылись его черты.

Это лицо… Эти глаза, излучавшие любовь… Нет, такое невозможно. Ведь он мертв! Все это ей почудилось, и все исчезнет, как только она откроет глаза.

— Я так испугался, что больше никогда тебя не увижу.

Этот голос с нежными модуляциями никак не мог принадлежать призраку. Он принадлежал лжеирландцу и истинному бретонцу, вору и убийце.

Это был голос ее отца.

Райана.

Мари съежилась под взглядом голубых глаз, которые он не сводил с нее.

В мгновение ока она перенеслась на год раньше на верх маяка Ти-Керн, со сжатым сердцем став беспомощной свидетельницей прыжка Райана. Она увидела, как смыкается над ним пенный водоворот двадцатью метрами ниже, и аквалангистов, тщетно обшаривающих дно.

Ее зеленые глаза потемнели.

Изумление, вызванное неожиданным открытием, сменилось безудержной яростью. Она прорвалась, порожденная непереносимой мыслью о том, что на всех драмах лежала его печать, как и предполагал ПМ.

Она набросилась на Райана с кулаками, молотя ими куда попало с единственной целью — причинить ему боль, такую же, какую испытывала она сама.

— Почему я не послушалась его? Почему не поверила? Почему ты повсюду тащишь за собой смерть? Почему? Почему? ПОЧЕМУ?!

С силой нанесенная пощечина отозвалась на ее щеке плотным звуком.

Руки Райана крепко схватили ее плечи.

— ПМ прав только в одном: я ни за что на свете не мог пропустить твоей свадьбы, — с нажимом произнес он.

«Свадьба…» От этого маленького слова соскочил замок, который она прочно навесила на слишком тяжелое горе.

— Лукас умер, — потерянным голосом маленькой девочки вымолвила она.

С болью в душе, переживая ее горе, Райан с тоской смотрел на бледное лицо, на нежной коже которого отпечаталось красноватое пятно от пощечины. Широко раскрытые зеленые глаза, устремленные на него, казалось, выпрашивали какую-то несбыточную надежду, которую он при всем желании не мог ей дать. Сердце его сжалось при мысли, что она, может быть, хотела умереть. Он медленно опустил голову.

— Я знаю, моя дорогая, я знаю… Мне очень жаль…

Руки его вновь сомкнулись за ее спиной и поглаживали ее, когда она уткнулась лицом в его грудь, выплескивая долго сдерживаемые слезы.

Никто и не заметил его появления.

А ведь ПМ до прихода в гостиную долго репетировал перед зеркалом различные скорбные выражения лица, уместные в сложившихся обстоятельствах. Однако он напрасно потерял время.

Только Луиза повернула к нему незрячие глаза.

— А, это вы, Пьер-Мари, — устало вздохнула слепая, откидывая голову на спинку кресла.

Старая корова! Ее отношение к нему, как к ничтожной вещи, живо напомнило ПМ отца. Черт бы побрал его душу! Удержавшись от детского желания состроить слепой гримасу, ПМ раздвинул губы в лицемерной, хотя и бесполезной улыбке, подошел к ней и мягко похлопал по руке.

— Эдвард ищет ее, Фрэнк и слуги уехали на лошадях. Они приведут ее, — шелестел он. — Не беспокойтесь.

— А если уже поздно? — с тоской проговорила Луиза.

ПМ подавил в себе неприятное чувство, подумав, что это нарушило бы все его планы. Усилием воли он отогнал эту мысль.

— Выбросите это из головы! Она крепкая, умеет владеть собой. В прошлом она не раз это доказывала… — не без доли горечи добавил он.

В душе ПМ возненавидел себя за неумение обуздывать свои чувства, но слепая уже отрешилась от него. Старая ведьма! Он выпустил ее иссохшую руку, мягко упавшую на подлокотник, и повернулся к остальным.

Марк Ферсен стоял у канапе, на котором в прострации лежала Элен. Пьеррик с непринужденным видом сидел у изголовья, держа на коленях свою тряпичную куклу. Немного подальше притулившаяся в углу Жилль упорно старалась поймать взгляд Ронана, но неизменно натыкалась на враждебный взгляд Жюльетты. И только Вивиан, переходившая от одного к другому, слегка оживляла гнетущую атмосферу.

ПМ вежливо отказался от песочного печенья, подумав при этом, что оно не такое аппетитное, как она сама, и мысль эта взволновала его. Потом он подошел к Марку и, положив ему руку на плечо, с отмеренной дозой эмоций и сочувствия выразил соболезнования от себя лично.

— Хороший он был, его нам будет не хватать, — заключил он, с удовлетворением увидев, как увлажнились глаза отца Лукаса.

ПМ хотелось бы, чтобы его супруга видела, с каким достоинством держится он в роли удрученного дядюшки, но эта шлюха Армель потребовала развода под предлогом, что семья по уши в долгах и теперь по его милости она вынуждена загнивать в какой-то конуре, а ведь у нее было достаточно средств, чтобы предложить ему комфортную жизнь во дворце. ПМ не был таким уж неблагодарным, он не забыл, что только Мари и Лукасу обязан он тем, что его поселили в замке.

Смерть этого гнусного сыщика была лишь неотвратимостью.

— Кто умер? О каком Лукасе говорят?

Все недоуменно уставились на Элен, задавшую вопросы тоненьким голоском. Вздох Марка, хотя и легкий, казалось, разорвал воцарившуюся тишину.

Еще раз вздохнув, он дотронулся до ее плеча.

— Я говорил тебе, дорогая, — мягко проговорил он вполголоса. — Наш сын…

— Какой сын? — сухо оборвала она, недобро взглянув на него. — О ком ты говоришь? У тебя нет сына!

Ее супруг досадливо поморщился. Ощущая охватившую всех неловкость, он быстро обошел канапе, взял жену за руки и тихо сказал:

— Успокойся, Элен, успокойся.

Она порывисто приподнялась и оттолкнула его. На ее скулах выступили два красных пятна. Вот-вот начнется приступ.

— Не считай меня сумасшедшей, Марк! Кто он, этот Лукас? — свистящим голосом повторила она. — Почему ты так несчастен? Не лги мне, я чувствую это по твоему голосу.

Она обежала комнату безумным взглядом, задержав его на Луизе, выпрямившейся в своем кресле.

— А вы все почему ничего не делаете? Почему вы здесь, а не ищете его?

— Но кого, миленькая, кого? — озадаченно пробормотал он.

— Да его… Моего мальчика… Где мой мальчик? Приведите его ко мне, моего мальчика…

Голос ее, дойдя до высшей ноты, превратился в истеричный, а все ее тело затряслось.

Луиза была мертвенно-бледна. Ее потухшие глаза были устремлены на Элен, которая повторяла, задыхаясь: «Отдайте мне моего мальчика… Отдайте моего мальчика…»

На этот раз Марк не выдержал. Широким шагом он вышел из гостиной, оттолкнув пытавшегося его удержать ПМ. Дверь с шумом захлопнулась за ним.

А приступ Элен внезапно прекратился.

Она хлопала ресницами, будто проснувшись после глубокого сна. Полностью выбитая из колеи, она растянулась на канапе и обвела присутствующих взглядом удивленного ребенка.

— Почему он рассердился? Что вы ему сделали?

Пьеррик ей мило улыбнулся и как можно мягче попробовал объяснить, почему так огорчен Марк.

— Лукас… Вы помните Лукаса?

По его смущенному виду, по тому, как старательно разглаживал он юбочку на коленях, было ясно, что он очень стесняется своего вопроса. Она нахмурилась, напрягая мозг в поисках ответа, и медленно опустила голову. Потом, осмотревшись исподлобья и убедившись, что на нее больше не обращают внимания, мать Лукаса с заговорщическим видом подалась к Пьеррику и прошептала:

— Он не умер… Он только притворяется…

И приложила к губам указательный палец.

— Тсс…

Райан проводил Мари до западных ворот парка и остановил свою лошадь под кронами деревьев. Он намеревался уехать на другой день после свадьбы, но смерть Алисы, убитой вместо дочери, нарушила его планы. Убежденный, что убийца на этом не остановится, он решил остаться, чтобы защитить ее.

— Я не верю тебе, — выдохнула Мари. — Почему я должна верить? В прошлом ты только и делал, что лгал.

С горечью в голосе она добавила, что для нее это никогда не имело значения, а теперь тем более.

Он не дал ей продолжить:

— Ты не имеешь права так говорить!

— А у тебя есть на это право? — возмутилась она. — У тебя, пережившего смерть Мэри?

Голубые глаза потемнели, голос стал более хриплым.

— Мне нужно было знать, кто ее убил, и это помогло мне продержаться все тридцать пять лет. Мы с тобой одной закалки, Мари. Пережив удар, ты воспрянешь, ты захочешь узнать, кто убил Лукаса и почему.

Райан пристально посмотрел ей в глаза.

— А я помогу тебе, сделаю все, что в моих силах.

Уже без горечи она смотрела на него.

— Неужели? А как ты сделаешь это, раз тебя ищет полиция? Кстати, как тебе удалось выпутаться после прыжка с маяка?

И хотя ситуация была неподходящая, он позволил себе усмехнуться:

— Если я скажу тебе, что вплавь, ты мне не поверишь…

Рокот мотора вдалеке заставил его поторопиться. Он достал медальон, тот, который она несколькими днями раньше положила на могилу.

— Меня очень тронуло, что ты поместила мое фото рядом с фотографией Мэри.

— Я думала, что ты мертв, — пробормотала она.

Он предпочел не спрашивать, рада ли она, что все вышло наоборот.

— Всякий раз, когда я тебе понадоблюсь, клади его на то же место… Я постараюсь как можно быстрее связаться с тобой.

Мари не протянула руку, чтобы взять медальон.

— Мне никто не нужен, а особенно — ты.

— Хочется верить в обратное, — мягко возразил Райан и быстрым движением, словно накидывая лассо, он, наклонившись, ловко водрузил медальон на ее шею. — Это на всякий случай, если ты передумаешь.

Вместо ответа Мари пришпорила Дьябло и поскакала к замку, ни разу не обернувшись.

Луиза думала, что упадет в обморок, пока дойдет до своей комнаты, и почти пожалела, что отказалась от руки, поспешно предложенной этим фатом ПМ.

Закрыв за собой дверь на ключ, она прислонилась к косяку, чтобы привести в порядок свои чувства. Закрывать глаза уже стало частью ее ритуала, от которого она не отказалась, став слепой. Но в этот раз успокоение не пришло.

Ничто не могло ее успокоить.

Этот голос, возникший из прошлого, словно эхо боли, которую она считала навсегда похороненной, пригвоздил ее. Такое невозможно. Господь не мог сыграть с ней столь жестокую шутку! Она ведь уже заплатила такую тяжелую дань…

А если она ошиблась? Не будь этой проклятой слепоты, она могла бы все выяснить. А сейчас следовало позвонить той единственной, кто в состоянии это сделать.

Слепая направилась к телефону, лежавшему на ночном столике, и быстро набрала номер кнопками с выпуклыми цифрами. Пока монотонно звучали звонки вызова, она повернула голову к портрету Мэри.

Мать Клеманс молилась, когда раздались настойчивые звонки ее прямой линии.

Многим был известен этот номер, однако мать-настоятельница шестым чувством угадывала, кто именно в данный момент звонит. А сейчас, не исключено, это имело прямое отношение к визиту полицейских в монастырь.

Она ни разу не перебила Луизу, и старая дама на другом конце услышала, как монахиня подтвердила то, что слышала своими ушами.

Последовало молчание, после которого обе пришли к одному и тому же выводу.

— Надо избавиться от нее как можно быстрее.

Вынеся этот приговор, не подлежащий обжалованию, мать-настоятельница отключилась.

Amen.