24

Сумасшествие. Он сойдет с ума, если немедленно не выйдет из этой западни!

Лукас принялся тщательно обследовать застекленную камеру, внешняя дверь которой из бронестекла выходила в ответвление подземной галереи. До него быстро дошло, что механизм открывания, находящийся по ту сторону, был недоступен.

Плюща нос о стекло, он лихорадочно вглядывался в полумрак и вдруг увидел их!

Две слегка ссутулившиеся фигуры медленно шли плечом к плечу и, похоже, поддерживали друг друга. Они прошли в десяти метрах от него, не заметив…

На сгибе локтя одной из них висела клюка.

В безумной надежде он закричал, застучал по стеклу кулаками и ногами. Но тройная толщина стеклянной перегородки не пропускала звуки. Тогда Лукас кинулся в комнату, схватил стул и вернулся в камеру, где с удесятеренной отчаянием силой начал бить по стеклу, пока стул не разлетелся на кусочки, оставив в его руках спинку.

Фигуры исчезли.

Лукас покрылся ледяным потом. Не поддаваться панике. Думать. Логически. Обязательно должен быть другой выход. Воздух обновлялся, значит, он откуда-то поступал. Обязательно должны быть какие-то отверстия… окно, вентиляционная труба.

Он вернулся обратно, осмотрел закрытые жалюзи, сквозь которые просачивался слабый свет.

Резко дернув, он поднял их.

Его ореховые зрачки расширились от изумления.

Светильники, вставленные между скальной стеной и застекленными пролетами, испускали искусственный свет, создавая убийственную иллюзию летнего дня.

Но что его ошеломило, так это десятки и десятки статей, посвященных делу на Лендсене, которыми его душевнобольной двойник обклеил стекла от пола до потолка.

Хотя он и навидался разного рода проявлений психических отклонений с тех пор, как стал специалистом по расследованию ритуальных убийств, сейчас экспозиция безумца вызывала в нем только омерзение.

Одержимость в чистом ее проявлении.


Машина Лукаса уже пересекла границу владений, когда вдруг перед капотом встала на дыбы лошадь, вынудив водителя ударить по тормозам.

Сидящая в седле Вивиан сухо спросила открывшего дверцу Лукаса:

— Почему ты не отвечаешь на мои звонки?

Он без слов взял лошадь за повод, повел ее под деревья и там, грубо стащив женщину с седла, с силой прижал ее к шершавой коре дуба.

— Никогда больше так не делай, а то убью!

Вивиан съежилась под сузившимися от гнева глазами. Но ревность возобладала над страхом.

— Я видела тебя с ней, — выдохнула она. — Видела, как ты ее целовал…

Вопреки всем ожиданиям Лукас выпустил ее. Двусмысленная усмешка тронула его губы.

— Ты уже шпионишь за мной? Все лучше и лучше… И все-таки напомню, что если бы ты не ошиблась мишенью, сейчас я был бы вдовцом… и не пришлось бы играть в эту отвратительную игру и всех обманывать.

— Похоже, тебе было не очень противно прошлой ночью.

Горький упрек вызвал взрыв. Звонкая оплеуха прозвучала под кроной.

Глаза Вивиан наполнились слезами, тогда как глаза Лукаса отвердели.

— Ты должна была ее убить, прежде чем сбросить в колодец! — жестко сказал он. — Не кидать ее живой! И нечего упрекать меня — я должен теперь исправлять твои глупые промахи!

Вивиан резко отшатнулась, когда Лукас опять поднял руку, но на этот раз он только погладил ее по щеке, словно стирая след от нанесенного удара.

— Мари — всего лишь пешка, Вив, такая же, как и Фрэнк. Думаешь, мне приятно было воображать тебя в постели вместе с ним? Но я терпел. Терпи и ты.

— Слишком долго… — прошептала она. — Нам бы уехать…

— Неужели? И как ты себе это представляешь? Я требую развода, чтобы уйти с садовницей. Ты и вправду думаешь, что Мари этому поверит? Мы уедем, когда закончится расследование. Эдвард под арестом, остается только вовремя нанести удар. Уничтожив Салливанов, я приберу к рукам все. И мы с тобой прекрасно заживем, как я и обещал.

— Слишком многого хочешь… можно все потерять…

Он взял ее за плечи, вперил взгляд в ее глаза.

— Если я скажу, что Мари следующая в списке, это тебя немного успокоит?

Вивиан растворилась в лучах устремленных на нее ореховых глаз.


В первый раз она растворилась в них в конце прошлого лета, когда они оказались вдвоем. Это случилось лунной ночью. Очень быстро озеро стало их сокровенным садом для тайных свиданий, когда они вырывали у своих тюремщиков драгоценные мгновения.

Вивиан никогда не верила в Бога, но той ночью на нее снизошло откровение. Ее неспокойной судьбе наконец-то открылся выход в будущее, казавшееся ей невозможным.

Никогда она не откажется от этого мужчины. Сделает для него все, что он попросит, так что заданный вопрос был принят ею без колебаний.

Заиграл мобильник Лукаса. Бросив взгляд на дисплей, он, не спуская с Вивиан глаз, нажал кнопку.

— Да, я знаю… Очень жаль… Сейчас приеду.

Отключившись, он быстрым поцелуем коснулся губ молодой женщины.

— Жена меня ждет.


Его ослепил яркий свет.

Так, значит, это он, знаменитый свет в конце туннеля, промелькнуло в оглушенном сознании ПМ. Но где же тогда чувство умиротворения и любви, о котором говорят все, вернувшиеся «оттуда» и бывшие на ты со смертью?

Сам он испытывал жуткий страх и дрожь во всем теле.

Глаза его заморгали.

Фонарь. Яркий свет оказался всего лишь лучом его фонаря, упавшего на пол и светившего ему прямо в лицо, возвращая к страшной реальности: он похоронен заживо!

Весь в холодном поту, он уже начал сожалеть о своей обитой войлоком палате в психиатрической больнице и был готов заключить с дьяволом любой договор, лишь бы тот вытащил его из этого кошмара и из этой зловещей комнаты, заселенной приводящими в ужас черепами.

От неожиданного звука клацанья ПМ вздрогнул, но тут же до него дошло, что звук этот издала его собственная челюсть. Он сжал зубы, взял фонарь и, стараясь не попадать лучом в пустые глазницы черепов, стал спокойно обследовать свою тюрьму.

Ирония судьбы предстала перед ним во всем своем блеске, когда луч прошелся по надгробной плите и эпитафии, выгравированной в память Орина, четвертого пасынка Даны.

Судорожное квохтанье, вырвавшееся из горла ПМ, заглушилось рыданием. Сдохнет он здесь, как последний дурак, так близко от цели… И единственный, кто может прийти ему на помощь, находится под арестом!

Чувство глубочайшей несправедливости, смешанное с отчаянием, вконец сразило его.

И тот, кто кичился тем, что упорство является его фамильной чертой, обмякнув, повалился на пол, ища в памяти молитвы, которые его заставляли читать в детстве. Вдруг он вздрогнул, услышав гудение своего мобильника.

Зрачки его расширились, он лихорадочно ощупал карманы, вытащил мобильник, но по мерцающему изображению на экране понял, что то был всего-навсего звуковой сигнал, извещающий, что телефон разрядился.

Он уже собрался вдребезги разбить трубку, когда содрогание возобновилось. За ним послышался глухой скрежет.

Прижавшийся к задней стене ПМ увидел, как плита начала скользить вбок, освобождая выход, углубляясь в стену. Углубляясь! Унося с собой текст. Текст!

Он вскочил как ужаленный, направил луч на надгробную плиту, на миг оживил свой мобильник и быстро сфотографировал эпитафию.

Путь теперь свободен.

Он с сожалением взглянул на чашу, инкрустированную драгоценными камнями, которая, лежа в нише, казалось, подсмеивается над ним, затем, больше не оглядываясь, покинул место, чуть было не ставшее его гробницей, пересек крипт, споткнувшись о надгробный памятник в виде лежащей фигуры, и, не спрашивая себя, что за чудо открыло проход, бегом взлетел по лестнице…

Эхо его шагов уже затихло, когда мать Клеманс, поддерживая Луизу, вышла из другого прохода.

Лицо слепой было цвета воска, как у мертвой.


Луиза положила худую руку на одну из молитвенных скамеечек и попыталась забыть то, что увидела, хотя и знала, что это напрасный труд.

Прикосновение матери Клеманс к ее руке произвело эффект укуса. Она грубо отдернула руку и повернула к монахине скорбное лицо. Бесцветный голос ее был еле слышен.

— Зачем ты лгала мне все эти годы? И почему сказала мне правду только сегодня?

Выражение сочувствия слетело с лица Клеманс, сменившись маской ненависти. Голос стал шипящим. Змея.

— Я могла бы оставить тебя в неизвестности, это правда. Но я хочу, чтобы ты заплатила за все зло, которое причинила раньше. Я хочу, чтобы ты тысячу раз умерла, думая о том, кто мог бы жить, но не жил. Я хочу, чтобы ты искупала свою вину в оставшиеся тебе годы.

Старая дама нервно потрясала палкой, словно намереваясь ударить монахиню, но та опередила ее движение, вырвала палку и забросила в часовню, где та срикошетила с металлическим звуком.

— Жизнь всех, кто тебя любил, ты превратила в ад, Луиза. Настала твоя очередь пожить в таком аду. Да простит меня Бог!

Она удалилась, оставив слепую лишенной всех ориентиров. Обреченной.

Луиза упала коленями на молитвенную скамеечку и обхватила голову руками. Но напрасно смеживала она веки: голос из преисподней беспрерывно повторял ее имя.


Держа Мари за руку, убийца Элен в своей низости дошел до того, что позволил себе задрожать от радости при виде тела своей матери, вытянувшегося на столе морга.

Марк Ферсен повернул к Лукасу покрасневшие от слез глаза, однако на лице его читалось невыразимое облегчение. Он тоже упрекал себя за то, что позволил сыну переживать свое горе в одиночестве.

Судмедэксперт тихонько кашлянул.

— Все говорит за то, что смерть наступила в результате случайного утопления.

Лукас подверг его тщательному допросу, чтобы исключить всякую другую возможность. Вопросы были короткими и точными, ответы врача — такими же.

— Нет следов насилия, следа от удара, нет отметин давления на плечи или затылок. Абсолютно никаких отпечатков.

Лукас прикрыл глаза, словно давая себе время переварить мысль о самоубийстве матери. Тронутая смятением, неподдельным горем мужа, Мари нежно сжала его руку.

Марк подошел к нему.

— Элен знала, что болезнь осложнялась. Думаю, она не хотела быть для нас обузой.

— Вместе с ней утонула и надежда узнать о моем прошлом, — печально пробормотал злодей.

— Но не безграничная любовь к тебе…

Неожиданно слезинки повисли на ресницах Лукаса.

— Я зол на себя, что был так груб с ней как раз перед… Я хотел помириться… Я всегда думал, что буду рядом, когда она…

Образ Элен, исчезнувший под водой, чуть было не испортил великолепное представление, которое он давал им всем. Тогда он предпочел рухнуть в объятия отца, и рвавшееся из него веселье сошло за рыдание.

Мари с волнением смотрела, как отец и сын объединились в горе. Она поблагодарила судмедэксперта, когда тот предложил взять на себя улаживание формальностей, для того чтобы тело Элен могло покинуть Киллмор уже завтра.

Чуть позже, выходя из морга, Лукас поделился с Мари желанием как можно быстрее закончить расследование и вместе с ней уехать с этого острова.

— Не хватает только признаний твоего дяди, чтобы закрыть дело.

Перед ее глазами заплясали слова, написанные Райаном, и она недовольно поморщилась.

Лукас ошибся по поводу ее недовольства.

— Знаю, что ты его очень любишь, Мари, и тебе трудно вообразить его убийцей. Но вспомни, что произошло на озере. Не будь меня… Предпочитаю не думать, что бы могло с тобой случиться, — добавил он, прижимая ее к себе.

Во впадинке его плеча зеленые глаза потонули в нахлынувшей волне бесконечных вопросов.


В то время как супруги садились в машину, чтобы вернуться в жандармерию, Эдвард попросился в туалет.

Броди сопроводил его, предварительно сняв наручники с рук сзади и наложив их на руки спереди, и толкнул дверь одной из кабинок.

Эдвард усмехнулся, кивнув на оконце, забранное решеткой.

— Думаете, я смогу через него просочиться?

Не отвечая, Броди пожал плечами и выжидающе встал перед кабинкой, поставив ногу между дверью и косяком.

Эдвард насмешливо посмотрел на него и повернулся спиной.

Броди углубился в рассматривание граффити, украшавших дверь, и вздрогнул, услышав шум спускаемой воды.

Одновременно распахнулась дверь.

От увиденного он вытаращил глаза, но не успел ни сделать замечание, ни крикнуть.

Сильный удар кулаком в лицо заставил его проглотить вопль, который он было собрался испустить.


В холле приемной жандармерии ПМ нервно постукивал пальцами по стойке, за которой стояла девушка-жандарм с угреватым лицом.

— Только на минутку, — умолял он. — В конце концов, я член этой семьи!

Девушка не стала говорить, что в нынешнее время фамилия Салливан не в почете.

— Эдвард Салливан арестован, — повторила она. — Все посещения к нему запрещены… Даже членам семьи.

Она иронично улыбнулась, когда ПМ, досадуя на это препятствие, попросил ее хотя бы передать ему записку.

— Если речь идет не о плане побега…

Младший брат Райана принял оскорбленный вид и, покусывая карандаш, принялся подыскивать наиболее безобидные слова, чтобы предупредить Эдварда о важном открытии, сделанном им в крипте.

— Могу передать устно, — уточнила угреватая.

Карандаш повис в воздухе, ПМ наморщил лоб. Он так был поглощен обдумыванием, что не заметил проходящего через холл жандарма, который тщательно старался не подволакивать негнущуюся правую ногу.

— Передайте Эдварду Салливану, что я занимаюсь подготовкой к похоронам бедного Фрэнка и что я нашел нужный надгробный камень, — сказал ПМ, когда мужчина проходил меньше чем в двух метрах от него.

Раздвинувшиеся автоматические двери впустили струю воздуха, взлохматившего волосы девушки.

— Будет сделано.

Она нахмурилась, увидев, как ПМ переступает с ноги на ногу.

— Еще что-нибудь?

Чрезвычайно смущенный, подбирая слова, он сказал, что был бы весьма признателен, если бы ему позволили воспользоваться туалетом жандармерии.

Девушка закатила глаза и показала ему на коридор, из которого только что вышел прихрамывающий жандарм.

ПМ поспешил туда.


Машина, за рулем которой сидел Лукас, уже подъезжала к жандармерии. Мари воспользовалась поездкой, чтобы рассказать ему о последних данных, касающихся семьи Марешаль и пресловутых записных книжек.

— Франсуа был журналистом, научным обозревателем. Его отец Фрэнсис был специалистом в области прикладной генетики и работал с Рейно. Чем больше я думаю, тем сильнее у меня сомнения, что журналист прибыл сюда ради сокровища Алой Королевы. Мы должны узнать, зачем он в действительности пожаловал на остров и почему Фрэнсис впал в такую депрессию после смерти Рейно.

— Потерять руководителя, друга и работу… Все сразу… Есть от чего свихнуться.

— И даже забросить исследования, чтобы стать врачом-терапевтом?

Лукас сбавил скорость при подъезде к зданию и слегка вильнул, чтобы пропустить машину с мигалкой, стремительно рванувшуюся с места.

Мари, успев разглядеть профиль водителя, не веря своим глазам, воскликнула:

— Тот, за рулем! Это Эдвард!

Лукас побледнел, быстро развернулся и погнался за машиной жандармерии, пока Мари вызывала Ангуса, прося прислать подмогу.

Ни он, ни она не заметили следовавшего за ними мотоцикла.

Примерно в это же время ПМ, спешивший облегчить свой мочевой пузырь, обнаружил Броди, сидящего без сознания на унитазе.


Обе машины мчались к порту. Мари, державшая связь с Ангусом, вздрагивала всякий раз, когда Лукас, не снижая скорости, заезжал колесами на тротуар, стараясь не отстать, и чуть было не задавил женщину с детишками.

— Давай сменю! Ты убьешь невинных!

Не отрывая взгляда от машины жандармерии, направляющейся к докам, он, казалось, не слышал ее.

Вжавшись в сиденье, Мари издалека заметила, как грузовик с прицепом, выехав из переулка, остановился, потом стал маневрировать и, пытаясь повернуть в сторону порта, перегородил всю улицу.

— Он застрял. Тормози!

Машина Эдварда была уже в нескольких метрах от преграды, неожиданно она сделала резкий поворот и помчалась в обратном направлении с включенной мигалкой и завывающей сиреной.

Словно в замедленной съемке, Мари увидела, как едущие перед ними машины уступили дорогу машине жандармерии, которая теперь по расчищенной дороге мчалась прямо на них.

— Он не остановится! Посторонись!

Вместо ответа Лукас нажал на газ.

Она мгновенно увидела безумные глаза, сжатые челюсти, руки, судорожно вцепившиеся в руль, побелевшие костяшки пальцев.

— Ты убьешь нас! Посторонись! — закричала она.

Капоты машин разделяли всего несколько метров, и Мари отчетливо разглядела за ветровым стеклом лицо Эдварда…

Оно исказилось, когда он узнал молодую женщину, сидящую на пассажирском сиденье.

Мотоциклист, не отстававший от них, сдержал ругательство, увидев, что обе машины вот-вот столкнутся, подобно рыцарям в кольчугах на турнире.

За слегка тонированным окошечком каски голубые глаза Кристиана наполнились тоской.

Столкновение было неизбежно.

Облицовки радиаторов почти соприкоснулись, когда Эдвард сильно крутанул руль, резко отклонив свою машину, а Мари почти одновременно дернула на себя ручку тормоза машины Лукаса.

Под испуганными взглядами прохожих машина жандармерии снесла указатель остановки и закончила гонку, влетев на тротуар: звук сирены оборвался на фальшивой ноте. А машину Лукаса занесло, и она врезалась в фасад.

От удара воздушная подушка водителя мгновенно вспузырилась, буквально прилепив его к спинке сиденья. Мари, сконцентрировавшаяся в предвидении удара, вылезла из машины, не обращая внимания на площадную ругань Лукаса, зажатого воздушным пузырем.

Она подбежала к машине жандармерии, которую Эдвард уже разворачивал, и навела на него пистолет.

— Бегство не лучшее доказательство невиновности! Выходите! Медленно, руки за голову!

Хлопок выстрела застал ее врасплох, люди в панике стали разбегаться — это взорвалась подушка безопасности Лукаса.

Он открывал дверцу, когда чья-то рука крепкой хваткой схватила его и скинула с сиденья.

Кристиан.

Хороший апперкот в подбородок бросил его о кузов. Не чувствуя боли, разъяренный Лукас вскочил на ноги и вцепился в горло шкипера.

Завязалась беспощадная драка.

— Вам бы лучше разнять их, пока они не поубивали друг друга, — подсказал Эдвард.

— Выходите! — повторила Мари, косясь на дерущихся.

— Ты и вправду думаешь, что я мог тебя убить там, на озере?

Этот голос. Нет… Округлившимися глазами Мари уставилась на Эдварда, который только что говорил голосом Райана.

И сразу все обрело смысл.

Его появление в Париже, чтобы убедить ее приехать в Ирландию. Гордость, с которой он вел ее к алтарю. Его неподдельное счастье, когда он вырвал ее из рук смерти…

И слова, оправдывающие Эдварда.

Металлический лубок лежал на полу под сиденьем пассажира.

— Что случилось с настоящим Эдвардом Салливаном? — спросила она, еще не отправившись от шока. — Ты его убил?

Гримаса печали появилась на лице в маске.

— Почему ты всегда веришь только в то, что видишь, Мари? Как и на озере… Когда ты поймешь, что Лукас опасен?

Все еще держа Райана под прицелом, Мари невольно оглянулась и помрачнела при виде упавшего на асфальт Кристиана.

— Бреа — единственный человек, которому ты можешь доверять, — сказал Райан. — Ну и мне, конечно.

Мари собралась было ответить, но увидела, что Лукас выхватил из кобуры пистолет и прицелился в силившегося подняться моряка.

— Он пристрелит его, если ты ничего не сделаешь.

Она приняла решение раньше, чем Райан включил зажигание. Не вложив оружие в кобуру, она спрятала его за спину и побежала к мужчинам.

— Остановись, Лукас! — крикнула она за несколько метров от него.

Не повернув головы, он сухо посоветовал ей оставаться там, где она была, но она продолжала приближаться, призывая его к спокойствию.

Еще не поднявшись, Кристиан повернул глаза к Мари и, игнорируя нацеленный на него пистолет, умоляюще произнес:

— Теперь ты знаешь, Мари… Ты знаешь, что он ненормальный. Ты должна его покинуть.

Палец Лукаса вжался в курок, он был готов выстрелить.

— А я покинула тебя… год назад, — холодно возразила она. — Когда наконец ты поймешь, что ты мне безразличен, Кристиан? А мужчина, которого я люблю, — это он!

Палец немного ослаб, нерешительный взгляд, брошенный на нее мужем, выражал подозрительность и недоверчивость, но зато утратил неподвижность. Глаза шкипера, напротив, расширились от изумления.

— Опомнись, Бога ради! Он принесет тебе зло!

— Ты один раз спас меня, тогда, в колодце, и я всегда буду тебе благодарна. Но ты должен дать мне возможность жить, как я хочу. А моя жизнь связана с ним.

— Ты не думаешь, что говоришь, ты…

— Хватит! — прервала она его ледяным тоном. — Убирайся, Кристиан! Убирайся с острова и из моей жизни! Так будет лучше для всех.

Разочарование, потом презрение прогнали недоверчивость.

— Анна была права. Ты не лучше его. Когда я думаю о времени, которое потратил на тебя, мне становится тошно!

Звуки сирен приближались. Посланное Ангусом подкрепление было на подходе. Возбужденный беспомощностью шкипера и убийственными для него словами Мари, Лукас вложил пистолет в кобуру, не заметив, что его жена тайком сделала то же самое.

— Слышал, что тебе сказала дама, Бреа? Так что поскорее поднимай паруса, пока я тебя не арестовал за пособничество в побеге.

Кристиан поднялся и пошел, не взглянув на Мари.

Обернись он, то увидел бы, как та пятится от подходящего к ней Лукаса, и тогда, может быть, он засомневался бы в искренности сказанных ею слов.

Но он не обернулся. В этот раз он твердо решил вычеркнуть Мари из своей жизни.

Лукас посмотрел на жену, которая вела себя так, будто он собрался ее ударить, и лицо его омрачилось.

— Ты сказала, что любишь меня, но ведь ты меня боишься.

Прибытие Ангуса избавило ее от ответа. И пока Лукас описывал ему ситуацию, Мари не могла себе помешать провожать глазами мотоцикл Кристиана, направлявшегося в порт.

Сердце ее сжалось: он так и не понял, что все это было сделано, чтобы спасти его.

Загрузка...