Тайна падчерицы

Глава 19

Судья Кол Хобарт призвал публику к порядку.

– Слушается дело – народ против Филлис Бэнкрофт. Народ представляют окружной прокурор Робли Гастингс и помощник окружного прокурора Тэрнер Гарфилд. Подзащитную представляет адвокат Перри Мейсон. Господа, вы готовы начать предварительное слушание дела?

– Готовы, – ответил Гастингс.

– Готовы, – ответил Мейсон.

– Хорошо, – сказал судья Хобарт. – Тогда приступим. Это дело привлекло большое внимание прессы. Я хочу предупредить публику, чтобы она соблюдала порядок. Никаких демонстраций. Публике разрешено покидать зал судебных заседаний во время процесса, если это делается с соблюдением правил. Излагайте суть дела, господин окружной прокурор.

Тэрнер Гарфилд начал выступление. Он вызвал топографа, представил карту бухты, аэрофотоснимки причала, якорной стоянки и яхт-клуба, карту дорог округа с указанием расстояний между различными пунктами.

– Задавайте вопросы, – обратился Гарфилд к Мейсону.

– Я не вижу здесь геодезической карты побережья, – сказал Мейсон топографу.

– Я решил, что такая карта не нужна. Здесь представлены другие карты, они точные, и снимки показывают линию побережья. А геодезическая карта могла бы только внести путаницу, ведь на ней множество цифр с указанием глубин в футах.

– Но у вас имеется с собой эта карта? – спросил Мейсон.

– Нет. С собой у меня такой карты нет.

– Тогда я вам покажу такую карту, – сказал Мейсон. – И хочу спросить, знакома ли она вам?

– Да, разумеется.

– Эта карта издана официальным путем?

– Да. Она используется при навигации и является точной.

– Я бы хотел представить эту карту суду от имени защиты.

– Не возражаю, – сказал Тэрнер Гарфилд. – Вся относящаяся к делу информация может быть представлена и защитой, и обвинением.

Следующим свидетелем выступал шериф округа Лос-Анджелес.

– Шериф, – обратился к нему Гарфилд, – я показываю вам фотографию человека, найденного убитым на яхте «Инесса», и спрашиваю, узнаете ли вы эту фотографию?

– Да, узнаю.

– Вы когда-нибудь видели изображенного на ней человека?

– Да, несколько раз.

– Живым или мертвым?

– И живым, и мертвым.

– Вы видели его живым?

– Несколько раз.

– И видели мертвым?

– Да. Я был в морге и видел там тело этого человека.

– Вы пытались опознать его каким-нибудь иным способом?

– Да. Я снял его отпечатки пальцев.

– Вы готовы опознать этого человека?

– Да.

– Кто это?

– Это Уилмер Джилли.

– Задавайте вопросы, – сказал Гарфилд.

– Как вы опознавали отпечатки пальцев, шериф? – спросил Мейсон.

– С помощью картотеки ФБР.

– Значит, Джилли имел судимость?

– Протестую. Вопрос не относится к делу, – сказал окружной прокурор Робли Гастингс.

– Протест отклонен, – ответил судья Хобарт. – Шерифа спрашивают об отпечатках пальцев. Об их истинности. Суд разрешает защите задавать любые вопросы, относящиеся к делу. Отвечайте на вопрос, шериф.

– Да, у него была судимость.

– За что?

– За угон автомобиля и подделку документов.

– А вам известны случаи ареста этого человека по подозрению в других преступлениях?

– Протестую, – сказал окружной прокурор.

– Отклоняю протест, – проговорил судья Хобарт. – Защита имеет право задать вопрос о любой встрече свидетелей с покойным.

– Но, – продолжал настаивать прокурор, – свидетель может быть обвинен только в том, в чем его признал виновным суд, а не в том, в чем его подозревали и в связи с этими подозрениями арестовывали.

– Никто не пытается обвинять покойного, – сказал судья. – Защита только уточняет показания свидетеля. Но поскольку я вижу, что защита готова поставить вопрос по-другому, я поддерживаю протест.

– Я поставлю вопрос иначе, – сказал Мейсон, – чтобы сразу стало понятно, к чему я клоню. Шериф, вам не случалось встречаться с покойным, когда он был под арестом?

– Да, случалось.

– И вы встречались с ним в качестве официального лица?

– Да.

– А сами вы не принимали участия в каком-нибудь из этих арестов?

– В одном.

– На каком основании производился арест?

– Протестую, – сказал Гастингс. – Вопрос не имеет отношения к делу.

– Протест принят, – объявил судья Хобарт.

– Вопросов больше нет, – сказал Мейсон.

Робли Гастингс театрально взмахнул рукой и объявил:

– Приглашается свидетель Дрю Кэрби.

Кэрби оказался медлительным, седеющим мужчиной пятидесяти с лишним лет. На обветренном темном лице блестели водянистые бледно-голубые глаза.

– Где вы работаете? – спросил Гастингс.

– В яхт-клубе «Голубое небо».

– Где расположен этот клуб?

– В морской бухте.

– Как долго вы там работаете?

– Четыре года без перерыва.

– Чем вы занимаетесь в клубе?

– Большей частью слежу за порядком и выполняю разную работу. Иногда отвожу членов клуба на их яхты и привожу обратно.

– Вы работали десятого вечером?

– Да, сэр.

– Я хочу показать вам фотографию Уилмера Джилли. Вот она. Вы видели этого человека раньше?

– Да, сэр.

– Живым или мертвым?

– И живым, и мертвым.

– А когда вы видели его в первый раз?

– Около семи часов вечера десятого числа.

– Где?

– В яхт-клубе.

– Был ли с ним кто-нибудь?

– С ним была миссис Бэнкрофт.

– А что она делала?

– Она садилась в весельную лодку с яхты «Инесса».

– А вы видели, как она разговаривала с Джилли?

– Да. Она с ним разговаривала.

– И что произошло?

– Она отвезла его на яхту.

– Кто сидел на веслах, он или она?

– Она.

– Продолжайте.

– Они пробыли на яхте минут десять-пятнадцать. Я их не видел. А потом миссис Бэнкрофт вернулась обратно.

– Одна?

– Да, сэр. Она привязала лодку и куда-то уехала. А потом вернулась. Примерно через час. В руках она держала сумку с какими-то пакетами.

– И что она сделала?

– Села в лодку и уплыла на яхту.

– А что произошло потом?

– Ну… я не знаю, сэр. Я был занят. Был сильный туман. Очень густой. В бухте ничего не было видно.

– А яхту «Инесса» было видно?

– Нет, сэр.

– А когда туман рассеялся?

– Он не рассеялся. Так и стоял.

– Но… он все же, наверное, рассеивался? – спросил Гастингс с легким раздражением в голосе.

– Да, конечно. На следующее утро туман немного рассеялся.

– И вы увидели яхту «Инесса»?

– Нет. Ее не было на прежнем месте.

– Но вы все же видели яхту еще раз?

– Ну да, видел. Кажется, в пятом часу дня, когда яхту привели к причалу.

– Кто привел?

– Шериф и его помощники.

– Ну, хорошо. А видели вы Уилмера Джилли после его смерти?

– Да, сэр.

– Где?

– В морге.

– И это было тело того же самого человека, которого вы видели вечером десятого числа вместе с подзащитной?

– Да, сэр.

– И у вас не возникло никаких сомнений?

– Нет, сэр.

– Можете задавать вопросы, – обратился Гастингс к Перри Мейсону. Мейсон вышел из-за стола защитника, подошел к свидетелю и, встав перед ним, спросил мягким и дружелюбным тоном:

– Вы опознали этот снимок Уилмера Джилли?

– Да.

– А когда вы видели эту фотографию в первый раз?

– Я видел самого Джилли.

– Знаю. Но когда вы в первый раз видели фото Джилли?

– Э-э… кажется, часов в девять вечера одиннадцатого числа. – Как скоро после привода яхты?

– Ну, я не знаю. Часов через пять, мне кажется.

– Кто показывал вам фотографию?

– Шериф.

– Он не спрашивал, видели ли вы этого человека раньше?

– Что-то в этом роде спрашивал.

– Что он спросил? Не этот ли человек с фотографии был накануне вечером в яхт-клубе вместе с миссис Бэнкрофт?

– Что-то такое.

– Можете точно воспроизвести слова шерифа?

– Нет. Он показывал фотографию и спрашивал, не видел ли я этого человека.

– Он просил вас внимательно рассмотреть фото?

– Да.

– Это было до того, как вы поехали в морг?

– Да.

– А когда вы ездили в морг?

– Вечером двенадцатого числа.

– Шериф оставил вам копию снимка?

– Да.

– И вы часто на него смотрели?

– Да, довольно часто.

– А шериф не говорил вам, что он хочет, чтобы вы опознали в морге человека с фотографии?

– Ну… так он не говорил. Он просто спросил, не этот ли человек был накануне в яхт-клубе?

– И он оставил вам фото?

– Не тогда. Он дал мне фото утром двенадцатого числа.

– И вы весь день поглядывали на этот снимок?

– Да.

– А потом вас повезли в морг на опознание?

– Да.

Мейсон внимательно посмотрел на Кэрби и спросил:

– На вас были очки, когда вы смотрели на снимок?

– Конечно.

– А где сейчас ваши очки?

Свидетель по привычке потянулся к нагрудному карману пиджака, потом убрал руку:

– Я оставил их дома.

– Но одиннадцатого и двенадцатого, когда вы рассматривали снимок, вы были в очках?

– Да.

– Вы в очках видите лучше?

– Разумеется.

– А вы могли бы узнать снимок без очков?

– Не знаю. Наверное, нет.

– Но здесь же вы узнали.

– Мне было известно, кто на снимке.

– Откуда?

– Но ведь это должен быть снимок убитого.

– Что значит: «должен быть»?

– Но это ж его снимок, не так ли?

– Я спрашиваю: вы знаете, чью фотографию вам показывали?

– Да. Я же дал присягу.

– И вы ее видите без очков?

– Да.

Мейсон взял снимок, вытащил из кармана другой, сравнил их, потом подошел к свидетелю и сказал:

– Вот. Посмотрите на эту фотографию. Вы уверены, что именно этот человек был с подзащитной вечером десятого числа?

– Я ведь уже сказал, что уверен.

– И у вас нет никаких сомнений?

– Нет.

– Постойте! – крикнул Гастингс, вскакивая на ноги. – У защитника две фотографии. Вторую он достал из кармана.

– Хорошо, – сказал Мейсон, – я покажу свидетелю обе фотографии. На этих снимках один и тот же человек?

– Да.

– Дайте мне взглянуть на снимок, – попросил Гастингс.

– Пожалуйста, – сказал Мейсон и подал окружному прокурору обе фотографии.

– Но это же нечестно по отношению к свидетелю, – воскликнул Гастингс. – Здесь два разных человека.

– Но свидетель только что под присягой подтвердил, что это снимки одного и того же человека, – сказал Мейсон и вновь обратился к Кэрби:

– Вы видите различие между этими двумя фотографиями?

Свидетель прищурился, взял снимки, отодвинул их подальше.

– Они выглядят одинаково. Я без очков плохо вижу.

– Вы носите очки постоянно? – спросил Мейсон.

– Конечно.

– А почему сегодня вы без очков?

– Ну… я… оставил их в яхт-клубе.

– Кто-нибудь предложил вам оставить их там?

– Ну… мне сказали, что если я приду в очках и буду давать показания, то могу попасть в затруднительное положение.

– А кто вам так сказал?

– Окружной прокурор.

– И это он посоветовал вам оставить очки в клубе?

– Он сказал, что так будет лучше.

– Это потому, что вы были без очков вечером десятого числа, не так ли?

– Ну, при таком густом тумане от них никакого толку. Стекла постоянно «потеют». Лучше уж без очков.

– Значит, десятого числа вы были без очков?

– Я же сказал, что был густой туман.

– Значит, когда вы видели человека, которого позже опознали как Уилмера Джилли, вы были без очков?

– Сколько раз я должен отвечать?

– Но я просто хочу уточнить ваши показания. Значит, вы были без очков, когда в первый раз увидели Джилли?

– Да.

– И когда видели подзащитную?

– Да. Но я ее сразу же узнал.

– Разумеется, ее вы узнали без труда. Ведь вы знакомы с ней уже несколько лет. Но когда вы без очков смотрели вот на эти два снимка, вы сказали, что на них изображен один и тот же человек. А теперь я бы попросил суд зарегистрировать второй снимок, который я представлял свидетелю для опознания.

– Принято, – сказал судья Хобарт.

– Я протестую против такого ведения перекрестного допроса, – заявил Гастингс. – Нам известно, что это излюбленный способ защиты сбивать с толку свидетелей.

Мейсон улыбнулся и произнес:

– Но ведь не я просил свидетеля явиться в суд без очков, ваша честь. У меня больше нет вопросов к свидетелю.

– Вызываю в свидетельскую ложу шерифа Джуита из округа Ориндж, – объявил Гастингс.

Шериф Джуит рассказал, как помощник сообщил ему о яхте и обнаруженном на ней трупе, как он осмотрел тело и отбуксировал яхту на стоянку. По его словам, труп был сфотографирован и дактилоскопирован. Были сняты и отпечатки пальцев с окружающих предметов. Труп лежал в рулевой рубке, пуля пробила сердце. Позднее тело отвезли в морг, произвели вскрытие и извлекли пулю, которая представлена в качестве вещественного доказательства.

– Вы опознали тело? – спросил Гастингс.

– Да, сэр, это было тело Уилмера Джилли.

– Вы выяснили, где проживал покойный до своей смерти?

– Да, сэр. В одной из комнат в доме «Эйджекс-Делси».

– Вы побывали в комнате покойного?

– Да.

– Что вы там обнаружили?

– Железную кровать с продавленным матрацем, четыре армейские одеяла, две подушки, два жестких стула, один мягкий, туалет, раковину, небольшой душ, немного посуды и двухконфорочную электроплитку.

– На кровати были простыни?

– Нет.

– А наволочка на подушке?

– Нет. На подушку было наброшено полотенце.

– В комнате был шкаф?

– Нет, сэр, только небольшое углубление в стене, где были проложены трубы длиной примерно три фута, и на них висело полдюжины проволочных крюков для одежды. На трех из них висели вещи, какая-то спецодежда и спортивная куртка.

– Что-нибудь еще?

– Да, сэр. В корзине я нашел полный набор снаряжения для подводного плавания и баллоны. По данным на бирках, экипировка была взята напрокат в Вэлли-вью. Уплачено за недельный прокат.

– Что еще вы нашли?

– Расшатанный кухонный стол, а на нем – бутылку кетчупа, тарелку с остатками консервированных бобов, нож, вилку и ложку. Рядом стояла кофейная чашка. Был найден также небольшой холодильник, в котором стояли полупустой пакет молока, банка свинины с фасолью, маленькая бутылка соуса «табаско», полупустая пачка сахару, два стакана воды, две кофейные чашки и блюдце, четыре тарелки, две формы для печенья и кувшин с отбитой ручкой. В выдвижном ящике стола мы нашли ножи, ложки и вилки, по три предмета каждого наименования. На кухне были также чугунная сковорода и маленькая алюминиевая сковородка, которую, вероятно, использовали для подогревания фасоли: на ней остались следы масла и консервов. На столе лежало еще полбуханки хлеба.

– Была ли на столе скатерть?

– Нет.

– Что-нибудь еще?

– Я, вроде, назвал все, что могу сейчас вспомнить, – сказал шериф. – Но я прихватил с собой фотографии квартиры в том виде, в каком мы ее застали.

– Эти снимки делались под вашим наблюдением?

– Да, сэр.

– Они должны быть приобщены к делу как вещественные доказательства, – сказал Гастингс.

– Не возражаю, – отвечал Мейсон.

– Тогда, – продолжал Гастингс, – вернемся к этой, так сказать, роковой пуле, которую вы нашли. Какого она калибра?

– Тридцать восьмого.

– Вы можете определить по нарезке на пуле, из какого оружия был произведен выстрел?

– Да. Стреляли из револьвера фирмы «Смит и Вессон».

– Шериф, вы спросили у подозреваемой, знает ли она что-нибудь о револьвере марки «смит и вессон» тридцать восьмого калибра?

– Да.

– Вы получили ответ?

– Она сказала, что ей ведено никому ничего не говорить, и что в должное время она расскажет свою историю, а пока будет молчать.

– Вы спросили о револьвере у ее мужа, Харлоу Бэнкрофта?

– Да.

– И что же он сказал?

– Он дал практически такой же ответ.

– А вы справлялись в бюро регистрации оружия, чтобы выяснить, покупал ли он револьвер?

– Да. Пятнадцатого июня прошлого года он купил револьвер марки «смит и вессон» тридцать восьмого калибра под номером 133347.

– Вы попросили его предъявить револьвер?

– Да, конечно, но он ответил, что не имеет револьвера при себе.

– Вы потребовали объяснений?

– Да, но он отказался давать какие бы то ни было объяснения.

– Ну хорошо, теперь вернемся к обстановке квартиры покойного. Вы ничего не нашли под кроватью?

– Да, нашел. Портативную пишущую машинку.

– Вы попробовали ее проверить?

– Да, сэр, я напечатал весь алфавит на листке бумаги.

– Теперь, шериф, я покажу вам записку с требованием выплаты трех тысяч долларов, которые, согласно указаниям, должны были быть положены в красную банку из-под кофе. Вы опознаете эту записку?

– Да, конечно, сэр.

– Когда вы в первый раз увидели это письмо?

– Мне передал его спасатель, работающий на общественном пляже. Он сказал, что записку…

– Неважно, что он сказал, – нетерпеливо перебил Гастингс. – Я хотел спросить, сравнили ли вы шрифт записки со шрифтом той машинки, которую нашли в комнате?

– Да, я сделал это.

– Ну, и каков результат?

– Изучив шрифт письма и машинки можно с уверенностью сказать, что письмо было отпечатано на машинке, которую мы нашли в комнате Уилмера Джилли.

– Да, и возвращаясь опять к пуле, – сказал Гастингс. – Вы попытались найти подобные ей?

– Да, сэр. У Харлоу Бэнкрофта есть коттедж где-то в тридцати милях от Сан-Бернардино, в горах. Я был там. Дом расположен на земельном участке площадью около двух акров. За домом я обнаружил мишень, поставленную вертикально на доске против забора.

– Что еще вы нашли?

– Следы от пуль. В основном двадцать второго калибра. Но три отверстия были явно оставлены пулями тридцать восьмого калибра. Я исследовал землю вокруг доски и обнаружил большое количество пуль двадцать второго калибра, а также несколько штук тридцать восьмого.

– Вы сравнили пулю, которая была представлена как вещественное доказательство с пулями, найденным в доме Бэнкрофта?

– Да, сэр. Я нашел две пули тридцать восьмого калибра, которые можно было использовать для сопоставления. Результат следующий: обе эти пули были выпущены из того же пистолета, что и пуля, убившая Джилли.

– Вы сделали фотографии?

– Да. Вот снимки. На них четко видны бороздки на пулях. Роковая пуля – вверху, а найденные в доме Бэнкрофта – внизу.

– Мы просим приобщить эти фотографии к делу как вещественные доказательства, – сказал Гастингс.

– Возражений нет, – отвечал Мейсон. Гастингс повернулся к адвокату и спросил с торжествующей улыбкой:

– Вы хотите провести перекрестный допрос?

– У меня всего несколько вопросов, – небрежно бросил Мейсон, подходя к шерифу. – Вы заявили, что письмо шантажистов было напечатано на машинке, которую вы обнаружили в комнате убитого?

– Да, сэр.

– Все письмо было отпечатано на этой машинке?

– Я не могу поручиться за каждую отдельную букву в каждом слове, потому что я – представитель правоохранительных органов, а не эксперт по идентификации документов. Но я нашел несколько дефектов в шрифте той машинки, и такие же дефекты есть в письме, а это дает мне основание утверждать, что письмо шантажистов было отпечатано на найденной нами машинке.

– Сколько было времени, когда вы поднялись на борт яхты «Инесса»? – спросил Мейсон.

– Без пяти четыре.

– Там был поблизости катер береговой охраны?

– Да, сэр.

– И вы сразу же отправились на место, где была найдена яхта?

– Да, сэр.

– Яхта сидела на мели, когда ее нашли? Шериф погладил подбородок.

– Честно говоря, я не знаю. Я думаю, что да. Когда я вернулся, она была на плаву. Наверное, был прилив.

– Яхта стояла на якоре?

– Да.

– На какую глубину была опущена якорная цепь?

– Не очень глубоко, всего на несколько футов.

– Что значит «несколько»? Восемь, десять, двадцать?

– Я бы сказал, футов пятнадцать-двадцать.

– И вы переместили яхту?

– Мы вынуждены были отплыть, чтобы поднять на борт наши вещи и снаряжение.

– Вы отметили то место, где находилась яхта, когда вы нашли ее?

– Нет, я знаю его только приблизительно.

– Да, но яхту невозможно буксировать, когда за бортом двадцать футов якорной цепи.

– Мы подняли якорь.

– И вы не знаете точного местонахождения яхты в тот момент?

– Я знаю его примерно.

– Но не точно?

– Во всяком случае, я не мог бы поставить яхту точно на то же место.

– Какой был тогда прилив?

– Я не знаю наверняка. Начинался отлив, но уровень воды все еще был очень высок.

– А потом, во время отлива, вы приезжали на место обнаружения яхты, чтобы исследовать дно?

– Нет.

– Почему?

– Потому что яхту отнесло приливом на середину бухты, туда, где якорь доставал до дна.

– Откуда вам это известно?

– Мы проверили. Шлюпка была все еще привязана к яхте, а якорь волочился по дну на цепи длиной около пятнадцати – двадцати футов.

– Откуда вы это знаете? Почему яхту не могли привести туда и поставить на якорь специально?

– Мы внимательно осмотрели береговую линию и не нашли никаких признаков того, что там причаливала какая-либо лодка. Мы решили, что яхта медленно дрейфовала до места, где она остановилась во время прилива.

– Это всего лишь ваши догадки?

– Основанные на косвенных признаках.

– И вы уже знаете, где именно вы нашли судно?

– Конечно, знаю. Мы нашли его примерно в трехстах пятидесяти ярдах от…

– Вы что, измеряли расстояние? – прервал его Мейсон.

– Нет.

– Значит, триста пятьдесят ярдов – ваше предположение?

– Да.

– А вы не могли бы вернуться и уточнить место?

– Я уже сказал, что нет.

– Откуда вы знаете, как долго находилась там яхта к моменту, когда вы нашли ее?

– Она дрейфовала при высоком приливе, можно предположить, что ее отнесло течением прошлой ночью.

– На чем основаны ваши предположения, шериф?

– Я почти точно знаю, когда Джилли встретил свою смерть. Это произошло примерно через два часа после еды. Яхту унесло приливом: ветра в это время совсем не было.

– Давайте разберемся с приливами, шериф, – сказал Мейсон. – Я покажу вам таблицу приливов. Вы увидите, что самый большой прилив наблюдался не десятого числа, а одиннадцатого, в четверть второго ночи.

– Это верно.

– Следующий прилив был в 11.32 одиннадцатого числа.

– Да, сэр.

– И вы нашли судно в момент отлива?

– Вода спадала очень быстро, но уровень еще был высоким.

– И вы немедленно отбуксировали яхту в другое место?

– Как только я очутился там, я приказал отбуксировать яхту в место, где мы могли бы подняться на борт для работы.

– У меня все, – сказал Мейсон.

– Если суд позволит, – сказал Гастингс, – я вызову следующего свидетеля, Стилсона Келси. Я не могу поручиться за поведение свидетеля, но хотел бы выслушать его показания, так как они важны.

– Очень хорошо, – ответил судья Хобарт. – Пригласите мистера Келси.

Келси был лишь отдаленно похож на того человека, которого Мейсон встретил в квартире Евы Эймори. Он подстригся, надел новый костюм и ботинки. В его поведении чувствовалась удивительная самоуверенность.

– Как ваше имя? – спросил прокурор.

– Стилсон Келси.

– Чем вы занимаетесь?

– Я отказываюсь отвечать.

– По какой причине?

– По той, что мой ответ можно использовать против меня.

– Вы знакомы, а точнее, были ли вы знакомы с убитым, Уилмером Джилли?

– Да, был.

– Была ли у вас с ним договоренность, относительно деловых операций, которые нужно было совершить к вечеру десятого числа?

– Да, сэр, была.

– Чем вы занимались десятого числа сего месяца, мистер Келси? Сейчас меня интересует только десятое число.

– Не помню, чтобы занимался чем-то определенным.

– Как же вы зарабатывали на жизнь? Келси глубоко вздохнул и сказал:

– Я получаю пожертвования от различных людей.

– Продолжайте, – попросил Гастингс. – Какого рода пожертвования? Чем они вызваны?

Келси переменил позу, закинул ногу на ногу и ответил:

– Шантажом.

– Имели ли вы договоренность с Уилмером Джилли о шантаже кого-нибудь из членов семьи Бэнкрофтов?

– Вопрос не правоспособен, неуместен и несуществен, – воскликнул Мейсон.

– Мы предлагаем выяснить мотивы, – сказал Гастингс. – Свидетель изобличает своих сообщников. Его показания могут стать самыми существенными. Я предлагаю оставить на время вопрос о шантаже, чтобы изобличить убийцу.

– Я отклоняю возражения, – сказал судья Хобарт. – Суд должен докопаться до самой сути. Продолжайте.

– Отвечайте на вопрос, – попросил Гастингс. Келси ответил:

– Джилли пришел ко мне и рассказал одну историю.

– Какую историю?

– Протестую, – сказал Мейсон. – На том основании, что речь идет о пересказе чужих слов.

– Имела ли эта история отношение к вашим деловым контактам с Джилли?

– Да, ваша честь.

– Я думаю, нужно разрешить свидетелю дать это показание, – сказал судья Хобарт. Келси проговорил:

– Джилли очень подружился с одним человеком, снимавшим комнату в его доме.

– Что это за дом?

– Это многоквартирный дом «Эйджекс-Делси».

– Хорошо, продолжайте.

– Так вот, Джилли сказал, что он познакомился с человеком по имени Ирвин Виктор Фордайс. У этого Фордайса богатое прошлое, и как-то раз он поведал свою историю Джилли. Он сказал, что Джилли – единственный, кому он все рассказал, и что сделал это, поскольку считает Джилли своим другом и верит в его благоразумие.

– Конкретнее, что это за история, которую вам рассказал Джилли?

– Протестую!

– Протест отклоняется. Я собираюсь выслушать эту историю, чтобы иметь основание отклонить показание, если это нужно.

– Фордайс – вымышленное имя. Человек, скрывавшийся под этим именем, был в родстве с представителями высших кругов, и если бы стало известно о преступном прошлом Фордайса, могла расстроиться свадьба Розены Эндрюс и Джетсона Блэйра.

– Так что же вы предприняли?

– Мы ничего не сказали Фордайсу и решили вместе с Джилли воспользоваться этой информацией, чтобы превратить ее в деньги.

– Что вы сделали для достижения своей цели?

– Я выяснил, что у Бэнкрофтов полным-полно денег, а семейство Блэйров занимает очень высокое положение в обществе. Я решил, что без труда получу с Бэнкрофтов деньги.

– Какую сумму?

– Полторы тысячи долларов в первый заход и тысячу во второй.

– Это все, что вы намеревались получить?

– Конечно, нет. Мы решили посмотреть, насколько ценна имеющаяся у нас информация. Если бы Розена согласилась заплатить полторы тысячи долларов, а ее мать – тысячу, то мы, переждав недельку, запросили бы еще больше. И так далее.

– Хорошо. Что произошло потом?

– Мы составили письмо и подбросили его на переднее сиденье автомобиля Розены Эндрюс. Мы не хотели посылать его по почте. У Джилли была машинка, и он хорошо печатал. Он отстукал письмо, показал его мне, и я его одобрил.

– Какие условия ставились в письме?

– Розена должна была заплатить полторы тысячи долларов в соответствии с инструкциями, которые получит по телефону, если она не хочет, чтобы информация стала всеобщим достоянием и опозорила семью.

– Так. Что же случилось дальше?

– Розена Эндрюс получила письмо. Но все дело в том, что без какой-либо договоренности со мной Джилли неожиданно зачеркнул цифру 1500 и вписал вместо нее 3000.

– Он не сообщил вам об этом?

– Нет.

– Что же заставило его это сделать? – спросил Гастингс.

– Он хотел получить лишних полторы тысячи. В соответствии с нашим планом, мы должны были взять напрокат лодку на озере. У Бэнкрофтов есть летний дом на берегу, а Джилли – хороший ныряльщик и водолаз. Замысел был такой: мы берем напрокат лодку как обыкновенные рыболовы. Джилли достает снаряжение для подводного плавания. В должное время нам надлежало оказаться в нужном месте, чтобы сразу взять банку с деньгами, которую бросит Розена Эндрюс. Деньги надо было извлечь прямо под водой, потом незаметно влезть в лодку и переодеться. Затем надо было спрятать снаряжение в корзину и, вернувшись, сдать лодку. Таким образом, даже в случае появления полиции нас бы никто не поймал.

– Так что же произошло? – спросил Гастингс.

– Я думаю, это уже всем известно, – отвечал Келси. – Мы велели ей положить деньги в красную банку из-под кофе, но судьбе было угодно, чтобы там оказалось две банки. Одна из них была пуста, ее, вероятно, кто-то выбросил за борт, когда кончился кофе, а вторая банка была та самая, с деньгами. Так случилось, что какие-то люди, катавшиеся на водных лыжах, подняли банку с деньгами и сдали ее в полицию, а Джилли схватил пустую банку.

– Вы обсуждали случившееся с ним?

– После того, как мы прочли в газете обо всем, что произошло, мы поговорили с ним о его мошенничестве.

– Что значит «мошенничество»?

– Ну… эта его попытка огрести три тысячи вместо полутора и присвоить половину себе.

– И что же он сказал в свое оправдание?

– Он клялся, что кто-то все подстроил, и обвинил в этом меня.

– Понятно. Что же дальше?

– Когда мы обнаружили, что подняли не ту банку, Джилли позвонил Розене и сказал, что она не последовала нашим указаниям, а Розена назвала его пронырливым газетчиком и повесила трубку. Тогда он позвонил ее матери и договорился о встрече с нею у яхт-клуба. Она собиралась подняться с ним на яхту и там заплатить деньги – так как опасалась, что в дело вмешались какие-нибудь частные детективы, и очень хотела сохранить все в тайне.

– В котором часу они договорились встретиться?

– В семь часов на причале яхт-клуба.

– Вам известно, встретились они или нет?

– Я рассказываю вам лишь то, что знаю от Джилли или слышал по телефону. Наверняка я знаю лишь то, что Джилли поехал в яхт-клуб и что больше я его не видел.

– Задавайте вопросы, – сказал Гастингс.

– Как он добирался до яхт-клуба? – спросил Мейсон.

– Я не знаю. В последний раз я видел его, когда он обедал в своей комнате. Было около половины седьмого. Он всегда ест консервированную свинину с фасолью. Он сказал мне за едой, что ему надо выйти около семи и что до полуночи мы получим наши три тысячи.

– А потом?

– Потом я стал заниматься своими личными делами. Я пошел домой. Я тоже снимаю комнату в «Эйджекс-Делси». Я все ждал Джилли, а когда он не вернулся к полуночи, я подумал, что он взял три куска и смылся, чтобы не делиться со мной.

– Вы знали, что Джилли выдает себя за друга Ирвина Фордайса?

– Конечно, – И под видом друга он втерся в доверие к Фордайсу?

– Да.

– И потом умышленно использовал информацию с целью шантажа?

– Да, – сказал Келси. – Я не ангел и не стараюсь казаться ангелом, а Джилли был во всем такой же, как я.

– И вы решили обмануть Джилли? Вы планировали заставить Еву Эймори подписать бумагу о том, что три тысячи долларов, найденные в банке из-под кофе, принадлежат ей, и что вся эта идея – путь к известности, а потому полиция должна вернуть ей деньги. Потом вы собирались заставить ее передать деньги вам?

– Именно так. Вы меня раскусили. Джилли замышлял обмануть меня, поэтому я хотел немного подстраховаться. Джилли не был моим настоящим партнером, он не имел опыта по части таких афер, вот и обратился ко мне с просьбой вести дело. Он рассчитывал перехитрить меня и смыться с деньгами, поэтому я решил лишь немного подстраховаться, только и всего.

– Поэтому вы пошли в прокуратуру со всей этой информацией и использовали ее, чтобы получить гарантию от обвинения в шантаже?

– А что бы вы сделали на моем месте?

– Я задал вам вопрос. Что сделали вы?

– Да, я пошел в прокуратуру.

– И там вам дали денег на парикмахерскую, на новый костюм и ботинки – с тем, чтобы вы произвели хорошее впечатление в суде?

– Нет, не там.

– Кто же дал вам денег? Шериф?

– Да.

– И вы получили от прокуратуры гарантию неприкосновенности?

– При условии, что я дам правдивые показания.

– Что значит «правдивые показания»?

– Ну… надо было придумать такую историю, в которой не было бы изъянов и не к чему было бы придраться.

– Другими словами, – сказал Мейсон, – если бы вы рассказали историю, которая выдержит перекрестный допрос, это считалось бы правдивым свидетельским показанием?

– Да, что-то в этом роде.

– То есть, если бы мне удалось запутать вас во время перекрестного допроса и доказать, что вы лжете, то никакой неприкосновенности вы бы не получили, да?

– Хм, дело вот в чем. Конечно, напрямик мне ничего такого не говорили, но от меня ждали правды. Если я говорю правду, никто не сможет найти изъяна в моей истории. Мне просто облегчили задачу.

– Другими словами, – сказал Мейсон, – если вашего рассказа окажется достаточно для осуждения подозреваемой по данному делу, вас не станут обвинять в шантаже, верно?

– Вы сейчас пытаетесь вывернуть все на свой лад, – сказал Келси. – Ну, ладно, мистер Мейсон, я буду с вами откровенен. Я не ангел. У меня были некоторые проблемы, поэтому я не мог ответить на вопрос о роде моих занятий. Я не хочу связывать себя чем бы то ни было. Мне обеспечена неприкосновенность только по этому делу о шантаже. Я готов ответить на любые вопросы, и я собираюсь рассказать всю правду, даже если после этого буду выглядеть подлецом. Вы должны помнить, что я работал в паре с человеком, который в действительности не был моим партнером. Не успел он предложить мне провернуть дельце с вымогательством, как уже начал обжуливать меня. Я не желал этого терпеть.

– Где вы были вечером десятого числа, когда был убит Джилли? – спросил Мейсон.

– О… – с ухмылкой произнес Келси. – У меня прекрасное алиби. Я был у Евы Эймори как раз в то время, когда было совершено преступление. Потом я приехал домой и провел там всю ночь. Я возвратился домой где-то после полуночи и ждал Джилли. Он не вернулся, и я решил, что меня надули, но не очень расстроился, потому что был уверен, что смогу заставить Еву Эймори посмотреть на это дело моими глазами. Весь мир был бы зол на нее, потому что она выкинула эту штуку, чтобы попасть в газеты. Им пришлось бы вернуть ей эти полторы тысячи, а я бы смотался с деньгами.

– А что случилось с Ирвином Фордайсом? – спросил Мейсон.

– Я ничего не знаю об этом. Мне известно лишь, что он был в ярости, когда узнал о предательстве Джилли и шантаже своей семьи. Можно представить себе, каково ему было. Он чувствовал, что рано или поздно все это дело окажется в руках полиции, и она докопается до сути. Как только письмо шантажистов было опубликовано в газете, он понял, что пахнет жареным, и предпочел исчезнуть с горизонта.

– Вы когда-нибудь обсуждали это дело с ним?

– Я с ним никогда в жизни не разговаривал, – сказал Келси. – Я знал его в лицо, потому что мы жили в одном доме, но он был другом Джилли, а не моим. Он тоже меня не знал.

– Да, но вас знал Джилли.

– Конечно, меня знал Джилли. Я слыл человеком… впрочем, не будем вдаваться в подробности, но он хотел надуть Бэнкрофтов и думал, что я смогу подсказать ему, как это сделать.

– И вы подсказали, как это сделать?

– Не отрицаю.

– И вы были в комнате Джилли в день убийства?

– Да, часов около семи. Точнее, между половиной седьмого и семью часами.

– Что делал Джилли?

– Я же сказал. Он ужинал. Он торопился, так как ему нужно было идти. Он сказал мне, что собирается вернуть три тысячи, которые уплыли от нас, и обещал прибыть с «наваром» к полуночи. Как я уже сказал, он ел консервированную фасоль и хлеб.

– Он пил кофе? – спросил Мейсон.

– Нет, только немного молока. Он никогда не пил кофе на ночь. Наверное, пил по утрам. Я же говорю, мистер Мейсон, он не был моим постоянным напарником.

– Затем вы самостоятельно отправились на розыски. Когда вы вернулись?

– Не знаю. Может быть, около девяти или половины десятого.

– И после этого вы все время были в вашей комнате?

– Нет, я время от времени подходил к комнате Джилли, чтобы посмотреть, не пришел ли он.

– Вы заходили внутрь?

– У меня не было ключа, а он запер дверь. Я выходил посмотреть, есть ли в комнате свет. В последний раз я зашел к нему где-то после полуночи, постучал и пошел спать. Наутро, около часа дня, я опять постучал в дверь его комнаты. Тогда я пришел к выводу, что он меня надул и смылся с тремя кусками. И поделом мне: не надо связываться с дешевыми проходимцами вроде этого Джилли. Но я должен был еще позаботиться о себе.

– И как же вы позаботились о себе?

– Как я уже сказал, прежде всего заставил Еву Эймори сделать заявление. Это давало ей право на получение денег обратно. Я подумал, что Бэнкрофты не пойдут в полицию с требованием отдать им их денежки, иначе они должны были бы рассказать полиции все о шантаже, а этого они сделать не могли. Я решил, что все в порядке. Джилли обвел меня вокруг пальца, забрав три тысячи, теперь я проведу его – получу другие три тысячи, и мы будем квиты. Потом я решил взять все это дело с вымогательством в свои руки и направить его в нужное русло. Это были лишь предварительные шаги. Прежде всего, я намеревался вытряхнуть из Бэнкрофтов десять тысяч и потом дать Джилли пинка за то, что он утаил от меня мою половину.

– А как же с той половиной, которую вы скрыли от него?

– В той игре, в которую я играл, я делил добычу только с Евой Эймори. Джилли это не касалось.

– А как вы собирались заставить его отдать половину от тех трех тысяч долларов, которые он забрал у Бэнкрофтов?

– Хм, – протянул Келси. – Способов хватает. Человек, действующий в моем стиле, всегда сможет заставить обманщика поплатиться за свой обман.

– Что же это за стиль такой? – спросил Мейсон. Келси усмехнулся и сказал:

– Ну вот, мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я же сказал, что не собираюсь рассказывать о своих делах. Речь идет лишь об одном отдельном случае вымогательства, а вы, мистер, все норовите меня зацепить. Я говорю правду, а вы знай себе выискиваете слабое место. Я не дурак, чтобы вступать в сделку с окружным прокурором, а потом от всего отказываться и самому лезть в петлю. Если мой рассказ подтверждается, я получаю вольную, если не подтверждается, то… Пусть про Келси говорят все, что угодно, но никто никогда не скажет, что он не знает свою выгоду.

– Значит, вы заинтересованы в осуждении подзащитной? – спросил Мейсон.

– Я заинтересован в том, чтобы в мою правдивость поверили, – сказал Келси. – Мне все равно, какие последствия это повлечет. Если это каким-то образом связывает миссис Бэнкрофт с убийством, значит, ей не повезло. Я говорю правду, и мне наплевать, кто от этого пострадает.

– Вы уверены, что Джилли собирался в яхт-клуб, чтобы встретиться с миссис Бэнкрофт?

– Судя по его словам, да.

– И когда он не появился, у вас не возникло желания пойти в яхт-клуб?

– Нет. Я оставался дома и ждал его возвращения. Я подумал, что даю ему шанс оказаться «порядочным».

– А если бы он отдал вам полторы тысячи, вы, в свою очередь, поделились бы с ним деньгами, которые собирались взять у Евы Эймори? – спросил Мейсон.

– Ваша честь, – сказал окружной прокурор, – я думаю, это вопрос спорный и выходит за рамки перекрестного допроса.

– Я полагаю, при сложившихся обстоятельствах надо дать свидетелю возможность ответить, – возразил судья Хобарт.

– Я отвечу так, – сказал Келси. – Если бы Джилли вел честную игру, я поделился бы с ним этими тремя тысячами. Да, наверное, поделился бы. Я был настроен помочь ему, но начал относиться к нему с подозрением после того, как он поменял цифры в письме. Я не чувствовал к нему особого доверия и решил впредь никогда не иметь с ним дел. В нашей работе есть свои этические законы, такие же, как и в любой другой, и если люди, с которыми я имею дело, не могут положиться на мою репутацию, я просто останусь ни с чем, мистер Мейсон. Я говорю, разумеется, о данном конкретном случае.

– Спасибо, – с улыбкой сказал Мейсон. – Пожалуй, у меня больше нет вопросов.

– Приглашаю следующего свидетеля, – сказал окружной прокурор Гастингс. – Судебного медика доктора Морли Бэджера.

Доктор Бэджер занял свидетельское место. Окружной прокурор повернулся к свидетелю.

– Доктор Бэджер, одиннадцатого числа сего месяца вас вызывали для проведения вскрытия.

– Да.

– Чей труп вы вскрывали?

– Уилмера Джилли. То есть отпечатки пальцев трупа совпадали с отпечатками пальцев человека по имени Уилмер Джилли.

– Что вы можете сказать о причине смерти?

– Смерть наступила вследствие проникновения пули тридцать восьмого калибра через грудную клетку в сердце. Пуля застряла в позвоночнике. Смерть наступила мгновенно, убитый после выстрела даже не дергался, просто рухнул, и все.

– В котором часу вы производили вскрытие?

– Около половины десятого вечером одиннадцатого числа.

– Сколько времени прошло с момента смерти?

– Предположительно, двадцать четыре часа.

– Вы могли бы определить это точнее?

– По медицинским данным этот человек умер между восемью и одиннадцатью часами вечера, но я мог бы утверждать, что смерть наступила в течение полутора часов после того, как он поужинал консервированной фасолью.

– Можете задавать вопросы, – сказал окружной прокурор.

– У меня нет вопросов, – отвечал Мейсон.

– Как? – изумленно воскликнул прокурор. – А перекрестный допрос?

– Его не будет, – сказал Мейсон.

– Если суд позволит, – проговорил Гастингс, – пришло время подвести итоги. Нам нужно доказать факт убийства и связь подозреваемой с этим убийством. Мы изложили дело во всех подробностях.

– Да, все так. Если, конечно, подозреваемая не хочет сказать что-нибудь в свою защиту, – заявил судья Хобарт.

– Подозреваемая просит объявить перерыв до завтрашнего утра, – сказал Мейсон. – Я же хочу сделать одно заявление. Сообщаю, что если будет объявлен перерыв, мы устроим пресс-конференцию, во время которой подзащитная подробно расскажет журналистам обо всех событиях, имевших место в ночь убийства.

– Ваша честь! – закричал Гастингс, вскакивая на ноги. – Это возмутительно! Это профанация судебного следствия. Подзащитная помалкивает, но как только следствие добралось до нее, заявляет о намерении дать публичные показания.

– Я не знаю закона, который запрещал бы обвиняемому давать сведения прессе, если он этого хочет. И не знаю закона, обязывающего обвиняемого давать показания следствию, – задумчиво сказал судья Хобарт. – Учитывая обстоятельства, суд объявляет перерыв до завтра, до десяти часов утра. На это время подзащитная останется под охраной шерифа. Если подзащитная желает дать показания прессе, не вижу повода отказывать ей во встрече с журналистами прямо в здании суда.

Судья Хобарт встал с кресла и вышел. Гастингс подбежал к Мейсону.

– Слушайте, Мейсон, нельзя выкидывать такие номера, это не по правилам!

– Почему? – удивился защитник. – Вы слышали, что сказал судья: все по закону.

– Ну, хорошо! Если вы намерены проводить пресс-конференцию, я тоже буду там и задам несколько вопросов, – заявил Гастингс. – Я понимаю вашу цель: вы хотите дать обвиняемой возможность все рассказать, не подвергаясь перекрестному допросу.

– Вы будете представлять какую-нибудь газету? – осведомился Мейсон.

– Да, я буду представлять газету и через пять минут получу удостоверение репортера! И уж я задам несколько вопросиков, на которые обвиняемая вряд ли сможет дать ответы!

– Ради Бога, если вы – представитель прессы. Зал судебного заседания был охвачен волнением. Газетчики окружили стол Мейсона и фотографировали улыбающегося защитника и взбешенного прокурора. Робли Гастингс повернулся к ним.

– Это беспрецедентно! – закричал он. – Со мной не бывало ничего подобного, фантастика какая-то. Теперь обвиняемой обеспечена симпатия публики. Если она хочет все рассказать, то почему не сделала этого на следствии?

– Потому что следствие велось крайне небрежно, – ответил Мейсон.

– Что это значит?

– Следователь не изучил дно залива в том месте, где яхта стояла на якоре. Возможно, там что-то есть, находки на дне озера способны полностью оправдать подсудимую. Вы можете найти, к примеру, оружие убийцы. Любой эксперт должен был связаться с подводниками и в конце концов исследовать место, чтобы найти оружие. Мы предполагаем, что убийца, кто бы он ни был, выбросил оружие за борт. А вы что сделали? Вы и шериф расследовали дело и даже не пометили то место, где яхта стояла на якоре. Таким образом, вы навсегда упустили то, что могло быть жизненно важно для обвиняемой. Поэтому она сама будет решать, что и когда ей рассказывать.

– Подождите, – перебил Гастингс. – Я собираюсь заказать по телефону удостоверение репортера. Ну, а если вы утверждаете, что все упирается в исследование дна, то почему же вы не взяли ныряльщика и не поискали сами?

– Мы не знали точного места, – ответил Мейсон. – Яхту буксировали по приказу шерифа.

Гастингс попытался сказать что-то еще, но не мог ничего выговорить от злости. Его рот задергался как в нервном припадке, лицо побледнело, руки задрожали. Он резко повернулся и пошел к телефону. Мейсон сказал шерифу:

– Будьте так добры, шериф, скажите на пресс-конференции пару слов, буквально пятиминутную речь, а мы пока должным образом аккредитуем представителей прессы.

– Погодите-ка, – возразил шериф Джуит. – Вы обвиняете меня в некомпетентности.

– Я не обвиняю вас, я лишь заявил, что вы вели расследование небрежно.

– Это одно и то же.

– Хорошо, – сказал Мейсон, – если вам так больше нравится, я обвиняю вас в некомпетентности.

– Я не знаю, стоит ли помогать вам с пресс-конференцией, – заявил шериф.

– Эй, подождите-ка, – вмешался один из репортеров, – что вы делаете? Хотите испортить нам статью года?

– Я возвращаюсь к себе в контору, – объявил шериф. Один из репортеров сказал – Конечно, шериф, пожалуйста. Но не забывайте о своих друзьях. Во время выборов мы пахали на вас, засучив рукава, но если вы испортите нам материал, я уж и не знаю… Вы понимаете, что все это значит? Богатая женщина обвиняется в убийстве на почве шантажа, радио и телевидение, столичные газеты – все слопают эту историю, а вы не даете репортерам заработать. Да и не имеете вы права мешать подзащитной делать заявления для прессы.

Шериф на миг задумался и произнес:

– Хорошо. Через десять минут она сделает открытое заявление в судебной библиотеке.

– Да, и мы приглашаем только аккредитованных представителей прессы. Иначе моя клиентка говорить не будет, – сказал Мейсон.

– Шериф и его помощники тоже придут, – заявил шериф.

– Конечно, – Мейсон улыбнулся. – Мы ждем вас.