Тайна профессора Бураго. Вып. 1

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОФЕССОРА БУРАГО
10. ПОЧЕМУ НЕ ВИДНО САМОЛЕТА?

Лето выдалось холодное и сырое. Влажная прохлада ночи была так ощутительна, что горожане затворяли окна, едва солнце опускалось за острова. Даже любителей белых ночей не привлекало романтическое сияние, - они также захлопывали окна и раздраженно опускали шторы, чтобы не слышать ударов северного ветра.

Как почти во всех домах, окна были закрыты и в этой квартире. Свет лампы, затененной старым зеленым козырьком, падал на синее сукно огромного письменного стола. Стол был завален горою книг, тетрадей, папок, просто листков бумаги, сложенных стопочками и беспорядочно разбросанных, - чистых, исписанных аккуратными четкими строчками и небрежно исчерканных какими-то каракулями, формулами, диаграммами. Короче говоря, на столе царил беспорядок, граничащий с хаосом. У края стола, примостившись на коленках в глубоком кресле, обитом побелевшей от времени, потертой кожей, работала девушка. Ее голова, склоненная над тетрадью, горела в луче лампы золотом белокурых «волос. Девушка была увлечена работой. Перепачканные в чернилах пальцы быстро водили пером. Губы беззвучно шевелились.

За спиною девушки, в полутьме огромного кабинета, слышались тяжелые шаги, приглушенные пушистым ворсом ковра. Человек, ходивший по кабинету, был необыкновенно велик и грузен. Его большая голова с шишковатым черепом казалась еще больше от обрамлявшей ее львиной гривы седых кудрей. Такая же седая огромных размеров борода ниспадала на широкую волосатую грудь старика, словно не помещавшуюся под распахнутой фланелью пижамы. Держа конец бороды большими, поросшими седою шерстью пальцами, старик засовывал его в рот и сосредоточенно пожевывал. Время от времени он останавливался перед одним из многочисленных книжных шкафов, брал с полки книгу, небрежно перелистывал и ставил обратно, не заботясь о том, попала ли она на место. Видно было, что он делает это совершенно машинально. Очевидно, так же машинально он остановился и перед большим степным календарем.

- Погляди-ка, Валек, что здесь написано, - прозвучал вдруг его глубокий бас. - «В этот день доблестные моряки черноморской эскадры, оставшиеся верными советской власти, по приказу Совета Народных Комиссаров уничтожили свои корабли, предпочтя их гибель позорной сдаче немцам…» Подумать только, - задумчиво повторил он, - ты была тогда совсем крошкой…

Девушка подняла голову от тетради:

- Если ты будешь мне так помогать, я на веки вечные останусь в аспирантах.

Старик, не обращая взимания на упрек, подошел к ней тяжелыми шагами, под которыми скрипели скрытые ковром паркетины, и положил большую руку на золото ее толос.

- Подумать только, какая ты была тогда маленькая, - повторил он, - и вот извольте: невеста…

- Честное слово, папа, - повторила девушка, - ты мне мешаешь. Диссертации и так нелегко дается, а тут еще эти вечные разговоры.

- Вечные разговоры… пустые разговоры старика… - Он вздохнул. - А не думаешь ли ты, что твоему орлу этот листок календаря куда интереснее, нежели то, будешь ты кандидатом физических наук или не будешь? Подумай-ка, в этот самый день он…

Девушка со смехом бросила вставочку, схватила руку старика и прижалась к ней щекой:

- Ах, папа, папа, какой же ты, право, чудак! Начат с того, что все это произошло в Новороссийске вовсе не в «этот день»…

- То есть как так? - Косматые броши старика, как два больших крыла, взлетели на лоб. - Вот! - Он решительно указал на стенку. - Или «все врут календари»?

- Календари, может быть, и не врут, но ты уже три дня не отрываешь этот листок. Три дня ты пытаешься рассказать мне про гибель эскадры.

- Фантасмагория! - весело воскликнул старик. - Положительно я становлюсь стар. Впрочем, нет, чепуха! Знаешь, из-за чего это происходит? Я никак не могу найти точки, одной единственной точки, за которую можно было бы опереться, чтобы сдвинуть с места все дело…

- Ты заработался, папа, - ласково сказала Валя. Она сладко потянулась. - Знаешь что? Пойдем гулять, тебе это всегда помогает.

- Гулять? Да, да, конечно, это чудесно, мы пойдем гулять, - рассеянно сказал Бураго. Он улыбнулся и взглянул на Валю: - Показать?

Она молча глядела на отца. Она знала отца, знала по его, тону, по выражению добрых смеющихся глаз, по тронувшей его губы лукавой усмешке, что ее ждет что-то удивительное.

- Принеси чашку кипятку, - сказал он и, когда она вышла, отпер ящик письменного стола и достал из него небольшой металлический стаканчик. Это был обыкновенный алюминиевый стаканчик для бритья. Когда Валя вошла с чашкой горячей воды, Бураго поспешно накрыл стакан газетой.

- Отвернись и не гляди.

Он налил в стакан воды и закрыл его алюминиевой же крышкой. Подождал несколько секунд и торжественно произнес:

- Можно.

Валя обернулась и стала искать глазами то, на что, по-видимому, смотрел отец. А он внимательно глядел на край стола, где только что был стаканчик. Но, сколько Валя ни приглядывалась, она ничего не могла увидеть. В доказательство тому, что принесенная Валей чашка пуста, Бураго жестом фокусника перевернул ее.

- Ни капли!! - провозгласил он. - Найди воду. Только не обожгись.

Подойдя вплотную к столу, Валя почувствовала тепло. Протянула руку и с испугом отдернула: пальцы коснулись горячей поверхности металла.

- Я говорил: не обожгись, - приговорил старик. - Ну, теперь смелей, смелей!

Валя осторожно притронулась к горячей пустоте. Сомнений быть не могло - то был стакан. Вот его гладкий бок, вот крышка. Валя взяла стаканчик платком. Ощупью сняла крышку. Из стакана полилась вода. По мере того, как стакан опоражнивался и остывал, он снова становился видим. Валя долго стояла, как завороженная, со стаканчиком для бритья в руке. Потом поставила его на стол, молча подошла к отцу и, обняв его, крепко поцеловала несколько раз:

- Я всегда говорила, что ты великий факир.

- Остается получить тот же эффект без подогревания окрашивающего слоя. Не можем же мы требовать от самолета или корабля, чтобы они держали свою внешнюю поверхность в подогретом состоянии!

- А если бы так?

- Если бы так - задачу можно было бы считать решенной. Они были бы невидимы для человеческого глаза. И далеко не всякая эмульсия на фотопленке способна была бы дать их изображение. Над этим пришлось бы еще подумать. Но; повторяю, подогревание окрашивающего слоя - химера. Нужно сделать еще один шаг…

- И мы его сделаем, папочка, правда?

- С таким ассистентом, как ты? Безусловно, - уверенно подтвердил старик.

- Ну, а теперь все-таки гулять, гулять, гулять! - воскликнула! девушка. - Ты вдвойне заслужил хорошую прогулку.

Через несколько минут они встретились в прихожей. На Бураго был застегнутый на все пуговицы китель с контр-адмиральскими нашивками на рукавах. Между золотом шитья глядели малиновые просветы инженера. Седая грива волос была тщательно подобрана в околыш морской фуражки. На ногах вместо обрезанных валенок, в которых старик только что разгуливал по кабинету, блестели ярко начищенные ботинки. Единственным отступлением от формы была тяжелая трость, которой он яростно постукивал на каждом шагу. Валя взяла отца под руку, и они вышли на залитый мягким светом белой ночи проспект.

- Твой-то орел не пришел нынче, - сказал старик,

- Он будет к одиннадцати, - уверенно сказала Валя. - У нас есть еще время.

Они шли пустынными улицами. Тяжелая палка Бураго перебивала своим крепким стуком дробное постукивание Валиных каблучков. Шли молча. Когда вошли на плиты моста, шаги стали особенно гулкими. Старик остановился и, опершись на гранитный парапет моста глядел вниз, где пыхтел широкогрудый буксир. Буксир тащил огромную баржу с дровами. Подойдя к мосту, буксир издал хриплый, надсадный вопль, плюнул е небо снопам искр и сложил трубу вдоль кормы.

Валя задумчиво смотрела вдоль реки, стремительно несшей к морю ясные холодные воды. Старик заглянул дочери в лицо и осторожно притронулся к ее плечу.

- О чем? - тихо спросил он.

- Как ты думаешь, - спросила она, не оборачиваясь: - мы решим ее к осени?

- Ты не новичок в науке, девчурка, - сказал Бураго, - а задаешь вопросы подстать приготовишке.

- Должны, должны решить, - упрямо сказала Валя.

- Ну, раз должны… - усмехнулся он.

Они опять замолчав оба, как зачарованные, смотрели на любимым город, спящий в прозрачном сиянии ночи. Над их головами тянулись могучие чугунные ветви трехлапого фонаря, словно исполинское чугунное дерево выраставшего из каменной кладки моста. В матовых шарах не было электричества, но стекла сияли от пронизывающего их света белой ночи.

Где-то далеко, со стороны взморья, послышался, нарастая и приближаясь, гул самолета. Скоро мощная песня мотора звучала прямо над ними. Старик поднял голову. На кителе из-под бороды блеснул крошечный золотой барельеф Ленина.

- Ну вот, - обиженно проговорил старик, - ведь тут он, над самой головой, совсем недалеко, а не видно, А ведь краска на нем самая обыкновенная. Что это значит? Это значит, что угол, под которым на него падают лучи света.

Девушка рассмеялась.

- Это значит только то, папа, что ты стал плохо видеть, - сказала она и ласково тронула рукав его кителя.

- Я тебя не понял. - Старик с досадой обернулся к дочери.

- Ты чего не видишь, а я отлично вижу. Вот он, смотри, - и она протянула к светлому небу обтянутую перчаткой руку.

Бураго стукнул палкой, круто повернулся и пошел прочь. Валя догнала его и взяла под руку.

- Подлая штука - старость, детка, - грустно сказав он.

- Нет, нет! - Валя на ходу ласково заглянула ему в глаза, - ты просто устал. Очень устал. Я уверена, совершенно уверена, что мы ее решим.

- Мы не опаздываем? - спросил старик, чтобы переменить разговор.

- Ровно одиннадцать;

Они повернули к широким воротам своего дома. Завидев Бураго, дворник распахнул калитку. С какой-то особенной поспешностью сдернул шапку и поклонился.

- Противный он… всегда так противно кланяется, - сказала Валя отцу.

- Человек как человек, - равнодушно произнес старик.