Вскоре привели несчастных девушек. Они были бледны и истерзаны. Настасья, которая имела более хрупкое телосложение, еле ковыляла, а Глаша, невзирая на измученный вид, шла уверенно, но, казалось, будто смотрела в пустоту. Мария плелась, опустив голову, и всё время всхлипывала.
— А вот и наши красотки! — как ни в чём не бывало возвестила Дарья Сергеевна. — Сейчас они будут изображать уток, а мы, господа, немного поохотимся… Ну как, хороша затея?
За столом на минуту воцарилась тишина. На лицах собравшихся мелькнула тень сомнения.
— А что, мне нравится! — наконец, изрёк грузный господин. — Охота — занятие привычное…
— В принципе, можно… — согласились остальные. — Только как охотиться — всерьёз или делать вид?
— Конечно, всерьёз! — усмехнулась хозяйка. — Вот и ружья припасены… Выбирайте любое!
Она махнула рукой в сторону кустов, где был собран небольшой арсенал оружия.
— Это дело! — оживились мужчины.
Они тут же позабыли о своей жалости к несчастным, шевельнувшейся было в глубине души. В конце концов, крепостные девки есть крепостные девки. Они вроде неодушевлённых предметов, существующих на этом свете лишь для того, чтобы удовлетворять барские прихоти. И с чистой совестью гости стали рассматривать и разбирать оружие. Дарья Сергеевна — а она любила охоту и сама отменно стреляла — решила не отставать от мужчин.
— Слышали? — обратилась к девушкам, которые, ещё до конца не понимая, для чего их привели, в нерешительности остановились поодаль. — Живо в воду! Сейчас вы — утки на пруду. Так что плывите, сколько сил хватит…
— Барыня, смилуйтесь над нами… — вскинула голову Глаша.
Она уже не стала падать на колени, а посмотрела хозяйке прямо в глаза. «Эта гадина нас, конечно, не пощадит, — мелькнула у неё мысль. — Но всё равно пусть знает, что Бог её накажет!»
— Ты всё никак не угомонишься?! — воскликнула Дарья Сергеевна. Её неприятно удивил пристальный смелый взгляд Глаши. — Марш в воду!
— Плывите, сколько духу хватит, — обернувшись, тихо скомандовала девушкам Глаша. — Может, кто и выплывет…
Им ничего не оставалось, как подчиниться. Они вошли в воду и начали плыть, а господа, недолго думая, открыли стрельбу. Первой с поверхности исчезла голова Марии, затем Настасьи. Глаша отплыла уже далеко, но никто из господ всё не мог поразить мишень. «Уйду… — решила девушка, ныряя на глубину. Она отлично плавала. — Если выберусь отсюда, подамся в бега…» Ей пришлось вынырнуть, чтобы набрать воздух. И этот шаг оказался роковым. Раздался очередной выстрел — и голова Глаши навсегда ушла под воду.
— Есть! Попала! — воскликнула довольная Дарья Сергеевна, у которой от азарта раскраснелись щёки. — Глупая утка пошла на дно!
Гости посмотрели на неё с уважением — кто из женщин мог бы похвастаться такой меткостью? Остальные дамы больше заняты нарядами да любовными интригами, а Дарья Сергеевна — и красавица, и умница, и хозяйка отменная, вот только нрав имела крутой, и некоторых это настораживало.
…«Господи, что же у них творится! — в смятении думала Даша. — Почему крепостные всё терпят и не бунтуют? Хотя, наверное, время ещё не пришло… Страх перед господами с молоком матери впитали…»
Словно отвечая на её вопрос, невидимый режиссёр этого виртуального фильма, продемонстрировал кадры, где в одной из деревень мужики взялись-таки за топоры и дубины — помещики устроили оргию и решили, что дворовых девушек им мало, поэтому надо послать в ближайшую деревню за новенькими. Отрядили гонцов, чтобы те пригнали в имение самых красивых жён, дочерей и сестёр. А мужики жестоко отметелили горе-посланников, обратив их в бегство.
— Убирайтесь, кровопийцы! — кричали они, размахивая им вслед своим нехитрым оружием. — Не видать вам наших баб и девок!
Смогли, значит! Не всё же в пыли валяться перед этими тварями! Даша ликовала, только радость её длилась недолго — через несколько дней в деревню явились солдаты и сожгли её дотла. Многие жители погибли в огне. «Нет, это невозможно!» — чуть не плакала она, а сердце рвалось и требовало справедливости. Так было обидно, что и её родственница, пусть очень дальняя, оказалась такой же жестокосердной маньячкой. Хотя, может, и не маньячкой, только нравы тех времён не укладывались в голове современного цивилизованного человека.
Новая «картинка» из глубины веков шокировала Дашу в неменьшей степени. Дарья Сергеевна пила чай на веранде в обществе двух приятелей-помещиков. Все трое любовались закатом и вели неспешную беседу.
— Как думаете, милейшая хозяюшка, не пора ли нам затеять нечто новенькое? — хитро прищурившись, поинтересовался субтильного вида гость по имени Егор Афанасьевич.
— Не совсем понимаю вас, любезный друг… — лучезарно улыбнулась Дарья Сергеевна.
— Да, интересно было бы узнать, что у вас на уме… — прихлёбывая из чашки, отозвался другой гость, которого звали Степан Маркович.
Внешне он был полной противоположностью первому — высокого роста, плотный и кряжистый, всем своим существом внушавший основательность и надёжность. Стул под его весом то и дело скрипел, что, впрочем, ничуть не смущало самого Степана Марковича.
— Я имею в виду крепостной театр… — продолжил мысль Егор Афанасьевич. — Почему бы нам, соседям, общими усилиями не организовать такое развлечение?
— Право, ваша задумка просто великолепна! — воскликнула Дарья Сергеевна, у которой сразу загорелись глаза.
— Да, недурно было бы… — поддержал её другой гость. — Только ведь это дело хлопотное, да и расходы опять же… Надобно всё продумать…
— Это ничего! — воодушевилась Дарья Сергеевна. — Затея-то стоящая!
Внезапно их приятная беседа была прервана. На веранду вбежала деревенская баба и бросилась в ноги хозяйке.
— Барыня, матушка, не гневайтесь! — воздела она руки к небу. — Помогите, Христа ради…
— Это ещё что такое?! — вскричала Дарья Сергеевна, закипая гневом. — Кто пустил? Как ты посмела меня побеспокоить?
Она резко встала из-за стола — так, что неловко задела изящную фарфоровую чашку. Та упала и разбилась, издав жалобный звон. Этот факт окончательно вывел хозяйку из равновесия.
— Прокоп! Прокоп! — что есть силы стала звать она и яростно трясти колокольчик.
— Может, спросим, что случилось-то? — осторожно предложил Егор Афанасьевич.
— Барин, миленький… — завыла баба, не вставая с колен и обращаясь теперь к нему. — Мужик мой помирает… С крыши упал… Крышу-то — будь она неладна! — чинил, да не удержался… И на кол напоролся…
— И что? — иронично изогнула бровь Дарья Сергеевна. — Может, ему врача надо? Или вовсе отвезти его в больницу?
Баба растерянно переводила заплаканные глаза с барыни на Егора Афанасьевича.
— Звали, барыня? — на веранде показался вечный страж Прокоп — молчаливый кряжистый мужик с окладистой бородой, который везде ходил со своей неизменной плетью и был готов тотчас же исполнить любое приказание хозяйки.
— Как ты допустил? — взвилась Дарья Сергеевна. — Почему эта глупая баба нарушила наш покой — мой и моих гостей?
— Извиняйте, барыня… — смутился Прокоп, почесав в затылке. — Недогляд вышел…
— За этот недогляд ты ответишь потом, а сейчас поучи-ка уму-разуму эту дурищу… — приказала она. — Будет знать, как барыню тревожить…
— Слушаюсь, — поклонился Прокоп и тут же распрямил плеть.
Она просвистела в воздухе и обрушилась на спину несчастной. Видно, Прокоп не рассчитал своих сил — удар получился слишком сильным. Женщина дёрнулась и закричала.
— Ты ещё будешь тут голос подавать? — возмутилась хозяйка. — Бей её, Прокоп, бей, как следует!
И Прокоп бил, раз за разом опуская плеть и уже не разбирая, куда приходится удар. Баба глухо стонала и пыталась отползти подальше, при этом странно подволакивая ноги.
— Ладно, хватит, — махнула рукой Дарья Сергеевна. — Пусть убирается вон!
— Вставай! — скомандовал Прокоп, прервав экзекуцию.
Но баба никак не могла подняться. Она лишь беспомощно ползала по полу.
— Будешь спектакли разыгрывать? — опять закричала хозяйка. — Тебе мало?
— Дарья Сергеевна, да у неё, похоже, перебит позвоночник… — задумчиво проговорил Егор Афанасьевич. — Перестарались вы… Она теперь не встанет.
— Прокоп, тогда тащи её отсюда, — досадливо поморщилась хозяйка. — Меня это дело изрядно утомило…
— Слушаюсь, барыня, — привычно поклонился Прокоп и, подхватив несчастную бабу, поволок её на выход.
— Вот и любимая чашка разбилась… — посетовала Дарья Сергеевна. — Никак не приучу этот глупый народ к порядку… Так о чём, бишь, мы толковали? А, господа?
Она тут же успокоилась и вновь мило защебетала.
— Да мы о крепостном театре говорили… — напомнил Степан Маркович, который до сих пор хранил молчание.
И все трое как ни в чём не бывало принялись обсуждать более приятную тему.
… Даша от увиденного в очередной раз пришла в ужас. Если бы могла, то тут же кинулась бы восстанавливать справедливость! Прямо-таки рвалась в бой. Не знала, правда, как это сделать, но прекратить беспредел требовало её горячее сердце. И ещё было обидно и стыдно за дальнюю родственницу. Не думала Даша, что у неё в роду такой монстр.
«Картинка» сменилась, и вот уже чуть оправившаяся Лукерья склонилась над каким-то предметом. Даша пригляделась и увидела, что это изящная дамская перчатка. «Откуда она у неё? — подумала девушка. — Не иначе как у Дарьи Сергеевны подобрала…»
— Будь ты проклята, барыня-змеюка! — с ненавистью выдохнула Лукерья, судорожно комкая перчатку. — Не пожалела моего Ярославушку, сокола ясного, что любил больше жизни… Гореть тебе в аду, сатанинское отродье!
Она поместила вещь в глубокую чашу и стала бросать туда один за другим какие-то предметы со стола, бормоча при этом слова заклинания. Потом зажгла свечу и полила содержимое чаши горячим воском.
Добросердечная Лукерья, обладая сильным даром, никогда прежде не пускала его в ход для тёмных дел. В деревне даже и не думали, что ей подвластно такое. Женщина обычно выступала в роли местной знахарки — лечила травами да кореньями, заговаривала болезни и просто помогала ласковым словом. Измученный жизнью крестьянин, бывало, поговорит с ней, расскажет о своих бедах — и глядишь, ему на сердце полегчает. А творить чёрные дела, наводить порчи и проклятия Лукерье и в голову не приходило. Да она толком и не знала, способна ли на такое.
Оказывается, способна. Выходит, не всё можно решить миром. И теперь её было уже не остановить. Она вдруг почувствовала, как из самых глубин души поднимаются такие неукротимые мрачные силы, что их не унять. И силы эти требовали одного — незамедлительной жестокой мести.