Тайна рода Загорских

Глава 12

Дарья Сергеевна уже изрядно располнела, ходила, переваливаясь с боку на бок, и не могла без раздражения взглянуть на себя в зеркало. «И зачем только я пошла на это? — хмурилась она, разглядывая свою грузную фигуру с отчётливо выпирающим животом. — Почему послушала доктора? Надо было ещё в самом начале избавиться от младенца… А теперь на кого стала похожа? Самой на себя смотреть противно, не то что людям показаться…»

Лукерья знала, в какой день и час за ней приедут. Даже узелок собрала и терпеливо ждала человека от барыни. Поэтому когда, наконец, раздался шум подъехавшей кареты, она поняла, что это по её душу. «На всё пойду и змеюку эту перетерплю — лишь бы сынок Ярославушки родился! — подумала женщина. — Внучок — единственное моё утешение…»

Заскрипела входная дверь, и, низко наклонившись, чтобы не удариться головой о притолоку, в избу вошёл нарочный Дарьи Сергеевны.

— Собирайся, мать, — без предисловий заявил он. — Выпала тебе честь великая. Барыня решила тебя облагодетельствовать.

«Эта змеюка подколодная меня уже облагодетельствовала! — внутренне вскипела Лукерья. — Да так, что вовек ей не прощу! Пусть только внучка родит, а там получит своё».

— Что мне собираться-то? — произнесла она вслух. — Голому одеться — только подпоясаться…

— Ну-ну, — одобрительно кивнул гость. — Тогда ступай…

И Лукерья, подхватив свой нехитрый узелок, отправилась навстречу судьбе. Было уже темно, а в деревне крестьяне жили по солнцу — вставали с восходом и ложились спать, когда едва смеркалось, так что все уже видели десятые сны, и её отъезд остался незамеченным. Потом, конечно, люди хватятся, но никто не узнает, куда она исчезла. Была и нету.

Ехали долго, а, когда добрались, уже вовсю разгорелся новый день. Лукерья по дороге задремала, и приснился ей Ярославушка — живой и здоровый. На руках он держал славного карапуза и показывал матери: «Смотрите, матушка, какое у меня дитятко! Берегите его, не бросайте…»

— Не брошу, сынок, не брошу! — встрепенулась Лукерья и тут же открыла глаза.

— Ты что это, мать? — удивлённо покосился на неё нарочный, который всю дорогу бодрствовал. — Сон какой приснился, что ли?

Лукерья молча кивнула и отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы.

Наконец, они прибыли. Здешняя барская усадьба оказалась намного меньше основной. Собственно, это была и не усадьба в обычном понимании, а небольшой, но уютный дом с аккуратным садиком и несколькими хозяйственными постройками. К приезду Дарьи Сергеевны всё спешно привели в порядок. Жила она уединённо, из прислуги — лишь несколько человек да нарочный, который исполнял её поручения. «Пусть людей в моём окружении будет как можно меньше, — решила хозяйка. — Тогда есть шанс, что никто обо мне не узнает». Этим немногим под страхом смерти приказали ни одной живой душе не рассказывать о барыне и её нынешнем положении. А кто ослушается — тому суровая расправа на месте. Крепостные, помня о крутом нраве Дарьи Сергеевны, не сомневались, что так оно и будет.

— Подожди на кухне, — велел нарочный. — Барыня в это время ещё спит. Тебя позовут.

Лукерья, ощутив внезапное волнение, обрадовалась небольшой передышке. К тому же на кухне ей предложили завтрак, что для подкрепления сил тоже было очень кстати.

Наконец, её пригласили. Лукерья зашла в просторную комнату и остановилась на пороге. Ей стоило больших усилий подавить в себе острый приступ ненависти к убийце сына и поднять глаза. «Как барыня изменилась… — с неприязнью подумала женщина в те несколько секунд, что они с Дарьей Сергеевной разглядывали друг друга. — Располнела, подурнела… Ну да мне какая разница, лишь бы внучка родила, а там за всё поплатится…»

— Явилась? — без предисловий начала Дарья Сергеевна, поморщившись оттого, что никак не могла найти в постели удобное положение.

Подушки казались ей то слишком мягкими, то, наоборот, слишком жёсткими, а одеяло постоянно мешало — не хотело укладываться так, как ей требовалось. И, вообще, уже второй день она испытывала странное беспокойство, не находя ни в чём утешения.

«Не сегодня-завтра родит… — без труда догадалась Лукерья. — Оно-то и лучше — значит, скоро отдаст мне ребёночка, и не придётся долго терпеть эту змеюку…»

— Звали, барыня? — спросила Лукерья, открыто разглядывая хозяйку и не утруждая себя поклоном.

«Не стану кланяться… — подумала она. — А ты стерпишь, ведь я тебе нужна…»

— Скоро рожу, — сообщила Дарья Сергеевна, сделав вид, что не заметила непочтительности крепостной. — Знаешь, от кого младенец-то?

— Откуда же мне знать? — усмехнулась Лукерья. — Про то нам неведомо…

«Какая наглая баба… Дать бы ей плетей! — мелькнула привычная мысль у Дарьи Сергеевны. — Да нельзя — ей ребёночка растить… Но своё она уже получила. Ишь, оклемалась… Живучая…»

— Тоскуешь, поди, по Ярославушке… — задумчиво проговорила хозяйка, словно и не она была виновницей смерти парня.

— Знамо дело, тоскую… — Лукерья отвела глаза, в которых полыхнула ненависть.

— Так это его ребёночек-то… — продолжала Дарья Сергеевна, — Ярослава… Вот тебе на старости лет утешение… Дом уже обустроили, денег дам, так что ни в чём нужды не будет… Кормилица опять же дожидается… А мне этот младенчик вроде как ни к чему…

— Благодарствуйте, барыня… — сдержанно поблагодарила Лукерья. — Господь не оставит вас своей милостью…

— То-то же, помни мою доброту… — буркнула Дарья Сергеевна. Отсутствие страха и привычной покорности в глазах крепостной вызывало у неё непонятную тревогу. Впрочем, виной тому, возможно, было её состояние. — Я у тебя сына забрала, но я же тебя и облагодетельствую…

Лукерья молчала, опустив голову и сдерживаясь из последних сил. С каким бы наслаждением она впилась в горло ненавистной хозяйке! И пусть её, Лукерью, потом хоть на кол сажают. Но нельзя — у этой змеюки под сердцем сынок Ярославушки.

Тут Дарья Сергеевна вдруг громко вскрикнула, а во взгляде мелькнули удивление и испуг — мол, что это со мной?

— Господь с вами, барыня, — тихо проговорила Лукерья. — Не тревожьтесь… Рожаете вы…

— Как, уже?! — воскликнула та. — Почему так рано? Срочно пошли за доктором!

И вновь почувствовав сильную боль, протяжно закричала.

«Мы, небось, в поле рожаем… — с неприязнью подумала Лукерья. — Безо всяких ваших лекарей… Мечешь стог — а из тебя ребёнок выходит… Оботрёшь его, накормишь и опять вилами машешь…»

— Не извольте беспокоиться, барыня, — произнесла она вслух и отправилась за подмогой.

Рожала Дарья Сергеевна долго и трудно. Доктор находился рядом, но и он временами терял самообладание — были минуты, когда ему казалось, что роженица не сдюжит. Сама она то была в сознании, то впадала в забытьё, а, когда бодрствовала, нещадно ругала всех подряд за свои мучения.

— Чтобы вам пусто было! — упрекала она доктора в перерывах между затянувшимися схватками. — Вот, уговорили меня оставить младенца, и теперь я умираю! А на что он мне? А-а-а…

Опочивальня вновь огласилась её криками и стонами.

— На всё воля божья, барыня… — тихо проговорила Лукерья — она находилась тут же и пристально наблюдала за ходом родов. — Дайте-ка я…

И мягко отстранила удивлённого доктора, который уже и не знал, что делать.

— Дозволите, барыня? — спросила она у измученной бледной хозяйки с волосами, слипшимися от пота.

— Делай, что хочешь… — махнула рукой та. — Я на всё согласна, лишь бы прекратились эти страдания…

«Ради внучка помогу тебе, змеюка… — мелькнула мысль у Лукерьи. — Но больше от меня добра не жди…»

Она положила одну руку на лоб хозяйки, а другую — на её возвышавшийся горой живот и стала что-то тихо бормотать, но слов разобрать никто не мог. В ту же минуту Дарья Сергеевна почувствовала облегчение и прилив сил, а малыш, который никак не хотел появляться на свет, отчаянно запросился наружу.

— Теперь тужьтесь, барыня, тужьтесь, что есть мочи… — скомандовала Лукерья.

Роженица последовала её совету, и уже скоро в опочивальне раздался бодрый писк новорожденного.

— Мальчик! — обрадованно воскликнул доктор, принимая ребёнка.

О Лукерье все тут же забыли, и та тихо отошла в сторону. Её лицо озарила радостная улыбка. «Вот он, внучок мой долгожданный, сокол ясный… — смахнула счастливую слезу. — Вот оно, продолжение моего Ярославушки…»

— Хотите взглянуть? — спросил доктор новоиспечённую мать.

— Зачем? — поморщилась Дарья Сергеевна. — Уносите его скорее… Я спать хочу… Сил совсем не осталось…

Она мечтала забыть о пережитом кошмаре, а ребёнок — ну что ребёнок? Его судьба уже устроена заранее. Не пропадёт. А коли и пропадёт, какое ей, Дарье Сергеевне, до этого дело? О себе надо подумать. Замуж выйти. В её жизни родившемуся младенцу нет места, он словно кость в горле. Надо срочно отправить его с глаз долой.

— Лукерья, забирай мальчика и уходи… — слабым голосом приказала она. — Для вас дом подготовлен, и там есть всё необходимое… Меня больше не беспокой. Знать ничего не хочу! А если что понадобится, скажешь нарочному Авдею…

— Слушаюсь, барыня, — кивнула Лукерья, принимая внука.

Поклониться барыне она так и не смогла себя заставить.

— Может, хоть раз ребёночка к груди приложите? — робко поинтересовался доктор. — Напоследок?

— Вы что, с ума сошли? — вскипела Дарья Сергеевна, на минуту забыв о своих недомоганиях. — Зачем это нужно?

Доктор с грустью посмотрел на неё сквозь пенсне и был вынужден отступить.

— Лукерья, вот ещё что… — вспомнила хозяйка. — Возьми… Как обещала… Здесь тебе надолго хватит…

И протянула той пачку ассигнаций, которые вытащила из туалетного столика. Лукерья сроду не видывала таких деньжищ и уставилась на них, словно на ядовитую змею. «Не возьму! — внутренне возмутилась она. — Не нужны мне её бумажки поганые! Это она за Ярославушку хочет откупиться…» Но, с другой стороны, ведь ей, Лукерье, надо будет растить внука. Не по миру же с ним идти! Хочется, чтобы малыш не голодал и жил достойно. Так что, как ни крути, придётся взять эти гадкие ассигнации. Ради сыночка Ярослава.

— Благодарствуйте, барыня, — поджала губы Лукерья и приняла пачку.

… Даша видела, как обустроились Лукерья с внуком, и как потекли их неспешные будни. Всего у них было в достатке, а вместе с ними в доме жила кормилица.

— Прямо будто маленький барчук — с кормилицей! — улыбалась счастливая бабушка, укачивая малыша. — Но ты ведь и, правда, наполовину барской крови… Конечно, материнское молоко было бы лучше… Ну ничего. Сдюжим. Я назову тебя Святославом! В память об отце, моём Ярославушке… Святослав Ярославович! Красавец ты мой…