Тайна в его глазах

32

Пока я спускался по лестнице со стороны улицы Талькауано, я на какой-то момент засомневался. У меня в кармане была приличная сумма — последний взнос за мою квартиру. Предполагалось, что я оплачу его сразу же, выйдя из Суда, потому что нотариусы все равно закрывались поздно. Но поскольку я боялся, что дал слишком большую фору Сандовалю, я решил все-таки отправиться искать друга, а оплату можно произвести и в другой день. Я проверил еще раз, что деньги надежно спрятаны во внутреннем кармане пиджака, и пошел ловить такси. Мы объездили весь Пасео Колон. Сандоваля нигде не было. Таксист был в хорошем расположении духа, так что он долго распинался на тему того, как проще всего можно поправить дела в стране. Если бы я так не переживал и не был бы так сконцентрирован на поисках возможного местонахождения Сандоваля, то, может, и попросил бы его пояснить, какую связь он улавливает между «военные знают, что делают», «здесь никто не хочет работать», «всех их надо замочить» и «Ривер Лабруны — это пример для подражания».

Я попросил его поездить по улицам, пересекающимся с Пасео Колон. Наконец-то я нашел Сандоваля в одном отвратительном баре на улице Венесуэла. Я расплатился с аналитиком национальной реальности и подождал, пока он не отсчитал мне всю сдачу полностью. Пока он шарил по карманам, с легким налетом раздражения из-за моей скупости, я наслаждался своей маленькой местью. Вот теперь я не торопился. Сандоваль все равно не вынесет, если я вытащу его оттуда до одиннадцати, а сейчас было не больше девяти.

Я сел в баре напротив и попросил кока-колу. Мне предложили пепси, и я не стал спорить. Я никогда не видел, чтобы он так напивался. Меня это даже пугало. И в то же время вызывала восхищение его стойкость. Без трагичности, без чрезмерных жестов, Сандоваль поднимал следующий стакан и осушал его за два-три глотка. Потом его взгляд устремлялся в пустоту, он ждал, пока жгучая жидкость опустится до самых кишок. Через несколько минут он снова просил наполнить стакан.

Было уже почти двенадцать, а я все никак не мог оторвать его от стула, хотя не очень-то и настаивал. По опыту я знал, что Сандоваль проходил свою первую стадию опьянения, когда начинал раздражаться, терял концентрацию, а потом входил в следующую стадию, более приятную: он расслаблялся. Вот в этот момент его и нужно было забирать. В эту ночь переход ко второй фазе затягивался. Я поднялся, чтобы пойти в туалет. Пока я оправлялся, услышал доносившийся из зала грохот разбитого стекла, затем крики и топот ног по деревянному полу.

Я выбежал, почти обмочившись. К счастью, в это время оставалось всего лишь двое или трое посетителей, которые наблюдали за происходящим скорее с интересом, чем со страхом. Сандоваль раскачивался со стулом в правой руке. Хозяин бара, мощный, приземистый тип, вышел из-за стойки и медленно приближался к нему, видимо опасаясь, что и этот стул найдет свою цель. За стойкой были видны разнесенные вдребезги зеркало и бутылки, стекла от которых разлетелись во все стороны.

— Пабло! — окликнул я его.

Он даже не посмотрел на меня. Продолжал внимательно следить за движениями хозяина. Никто из них не произносил ни слова, словно их противостояние было слишком серьезным, чтобы размениваться на слова. Без каких-либо предварительных сигналов правая рука Сандоваля описала широкий полукруг и отпустила стул, который полетел прямо в стекло одного из окон, выходивших на улицу. Опять сильный грохот. На этот раз хозяин отбросил все сомнения. Ему показалось, что его пьяного и теперь уже обезоруженного противника легко будет скрутить в бараний рог. Он не знал (а я знал), что Сандоваль, несмотря на помятый вид, до последнего не теряет реакцию и что с детства он занимался боксом в клубе Палермо. Поэтому когда хозяин оказался от него на расстоянии вытянутой руки, то тут же налетел на боковой в челюсть, который отбросил его на пустые столы.

— Сандоваль! — крикнул я.

Ситуация ухудшалась на глазах. Он развернулся ко мне. Он что, пытался вписать меня в план боевых действий, которые развернул тут? Схватил еще один стул. Сделал пару шагов в мою сторону. «Единственное, чего мне сейчас только не хватает, так это закончить эту ночь мордобоем со своим подчиненным в грязном баре на улице Венесуэла».

Но его планы были другие. Жестом свободной руки он попросил меня отодвинуться в сторону. Я отошел. Стул пролетел на достаточной высоте и с достаточной скоростью, чтобы разнести вдребезги зеркальную рекламу виски: сеньор почтительного вида, сидя в кресле рядом с горящим камином, томно потягивал виски из наполовину наполненного стакана. Мы уже видели такую в каком-то другом баре в этом районе. Сандоваль ненавидел эту рекламу, о чем поставил меня в известность во время предыдущей ночной вылазки.

С этим финальным грохотом, который Сандоваль посчитал актом правосудия, видимо, его деструктивные порывы сошли на нет. Хозяину бара тоже так показалось, потому что он напал на него сзади, и оба покатились по полу между стульями и столами. Я подошел, чтобы разнять их, и, как обычно в таких случаях, схлопотал несколько ударов. В конце концов я сел на пол, оттаскивая Сандоваля и крича хозяину, чтобы тот успокоился, что я сам его удержу.

— Сейчас я тебе покажу, — сказал наконец хозяин, приближаясь к нам опять.

Меня напугал его холодный и угрожающий тон. Он отошел к барной стойке. Я думал, что он сейчас достанет пистолет и прошьет нас насквозь. Но я ошибся. Он вытащил телефонный жетон. Он собирался звонить в полицию. Двое или трое все еще остававшихся клиентов, которые не находили нужным вмешиваться, также распознали его намерение и быстренько покинули бар. Я оглянулся. Был ли телефон-автомат в этой дыре? Нет, не было. Он пошел к двери. Бросая на нас уничтожающие взгляды. Последнее, чего нам не хватало этой ночью, так это закончить ее в обезьяннике. Я поднялся. Сандоваль сидел с отстраненным видом. Я быстро вышел вслед за хозяином. Он шел в направлении Бахо. Я окликнул его. Только при третьей попытке он развернулся, остановился и позволил мне догнать его. Я сказал ему, что, мол, не стоит, что я все улажу. Он посмотрел на меня весьма скептически. И у него были на то причины. Все эти стекла и зеркала должны были прилично стоить. И он еще собирался припомнить пару стульев и столов, которые были разнесены в щепки. И это не считая тех, что просто летали по воздуху. Я настоял. Он согласился вернуться в бар. Обратный путь мы прошли в полной тишине. Когда мы вошли в бар, ярость хозяина была вполне понятной и обоснованной. Осколки оконных стекол рассыпались по тротуару на улице, следы драки были заметны в каждом углу.

Он развел руки и посмотрел на меня, словно прося объяснений.

— Сколько может стоить починка всех этих повреждений? — В моем тоне не хватало уверенности. Он это заметил.

— И… Добрая стопка песо. Сами видите.

Я никогда не был силен в торгах. В таких случаях я всегда чувствовал себя или конченым мерзавцем, ищущем выгоды, или конченым болваном. Вся эта ситуация, когда уже перевалило за полночь, с сидящим на полу Сандовалем, привалившимся к барной стойке (он бережно присосался к бутылке виски, чудом выжившей в этом побоище), и с типом, который стоял напротив меня и собирался звонить в полицию, словно придерживая туза в рукаве, совершенно не вписывалась в существовавший у меня до сих пор план действий.

Он назвал мне колоссальную цифру, этих денег могло бы хватить, чтобы возвести заново весь притон, начиная с подвала. Я ответил, что столько у меня нет и это невозможно. Он заявил, что ни сентаво меньше. У меня в голове крутилась сумма на порядок меньше — стопка банкнот, которая все еще бережно хранилась в кармане моего пиджака и которая должна была означать полную выплату ипотеки. Я предложил ему эту сумму, стараясь придать своему голосу как можно больше твердости.

— Хорошо, — согласился он, — но вы мне заплатите прямо сейчас.

Он сомневался, что такой тип, как я, мог расхаживать с такими деньгами, играя в ангела-хранителя этого пьянчуги. Я протянул ему деньги. Он пересчитал банкноты и, похоже, успокоился.

— Но вы мне поможете навести тут порядок. Если я сейчас все так оставлю, то завтра потеряю целый день.

Я согласился. Мы отодвинули Сандоваля, чтобы он не мешался, подмели осколки, свалили разломанные стулья и столы в маленьком помещении, примыкающем к грязному патио, и расставили уцелевшую мебель. Думаю, что, не считая окна и зеркальной рекламы, он остался в выигрыше. К тому же эта чертова реклама была омерзительна. Сандоваль практически сделал ему одолжение, разнеся ее вдребезги.