Тайна в его глазах

41

Я выехал поздно ночью, чтобы успеть добраться до места к полудню. Это время мне казалось наименее ужасным, чтобы войти в дом, где меня ждут останки человека, которого я знал и ценил.

Инструкции, которыми заканчивалось письмо Моралеса, были конкретными и простыми. Проехать въезд в город, потом заправку YPF, которая находится здесь же на дороге по правую руку. Еще через километр свернуть налево на второстепенную асфальтированную дорогу. Последние два километра нужно ехать осторожно: там, среди высокой травы, прячется деревянная изгородь.

Полагаю, было где-то около одиннадцати, когда я вышел из машины, чтобы открыть ворота. Проехал на машине. Затем вновь вышел, чтобы вернуть створки на место. Продолжил путь по разбитой дорожке из щебня. Проехал еще, как я полагаю, километра два или три, хотя, может, и преувеличиваю: из-за состояния дороги пришлось ехать медленно, а высокая трава с обеих сторон дороги совсем не помогала ориентироваться на местности. Если Моралесу хотелось уединения, он его добился. Наконец-то дорога превратилась в довольно просторную эспланаду перед домом. Дом был прост, в один этаж, с высокими зарешеченными окнами, окруженный галереей без изысков, без кадок с растениями, без стульев… без всего. Сбоку был припаркован «Фиат», защищенный навесной крышей. Я не остановился, чтобы рассмотреть его, но выглядел он безупречно, как и раньше.

Я знал (Моралес написал об этом в письме), что в общем участок был чуть более тридцати гектаров. Я подсчитал, что для его покупки вдовцу пришлось влезть в долги по уши. В памяти у меня возникло его письмо, в котором он упоминал о финансовых затруднениях. До меня дошло: деньги для вдовы Сандоваля. Точно. В тот момент он не смог ей помочь, но, по всей видимости, пятнадцать лет спустя сумел расплатиться. Можно было предполагать, что Моралесу пришлось приложить усилия. Как обычный банковский служащий, он зарабатывал много, и земли эти были совсем не дешевы. Именно серьезные проблемы с деньгами объясняли ветхость дома и плачевное состояние подъездной дороги.

Я припарковал машину рядом с домом и пошел к двери. Как и предупреждал меня Моралес, она была не заперта. Когда я ее отворил, на меня нахлынула по-детски наивная надежда.

— Моралес! — позвал я.

Никто не ответил. Я выругался про себя, потому что и так знал, что найду его мертвым. Я прошел в зал. Немного мебели, простой книжный шкаф, никаких украшений. На стене висело два ружья. Я не стал к ним приближаться, чтобы проверить (всегда с большой предосторожностью относился к оружию), но они выглядели начищенными и готовыми к использованию. На столе, аккуратно прислоненный к керамической пепельнице, стоял конверт с выведенным на нем именем «сеньоре де Сандоваль». Я подошел, взял его и убрал во внутренний карман пиджака, потому что мне показалось постыдным пересчитывать. Из глубины комнаты открывался коридор, в котором находилась дверь в туалет, еще дальше — в кухню. А спальня? Я развернулся. Не заметил, как прошел мимо закрытой двери, которая была рядом с книжным шкафом. Это и должна быть спальня. Я отворил с трепетом дверь.

То, что я увидел, не было таким ужасным, как я себе представлял. Оконные ставни были открыты, и солнечный свет широкой рекой лился в комнату. Очевидно, Моралес знал, что в это утро свет его не побеспокоит. Никакой крови, ошметков мозгов в изголовье кровати, которые рисовало мое воображение с того самого момента, как я прочитал письмо. Просто тело вдовца, лежащего лицом вверх, накрывшегося одеялом по самую шею.

Не хочется выглядеть сентиментальным идиотом, поэтому постараюсь избегать формальностей! и говорить, что он выглядел спящим, потому что никогда не понимал тех, кто при виде покойника мог заявлять подобные вещи. Для меня покойники похожи на покойников, и Моралес не был исключением. К тому же его кожа уже приобрела легкий синеватый оттенок. Было ли это вызвано тем способом, к которому он прибегнул, чтобы покончить с собой? Пока мне это было не важно. Одно было ясно, это произошло недавно. Я оценил его деликатность, с которой он уберег меня от встречи с более шокирующими признаками разложения трупа, с которыми я бы точно столкнулся, если бы между его кончиной и моим приездом прошло чуть больше времени.

Обстановка была скромной. Двойной платяной шкаф, закрытый сундук, непокрытый стол, рядом с которым стоял стул с прямой спинкой, и односпальная кровать с незамысловатым прикроватным столиком рядом, заваленным медикаментами, одноразовыми шприцами, пузырьками с настоями. Только сейчас я понял, как ему было тяжело переносить свою болезнь в одиночестве, в бессилии, пытаясь преодолеть боль.

То ли потому, что я начал изучение места с общего анализа представшей передо мной картины, или же потому, что из-за собственной трусости я избегал тщательного осмотра тела, или же потому, что мне в глаза сразу же бросилась свадебная фотография, затерявшаяся среди пузырьков с лекарствами, которыми был забит прикроватный столик, однако я далеко не сразу заметил белый длинный конверт, прикрепленный к светильнику завязанным на узел шнуром. Я подошел, чтобы взять его. Он предназначался мне. И большими буквами под моим именем было выведено: «Пожалуйста, прочитайте до вызова полиции».