Тайны Франции. Заговоры, интриги, мистификации

СУДЕБНЫЕ ТРАГЕДИИ 1793 ГОДА

С огненными годами Великой французской революции неразрывно связано представление о суровых судебных процессах, не только являвшихся порождением той грозной эпохи, но и наложивших на нее свой неизгладимый отпечаток. В разные периоды революции эти процессы имели различный политический смысл, по-разному они проходили, неодинаково и заканчивались.

Началом революции справедливо принято считать взятие штурмом Бастилии 14 июля 1789 года. Но монархия была свергнута 10 августа 1792 года, а суд над королем Людовиком XVI, начавший серию политических процессов, открылся еще через несколько месяцев. Измены двора, его пособничество иностранным интервентам развеяли монархические иллюзии.

После свержения монархии были обнаружены секретные документы, которые раскрывали связи Людовика XVI с дворянами-эмигрантами, участвовавшими в подготовке интервенции; происки короля против революционного народа, включая выдачу военных тайн пруссакам и австрийцам; подкуп депутатов Законодательного собрания, на что было истрачено полтора миллиона ливров. Ничтожный король, ограниченность, вялость и безличность которого в конце КОНЦОВ превратили его в марионетку более умной и властной Марии-Антуанетты, проявил всю энергию, на которую только был способен, пытаясь удушить революцию.

Городское управление столицы — Парижская коммуна — 1 октября 1792 года представила обнаруженные документы народному представительству — Конвенту. Они вызвали крайнее волнение уже потому, что члены Законодательного собрания, подкупленные королевским золотом, могли быть и депутатами Конвента. Главное, однако, заключалось в том, что эти документы служили неопровержимым доказательством справедливости требований народа о суде над королем. Конвент назначил Комиссию 24-х, включавших как якобинцев, так и жирондистов, для изучения найденных бумаг короля.

Жирондисты стремились спасти Людовика XVI вовсе не из-за каких-то симпатий к королю, а из желания опереться на остатки престижа монархии и на реалистические силы в борьбе против монтаньяров. Но они столь же мало могли открыто объявить о своей цели, как и о мотивах, которые побуждали Жиронду стремиться к ее достижению. Опасаясь навлечь подозрение (их могли обвинить в стремлении гарантировать себя на случай реставрации монархии), жирондисты мотивировали свою позицию «интересами республики», которой, мол, надо учитывать, что казнь короля увеличит число государств, участвующих в контрреволюционной интервенции. Англия действительно воспользовалась вопросом о судьбе Людовика как предлогом, чтобы возглавить интервенционистский лагерь. Но причины для этого были совсем другие (политические и экономические), и повод все равно бы нашелся. Жирондисты проявили куда больше усилий спасти Людовика, чем интервенты или его эмигрировавшие братья, которые предпочитали видеть короля мертвым, но не пленником в руках народа.

6 ноября Комиссия 24-х представила доклад Конвенту. Лаже жирондист Валазе, выступавший от имени комиссии, вынужден был подчеркнуть, что неприкосновенность короля, гарантированная ему конституцией 1791 года, может относиться лишь к его легальным действиям, за что несут ответственность министры, а не за тайные козни и преступления. Впрочем, ряд жирондистских ораторов продолжали настаивать на неприкосновенности короля. Но здесь на ход прений повлияло сообщение о находке новых документов. Слесарь Гамен в конце ноября сообщил министру иностранных дел жирондисту Роллану, что он сделал в спальне короля тайник, где Людовик хранил особо важные бумаги. Роллан поспешил изъять их из этого потайного железного ящика и, просмотрев, представил — неизвестно, все ли, — на рассмотрение Конвента. Сразу же возникло сомнение, не утаил ли Роллан часть документов, которые, возможно, компрометировали жирондистских лидеров: ведь среди них вполне могли оказаться члены Законодательного собрания, принявшие из рук короля полтора миллионов ливров.

В стране, особенно в Париже, росло недовольство тактикой жирондистов. Под давлением народных масс они должны были согласиться на составление обвинительного акта против короля. Однако и после этого жирондистские депутаты продолжали ставить палки в колеса народному правосудию. Они старались провести декрет об изгнании всех Бурбонов из Франции, что могло спасти Людовика, предлагали издать закон о смертной казни для тех, кто пытается установить диктатуру, — это был и улар, нацеленный против монтаньяров, и еще одна интрига, рассчитанная на то, чтобы отвлечь внимание от вопроса о короле. Эти политические маневры оказались безуспешными. Более того, чем дальше, тем яснее становилось, что суд над королем, чье имя объединяло все реакционные силы, стал условием дальнейшего развития революции.

11 декабря король был доставлен в Конвент, где его допросили о найденных секретных документах. Людовик не нашел ничего лучше, как прибегнуть к жалким уверткам. Он то отрицал «неудобные» факты, то ссылался на плохую память, то сваливал вину на министров. Трудно было яснее разоблачить самого себя, убедить даже колеблющихся в справедливости выдвинутых против него обвинений.

Жирондисты активизировали свои попытки остановить руку народного возмездия. Суд над королем заслонил на время все другие сложные проблемы, выдвинулся в центр политической борьбы. Лагерь монтаньяров казался единым в решимости добиться осуждения короля. Но так ли это было в действительности? Знаменитый французский историк А. Матьез в начале XX в. опубликовал работы, в которых давался отрицательный ответ на этот вопрос. Матьез считал, что один из главных лидеров якобинцев, Дантон, вел двойную игру и что это повлияло на процесс Людовика XVI.

Однако независимо от оценки роли Дантона не подлежит сомнению, что предпринимались серьезные закулисные попытки спасти Людовика XVI и что реакция имела своих агентов в революционном лагере.

Все тайные и явные происки, направленные на то, чтобы предотвратить вынесение приговоров королю, потерпели неудачу. В обстановке крайнего народного возбуждения даже жирондисты должны были 14 января смириться с прекращением прений. На следующий день Конвент приступил к поименному голосованию по трем вопросам. На первый из них: «Виновен ли Людовик XVI?» — подавляющее большинство — 683 человека — ответило утвердительно.

Значительно большие споры вызвал второй вопрос: «Следует ли любое принятое решение передавать на обсуждение народа?» Большинством голосов Конвент отклонил попытку оттянуть решение вопроса о короле, передав его на референдум.

Главное сражение развернулось по третьему вопросу: «Какого наказания заслуживает Людовик?» Народное негодование, давление публики, заполнившей галереи для зрителей, заставили жирондистских лидеров отказаться от мысли прямо выступить против смертного приговора. Верньо, ранее рьяно защищавший короля, произнес свой вердикт: «Смерть». За ним последовали Бриссо, Луве и другие жирондисты, выступавшие за смертную казнь, но с отсрочкой — до принятия новой конституции. За смертную казнь без всяких условий голосовали 387 человек, за смертную казнь условно или за тюремное заключение — 334. Большинством в 53 голоса Людовик был приговорен к смерти. Но жирондисты все еще пытались спасти положение. Лишь после новых жарких прений 19 января Конвент постановил немедленно привести в исполнение смертный приговор. 21 января 1793 года Людовик XVI был казнен.

Казнь короля была важным этапом в развертывании революционного террора. Эффективным орудием его были внесудебные учреждения, особенно революционные армии в департаментах.

Среди судебных органов, осуществлявших террор, главная роль принадлежала парижскому Революционному трибуналу.

9 марта 1793 года для разбора судебных дел политического характера путем реорганизации Чрезвычайного уголовного трибунала, который начал действовать еще 17 августа 1792 года, почти сразу же после падения монархии, был образован новый судебный орган. Решения этого органа, получившего название Революционного трибунала, являлись окончательными; обвиняемые не имели права апелляции.

Более чем полтора века в исторической литературе и публицистике не прекращаются идейные споры вокруг оценки деятельности этого трибунала. Еще оппоненты И. Тэна, написавшего в конце XIX в. крайне тенденциозную и клеветническую историю Великой французской революции, подчеркивали: «Нельзя понять революционный террор, не представляя себе активности врагов якобинской Франции. Это все равно что на картине, изображающей двух схватившихся в смертельном поединке людей, замазать краской фигуру одного из бойцов. Оставшийся предстанет тогда в напряженной, неестественной позе, с налитыми кровью глазами, яростно пытаясь повалить наземь несуществующего врага». Либеральный историк А. Олар, который подверг критике такую концепцию террора, рассказывал, что в 80-х годах XIX в. была даже произведена попытка покушения на его жизнь за положительное отношение к французской революции.

Весной 1793 года жирондисты во время ожесточенной борьбы против «друга народа» Марата решили использовать в своих целях Революционный трибунал. Все началось с того, что 8 апреля секции Сент-Антуанского предместья обратились с петициями в Конвент, настаивая на предании суду Бриссо, Верньо, Барбару и других жирондистских депутатов. В ответ жирондисты 12 апреля потребовали суда над Маратом, которого обвиняли в призыве к расправе над рядом членов Конвента, в возбуждении продовольственных волнений и требовании голов изменников. Жирондисты воспользовались отсутствием 374 депутатов, направленных Конвентом в провинцию для выполнения важных заданий. В ночь на 14 апреля Конвент одобрил обвинительный акт против «друга народа». Марат, впрочем, и сам заявил, что не имеет ничего против суда над ним. Решение об аресте Марата тут же, в Конвенте, не было осуществлено: жандармы явно не хотели выполнить этот приказ. «Друг народа» сумел скрыться, но 22 апреля он добровольно отдался в руки властей. 24 апреля начался процесс Марата. Он выступил на нем грозным обличителем жирондистов. Общественный обвинитель (прокурор) Фукье-Тенвиль заявил, что, по его убеждению, Марат — верный друг народа. Марат был оправдан.

Ж.П.Марат

Гравюра Бриссона по картине Бозэ

Перед трибуналом была поставлена задача защиты революции. Ведь ход процессов, выносимые приговоры должны были служить этой и только этой цели. Трибунал мало внимания обращал на тонкости процессуального характера. Степень суровости приговора во многом определялась социальным происхождением обвиняемого. Для осуждения представителей старых господствующих классов — дворянства и духовенства, а также буржуазной аристократии требовалось обычно меньше доказательств вины, чем для подсудимых — выходцев из народа. Трибунал карал за контрреволюционную деятельность, за измену, за шпионаж в пользу интервентов, за спекуляцию, а также за нарушение законов о регулировании цен и заработной платы (законов о максимуме), о конфискации золота, за поставку недоброкачественного вооружения, боеприпасов и продовольствия в армию и другие аналогичные преступления.

Наряду с Комитетом общественного спасения и Комитетом общественной безопасности, комиссарами Конвента и революционными комитетами в провинции столичный Революционный трибунал принадлежал к числу наиболее важных органов революционной диктатуры. Он сделал немало для обеспечения победы над силами внутренней и внешней контрреволюции, к которым летом 1793 года присоединились жирондисты.

Деятельность Революционного трибунала, особенно во время террора, ярко отражала ход политической борьбы.

25 сентября 1793 года якобинский Конвент поручил Революционному трибуналу рассмотреть дела бывшей королевы Марии-Антуанетты и 21 депутата-жирондиста, после выступления парижских масс 31 мая — 2 июня изгнанных из Конвента и арестованных. Революционные власти знали, что роялистское подполье и иностранная агентура после казни Людовика XVI предпринимали лихорадочные усилия для организации бегства королевы. Первая попытка была сделана весной 1793 года доверенным лицом Марии-Антуанетты, мужем одной из ее фрейлин генералом де Жаржейсом, который в 1791 году был посредником в ее тайных переговорах с одним из лидеров партии фейянов (конституционные монархисты) — Барнавом, а еще ранее — в доставке королю денег от роялистского заговорщика барона Батна. Переодетый фонарщиком, де Жаржейс посетил королеву в Тампле и изложил ей план побега при содействии тюремных надзирателей Тулана, Лепитра и Тюржи. Не посвященных в заговор тюремщиков — супругов Тисон — намеревались угостить нюхательным табаком, в который было подсыпано снотворное.

Члены королевской семьи должны были покинуть тюрьму Тампль переодетыми в костюмы стражников или фонарщиков, дофина предполагали унести в корзине для грязного белья. Поджидавшие беглецов небольшие экипажи должны были доставить их в порт Дьепп и далее на корабле — в Англию. Один ир заговорщиков, Лепитр, который ведал в Коммуне выдачей паспортов, согласился обеспечить нужные бумаги. План сорвался из-за того, что после измены в середине апреля генерала Дюмурье, перешедшего на сторону врага, Коммуна временно запретила выдачу паспортов. Перепуганный Лепитр отказался предоставить поддельные документы. В результате уличных беспорядков были закрыты городские ворота. Оставались еще какие-то шансы бежать одной Марии-Антуанетте, но она отказалась покинуть Тампль без сына. Жаржейс спешно исчез из Парижа. После этого роялист барон Бати, о котором еще много будет говориться на последующих страницах, под именем де Форжа взял на себя руководство подготовкой к побегу.

Здание Тампля, где содержалась королевская семья, до революции принадлежало графу д’Артуа, брату Людовика XVI (впоследствии, в 1824–1830 годах, он занимал престол под именем Карла X). Несмотря на прямой запрет Коммуны, среди персонала, обслуживающего тюрьму, было немало бывших слуг графа д’Артуа. К ним следует прибавить большое число подкупленных полицейских чиновников, особенно начальника тюремной охраны капитана Кортея и крупного чиновника Мишониса. Шестидесятилетний торговец лимонадом Жан-Батист Мишонис с 10 августа 1792 года являлся членом Генерального совета Коммуны, он участвовал в сентябрьском самосуде толпы над сторонниками монархии. Для обеспечения его верности роялисты должны были прибегнуть к более веским или, точнее, звонким аргументам, чем апелляция к монархическим убеждениям. Будучи служащим полиции, Мишонис кроме всего прочего ведал специальными полицейскими фондами. Одновременно он являлся инспектором тюрем. В связи со своими обязанностями Мишонис был связан с прокурором Коммуны левым якобинцем Шометтом и его заместителем Эбером.

Некоторые историки сомневались в том, что попытка бегства в апреле вообще имела место, ссылаясь при этом на то, что Кортей и Мишонис не подверглись преследованию. Стоит, однако, обратить внимание на другое: ведь Тулану и Лепитру все же было выражено порицание за потворство заключенным членам королевской семьи. По-иному обошлись власти с тюремным надзирателем Тисоном и его женой. Они 19 апреля 1793 года донесли мэру Пашу, что Мария-Антуанетта поддерживает контакты со своими сторонниками на воле. Об этом же сообщал некий Лешнер. Результат оказался неожиданным: супругу Тисона заключили в сумасшедший дом, а его самого держали под надзором в самом Тампле, откуда ему удалось освободиться уже после 9 термидора. Показания Лешнера отвели, ссылаясь на то, что он пьяница. В итоге Мишонис и Кортей продолжали службу как ни в чем не бывало, Тулан предпочел бежать из Парижа в Бордо. Важно добавить, что все расследование, связанное с неудавшейся попыткой бегства королевы, проводилось лично Эбером. Не создается ли впечатление, задают вопрос некоторые историки, что он занялся этим со специальной целью ничего не раскрыть? Но об этом подробнее ниже.

Бегство королевы назначили в ночь с 21 на 22 июня 1793 года. 21 июня секция Лепелетъе, в которой активно действовали агенты роялиста барона де Батца Кортей и Руссель, направила 30 человек для охраны Тампля. Командир отряда Кортей отобрал в него скрытых роялистов, часть из которых получила щедрые денежные подарки. Бати в форме муниципального гвардейца и с бумагами на имя Форма был в числе чиновников Коммуны, дежурство которых в Тампле приходилось на эту ночь. Среди них был и полицейский инспектор Мишонис, агент Батиа. Неподалеку от тюрьмы беглецов ожидала другая группа заговорщиков, среди которых был молодой Гай де Невиль, впоследствии, при реставрации, морской министр в правление Карла X. Его «Мемуары», а также отчет, составленный секретарем Комитета общественной безопасности Сенаром, являются единственными источниками, из которых известно об этой попытке бегства Марии-Антуанетты. Попытка не удалась, так как сапожник Симон, назначенный воспитателем дофина, получил анонимную записку: «Берегитесь, Мишонис предаст вас этим вечером». Симон поспешил сообщить о полученной записке Коммуне. Посты были заменены, и планы заговорщиков потерпели крушение. Мишониса подвергли допросу, но власти не приняли против него никаких мер. Быть может, потому, что в это время намечались переговоры с Веной об обмене королевской семьи на членов Конвента, арестованных австрийцами в результате измены Дюмурье. Революционное правительство не хотело, чтобы создавалась почва для слухов, что и без этой сделки королева находилась накануне освобождения.

Как явствует из мемуаров полицейского чиновника Сенара. Комитет общественной безопасности не был обманут и лишь сделал вид, что никакой попытки бегства королевы не было, все свелось к простой мистификации — посылке анонимного письма Симону. В историографии высказывалось мнение, будто это было следствием тайных переговоров с Австрией. 2 мая 1793 года австрийский посол в Гааге Франсуа де Меттерних (отец будущего канцлера Клемента Меттерниха) писал: «Я сейчас узнал, что Национальный конвент приказал предложить господину фельдмаршалу Кобургскому выпустить на свободу королевскую семью при условии одновременного освобождения членов Конвента и г-на Берновиля, арестованных Дюмурье». Через несколько дней посол добавлял: «Это предложение сопровождалось еще условием заключения перемирия на неограниченный срок». Считая вопрос о выдаче королевы и членов ее семьи определенным козырем при переговорах, французские власти не хотели создать впечатление, что этот козырь мог быть отнят у них путем возможного похищения «заложников» из Тампля.

Англичанка Шарлотта Аткинс в свою очередь попыталась организовать бегство и с помощью подкупа проникла в Тампль. После отказа Марии-Антуанетты принять предложенный ей план Аткинс съездила в Англию и, добыв новые средства, снова через два-три месяца появилась в Париже и опять сумела проникнуть в камеру королевы. Единственным документом, свидетельствующим о первой попытке Шарлотты Аткинс, являются записки роялиста Луи де Фротте, который как свидетель заслуживает доверия. Он, безусловно, получил сведения из первых рук — от Аткинс, которая, будучи сама жертвой легковерия, отнюдь не имела обыкновения обманывать своих друзей, и тем более Фротте. К тому же сам Фротте не был склонен ни к повторению пустых слухов, ни к сообщению ложных сведений. Что же касается второй попытки, то она как будто засвидетельствована Людовиком XVIII со слов аббата Эджуорса, узнавшего об этом от ближайшей подруги Шарлотты Аткинс мадам де ля Тремуай. (Ныне эта запись, сделанная Людовиком XVIII, находится в частном и, следовательно, трудно или вовсе не доступном архиве.)

2 августа королева была переведена в тюрьму Консьержери, где привратником был роялист Бол и где среди охраны имелись его единомышленники. Новую попытку организации побега Марии-Антуанетты предпринял шевалье Ружвиль. Он явно послужил прототипом для главного героя известного романа А. Дюма «Шевалье де Мэзон Руж» («Кавалер Красного замка»), изображенного рыцарем без страха и упрека. Даже в конце XIX в. правый историк Ж. Ленотр, хорошо знакомый с архивами, представил в книге «Подлинный шевалье де Мэзон Руж, шевалье де Ружвиль» своего героя едва ли не главой роялистского подполья. Позднее Ленотр признал сделанную им ошибку, отметив, что Ружвиль был «лишь орудием Батца, который был душой заговора». Одну из своих книг о нем Ленотр назвал «Подлинный кавалер де Мэзон Руж, барон де Батц». Насколько финансовый спекулянт и политический интриган Батц был похож на благородного рыцаря из романа Дюма, читатель сможет убедиться на следующих страницах этой книги. Но Ружвиль — и того меньше.

Александр-Ломиник-Жозеф Гоне — таково было настоящее имя этого маленького толстолицего лысого человека, присвоившего себе дворянскую фамилию Ружвиль по названию соседней мельницы. Ружвиль подделал даже свою метрику, сделав себя на десять лет старше, дабы претендовать на то, что он якобы во время войны английских колоний в Северной Америке за независимость был прикомандирован к штабу самого генерала Вашингтона (возможно, в этом штабе служил какой-то другой Ружвиль), и добился награждения в 1791 году орденом Св. Людовика. Это был не сдержанный на язык хвастун, волокита и кутила, временами казавшийся наполовину помешанным авантюрист, который участвовал во многих роялистских интригах.

Ружвиль, например, сообщал желавшим его слушать, что составил план взорвать помещение Законодательного собрания вместе с депутатами; он был в числе защитников королевского дворца во время свержения монархии в августе 1792 года, и был замечен королевой, но вскоре после этого исчез, не уплатив долгов. Какое-то время о нем не было ни слуху ни духу, считали, что Ружвиль убит — так полагала и некая Луиза Лакутюр, бывшая с 1790 года любовницей шевалье. Однако однажды она могла убедиться в ошибочности своего мнения, столкнувшись в мае 1793 года с Ружвилем и его новой возлюбленной Софьей Лютилель, известной как особа легкого поведения. Соперницы тут же попытались выяснить отношения, буквально вцепившись друг другу в волосы. Ружвиль и Софья сбежали, но Луиза, не потерявшая их след, в ярости донесла на неверного любовника властям. 3 июня 1793 года Ружвиля арестовали. Ему пришлось бы очень несладко, если бы Софья не была знакома с привратником Консьержери Болем и его супругой, а те хорошо знали Мишониса, который мог привлечь на помощь своих сообщников в составе тюремной администрации Фруадара, Ланже, Суля. Короче говоря, уже через неделю, 10 июня, Ружвиля без всяких объяснений выпустили на волю.

«Чудесное» избавление Ружвиля явно произошло не без влияния агентов Батца, хотя, возможно, Ружвиль для верности тоже истратил некоторую сумму на взятки и без того подкупленным полицейским чинам. Потратившись, Ружвиль более чем когда-либо был склонен получить миллион, который Бати обещал за освобождение королевы. В конце августа Мишонис, неоднократно посещавший камеру королевы с целью инспекции, явился в сопровождении известного королеве человека с двумя гвоздиками в петлице. Это был де Ружвиль. Он вынул цветы из петлицы и бросил их за ширму, где находились вещи королевы. Цветы были обернуты листом бумаги, в нем королеве предлагалось дать согласие на новый план бегства. Мария-Антуанетта ответила шифрованной запиской, выражая согласие.

В 11 часов в пятницу 2 сентября Мишонис и Ружвиль вновь появились в камере. Мишонис передал старшему тюремному надзирателю бумаги, предписывавшие перевод Марии-Антуанетты обратно в Тампль. На деле королеву собирались переправить в замок мадам Жаржейс близ Парижа, а оттуда за границу, в Германию. Два подкупленных стражника согласились помочь заговорщикам. Однако в последний момент один из них, жандарм Жильбер, отказался разрешить королеве покинуть тюрьму. На другой день он, перепуганный насмерть, сообщил о заговоре властям. Мишонис предпринимал отчаянные попытки выйти сухим из воды, власти тогда так и не получили прямых доказательств его участия в заговоре. Ружвилю удалось бежать в Бельгию. (Позднее он за участие в новых заговорах попал за решетку в занятой французами Бельгии, где и пребывал с 1795 по 1797 год. При правлении Наполеона Ружвилю было приказано жить под присмотром полиции в Реймсе, а накануне крушения режима империи, в марте 1814 года, Ружвиля расстреляли за переписку с неприятельскими офицерами.)

«Заговор гвоздики», как он впоследствии был назван, не был авантюрой нескольких одиночек. Он имел различные ответвления. 5 сентября испанский дипломат Лас Казас писал своему другу роялисту д’Антрегу: «Граф д’Артуа покинул Гамбург, поскольку в Германии распространился слух, что маршал Кобургский двинулся на Париж для освобождения королевской семьи, но в Дюссельдорфе граф д’Артуа узнал, что ничего из этого не вышло».

4 сентября 1793 года Мишонис был арестован по обвинению в должностном преступлении, выразившемся в разрешении постороннему посетить в тюрьме «вдову Капет». 19 ноября Революционный трибунал приговорил его к тюремному заключению вплоть до окончания войны. Мишонис был помещен в тюрьму Ла Форс. Остальные обвиняемые были оправданы.

Депутат Конвента Фабр д’Эглантин, которому тогда еще доверял Робеспьер, утверждал, что Эбер подкуплен Батцем. По мнению французского историка А. Луиго, один из руководителей Коммуны, Шометт, который до сих пор прикрывал своего заместителя Эбера, был сильно встревожен. Тогда Эбер решился на важный ход для отвлечения внимания. 6 и 7 сентября подвергся подробным расспросам дофин, которого склонили к нелепым обвинениям против его матери, способным лишь вызвать сочувствие к ней. Это должно было восстановить репутацию Эбера как непримиримого врага королевы в глазах его последователей. Историк А. де Летали отмечал, что и в это время Фукье-Тенвиль пытался превратить процесс служащих Тампля, обвинявшихся в потворстве к арестованным — Мишониса, Ланже, Жобера и нескольких других, — в комедию, направленную на оправдание подсудимых. Лишь благодаря действиям Фабра этот процесс вообще состоялся.

В истории попыток организации бегства королевы многое осталось неизвестным. Ряд главных действующих лиц — полицейский инспектор Мишонис, командир отряда Национальной гвардии Кортей и некоторые другие были казнены в числе «красных рубашек» 17 июня 1794 года (об этом ниже), а расстроивший их планы сапожник Симон был гильотинирован среди других робеспьеристов — членов Коммуны после переворота 9 термидора. Далеко не все об этих попытках организовать бегство королевы стало известно властям, а то, что они узнали позднее, сообщили населению в самых общих словах. Еще в июне 1794 года комиссар Комитета общественного спасения предписывал Фукье-Тенвилю «утаить детали», по-видимому, чтобы не сообщать нужные сведения возможным новым заговорщикам.

Фактом является, что по какой-то причине стремились замолчать или по крайней мере всячески принизить значение «заговора гвоздики» и ради этого весьма снисходительно отнеслись к замешанным в этом заговоре лицам; лаже Мишонис, участие которого в нем не подлежало сомнению, был приговорен лишь к «содержанию под стражей впредь до заключения мира». Однако после процессов весны 1794 года можно лишь гадать о причине снисходительности, столь явно проявленной к нему в ноябре 1793 года, когда правительственные комитеты уже имели общее представление об «иностранном заговоре», о котором пойдет речь в последующих главах. Во время суда над Марией-Антуанеттой прокурор Фукье-Тенвиль заявил, что «заговор гвоздики» — это всего лишь тюремная интрига, которая не может фигурировать в обвинительном акте, представляющем столь большой интерес.

На процессе Мария-Антуанетта голословно отвергала все инкриминируемые ей действия против французского народа. Общественный обвинитель Фукье-Тенвиль добавил к политическим обвинениям различные, не шедшие к делу утверждения, касавшиеся личной жизни подсудимой. Эти выпады могли лишь унизить Революционный трибунал, недаром они вызвали гнев Робеспьера. 16 октября бывшая королева была приговорена к смерти и в тот же день казнена.

Через неделю, 24 октября 1793 года, начался процесс жирондистов. И снова политические обвинения, выдвинутые против подсудимых, невозможно было опровергнуть. В число этих обвинений входило втягивание Франции в «революционную войну», к которой она не была готова, но которая лишь облегчила попытки интервентов изображать себя обороняющейся стороной. Проповедь «революционной войны» была по существу порождением страха перед углублением революции. Этот страх побудил жирондистов сначала к тайному, а затем и к открытому союзу с реакцией и иностранными державами, к поощрению измены генералов, к организации контрреволюционных восстаний в Бордо, Марселе, Лионе и других местах. Жирондисты призывали истреблять якобинцев, поощряли акты индивидуального террора против вождей революции, в том числе убийство Марата Шарлоттой Корде.

Шарлотта Кордэ

Якобинцы настаивали на быстром окончании разбора дела, которое могло затянуться на длительный срок. 28 октября Конвент принял закон, ускорявший судебную процедуру. По истечении трех дней председатель с согласия присяжных имел право прекращать судебное разбирательство и объявлять приговор. Председатель трибунала уже 30 октября воспользовался этим законом, чтобы предложить присяжным закончить процесс жирондистов, который еще находился на стадии судебного следствия. Через три часа присяжные на вопросы о виновности подсудимых во всех предъявленных им обвинениях ответили утвердительно. Некоторые из осужденных пытались заколоться кинжалами тут же, в зале суда. Другие обращались к собравшимся зрителям и народу, утверждая, что их обманывают. На другой день руководители жирондистов сложили головы на гильотине.