Перевод Мих. Донского
Милостивый государь!
Предлагаю Вашему вниманию сочинение в новом духе, подобного коему нет у древних. Вам известны прихоти наших французов: им нравится новизна, и я отваживаюсь non tam meliora quam nova[12] в надежде более их этим развлечь. Такими прихотями отличались греки во времена Эсхила, apud quos[13]
а если не ошибаюсь, то и римляне:
Стало быть, я хоть видел примеры тому, что предпринималось нечто, чего еще не бывало. Сразу же признаюсь, что, закончив свой труд, я оказался в затруднении: какой дать ему подзаголовок? Я никак бы не отважился зачислить его в разряд трагедий, ибо не усматриваю в героях пьесы качеств, к коему это определение обязывает. Старику Плавту, не углублявшемуся в излишние тонкости, было куда легче: коль скоро в его «Амфитрионе» действуют боги и цари, он почел нужным назвать его трагедией, а поскольку имеются слуги, которые изощряются в остроумии, то пожелал назвать его и комедией, а в итоге употребил составное слово, для сего случая им придуманное, боясь как бы чего не упустить. Но не проявилось ли в этом чрезмерное почтение к действующим лицам и пренебрежение самим действием? Аристотель поступает иначе, когда трактует о трагедии и описывает, каким должно быть действие и какое впечатление оно должно производить, ничего при этом не говоря о действующих лицах; и мне кажется, что те, кто связывает сочинения этого рода с делами знаменитых людей, руководствуются собственным разумением, будто лишь в судьбах королей и принцев можно почерпнуть основу для действия, законы коего установлены этим великим знатоком искусства. А между тем, когда он сам разбирает, какие свойства должны быть присущи героям трагедии, он вовсе не касается их происхождения, а говорит только о событиях в их жизни и об их нравах. Он требует, чтобы человек был ни совершенно дурен, ни совершенно хорош; чтобы он подвергался преследованиям кого-то из окружающих; чтобы ему грозила смертельная опасность со стороны того, кому надлежало бы его оберегать. Мне непонятно, почему это может случиться лишь с принцем, а лица менее высокого звания не подвержены подобным несчастьям. История не удостаивает их упоминанием, разве что они досадят кому-либо из великих, — вот, без сомнения, причина того, что этой черты трагедия доселе не преступала. Трагедия вынуждена опираться на историю в том, что касается изображаемых событий: они предстают значительными тогда лишь, когда выходят за пределы обыденного правдоподобия, а стало быть, могут показаться невероятными, если не сослаться на непререкаемый авторитет истории, которая повелевает верить тому, в чем трагедия хочет убедить. Но почему бы последней не спуститься с высот, когда заслуживающие ее внимания события встречаются в более низких сферах? Я не могу согласиться, что поруганное гостеприимство — в лице дочерей Скедасия{108}, простого левктрийского поселянина, — менее достойный для нее сюжет, чем убиение Агамемнона его супругой или осуществленное Орестом в отмщение за эту смерть матереубийство; разве что в сем случае надлежит надеть не столь высокие котурны:
Скажу больше: трагедия должна вызывать сострадание и ужас, и это главное, коль скоро это входит в самое определение жанра. Между тем, если верно, что последнее из упомянутых чувств пробуждается в нас спектаклем лишь тогда, когда мы видим страдания существ, подобных нам, и когда их злосчастия заставляют нас страшиться таких же злосчастий, то не пробудится ли это чувство с большей силой, если мы увидим горести, постигшие людей нашего звания, во всем похожих на нас самих, чем если нам покажут катастрофы, сотрясающие престолы великих мира сего, с коими у нас нет ничего общего и страсти коих, приведшие их на край пропасти, для нас непостижимы, — ведь потрясения эти так редки? Если вы почтете это рассуждение сколько-нибудь основательным и согласитесь, что обычные люди могут быть героями трагедии, если их бедствия достойны такого жанра, то позвольте мне заключить a simili[17], что и героями комедии могут стать высокие особы, коль скоро мы поставим их в обстоятельства, не выходящие за возможные для комедии рамки. И в самом деле: прочитав у Аристотеля, что трагедия есть изображение таких-то событий, а не таких-то людей, я полагаю себя вправе утверждать подобное и о комедии и взять за правило, что лишь характер действия, а отнюдь не персонажей определяет род драматического сочинения. Вот, милостивый государь, более чем достаточная аргументация для того, чтобы привлечь Вас на свою сторону и завоевать Вашу поддержку избранного мною для «Дона Санчо» подзаголовка. Все, что я сказал, Вы знаете лучше меня; однако, коль скоро я здесь поверяю свои мысли публике, то, надеюсь, Вы не будете на меня в обиде за это напоминание о вещах, которые я обязан ей пояснить. Итак, я, с Вашего позволения, продолжу и скажу публике, что «Дон Санчо» самая настоящая комедия, хотя все действующие лица — августейшие особы или гранды Испании, ибо в пьесе не возникает угрозы, могущей вызвать у зрителя сострадание или ужас. Наш искатель приключений Карлос не подвергается серьезной опасности. Двое из его соперников слишком высокомерны, чтобы померяться с ним силами и слишком благородны, чтобы строить против него козни. Презрение, с коим они смотрят на безродного, не разрушает в них уважения к его доблести, которое сменяется почтением в момент, когда они догадываются, кто он такой, хотя он сам этого еще и не знает. Третий принимает его вызов, но королева тут же прекращает их спор; да если бы поединок и завершился смертельным исходом, то гибель одного из соперников от руки другого не даст повода ни для сострадания, ни для ужаса, а стало быть, не является трагическим событием. У героя есть основания для сильных огорчений, и мы могли бы ему посочувствовать, когда он говорит одной из своих властительниц:
Я жалок сам себе, как горестный любовник…
Но ведь в комедиях сплошь и рядом влюбленные собираются умереть, если их чувство не будет вознаграждено, и подобные страдания не предуготовляют трагического исхода, не выходят за рамки комедии. С героем происходит одно-единственное несчастье, коего он страшится: открылось, что он сын рыбака; но и тут он не нуждается в нашем сострадании, ибо оскорблен состраданием своих соперников. Этот герой совсем не того образца, что герои Еврипида, которых автор одевает в лохмотья, чтобы выжать слезы у зрителей; наш герой терпит невзгоды с такой твердостью, что внушает нам не столько сострадание к его бедам, сколько восхищение его мужеством. Мы начинаем бояться за него прежде, чем беда стряслась; но боязнь эта проистекает из обычного интереса к судьбе главного действующего лица и не выходит из ряда inter communia utriusque dramatis[18], равно как и узнавание, дающее развязку пьесе. Между тем трагический ужас не предшествует несчастью героя, но возникает как следствие; мы боимся не за героя, но за нас самих; и, ставя себя мгновенно на его место и примеряя к себе его несчастья, очищаемся от тех страстей, кои послужили им причиной. Таким образом, я не вижу в моем сочинении ничего такого, чем бы оно могло заслужить название трагедии, разве что мы согласились бы с определением Аверроэса{110}, отождествляющего трагедию с искусством восхваления. Согласись мы с ним, мы не могли бы оставить вышеупомянутый подзаголовок, ибо только в предумышленном ослеплении можно было бы не заметить, что во всех действиях пьесы живописуется сильнейшее впечатление, которое оказывают редкие качества достойного человека на самые разные умы, а это достаточно хитроумный род восхваления, отличающийся от обычных панегириков. Но с моей стороны было бы неприлично ссылаться на арабского автора, которого я знаю лишь по латинскому переводу; и коль скоро его толкование не расширяет, а, напротив, сужает смысл суждений Аристотеля, то мне скорее подобает довериться Аристотелю, а он не позволяет дать моему сочинению имя более возвышенное, чем комедия. Признаюсь, я все же некоторое время колебался, ибо не видел в пьесе ничего, что могло бы подать повод для веселья. А веселость стала настолько привычной для комедии, что многие полагают таковое качество связанным с самим ее существом; и я испытывал бы известное беспокойство, не будь я от него исцелен Вашим Гейнзием{111}, от которого недавно узнал, что movere risum non constituit comoediam, sed plebis aucupium est, et abusus[19]. После свидетельства столь великого знатока грешно было бы мне искать других подтверждений и опасаться необоснованности той мысли, что комедия может обойтись без шутовства. Я прибавил эпитет и назвал пьесу героической комедией, дабы ни в малейшей степени не задеть высокий сан действующих лиц, ибо иначе употребление низкого термина, который доныне еще не взбирался на такие высоты, могло бы показаться святотатством. Но, в конце концов, это всего лишь interim[20] до той поры, как Вы мне скажете, какое определение следует дать пьесе. Я обращаюсь к Вам единственно для того, чтобы предоставить все Вашему решению; и если Ваши Эльзевиры{112} займутся этим сочинением, как уже занимались иными из моих предыдущих, они вправе издать его в Ваших провинциях под обозначением, которое Вы сочтете для него наиболее подходящим, а мы здесь приведем в исполнение Ваш приговор. Я буду с нетерпением ждать от Вас указаний, дабы утвердиться в своих мыслях или же признать, что попытка оказалась несостоятельной; до тех же пор я останусь в нерешимости. И если Вы не удостоите меня похвалы за то, что я убедительно обосновал вводимое мною новшество, то похвалите хотя бы за то, что я недурно отстаивал свой парадокс. Буде же Вы мне откажете и в том и в другом, я утешусь без труда, ибо твердо верю, что Вы никак не сможете отказать мне в чести, коей я превыше всего дорожу: в чести пребывать до последнего дня жизни Вашим, милостивый государь,
смиреннейшим и почтительнейшим слугой.
Корнель.
ДОНЬЯ ИЗАБЕЛЛА
королева Кастилии.
ДОНЬЯ ЛЕОНОР
вдовствующая королева Арагона{113}.
ДОНЬЯ ЭЛЬВИРА
арагонская принцесса.
БЛАНКА
камеристка доньи Изабеллы.
КАРЛОС
воин, человек безвестного происхождения.
ДОН РАМОН ДЕ МОНКАДА
приближенный покойного арагонского короля.
ДОН ЛОПЕ ДЕ ГУСМАН
ДОН МАНРИКЕ ДЕ ЛАРА
ДОН АЛЬВАРО ДЕ ЛУНА
кастильские гранды.
ГРАНДЫ, ДВОРЦОВЫЙ СТРАЖ.
Действие происходит в Вальядолиде{114}.
Донья Леонор, донья Эльвира.
Донья Леонор.
О дочь моя! Узнай, что всеблагая сила
Нам после стольких бед вновь радость возвратила.
Нас помнит наш народ: восстал весь Арагон
Против изменников, у нас отнявших трон,
И, нам вернуть права державные готовый,
Крушит он рабские позорные оковы.
К нам нынче явится сюда, в Вальядолид,
Посольство и триумф закона возвестит:
Изгнанье кончилось, посрамлено насилье.
Но знаменателен сей день и для Кастильи,
Где двадцать лет назад мы обрели приют;
Здесь объявления от королевы ждут,
Кому она свою отдать решила руку.
А ты? Столь долгую перенеся разлуку
С родной страной, теперь вернуться можем мы;
Но успокоятся ль смятенные умы,
Когда окажется, что ты, их королева,
Всего лишь слабая, неопытная дева,
С которой никого нет рядом, — только мать,
Чтобы советом ей и делом помогать?
А будь ты замужем, супруг твой мощной дланью
Способен был бы, вняв всеобщему желанью.
Порядок укрепить, твою упрочить власть.
И претенденты есть: иной питает страсть
К тебе, иного же манит твоя фортуна;
Из всех достойнейший — граф Альваро де Луна:
Тебе — изгнаннице — был предан сердцем он,
Так избери его, воссев на отчий трон.
Донья Эльвира.
Граф полон совершенств, и за него я рада:
От неба ждет его, не от меня награда, —
Ведь он кастильцами включен в число троих
Достойнейших вельмож, и одного из них
Их государыня должна избрать в супруги.
Но нам достоинства его, его заслуги
Известны, — можем ли мы сомневаться в том,
Что скоро и без нас он станет королем?
И как наш Арагон? Придется ль там по нраву,
Коль чужеземцу я вручу свою державу?
Вдруг смуты вспыхнут вновь? Сперва престол займем;
На женихов свой взгляд я уроню потом.
Донья Леонор.
Не урони свой сан. И долю мою вдовью
Не вздумай отягчать. Иль не горишь любовью
Ты втайне к Карлосу, безродного избрав?
Да, да, вот почему тобой отвергнут граф.
Не спорю, всяческих хвалебных слов достоин
Сей Карлос, но — кто он? Всего лишь храбрый воин
Без роду-племени. Сомнительно, темно
Происхождение его.
Донья Эльвира.
Скажу одно:
Бывало, что по тем или иным причинам
Потомок королей, одет простолюдином,
Пускался в странствия под именем чужим,
Сражался, побеждал, властители пред ним
Дрожали, поднося свои венцы герою,
И все ж при том никто, — он даже сам порою, —
Не ведал, как его зовут.
Донья Леонор.
Ужели ты
Лелеешь втайне столь нелепые мечты?
Донья Эльвира.
Я в Карлосе ценю достоинства, о коих
В домах ли горожан, в дворцовых ли покоях
Давно уже твердят: гремит ему хвала,
Превозносящая геройские дела.
Коль восхищаюсь им и я со всеми вместе,
Тем наношу ль урон державной нашей чести?
Как воин доблестный он мной любим и чтим,
Как воин доблестный защитником моим,
Опорою моей он стал здесь, на чужбине.
Он был почтительным мне подданным доныне,
Но если вдруг иным он чувством обуян,
Я выполню свой долг, свой не унижу сан.
Донья Леонор.
Пусть небо укрепит тебя в решенье этом.
Донья Эльвира.
Я рада, матушка, по вашим жить советам.
Донья Леонор.
Однако почему он, а не кто иной,
Назначен провожать тебя в твой край родной?
Быть лишь защитником твоим ему позволишь?
Он будет подданным почтительным? Всего лишь?
Донья Эльвира.
Подобные ему одной войной живут,
Их страсть, призвание, привычка — бранный труд.
Здесь воцарился мир: захвачена Севилья{115}
И освобождена от мавров вся Кастилья.
Но он рожден для битв, он баловень побед.
И, зная, что ему здесь примененья нет,
Что благодетельный мир не его стихия,
Он рвется в Арагон, туда, где дон Гарсия,
Обидчик наш, разбит еще не до конца.
Меч обнажить за нас — стремленье храбреца.
Донья Леонор.
Но в день, когда тебя он утвердит на троне,
Когда спокойствие настанет в Арагоне,
Отправится ли он — уже в иных краях —
Вновь славу умножать, вновь сеять смерть и страх?
Донья Эльвира.
Простите, матушка, вот донья Изабелла.
Те же и донья Изабелла, Бланка.
Донья Леонор.
Ваше величество! Одна лишь мысль всецело
Заполнила умы: кто он, счастливец тот,
Кого владычица в супруги изберет?
О день торжественный, день радостных свершений!
Донья Изабелла.
Нет, донья Леонор! День тягостных сомнений.
Сегодня я собой пожертвовать должна,
Дабы в спокойствии жила моя страна.
О женский наш удел! Так повелось, к несчастью,
Что безраздельной мы не пользуемся властью;
Считают: скипетр наш тяжел для женских рук,
Чтоб удержать его, нам надобен супруг.
Всего два месяца я на кастильском троне,
Но тянется ко мне — верней, к моей короне —
Толпа искателей. Что вызвало их страсть?
Боюсь, не женщина, но сан ее и власть.
Тщеславие вельмож зашло за грань приличий,
Меж них идет борьба: чьей стану я добычей.
Их распрям лишь тогда я положу конец,
Когда решусь отдать и руку и венец
Кому-нибудь из них. Мне все твердят об этом:
Знать просит, ждет народ, утверждено Советом,
И согласилась я. Совет избрал троих,
Чтоб легче было мне назвать, кто мой жених.
Но выбор для меня, увы, как божья кара.
Граф Лопе де Гусман, Манрике граф де Лара
И третий — Альваро де Луна. Кто из трех?
По мне, любой из них — он ни хорош, ни плох.
Донья Леонор.
Их вам представили, но кто же вас принудит?
Коль сердце вам велит иное, так и будет:
Распоряжаться вы вольны своей судьбой.
Донья Изабелла.
Властитель властвовать обязан над собой.
Наш королевский сан — он нас хранит ревниво
От безотчетного сердечного порыва;
Мы к позлащенному прикованы ярму,
И сердце подчинить приходится уму.
— Откройте двери в зал. — Благое провиденье,
Мне подскажи слова, дай силы для решенья!
Те же и дон Лопе, дон Манрике, дон Альваро, Карлос, гранды.
Донья Изабелла.
Вас, графы, я прошу сначала клятву дать:
Без возражения мой приговор принять.
Пусть два отвергнутых, а может быть, все трое
Не станут злобствовать и замышлять дурное
Против того, кому я первенство отдам.
Совет приказывать отнюдь не может нам,
Он, перечислив трех, от прочих нас избавил,
Однако на сей счет законов нет и правил,
Кого я захочу — того избрать вольна.
Советом названы мне ваши имена,
И соглашаюсь я, что он назвал достойных:
В годину мирную, в кровопролитных войнах
Явили мужество и мудрость вы свою.
Столь труден выбор мне — от вас не утаю, —
Что в этом от небес я ожидаю знака.
Ах, если б я могла не выбирать! Однако
В том долг мой. Но от вас я подтвержденья жду:
Мой выбор ничьему не подлежит суду.
Дон Лопе.
Да, государыня, вы совершенно правы.
Лишь повинуясь вам, назвал Совет державы
Три наших имени; решать не может он.
Монарший ваш указ — для подданных закон.
Хотя с надеждой жду счастливого исхода,
Но знаю: мнение Совета, древность рода,
Заслуги — все ничто, и лишь из ваших рук
Бесценный примет дар ваш будущий супруг.
Последнего в стране — и службой и рожденьем —
Вы можете взыскать своим благоволеньем.
Мы подчинимся вам, не станем мы роптать.
При том надеется вся родовая знать
На проницательный ваш взор, на ум спокойный:
Пусть наименее из всех нас недостойный
От вас получит дар неоценимый сей.
И, выбор делая, вы в мудрости своей
Не позабудете, что этот день великий
Решит судьбу страны.
Донья Изабелла.
Вам слово, дон Манрике.
Дон Манрике.
Вы, государыня, произнесли нам речь,
Которой нас могли б в сужденьях остеречь,
Но подтвердить хочу я в день сей достославный:
Ваш выбор должен быть прямой, самодержавный;
Ни с кем ответственность за выбор не деля,
Пусть королева нам назначит короля.
Решившись подчинить себя чужому мненью,
Сиянье титула вы омрачили б тенью:
Наш новый государь, заняв кастильский трон,
Вообразить бы мог, что так он вознесен
Не государыней, — решением Совета.
Я сердце отдал вам еще в былые лета,
Тогда, когда от вас был так далек престол;
Для чаяний своих опору я обрел
В покойном короле, державном вашем брате;
По родословию я из древнейшей знати,
Но если избранным окажется другой —
Смирюсь и преданным останусь вам слугой.
Донья Изабелла.
Вот речь, внушенная почтеньем и любовью!
Теперь — дон Альваро.
Дон Альваро.
Я, чуждый многословью,
Отвечу: руку вы вольны отдать тому,
Кто мил вам; выбор ваш безропотно приму.
Донья Изабелла.
Слов этих тайный смысл попробую постичь я:
Учтивость, я боюсь, лишь маска безразличья.
Я полагаю, граф в кого-нибудь влюблен
И адресуется к любой из двух сторон.
Дон Альваро.
Ваше величество…
Донья Изабелла.
Напрасных слов не тратьте.
Теперь мы просим всех присутствующих: сядьте.
Три королевы садятся в кресла, три графа и другие гранды занимают места на расставленных для них скамьях. Карлос, найдя свободное место, хочет сесть, но дон Манрике его удерживает.
Дон Манрике.
Эй, Карлос! Вы куда? Вам не по званью честь.
Карлос.
Но здесь не занято, так почему ж не сесть?
Дон Манрике.
Вот как? Вы лишь солдат. А тут сидят вельможи.
Карлос.
Солдат? Вы правы, граф. Солдат я. Ну и что же?
Я должен своего стыдиться ремесла?
Шесть лет, как я солдат; сраженьям нет числа,
В которых грудь свою я подставлял ударам.
И королева мне поверит, что недаром
Благоволил ко мне ее покойный брат.
И трижды…
Дон Манрике.
Знают все, что вы лихой солдат.
Донья Изабелла.
Все знают? Но не я. Так расскажите мне вы
О ваших подвигах. Не долг ли королевы
Знать подданных своих, дабы она могла
Достойно отличать достойные дела?
Дон Манрике.
Я полагал, что нас не для того собрали?
Донья Изабелла.
Я повторяю, граф: послушаем вначале
Мы Карлоса. Всему настанет свой черед.
Карлос.
Вот, государыня, вам краткий мой отчет.
Солдат — сказали здесь. Мне это званье лестно.
Покойный наш король (то многим здесь известно)
Сам троекратно был свидетелем того,
Как преданный солдат сражался за него.
В бою кастильский стяг захвачен был врагами;
Один, без помощи, отбил я это знамя,
Бойцы воспрянули, свершился перелом,
И маврам в этот день был учинен разгром.
В другой раз короля в разгар кровавой сечи
Я от полона спас, увидев издалече,
Что в одиночестве, на груде мертвых тел,
Он бьется с маврами. Я от мечей и стрел
Служил ему щитом, пока не подоспели
На помощь нам друзья и мавров одолели;
Из боя вышли мы (скажу вам не тая)
Победоносным — он, и полумертвым — я.
Потом, в тот день, когда мы шли на штурм Севильи,
Взобрался первым я из воинов Кастильи
На стену крепости, незыблемой дотоль.
Я вам сказал о том, что видел сам король;
О прочем знают те, что так полны гордыни,
Но без меня в плену томились бы доныне.
Дон Манрике.
Имеются в виду дон Лопе и я сам?
Карлос.
Сеньор, я все сказал! Предоставляю вам
К сему добавить то, что вам подскажет совесть.
Я, государыня, свою закончил повесть.
Вознаградить меня пообещал ваш брат.
Он мертв, а мертвые не раздают наград.
Донья Изабелла.
Да, умер он. Но я, наследница короны,
Наследую его порядки и законы
И воплотить хочу в дела его слова.
Садитесь, Карлос.
Дон Лопе.
Пусть он скажет нам сперва,
Кто он и каково его происхожденье.
Да, подвиги его достойны удивленья;
Мы оба признаем, что у севильских стен,
Когда б не он, могли попасть к неверным в плен.
Он вправду чудеса творил на поле чести,
Но кто он родом, чтоб сидеть на этом месте?
Карлос.
Кто пожелает, пусть свой восхваляет род,
Кичится предками. Я ж не ценю почет,
Который прадеды потомкам оставляют.
Пусть мой безвестен род, зато меня все знают.
Но все же на вопрос хочу я дать ответ.
Узнайте же, сеньор, кто я: я — сын побед,
Мой брат — булатный меч, моя сестра — отвага.
Дон Лопе.
Ну вот, вы слышали? Он попросту бродяга.
Низкорожденный он.
Донья Изабелла.
Так что же из того?
Ужели не могу возвысить я его?
Дон Манрике.
Но, государыня…
Донья Изабелла.
Довольно препирательств!
Нет основания для ваших домогательств.
Намерены вы мне указывать?
Дон Манрике.
О нет!
Но здесь, где собрался кастильской знати цвет,
Низкорожденному, без титула и сана,
Не место.
Донья Изабелла.
Сядьте же, маркиз де Сантильяна,
Наместник Бургосский и граф де Пеннафьель!{116}
Как, дон Манрике? Что вы скажете? Ужель
Дон Карлос — граф, маркиз, победоносный воин —
По-вашему, сидеть меж грандов недостоин?
Дон Манрике и дон Лопе встают, Карлос садится.
Дон Манрике.
Что ж, государыня, мы продолженья ждем:
Назначьте же его и нашим королем.
Не столь желательно вам было нас унизить
Сим возвышеньем, сколь его к себе приблизить.
Понятно, почему вы клятву взяли с нас.
Власть ваша! Кто бы мог оспорить ваш указ?
Причуду и мечту вы вправе сделать былью:
Отдать безродному себя и всю Кастилью.
Прощайте! Ревности во мне нет и следа,
Но не хочу сгорать за вас я со стыда.
Донья Изабелла.
Останьтесь, дерзкий! Вас прощает королева,
Хотя монаршего и стоите вы гнева.
Нет, наши замыслы отнюдь не таковы,
Какими их сочли в запальчивости вы.
Прислушаемся мы к мнению Совета.
За нарушение всех правил этикета
Вас надо б наказать; однако на сей раз
Смягчимся: пылкость чувств оправдывает вас.
Дон Манрике.
Ваше величество! Опомнился теперь я
И…
Донья Изабелла.
Дон Манрике! Вы полны высокомерья,
Вы беззастенчиво его явили здесь,
И средство я найду умерить вашу спесь.
Любовь ли к Карлосу мной движет, иль почтенье
К его деяниям, — от вас жду подчиненья
Приказам чувств моих, поступкам и словам.
Итак, я объявлю свое решенье вам.
Возвышен Карлос мной, и вам теперь он — равный.
Так вот, вершителем судьбы моей державной
Он станет: верю я, способен он вполне
В столь важном выборе помочь советом мне.
Я знаю вас троих по именам, не боле,
А Карлос видел вас в делах, на ратном поле,
Все с вами радости и тяготы деля.
Так пусть же нам маркиз назначит короля.
(Карлосу.)
Вот перстень мой. Его супругу мы подарим.
Отдать кольцо тому, кто станет государем,
Я поручаю вам. До вечера, маркиз,
Вы одному из трех вручите этот приз.
Пусть это, гордецы, смиренью вас научит.
Склонитесь перед ним: лишь от него получит
Мой перстень и венец один из вас троих.
Ваши величества, теперь оставим их.
Дон Лопе, дон Манрике, дон Альваро, Карлос.
Дон Лопе.
Итак, склониться нам велят перед маркизом,
Должны покорствовать мы всем его капризам.
Чем можно ублажить вершителя судеб?
Карлос.
К насмешкам вашим, граф, я буду глух и слеп,
Дабы мне стать судьей пристрастным не пришлось бы.
Дон Манрике.
Зачем насмешничать, когда уместней просьбы?
Карлос.
Ни шуточек, ни просьб. И дружбу сохраним.
Вот перстень. Должен я распорядиться им.
Не бойтесь: от меня не будет вам урона.
Чтоб я таких вельмож стал оттеснять от трона?
Ведь Карлос лишь солдат. Да разве он судья —
Кто государыне годится тут в мужья?
Обременительны мне полномочья эти!
Вдруг выберу не так, — зачем мне быть в ответе?
Мой выбор, может быть, оспорят, засмеют.
Нет, дело передам на беспристрастный суд, —
Суд вашей доблести, суд вашей острой шпаги.
Вот перстень, что вручен безвестному бродяге.
Он, графы, перейдет до истеченья дня
К тому…
Дон Лопе.
К кому?
Карлос.
К тому, кто победит меня.
Сумеете удар нанесть смертельный мне вы —
Получите кольцо и руку королевы.
Установите же черед между собой.
Кто первый? Где? Когда? Я принимаю бой.
(Уходит.)
Дон Лопе, дон Манрике, дон Альваро.
Дон Лопе.
Вот наглость!
Дон Альваро.
Он сумел, я должен вам заметить,
С большим достоинством обидчикам ответить.
Дон Манрике.
Не думает ли он, что, смыслу вопреки,
Уроним мы себя и с ним скрестим клинки?
Дон Альваро.
Как, вы откажетесь?
Дон Лопе.
Без всяких угрызений.
Кто он такой? Солдат, искатель приключений.
Военачальникам с ним биться? Что за вздор!
Дон Альваро.
Он воин доблестный. Но ни к чему наш спор:
Хотя бы вашего презрения и гнева
Он стоил, — слушаться велела королева.
Дон Лопе.
И королева тем унизила наш сан,
Обиду нанесла знатнейшим из дворян!
Дон Альваро.
Всевластны короли. И донья Изабелла
Не властна ль награждать без меры, без предела?
Дон Манрике.
Сколь снисходительны, дон Альваро, вы к ней!
Награда? Как сказать! Страсть тайная — верней.
Дон Альваро.
Скорей, о сговоре подумал бы я тайном:
Чтоб выбор жениха был менее случайным,
Испытывают нас при помощи кольца.
Того, кто победит такого храбреца,
Не уронив себя, она почтит любовью.
И подчиниться нам приходится условью.
Дон Манрике.
Да, оправдание ей отыскали вы.
Но ваша-то в чем цель? По мнению молвы,
Ваш взор — он устремлен… не к донье ли Эльвире?
Дон Альваро.
Пусть даже так. Но мне всего дороже в мире
Честь родины моей. И если здесь сочли,
Что я избрания достоин в короли,
То я свой вижу долг в том, чтоб ценой любою
Добыть реликвию, которую лишь с бою
Согласен нам маркиз дон Карлос уступить.
А отберу кольцо, тогда уж — так и быть —
Боритесь за него со мной, поочередно.
Дон Лопе.
Ну что ж, извольте, граф, коль это вам угодно:
Мы будем польщены почетною борьбой.
А ваш маркиз — пусть он вступает с ровней в бой.
Донья Изабелла, Бланка.
Донья Изабелла.
Ах, Бланка, знала ль ты подобные страданья?
Все чувства подавлять должна я, все желанья.
Должна холодной быть, хотя горю огнем,
И, выбор сделав свой, должна молчать о нем.
Вот какова судьба у государей, Бланка,
Вот блеска нашего суровая изнанка.
Взошла я на престол, чтоб стать его рабой:
Над всеми властвуя, не властна над собой.
Мой скипетр! Если впрямь повелевать ты можешь,
Зачем ты бремя чувств с моей души не сложишь?
Зачем не исцелишь от страха: как бы вдруг
Не стал заметен всем сердечный мой недуг?
Бланка.
Как трепетала я, что слишком он заметен
И что не избежать злокозненных вам сплетен!
Когда велели вы поклясться этим трем,
То я уверилась в предчувствии своем;
Дыханье затаив, ждала от вас в испуге,
Что дона Карлоса возьмете вы в супруги.
Но, к счастью, удалось вам подавить порыв:
Почтили вы его, себя не уронив.
Сегодня восхитить меня смогли вдвойне вы:
Любовью женщины, величьем королевы.
Донья Изабелла.
Верней, почтив его геройские дела,
Я заслонить любовь величием смогла
И государыней явилась благосклонной,
По-королевски скрыв гнев женщины влюбленной.
Сперва, когда свою лишь начинала речь,
Я трех искателей желала остеречь,
Внушить почтение к носительнице власти.
К тому же оттянуть хотелось мне отчасти
Мгновенье выбора — на казнь ведь не спешат;
Уж раз приходится, то выбрать — наугад.
Но как себя вели кичливые вельможи?
Был Карлос оскорблен, унижена я тоже:
Коль взыскан милостью воитель славный наш,
Кто вправе полагать, что тут — пустая блажь?
Во мне вскипела кровь. И вот любовь-злодейка
Увидела, что ей представилась лазейка,
Что оскорбленное достоинство дает
Возможность легкую ей выступить вперед,
Укрывшись ото всех под этою личиной.
И вот на Карлоса обрушились лавиной
Все сразу почести: маркиз, наместник, граф.
Я это сделала, обычаи поправ,
Назло завистникам, для пущей их досады:
Мне быть велят скупой — я жалую награды;
Вот вам, — пусть мучают обида вас и злость.
Притом я и любви хотела бросить кость,
Мечтала: щедростью задобрена, быть может,
Теперь уже она меня не потревожит.
Увы! Она меня терзает все сильней,
И слишком трудно мне сопротивляться ей!
Свой перстень для того я Карлосу вручила,
Чтобы любовь сама себя искоренила;
Я сердца своего настойчивый призыв
С негодованием отринула, прикрыв
Невидимый отказ почетом слишком явным.
Боясь его избрать властителем державным,
Я много бо´льшую ему вручила власть.
Те трое — мне равны; чтоб выбор мой не клясть,
Взяла судьей его. Что скажет мой любимый —
Приму как жребий свой печальный, но терпимый.
Вот, Бланка, почему я поступила так,
Зачем я Карлосу вручила высший знак
Доверья своего. Нет, как ни исстрадалась,
В мечтах столь низменных ужель бы я призналась?
Нет, тайне я не дам из сердца ускользнуть,
Хотя бы от немой тоски разбилась грудь!
Но допустила я, увы, неосторожность:
Дала отважному воителю возможность,
Изобразив, что он мою спасает честь,
Без промедления с врагами счеты свесть.
Мой выбор должен был пресечь в стране раздоры;
Еще не сделан он, но стал причиной ссоры,
И гранды, выказать стремясь свою любовь, —
Ко мне иль к скипетру? — лить вынуждены кровь.
Но я не допущу кровавой этой схватки.
Бланка.
Вам не удастся. Есть старинные порядки,
Обычаи страны. На поединки встарь
Не брезговал смотреть сам даже государь.
Отказ от вызова — бесчестье, и, поверьте,
Бесчестье для дворян — оно страшнее смерти.
Донья Изабелла.
Я знаю: здесь нельзя идти путем прямым, —
Запрет явился бы лишь оскорбленьем им.
Когда покорность нам чревата униженьем,
Мы только собственным вредим установленьям,
Самодержавный гнет — источник всех крамол;
Ты хочешь властвовать — умерь свой произвол.
На поединок я не наложу запрета,
Отсрочить же его смогу. За время это
Я меры предприму. Ко мне на помощь тут
И арагонские изгнанницы придут.
Вот он. Останься здесь: явлю тебе искусство
Смирять достоинством бунтующие чувства.
Те же и Карлос.
Донья Изабелла.
Благодарю, маркиз! На поприще побед
Служили верой нам и правдой вы шесть лет,
И, награждая вас, я тоже не скупилась:
Я видела, что мной оказанная милость
Враждебность вызвала и зависть у вельмож.
Все это сделано без ваших просьб. Но все ж,
Коль недостаточной помнилась вам награда
За службу верную, — скажите, что вам надо,
И постараюсь я все сделать, что могу:
Монархам быть нельзя у подданных в долгу.
Карлос.
Монаршей милостью неслыханной, безмерной
Нежданно взысканный, я, ваш воитель верный,
Столь благодарен сам, подавлен и смущен,
Что все мне кажется, — не вижу ли я сон?
Донья Изабелла.
Итак, довольны вы. А я так недовольна.
Карлос.
Кем? Мною?
Донья Изабелла.
Да, маркиз. И мне, признаюсь, больно,
Что из-за вас меня сомнения томят.
Пока рубились вы за край наш, как солдат,
Вам равных не было, вас осеняла слава.
Теперь, когда вы — гранд и вручено вам право
Решить мою судьбу, хотите вы рукой,
Оборонявшей нас, нарушить наш покой?
Разочарована печальным я сюрпризом.
Иль Карлос доблестный утратил, став маркизом,
Все доблести свои? Герой былых побед
Теперь, возвысившись, стал причинять нам вред?
Три этих графа — в них оплот страны и власти.
Но вам нужна их кровь. Могли бы, хоть отчасти,
Почтить Совет: ведь он избрал из всех дворян
Их — претендентами на королевский сан.
Иль, возгордясь, нашли вы для себя возможным
Под сим предлогом мстить обидчикам вельможным?
Вспылили вы, — ну что ж, вас взорвала их спесь;
Но вашей доблести не отрицали здесь,
Нет, отдавали ей при мне дань уваженья.
О вашем только речь была происхожденье,
О вашем имени и родовом гербе.
Ответить им за вас дала я труд себе,
Вам выбор поручив — кому владеть престолом.
Ответ ударом был для гордецов тяжелым.
Так не мешайте мне в намеренье благом:
Вы быть для них должны судьей, а не врагом.
Я вас прошу, маркиз: обидчивость умерьте;
Я, оказав вам честь, им не желаю смерти.
Поймите же меня: я повторяю вновь, —
Мне нужен ваш совет, мне не нужна их кровь.
Иль, необузданной вдохновлены отвагой,
Вы мните всех троих сразить своею шпагой
И доказать, что те, кого избрал для нас
Наш Государственный совет, не стоят вас?
Ужель вы дерзки так, ужель вы так тщеславны?..
Карлос.
О государыня! Смягчите гнев державный!
Вы правы: я вспылил. Допущен промах мной,
Но нет за Карлосом провинности двойной.
Оружием служа подвластному вам краю,
К вам, государыня, почтенье я питаю,
Как слугам вашим всем и надлежит питать.
Я восхищаюсь, что величию под стать
И ваша красота и мудрость. Я не скрою,
Что зависть острая язвит меня порою
К супругу вашему; что ощущаю боль
И мысленно ропщу — зачем я не король,
Чтоб мог надеяться… О, я свернул бы горы!..
Но, вспомнивши, кто я, вновь потупляю взоры.
Чтоб я вдруг посягнул переступить черту,
Чтоб дерзновенную взлелеял я мечту!..
О нет! Любима мной и чтима королева.
Когда бы повод вам могла подать для гнева
Моя любовь; когда б — вообразим на миг —
Я в чувстве дерзностном взаимности достиг;
Когда б — вообразим невероятный случай —
Вы, страстью бы моей растроганы кипучей,
С престола до меня решили снизойти,
То улетучился б — уверен я почти —
Мой трепетный восторг, а с ним и пыл мой страстный.
И мне, кто восхищен монархиней всевластной,
Мне — вас расценивать как воинский трофей?
Нет, жизнью я хочу пожертвовать своей,
Дабы достойнейший из трех, рожденьем равных,
Мог утвердить себя в своих правах державных.
Мне надо передать ваш перстень. Но кому?
Могу ль довериться сужденью своему?
Гадать? Раздумывать? Напрасные усилья.
Вам надобен супруг; ждет короля Кастилья.
И вот доверился я демону войны:
Пусть он решит судьбу и вашу и страны.
А если он отдаст кольцо в дурные руки,
Смерть славная спасет меня от горькой муки
И от стыда за то, что выбор нехорош.
А вдруг вам втайне мил один из трех вельмож,
И опечалил бы вас промах мой жестокий?
Всю жизнь потом читать у вас в глазах упреки?
Нет, легче будет мне покинуть этот свет,
Чем жить и знать, что я — виновник ваших бед.
Донья Изабелла.
Маркиз! Я женщина, а женщина ужели
Не вправе полюбить? Однако вы посмели
Сомненье выразить, иль просто пренебречь
И, может быть, мою любовь на смерть обречь.
Свою запальчивость вы обуздали б, верю,
Когда бы поняли, сколь тяжкую потерю
Могу я понести. И потому сейчас
В секрет свой посвятить я вынуждена вас.
Да, Карлос, я люблю. Дороже мне он жизни.
Но более всего я предана отчизне,
И счастье возложу я на ее алтарь:
Необходим стране достойный государь.
Пристрастье проявить боялась я, не скрою,
И потому я вас назначила судьею.
Но пусть не для того, кого люблю, мой трон
И я сама, — зачем погибнуть должен он?
О попранной любви всечасно вспоминая,
Ужель и смерть его оплакивать должна я?
Карлос.
Ах, если б угадать, кто дорог вам и мил,
Я добровольно бы победу уступил,
Отдав счастливцу вас, а также и державу!
Донья Изабелла.
Ваш долг — отстаивать себя и свою славу.
Вы представляете, что разрешить бы мог
Мои сомнения обдуманный подлог?
Суд справедливее да будет, а не проще,
Пусть первенство отдаст он мужеству и мощи,
И злоупотреблять я властью не хочу:
Вы узел разрубить доверили мечу
И не нарушили обычаев при этом;
Я оскорбила бы всех четверых запретом.
Хочу смотреть сама на битву, чей исход
Решит мою судьбу. Но кто из трех начнет?
Кого из них страшит неверная Фортуна
Всех менее? Кто он?
Карлос.
Дон Альваро де Луна.
Донья Изабелла.
Дон Альваро?
Карлос.
Да.
Донья Изабелла.
Но… он, говорят, влюблен
В другую?
Карлос.
Говорят. Но принял вызов он,
В отличье от других.
Донья Изабелла.
Должно быть, не без цели.
Пусть мужеством блеснет он завтра на дуэли.
Карлос.
Но срок до вечера всего лишь у меня.
Донья Изабелла.
Я передумала и вам даю три дня.
Карлос.
Но мне дон Альваро уже назначил встречу.
Донья Изабелла.
Я отложу ее. Сама ему отвечу.
Позвать его ко мне! Я объявлю ему
Свое желание и на себя возьму
Приготовления для завтрашней дуэли.
Взгляну, насколько вы искусны в ратном деле.
Карлос один.
Карлос.
Дуэль отложена! Что скажешь, моя честь?
Не может ли урон отсрочка нам нанесть?
Обидой не сочла ль ты повеленье это,
Хотя оно и в плащ почтения одето?
Ты ропщешь, честь? Ну что ж, возвысь мятежный глас:
Мол, королевская нам воля не указ,
Ведь Арагон мой край родной, а не Кастилья…
О мысль! Свергаюсь я с небес, ломая крылья…
Маркиз! Вознесся ты и впрямь за облака.
Опомнись же: ты сын простого рыбака.
Неблагородное мое происхожденье —
Вот зло, от коего не ждать мне избавленья.
Судьбою взысканный, я высоко взлетел,
Чтоб ощутить больней, сколь низок мой удел!
Да, я достиг высот, но под ногами — бездна.
Жестокая судьба! Ужель я бесполезно
Прошу тебя? Ужель удара не отвесть?
Зачем смущаешь ты и мучишь мою честь?
Уж если обделен я сызмальства тобою,
Не отнимай того, что сам добыл я с бою.
Та кровь, которую влила ты в жилы мне,
Давно уж пролита, обновлена в войне.
Я имя поменял, дабы уйти от гнева
Судьбы, — и что ж… Но вот — другая королева,
Вот государыня моей родной страны.
Карлос, донья Эльвира.
Донья Эльвира.
А, Карлос, это вы!.. Вы не уязвлены,
Что Карлосом зову я вас, а не маркизом?
И это почитать должны вы ни капризом,
Ни невниманием. Да, титул вам к лицу
И по заслугам честь отважному бойцу,
Но вы возвышены не мной, — вот в чем досада.
Как бы то ни было, — поверьте мне, — я рада,
Что награжден герой. Я не ревную, нет,
Но знать хочу: маркиз исполнит ли обет,
Мне данный Карлосом, тем воином, который
Когда-то обещал быть для меня опорой?
Я к королеве шла, но повстречала вас,
Вы сами на вопрос ответьте мне сейчас.
Не говорю, что вы пренебрегли обетом,
Но просто, может быть, забыли вы об этом?
Карлос.
Я, государыня? Но чем же я навлек…
Донья Эльвира.
Не Карлос, а маркиз предмет моих тревог.
Что Карлос верен мне — нет у меня сомненья,
Но вот маркиз, увы, внушает опасенья:
Ту длань, что недругов моих должна карать,
Что мне обещана, он хочет отобрать.
О, Карлос вспомнил бы: влачу в изгнанье дни я,
А узурпатор злой, коварный дон Гарсия,
Тиранит все еще наш край, наш Арагон.
Мне Карлос обещал за мной упрочить трон.
Быть может, завтра мы на родину отбудем,
Кому же вверимся? Каким достойным людям?
Нет больше Карлоса. Маркиз вместо него.
О прежних клятвах знать не хочет ничего;
Он обнажит свой меч не для священной цели,
Нет, — он в честь женщины затеял три дуэли!..
Ужели почести, оказанные вам,
Заставили забыть о верности друзьям?
Но я напоминать про долг вам не устану.
Верните Пеньяфьель, верните Сантильяну,
Верните Бургос ей. Сумеет Арагон
Вознаградить того, кем будет он спасен.
Карлос.
Я — ваш слуга и рад служить еще прилежней.
Пусть титулы новы — душа осталась прежней.
Однако же маркиз в долгу у трех вельмож,
И нужно Карлосу произвести платеж.
Иль запятнаю меч я ржавчиной позора?
Какая ж будет вам тогда во мне опора?
Ведь, струсив, сил придам я вашему врагу
И покарать его, как должно, не смогу.
Коль скоро предстоят нам два опасных дела,
То браться следует решительно и смело,
Освободив свой ум от завтрашних забот,
За первое из дел, которое не ждет.
Поверьте, будет мной низвергнут дон Гарсия,
Но проучить врагов хочу сперва вблизи я,
А там уж перейду к тем, кто от нас вдали.
Властительнице здесь обиду нанесли
За то, что милости она мне оказала;
Мне честь велит отмстить обидчикам сначала.
Донья Эльвира.
Боюсь, я вашу мысль постигла не вполне.
Как подданный, должны вы ей служить, не мне?
Дав умертвить себя за донью Изабеллу,
Согласны вы потом примкнуть к чужому делу?
Карлос.
Нет, не как подданный я выступлю в бою.
Как знать, быть может, я рожден в другом краю?
Я чту двух королев. Сомнения развеем:
Я с равным рвением готов служить обеим,
И пусть опасности грозят любой из двух —
Поможет им мой меч, поддержит их мой дух.
Заутра я сражусь за донью Изабеллу.
Но если б вашему понадобился делу
Сегодня мой клинок, то был бы я готов
Сразиться нынче же хоть с дюжиной врагов.
Обеим вам служить — вот цель моя святая:
Вам — без ущерба ей, ей — вас не огорчая.
Но стоит услужить одной из королев,
Как тотчас у другой я вызываю гнев.
Мне кажется, всех бед один лишь я виновник.
Я жалок сам себе, как горестный любовник,
Который сразу двух красавиц полюбил:
Хочу двум скипетрам отдать свой бранный пыл.
Любовник, коему два равные пристрастья
Рвут сердце пополам, суля одни злосчастья,
Достоин жалости: он не решит никак,
Какое предпочесть из этих равных благ.
Любовь ему как скорбь, восторг подавлен страхом,
Что ни предпримет он — идет все тотчас прахом;
Все дурно, все не так; коль угодит он тут,
За это его там преступником сочтут.
Донья Эльвира.
Всем смертным чтить устав любви необходимо.
Во-первых, — сказано там, — сердце неделимо.
Кто сердце поделить задумал пополам,
Невольно тот себя обкрадывает сам,
И, верный сразу двум, раздвоенный, двулюбый,
Он все равно грешит неверностью сугубой.
Подобная любовь нелепа и смешна,
И участь жалкая бедняге суждена:
Живой, он ни одну страданьями не тронет,
Умрет он — ни одна слезинки не уронит.
Карлос.
Жестокие слова! Все понял я, увы:
К таким поклонникам немилосердны вы.
Донья Эльвира.
Я — да. Но думаю, и донья Изабелла.
Однако у меня еще одно к вам дело.
Вы с доном Альваро сразитесь в первый день.
Он предан мне.
Карлос.
О да! Он словно ваша тень.
Донья Эльвира.
Так помните, кто мне всех ближе, всех дороже:
Щадите жизнь его… и собственную — тоже.
Карлос.
Хотите, чтоб он стал кастильским королем?
Донья Эльвира.
Нет, помнить вас прошу о счастии моем.
Донья Эльвира, дон Альваро.
Донья Эльвира.
Досель свою любовь выказывали мне вы,
А бьетесь за кольцо кастильской королевы!
Иль под воздействием злокозненных светил
Ваш взбунтовался меч и чувству изменил?
Честь — говорите вы — сильней любви. Красиво!
Но или честь вам лжет, или любовь фальшива.
Тут, право же, нельзя концы с концами свесть:
Что это за любовь и что это за честь?
Нет, подлинная страсть в ладу со смыслом здравым;
Вы любите меня — тогда зачем она вам?
Вы бьетесь за нее — зачем вам я тогда?
Иль вы в измене ей не видите стыда
И, перстень получив, пренебрежете ею?
Дон Альваро.
Я подданный ее. Вовеки не посмею
Я государыней своею пренебречь.
Донья Эльвира.
О чем же вы со мной вести хотите речь?
Иль, битву проиграв, но получив пощаду
От дона Карлоса, надеетесь в награду
Вы получить меня? И впрямь большой почет,
Коль вас такой боец своим клинком проткнет.
Дон Альваро.
Смогу ль на вас взглянуть я после пораженья?
Донья Эльвира.
Чего же от меня вы ждете?
Дон Альваро.
Сожаленья.
Будь милосердней вы к исканиям моим,
Не нужно было бы мне состязаться с ним:
Как нареченный ваш, избавился б от чести
Я быть представленным, с двумя другими вместе,
К избранью в женихи. А так я принужден
Сражаться за кольцо и за кастильский трон.
Чем кончится наш бой? Как знать! Но все едино:
Разверста предо мной несчастия пучина.
Добуду ль я кольцо иль нет — утрачу вас:
Коль буду побежден — я должен скрыться с глаз,
Коль одолею — ей назначен я в супруги.
Так в заколдованном я оказался круге.
Сражаясь, как велит мне долг мой перед ней,
Я все же докажу отвагою своей,
Что, вас любя, ищу лишь доньи я Эльвиры,
Что, если бы искал короны и порфиры,
Нашел бы их и там. Честь мне дала приказ:
Завоевать ее, чтоб стать достойным вас.
Донья Эльвира.
О, беспокоиться вам ни о чем не надо!
Честь! Что тут возразишь? Всесильная преграда!
Не бойтесь, — все пройдет: кольцо завоевав,
О чувствах пламенных забудете вы, граф.
Мой трон сомнителен, а трон кастильский прочен.
Все решено судьбой, ваш выбор беспорочен.
Зачем вам упускать такой удобный миг?
Смущаться нечего, стыд, право, невелик.
Непостоянство? Нет, — мысль о всеобщем благе.
Предательство? Ничуть, — безудержность отваги.
Но как бы за меня вам Карлос не отмстил!
Дон Альваро.
Ах!.. Сколь мне радостно ваш видеть гневный пыл!
Нет, выгод для себя не ждал я от сраженья;
Но раз уж мне его вменяют в преступленье,
Я счастлив. Пусть любовь, пусть жизнь саму отдам,
Но знаю: не совсем я безразличен вам.
Как долго докучал я вам своей любовью,
Как долго вашему дивился хладнокровью!
Но гнев ваш показал, как яркий всплеск огня,
Что удостоили заметить вы меня.
Донья Эльвира.
Нет, в преступленье вам вменяю я другое:
Оставить вы меня не можете в покое,
Хоть сами отреклись. Вдвойне сержусь на вас
За то, что вы на мой ссылаетесь отказ.
Я королева, но — без скипетра и трона,
Вдали от своего родного Арагона.
Великодушие вы явили, полюбив
Изгнанницу, но как принять мне ваш порыв?
Великодушной я обязана быть тоже.
Нам чувства дороги, но честь еще дороже.
Брак с чужеземкою? Не украшает он.
Нет, должен мой супруг делить со мною трон.
Ужели в трудную, безрадостную пору
Унижусь, чтоб искать в супружестве опору?
Когда отвоевать престол удастся мне,
Я выбор сделаю — на благо всей стране.
Наследным скипетром должна владеть сначала.
Пока моя рука его не отобрала,
Безвластную, ее не вправе я отдать.
Потом подумала б я и о вас, как знать?..
Но жребий воссиял тут перед вами новый,
Он расшатал любви непрочные основы;
То ль оказались вы не так уж влюблены,
То ль неприступностью моей утомлены, —
Вы с легкостью сдались. Вас упрекать? За что же?
И посильней, чем вы, могли бы сделать то же.
Когда б, дон Альваро, владели вы собой,
Когда бы прежде всех не порывались в бой
За вожделенный приз, стараясь овладеть им,
Когда бы вышли вы на поединок третьим,
Показывая тем, что вас неволит честь,
Трудней мне было бы утрату перенесть.
Но вам любовные томленья надоели,
И вы спасаетесь, найдя предлог в дуэли.
Дон Альваро.
Ужели б вырвался у вас счастливый вздох
Когда бы я прослыл трусливейшим из трех?
Чтоб я уловкою воспользовался гадкой:
Пусть, мол, устанет враг перед последней схваткой?
Чтоб…
Донья Эльвира.
Кончите, когда все будет позади,
Коль не останетесь лежать с клинком в груди.
Однако ваших двух соперников я вижу.
Кого я отдалю, кого к себе приближу,
Я завтра вам скажу.
Дон Альваро.
У завтрашнего дня
Не будет радостных сюрпризов для меня.
Донья Эльвира уходит.
Дон Альваро, дон Манрике, дон Лопе.
Дон Манрике.
Приманиваете к себе любовь и славу?
Которая из двух вам более по нраву?
Дон Альваро.
Отняв кольцо, скажу — которая из двух.
Дон Лопе.
Вас Карлос бьет и тут и там — такой есть слух.
Дон Альваро.
Зато завистники — те бьют его… словами.
Дон Лопе.
Не бойтесь: сжалившись, поделится он с вами.
Дон Альваро.
Вы бойтесь: ведь страшны вам оба — я и он.
Дон Манрике.
Спешите — выскочку подсаживать на трон.
Дон Альваро.
Уложит он меня — вам будет не до смеха.
Дон Манрике.
Нас разобрал бы смех от вашего успеха.
Дон Альваро.
Я уложу его — вас тоже страх возьмет…
Дон Лопе.
Что нам вас ждать, а вам отлеживаться — год.
Дон Альваро.
Назначим завтра день для продолженья спора.
Дон Манрике.
Наступит этот день, я думаю, не скоро.
Дон Альваро.
Уж так не терпится отбыть вам на тот свет?
Дон Лопе.
Ждать дела вместо слов и впрямь терпенья нет.
Те же и донья Изабелла.
Донья Изабелла (дону Альваро).
Граф! Не посетуйте, когда мы вам предложим
Оставить нас на миг. Я этим двум вельможам
Хотела б высказать — и не в ущерб для вас —
Свои суждения.
Дон Альваро.
Мне ваша мысль — приказ.
(Уходит.)
Дон Манрике, дон Лопе, донья Изабелла.
Донья Изабелла.
Нельзя, чтоб начались в столице пересуды,
Чтоб выбор выглядел как следствие причуды:
Зачем тут вмешивать стороннее лицо?
Я передумала: сама вручу кольцо.
И дона Альваро, на пользу вам обоим,
Своим вниманием мы не обеспокоим.
В другую он влюблен, — известно это всем, —
Но с вами вынужден соперничать. Зачем?
Насильно милой быть нет у меня охоты.
Отказ мой снимет с вас излишние заботы.
Мой выбор сузился: один из вас двоих.
Но мне проверить бы хотелось, что жених
Отнюдь не поглощен одним стремленьем к трону,
Что любит он меня, а не мою корону.
Любовь, как говорят, есть единенье душ;
Я смею уповать, что будущий мой муж
Мои пристрастия делить со мною будет
И только то, что мной осуждено, осудит.
С тем из двоих вступлю в супружеский союз.
С кем совпадут у нас и мысль, и взгляд, и вкус.
Чтоб стало вам ясней, прибегну я к примеру.
Мой муж не возомнит, что награжден не в меру
Дон Карлос мною был; напротив, мой супруг
Не может не ценить столь верных наших слуг.
Мне стыдно было бы, коль скоро бы вручила
Я одному из вас державное кормило
Затем, чтобы он власть употребить посмел
На разрушение мной совершенных дел.
Нет, вовсе не затем. Все то, что мне приятно,
Должно упрочиться. Надеюсь, вам понятно?
Дон Манрике.
Да, государыня. Вновь Карлос! Снова он!
Благополучие его — вот наш закон.
Вы остановите свой выбор на вельможе,
Который Карлоса оценит подороже.
Но поясните нам: что делать мы должны?
О да, первейшим был он на полях войны,
В походах и боях он вел себя героем,
И плена избежать помог он нам обоим.
Забывшись, с грандами был слишком дерзок он,
Но, королевою высоко вознесен,
Теперь стал грандом сам. Мы признаем: сей воин
Всех почестей, ему оказанных, достоин.
Мы у него в долгу, но сделать для него,
Теперь нам равного, не в силах ничего.
Мы щедро бы могли вознаградить солдата,
Но графа наша бы обидела отплата.
Вы позаботились воздать ему за нас.
Донья Изабелла.
Однако же того, кто вам свободу спас,
Не отблагодарить вам было б неприлично,
А мне его судьба отнюдь не безразлична.
Зачем бы не избрать путь чести и добра?
У каждого из вас, я знаю, есть сестра.
Желаю, чтобы тот, кого решу избрать я
Себе в мужья, и он, герой наш, стали братья,
Дабы мне пребывать в спокойствии благом:
Не будет мой супруг для Карлоса врагом.
Не то чтобы меня страшила ваша злоба,
Поскольку я всегда — должны понять вы оба —
Одна лишь управлять намерена страной,
И муж, мой подданный, не будет править мной.
Но все ж мне, выбор свой обдумывая, надо
Увериться, что жизнь мы не начнем с разлада.
Возьмете ль Карлоса в зятья вы или нет?
Дон Манрике.
Я, государыня, вам дам прямой ответ:
Велите, — и пойду на смертную я муку,
Но чтобы собственной сестры я отдал руку
Низкорожденному? Чтоб стал мне братом он?
Нет, слишком дорого мне обошелся б трон.
О нет! Нет, никогда…
Донья Изабелла.
Но вы признали сами,
Что по заслугам был вознагражден он нами,
Что с грандами в правах уравнен он сейчас.
Дон Манрике.
Да, правда, вы его возвысили до нас.
Не должен подданным монарх давать отчета,
Когда пожалует иль вознесет кого-то,
А если случаем он выльет дождь наград
На недостойного, лишь он и виноват.
Но что касается старинных родословий,
Монарх не всемогущ: своей дворянской крови
Я осквернить не дам, скорей ее пролью.
Я чистой получил от предков кровь мою,
Такой ее хочу и передать потомкам.
Донья Изабелла.
Вы в заявлении торжественном и громком
Признали полноту моих державных прав.
Но как вообразить осмелились вы, граф, —
И тем я, признаюсь, задета за живое, —
Что скипетр вам вручить хочу лишь для того я,
Чтоб вас унизить? Кто со мной так говорит?
Влюбленный? Подданный? Мне это слушать — стыд!
Изволили избрать вы странную манеру,
И вынуждена я…
Дон Лопе.
Граф был горяч не в меру,
И надлежало бы спокойней быть ему.
Чистосердечно вам отвечу, почему
Мы с горестью должны вам отказать в услуге:
Своих сестер другим мы прочили в супруги.
Донья Изабелла.
Кому же ваша?
Дон Манрике.
Мне.
Донья Изабелла.
Кому другая?
Дон Лопе.
Мне.
Донья Изабелла.
Могло случиться так, что по моей вине
Один из вас любовь принес бы в жертву чести!
Нет!.. Каждый из двоих пускай спешит к невесте
И гордо известит любимую, что он
Ради нее одной отверг кастильский трон.
Благодаря Совет за все его заботы,
Не жду, чтобы на мне женились без охоты.
Дон Лопе.
Но выслушайте нас…
Донья Изабелла.
Не ясно ли без слов,
Что постоянство чувств — основа всех основ?
Что постоянство чувств всех почестей дороже?
Иной по праву бы и мне сказать мог то же.
Не будь крепка моя с державным долгом связь,
Я постоянству чувств сама бы отдалась.
Дон Лопе.
Отдайтесь! Но молю нас выслушать сначала.
Когда в обоих нас любовь к вам запылала,
Мы знали: уж один из двух — я или он —
На муки ревности, конечно, обречен,
Мы знали, что должны быть меры взяты нами,
Дабы соперники не сделались врагами.
Как избежать сего? Как? С помощью сестер.
И тут был заключен меж нами договор:
Что выкуп за свое избранье мы заплатим,
Что неудачливый счастливцу станет зятем.
Тот, кто утратит вас, он с горем пополам
Утешится хоть тем, что родич будет вам.
Мы ждем, своих сестер просватав друг за друга,
Чтобы из нас двоих избрали вы супруга,
Другого милостью не вовсе обделя
И обвенчав его с сестрою короля.
Я все вам рассказал; теперь судите сами,
Пристойно ль Карлосу преградой стать меж нами,
Разрушить тот союз, которому верны,
Крепили б мы вдвоем мир и покой страны?
Донья Изабелла.
Ужель вы — первые из всех вельмож в державе —
Забыли, что давать согласие не вправе
Без воли короля на брак своих сестер?
Таков у нас в стране обычай с давних пор.
Дон Манрике.
Мы, государыня, не будем спорить боле:
Уважите иль нет отказ — то в вашей воле;
С тяжелою душой, но подчинимся вам.
А лучше бы спросить у Карлоса: он сам
Один-единственный осведомлен, какого
Он роду-племени. Свое пусть молвит слово, —
Подобного родства достоин он иль нет?
Он благороден, прям и даст прямой ответ;
Посмеет — пусть берет одну из двух, любую.
Поверьте, жертву мы приносим вам большую,
Доверив случаю судьбу своих сестер;
Но Карлос — прежде, чем на них поднимет взор, —
Он взвесит пусть, какой опасностью чревато
Желанье быть с людьми, как мы, запанибрата.
Донья Изабелла.
И взвесить следует вам тоже, что в стране
Бразды правления принадлежат лишь мне.
Дон Манрике и дон Лопе уходят.
Донья Изабелла одна.
Донья Изабелла.
Чем мог быть разожжен в них пыл сопротивленья,
Когда их долг — принять монаршие веленья?
Что это — ревность ли, тщеславие ли здесь?
Предубеждение? Обида? Зависть? Спесь?
Не есть ли это знак небес: знак несогласья
С моим решением? Не быстро ли сдалась я,
Безвольно уступив тщеславию дворян,
Союзом с подданным унизивши свой сан?
От низменности тех, кто к скипетру всех ближе,
Я, кажется, хочу спуститься еще ниже?
Зачем мешает страсть величие хранить?
Зачем величие мешает мне любить?
Как выбрать, если я пред выбором робею?
О небо! Ниспошли мне то, что взять не смею,
И если уж не дан державный мне жених,
Скажи, кого избрать из подданных моих?
Донья Изабелла, Бланка.
Донья Изабелла.
Ах, попусту труды!
Бланка.
Ах, и мои напрасны!
Донья Изабелла.
Два графа на мои условья не согласны.
Бланка.
Увы, мне с Карлосом не больше повезло.
Донья Изабелла.
Враждою на вражду ответил, злом на зло?
Бланка.
Нет, государыня: с почтеньем пылким самым
Он расточал хвалы обеим этим дамам.
Донья Изабелла.
Так что ж одну из двух и не избрать ему?
Бланка.
Есть, видно, тайное препятствие к тому.
Он говорил о них с изысканным почтеньем,
Но брак с любой из них почел бы преступленьем.
Он не смущен отнюдь неравенством, о нет —
Скорей всего, хранит он верности обет.
В уклончивых словах, в неуловимых жестах
Почувствовала я одно: что о невестах
Ему противна мысль, и объясненье в том,
Что поглощен иным он чувством целиком.
Донья Изабелла.
Влюблен в другую?
Бланка.
Да. Он сам вам не ответит,
Но я уверена: он много выше метит.
Уж пусть рассердитесь вы даже на сей раз, —
Осмелюсь угадать, что Карлос любит вас.
Донья Изабелла.
Нет, сердцем пламенным он не ко мне привержен.
Я вижу: он со мной почтителен и сдержан,
А если бы его впрямь скипетр мой привлек,
Он не был бы со мной так холоден и строг.
Он метит выше? Что ж, тогда — донья Эльвира.
Ее в отчизне ждет монаршая порфира,
Ее сопровождать он будет в Арагон.
И если на дуэль трех графов вызвал он,
То не из-за меня, а лишь из жажды мести.
Он, вознесенный мной, меня покинет вместе
С принцессой! А она, прожив здесь двадцать лет, —
О, благодарности у них обоих нет! —
С собой прихватит то, что мне всего дороже.
Так трепетала я за жизнь его! И что же?..
Нет, пусть сражается, предатель! Пусть умрет!
Кто отомстит ему — тот муж мой, мой оплот!
Бланка.
Чем вызван этот гнев, чем вызван пыл ревнивый?
Не сами ль двух невест для Карлоса нашли вы?
Он в арагонскую принцессу или в вас
Влюблен, — не все ль равно, сеньора, вам сейчас?
Донья Изабелла.
Не можешь ты понять? Я удивляюсь, право!
На сердце Карлоса не уступлю я права:
Пусть воспретит ему нарушить мой покой
Почтение ко мне, а не любовь к другой.
Нет, больше: пусть вкусит он моего злосчастья
И страсть таит, как я, под маскою бесстрастья;
Пусть от неравенства страдаем мы вдвоем, —
Скучает он по мне, как я грущу о нем;
Хочу: пусть, снизойдя до брачного союза,
Он даст понять, что брак — тяжелая обуза,
Что не питает чувств он к будущей жене,
И если женится, то лишь в угоду мне,
Что, мною взысканный, он слишком стал заметен
И жертвует собой во избежанье сплетен.
Пойми, ведь чувств моих не мог не видеть он,
Однако же не мой его прельщает трон.
Неблагодарный, он мне предпочел другую,
Его «почтительность» — предлог; я негодую:
К короне тянется гордец, но не к моей.
Бланка.
Однако ж он не принц, чтобы мечтать о ней.
Донья Изабелла.
Эльвира не вольна ль собой распоряжаться?
Бланка.
Есть слух, что небеса ей возвратили братца,
Что, мол, дон Санчо жив и что прибудет он
С послами, коих к нам направил Арагон.
Узнала только что.
Донья Изабелла.
Ах, Бланка, что я слышу!
Волненье, может быть, свое теперь утишу.
Была принуждена судьбой жестокой я
Из подданных своих кого-то взять в мужья:
Ведь все, кто равен мне, чьи венценосны предки,
Негодны: тот женат, тот мавр, те малолетки.
А нынче для меня есть ровня, есть жених!
Ни графы не нужны, ни Карлос — что мне в них?
Да сгинут с наших глаз отныне все четыре!
Став королю женой, я прикажу Эльвире
Разлуку с Карлосом достойно перенесть,
Раз мне его забыть приказывает честь.
Бланка.
Как сразу вы зажглись и ревностью и местью!
Хоть подтвердиться бы позволили известью!
Донья Изабелла.
Ну что ж, уверимся сначала, а потом
Решу, что надлежит мне предпринять. Пойдем!
Донья Леонор, дон Манрике, дон Лопе.
Дон Манрике.
Сколь нам ни горестно утратить, — верьте мне вы, —
Надежды на любовь кастильской королевы
И на престол, себе отчет мы отдаем,
Что не пристало нам тягаться с королем.
Мы одушевлены решением единым:
Принц, долженствующий стать нашим властелином,
Принц, свыше посланный, ваш сын и ваш оплот,
В нас не соперников, но подданных найдет.
Мечта — соединить в одну семью Кастилью
И Арагон{117} теперь, быть может, станет былью!
Мы, ревности чужды, страну свою любя,
Ей в жертву принесем с готовностью себя,
Дабы под общий стяг собрать все наши силы,
На мавров ринуться и сбросить гнет постылый.
Во имя этого любой из нас смирит
Свою гордыню; здесь не может быть обид.
Донья Леонор.
Высок строй ваших чувств, мне ваша речь утешна,
Хотя решение вы приняли поспешно:
О доне Санчо весть мой окрылила дух,
Но ведь она пока не более чем слух.
Хочу вам про свои поведать злоключенья,
Чтоб сами вывести могли вы заключенье.
Уже вы от меня слыхали, и не раз,
О временах, когда мою страну потряс
Злодейский заговор, когда был свергнут с трона
Супруг мой, дон Фернан, властитель Арагона.
Борьба закончилась, увы, триумфом зла.
В те дни я мальчика супругу родила.
Мой Санчо! Милый сын!.. Но тучи грозовые
Сгущались: мог наш враг, коварный дон Гарсия,
Узнать о мальчике. Чтоб не стряслась беда,
Был тайно увезен ребенок наш. Куда?
Не смела мужа я расспрашивать об этом,
Но сына я всегда б узнала по приметам.
Ах, рок не сжалился! Всего лишь год спустя
Супруг мне сообщил, что умерло дитя.
Сам дон Фернан обрел покой в нездешнем мире
На пятый год, — уж я готовилась Эльвире
Тогда стать матерью, — и завещал он мне
В Кастилии искать приют, в чужой стране.
Со скорбью говорил он мне на смертном ложе:
«Да охраняют тех, кто мне всего дороже,
Благие небеса! Узнайте: дон Рамон
Мной в тайну важную один лишь посвящен,
И тайну эту вам он в день откроет некий.
Скорей — в Кастилию!..» Тут он умолк навеки.
Но с дон Рамоном я не виделась с тех пор.
Теперь же слухами кастильский полон двор
И с нетерпеньем ждут послов из Арагона,
Среди которых мне назвали дон Рамона.
В надежде сладостной я верила сперва
(Меня ввела в обман всеобщая молва),
Что с другом прежних лет, Рамоном де Монкада,
Дон Санчо явится, мой сын, моя отрада!
Увы, последнее известье таково:
Послы надеются, что здесь найдут его.
Но, кроме нескольких мне близких лиц, едва ли
Здесь имя-то его до сей поры слыхали.
Дон Лопе.
А если б слышали, погиб бы он давно;
Когда ж дон Санчо жив, то имя сменено.
Коль наше вам узнать суждение угодно,
Согласны оба мы с молвою всенародной:
Иль жизни Санчо впрямь уже прервалась нить,
Иль Карлос, он один, сим принцем может быть.
При нашей ревности к пришельцу ниоткуда
Мы все ж должны признать, что жизнь его есть чудо!
Он с доблестью, с какой чарует все умы,
Взял верх, когда его унизить тщились мы;
Повадкой царственной он, безымянный воин,
Внушил, что скипетра не меньше нас достоин;
Снискал внимание двух юных королев;
Он, всенародною любовью завладев,
Еще до первого вслух сказанного слова
Мысль эту породил. Я повторяю снова:
Иль жизни Санчо впрямь уже прервалась нить,
Иль Карлос, он один, сим принцем может быть.
Негодовали мы: мешал достичь нам цели
Безродный. Но теперь мы наконец прозрели.
Он, на кого мы встарь глядели сверху вниз,
Имеет все права на вожделенный приз.
Донья Леонор.
Он доблестью высок, но не происхождением,
И знает это сам; не то с таким бы рвением
Не вздумал жертвовать своею жизнью он,
Дабы одним из вас был завоеван трон.
Дон Манрике.
Тут случай был — и так истолковать мы можем —
Мощь показать свою знатнейшим трем вельможам.
Он, — вспомните, — сказал: не ценит он почет,
Что незаслуженно от прадедов идет;
И мнит он, что в борьбе за жизненные блага
Не предки дать должны победу, но отвага.
А как он царственен! Случалось видеть вам,
Чтоб взоры опускал он на придворных дам?
Донья Леонор.
А вот и он. Сейчас откроется нам тайна.
Те же и Карлос.
Карлос.
Сеньора! Признаюсь, смущен я чрезвычайно:
Оказывают мне сомнительную честь,
Твердят в глаза, что я не тот, мол, кто я есть,
Что я — дон Санчо, принц, властитель Арагона.
Он явится — и слух умрет; но нет резона,
Чтоб я хоть час один играл чужую роль.
А если выдумки, что жив и здрав король,
Еще обидней мне; вам, полагаю, тоже.
Донья Леонор.
Но ведь народный глас, как говорят, глас божий!
И не обиду вам увидеть должно тут,
Но лишь свидетельство, что любят вас и чтут.
Дон Лопе.
Вам, сколько бы вы, принц, ни тратили усилий,
Глаз наших не закрыть, — их небеса раскрыли.
Вы поняли, что вам мы веры не даем?
Не знаем, что велит стоять вам на своем,
Но ваши доводы, признайте сами, зыбки,
И уж повторной мы не совершим ошибки.
Честь ослепила нас; мы зорче будем впредь,
Коль скоро нам она позволила прозреть.
У нас желать вам зла причины нет особой,
И знаем мы свой долг пред царственной особой.
Переодетый принц не узнан был, увы,
Безродным Карлосом для грандов были вы,
Для дона Санчо же смиренные мы слуги.
Вас государыня должна избрать в супруги.
С великой радостью мы оба, я и граф,
Объединение одобрим двух держав.
Да сбросит наш король обличие солдата!
Долг верноподданных блюсти мы будем свято.
Карлос.
Какая выпала нежданная мне честь!
Несносна ваша спесь, еще несносней — лесть.
Я мнил: мои дела внушительны и вески,
И не нуждаюсь я в чужом, фальшивом блеске.
Возьмите их назад, хвалебные слова.
Я думал, тешится безликая молва;
Я думал, дерзкому какому пустозвону
Взбрело примерить мне бумажную корону?
Но слух пошел от вас. Тогда позвольте мне
Напомнить: мужество у доблестных в цене,
Вы ж выбрали его мишенью для насмешек.
Но тщетно силитесь: не по зубам орешек.
Есть средство поверней, чтоб распотешить всех:
Сразить меня в бою. Вот будет смех так смех!
И если ваш триумф не будет мной расстроен,
Пусть посмеется всласть победоносный воин.
Пока ж не рано ли смеяться мне в лицо?
Ведь у меня еще заветное кольцо.
Не стоит забывать двум грандам столь веселым:
Безродный Карлос встал меж вами и престолом.
И этою рукой, которой жизнь вам спас,
Сумеет научить учтивости он вас.
Дон Манрике.
Пусть вы простой солдат, но согласитесь сами:
Как прирожденный принц вы говорите с нами.
Задели наши вас недавние слова.
Отстаивали мы сословные права,
Случись — и встанем вновь за них мы с той же страстью,
Но знаем мы свой долг перед верховной властью.
Будь доном Санчо вы, другой ли, я и граф
В защиту выступим его законных прав.
Однако повторим мы новому маркизу:
Не станем биться с ним лишь по его капризу;
Должна в противнике кровь славных предков течь,
Чтоб удостоили мы обнажить свой меч.
Пусть не принадлежит он к знати самой старой, —
Не всякому же быть Гусманом или Ларой{118}, —
Но коль дворянского происхожденья он,
То поединок с ним для чести не урон,
И тут уж, если принц лишь выдуман молвою,
У дона Карлоса возьмем мы перстень с бою.
Но как ни дорожим завидным столь кольцом,
Невместно биться нам с безвестным удальцом.
Однако я боюсь, как бы в разгаре спора
О ваших не забыть святых правах, сеньора.
Оставим вас вдвоем: сумеет только мать
Над тайной этою завесу приподнять.
Дон Манрике и дон Лопе уходят.
Донья Леонор, Карлос.
Карлос.
Какие гордецы! Права на поединок
Я должен покупать, как будто бы здесь рынок!
Да и под силу ли мне разгадать секрет,
Которому уже как будто двадцать лет?
Боюсь, блистать кольцу долгонько на мизинце.
Донья Леонор.
Довольно про дуэль. Поговорим о принце.
Иль основания нет вовсе у молвы?
Молю, откройтесь мне: кто вы, откуда вы?
Карлос.
Ах, все известно мне: и кто я, и откуда!
Будь я найденышем, случись такое чудо,
Чтоб я подобран был в чащобе иль в песках,
Куда забросила меня вражда иль страх,
Без матери, отца, без пищи и одежды,
Воспрянуть бы могли сейчас во мне надежды,
Я мог бы возмечтать: напомнил бы себе
Об удивительной, блистательной судьбе
Тех принцев сказочных, поднявшихся в дни оны
Из тьмы безвестности к сиянию короны.
Увы, внутрь заглянув, я, к своему стыду,
Безмерное в себе тщеславие найду.
О скипетр! О венец!.. Как дух мой окрыляли
Блеск и величие священных сих регалий!
Плачевен и смешон честолюбивый взлет:
Как ратный мой успех меня ни вознесет,
Довольно одного презрительного взгляда —
И наземь падаю. Ну что ж, так мне и надо.
Я знаю хорошо, кто мой отец и мать,
Чужого имени не стану принимать,
Нет, не дон Санчо я; пройдет час — два, быть может,
И вам о нем послы все новости доложат.
А про меня прошу забыть: суровый рок,
Карая дерзкого, преподал мне урок.
Донья Леонор.
Рок шутку и со мной сыграл. О шутка злая!
Ведь блеском ваших дел ослеплена была я.
Но чувство тайное все ж сердцу моему
Велит не верить вам, наперекор всему.
Мне чувства этого самой неясно свойство:
Родством порождено иль чарами геройства?
Желанье тут мое или природы глас?
Вы мною узнаны, иль выбрала я вас?
На помощь бы призвав рассудок свой и опыт,
Могла б я заглушить сердечный этот ропот,
Могла б, в угоду вам, слух заклеймить как ложь,
Но если Санчо мой, мой сын — не вы, то кто ж?
Мне говорят: он здесь; перебрала достойных,
На мирном поприще прославленных и в войнах:
Потомок королей оставить должен след,
Рожденье можно скрыть, но благородство — нет,
И разглядела бы я на челе державном
Все тайное, что он не хочет сделать явным.
Позволь вы мне, прочла б на вашем я челе
Ту весть, что мне всего отрадней на земле.
Ну что же, нет так нет, надеялась напрасно.
Но доблесть Карлоса тогда для нас опасна…
Пусть будет так, как вам велит суровый рок.
И знайте: дерзость я не ставлю вам в упрек;
Напротив, вас ценю превыше всех на свете,
Хоть не даете вы излить мне чувства эти.
Отложим, погодим — не по моей вине;
Вольны вы миг избрать, чтобы открыться мне.
Но, от меня тая свое происхожденье,
Уж сделайте тогда другое одолженье:
В родной наш Арагон не провожайте нас.
В защите вашей нет потребности сейчас:
Погиб наш злобный враг, преступный дон Гарсия,
Престол нам небеса вернули всеблагие,
И нас сопровождать вам, право, смысла нет,
Вам не умножить там числа своих побед.
Вы слишком доблестны; боюсь — иль вам неясно? —
Чтоб ваша доблесть нам не сделалась опасна.
Итак, подумайте, пред вами два пути:
Открыть, кто вы такой, иль нам сказать прости.
(Уходит.)
Карлос, Бланка.
Бланка.
Вы страх внушаете всем — даже королевам.
Карлос.
Пусть знают, что плачу я за насмешки гневом.
Бланка.
Насмешки? Вы — герой, есть слух, что вы — король!
Карлос.
И ты? Не стыдно ли на рану сыпать соль?
Я вижу, не в ладах ты с этикетом, Бланка:
Почтила госпожа — должна чтить и служанка.
Бланка.
И государыня благодарит сейчас
Небесный промысел и принца видит в вас.
Таились от нее и так вы слишком долго,
И скрытность может стать неисполненьем долга:
За все, чем Карлос был обязан нынче ей,
Дон Санчо быть бы мог на искренность щедрей.
Карлос.
Опять произнесла ты имя роковое!
В нем слышу грозный гул крушенья своего я.
Те же и донья Изабелла.
Карлос.
Ваше величество! Извольте повелеть
Не путать Карлоса и дона Санчо впредь —
Ни принцу этот слух не прибавляет славы,
Ни мне: хочу быть тем, кем сделали меня вы.
И если козни тут насмешницы-судьбы,
Намеренной вскружить мне голову, дабы
Потом еще больней я ощутил паденье, —
Позвольте отразить мне это покушенье,
Позвольте прочь уйти, покуда не настиг
Меня погибельный разоблаченья миг,
Позвольте…
Донья Изабелла.
Как! Ужель боитесь вы короны?
Воитель доблестный, сметавший все препоны,
Заколебался вдруг! Ужель он оробел
Пред золотым венцом — венцом геройских дел?
Карлос.
Ах, так! Поверили и вы молве бродячей?
Увы, предательством моей слепой удачи
Постыдный мой секрет полуразоблачен!
Я имя скрыл свое и скрыл, где я рожден,
Назвавшись Карлосом. Старанья были втуне:
Теперь благодаря изменнице-Фортуне
Открылось многое, и в том моя беда.
Зовусь я Санчо? Да. Я арагонец? Да.
Но, слава небесам, еще не все открылось,
Не то была бы мне оказанная милость
Как груз — и кубарем скатился бы я вниз,
Все хохотали бы: «Ну, граф! Ай да маркиз!»
Донья Изабелла.
Вам кажется, что я бессильна и несмела
И отстоять свое не в состоянье дело?
Не стоит объяснять, что душу вам гнетет, —
Во мне найдете вы незыблемый оплот…
Однако вижу я, в вас вглядываясь зорко,
Что ваши доводы всего лишь отговорка:
Мной предлагаемый супружеский союз
Претит вам, выбрать вы на свой хотите вкус.
Догадываюсь я, в чем ваши интересы:
Стремитесь в Арагон, как страж своей принцессы.
Но, предложив свой меч ей и ее стране,
Имейте мужество признаться в этом мне.
Карлос.
Нужна вам жертва? Пусть!.. Расстанусь с головою,
А все ж провинностей своих от вас не скрою.
При всей ничтожности позволю ль я себе
Одни упреки слать насмешливой судьбе?
Спасибо ей скажу, не жалуясь, не клянча:
Безродный, но как принц я — смел, я тоже — Санчо;
Когда ж пришел мне срок в капкан любви попасть,
Узнал: к принцессам лишь питать способен страсть.
Вот первая моя провинность; но при этом,
Коль спросите меня, я затруднюсь ответом:
Доньей Эльвирою иль вами я пленен;
Я двум принадлежу и все ж не раздвоен;
Не знаю сам — за вас иль за нее воюю,
Я жизнь готов отдать за ту и за другую.
Избрать одну из дам и ей быть верным впредь?
Но это значило б надежды возыметь
И ждать взаимности в тщеславье беспримерном, —
Нет, пусть уж я тогда вам покажусь неверным!
Ужели же вздыхать по двум не вправе тот,
Кто любит без надежд и милостей не ждет?
Вот, государыня, моя вина вторая.
И, никаких надежд безумных не питая,
Терзаюсь ревностью: сколь горек будет час,
Когда решится в брак вступить одна из вас!
Вы к этому близки. Единственная в мире
Останется мне цель — служить донье Эльвире,
Покамест и она не вступит тоже в брак,
А там — поглотит пусть меня могильный мрак.
Уже смирился я с угрозой неминучей,
К отъезду был готов; но вы мне дали случай —
Борьбою за кольцо от дум себя отвлечь,
С мечами трех вельмож скрестить свой добрый меч.
Пока сражаешься, в свое оружье веря,
Не думаешь о том, какая ждет потеря.
Я утешался бы и тем, что, пав в бою,
Вас доблестнейшему в супруги отдаю.
Но важное с тех пор произошло событье;
Раз принц дон Санчо жив, к чему кровопролитье?
Ведь королевский брак любви не признает,
Лишь государственный решает тут расчет,
И общепринято среди особ державных
Не чувству следовать, а выбирать из равных.
Но предстоящий брак принцессе, как сестре,
Отныне повелит при вашем быть дворе,
И, состоя при ней, обязан каждый день я
Вас видеть и терпеть ревнивые мученья.
Своих преступных чувств не в силах превозмочь,
Прошу: позвольте мне уйти отсюда прочь.
Донья Изабелла.
Прослушав эту речь, должна бы королева
Негодования исполниться и гнева.
Но что-то грудь теснит и дух смущает мой…
Пусть! Я вас не держу. Так лучше мне самой.
Постойте!.. Подождать нам дона Санчо надо:
Вдруг это выдумка? Ах, как была б я рада!..
Но что я?.. Да, маркиз, ступайте. Добрый путь!
Но только я прошу повременить чуть-чуть
И принцу перстень мой отдать. Прошу так мало
В сравненье с почестью, что я вам оказала!
Карлос.
Вы смерти просите моей. Но ради вас
И этот выполню убийственный приказ.
Такую казнь сочту я знаком милосердья:
Без цели не хочу топтать земную твердь я;
Кольцо утратив, жизнь утрачу вместе с ним
И лягу в тесный гроб под именем чужим,
А лучшего не жду на свете ничего я.
Донья Изабелла.
Как жаль, что вы не принц!.. О небо всеблагое!..
Прошу вас, этих слов не вспоминайте впредь.
Карлос.
Раз я услышал их, не страшно умереть.
Донья Эльвира, дон Альваро.
Дон Альваро.
Уже плачевная ждала меня утрата,
Но провидение вам посылает брата,
И с королевою в супружеский союз,
Конечно, вступит он. Свалился с сердца груз,
Душа воспрянула от столь нежданной вести:
Не должен буду я, как раб законов чести,
Стремиться к скипетру кастильских королей
И завоевывать ненужный мне трофей,
Не так погибели страшась, как славной доли.
Свободный наконец, изменник поневоле
Клянется, к вашим вновь повергнувшись стопам,
Что и в неверности был верен только вам.
Донья Эльвира.
Все так, дон Альваро, вы предо мной безгрешны,
Но ваши выводы не слишком ли поспешны?
Свое мне сердце вновь вы отдали в полон,
Чтоб я утешилась, уж раз теряю трон,
Но вы, сдается мне, торопитесь чрезмерно:
Ведь все еще пока так зыбко, так неверно.
А если истинно известье, как вам знать:
Утешусь я иль нет и нужно ль утешать?
И не откроется ль мне путь к другим утратам?
Что, если Карлос впрямь окажется мне братом?
Вам лучше подождать, чтоб стало все ясней,
Вам лучше подождать, чтоб о судьбе моей
Узнала я сама: предложат мне корону
Иль явится мой брат и вступит по закону
В свои права? Должна я слушаться его
Или единственно лишь сердца своего?
Дон Альваро.
Ах, сердца вашего взыскую я, сеньора,
И только от него себе жду приговора!
Смогу себя считать счастливым я вполне,
Коль добровольно вы вручите счастье мне.
Иль то, что для меня так дорого, так свято,
Я стану добывать через посредство брата,
Желанью вашему и чувству вопреки?
Нет, вашей лишь от вас я попрошу руки.
Донья Эльвира.
Вообразили вы, дон Альваро, напрасно,
Что с братом-королем не буду я согласна:
Кровь королевская нам обостряет взор,
И не поступит брат сестре наперекор.
Мне ваше кажется смиренье нарочитым,
С забралом лучше бы сражались вы открытым.
Ах, как почтительно вы ждете, что явлю
Я пылкость чувств моих в словах: «Я вас люблю»!
О нет, столь грубых слов произносить нельзя нам:
Не вяжутся они с высоким нашим саном;
Иначе предпочту я объясниться, граф;
Скажу вам многое, ни слова не сказав.
Есть грань меж чувствами и долгом королевы.
Не раз уж преданность свою являли мне вы,
Но, прежде чем решить, узнать хочу сперва:
Правдива или нет всеобщая молва?
И если истинно вы мною дорожите,
Распутайте, прошу, запутанные нити.
А Карлос — с вами он достаточно знаком
И не отвергнет вас, коль станет королем.
Дон Альваро.
Сеньора…
Донья Эльвира.
Новостям и вам я буду рада;
Теперь же с матушкой поговорить мне надо.
Дон Альваро.
Счастливый, я спешу исполнить ваш приказ
И, новости узнав, доставлю их тотчас.
(Уходит.)
Донья Эльвира, донья Леонор.
Донья Леонор.
Здесь был дон Альваро?
Донья Эльвира.
Да, я его просила
Разведать о молве, что нас так поразила;
Коль скоро на его вы тоже стороне,
Боялась — от двоих не защититься мне.
Донья Леонор.
Так благосклонности добиться он не сможет?
Донья Эльвира.
С поддержкой вашей все преграды уничтожит.
Донья Леонор.
Тогда влюбленного обрадовать позволь.
Донья Эльвира.
Согласье должен дать на наш союз король.
Донья Леонор.
Но если ложен слух и за тобой держава?
Донья Эльвира.
Мы подождем вестей, потом рассудим здраво.
Донья Леонор.
Смысл здравый требует надежду дать ему.
Донья Эльвира.
Проверим, а потом решение приму:
Иначе мы на все глядим с вершины власти.
Те же и донья Изабелла.
Донья Изабелла.
Я помешала вам? Но, может быть, отчасти
Беседы столь живой и мне не чужд предмет.
Нашелся, говорят, ваш сын? Да или нет?
Донья Леонор.
Жду. И мгновения считаю, как часы я.
Донья Изабелла.
Но как узнали вы, что умер дон Гарсия?
Хотя речь о послах давно уже идет,
Известно только то, что там восстал народ.
Донья Леонор.
Посольство, рассудив, в какой мы здесь тревоге,
Передовых гонцов мне выслало с дороги,
И я вам передам их донесений суть.
В те дни, когда послы пустились в дальний путь,
Наш враг и сын его в последней цитадели
Держались все еще. Но наши одолели.
Тут вышел наконец на волю дон Рамон,
Томившийся в тюрьме. Узрев два трупа, он
Народу объявил, что жив король законный:
Дон Санчо, Промыслом от недругов спасенный.
Сам дон Рамон, догнав лишь нынче на заре
Послов, сказал, что принц у вас, мол, при дворе.
Вот все, что от гонца смогла пока узнать я:
У челяди скудны сужденья и понятья,
Улавливаешь суть лишь с горем пополам.
Но скоро дон Рамон сюда прибудет сам…
Смотрите: что это так удивило Бланку?
Те же, Бланка.
Бланка.
Сеньора!
Донья Изабелла.
Что с тобой?
Бланка.
Я видела изнанку
Прекрасного ковра! Ваш Карлос… Он…
Донья Изабелла.
Итак?
Бланка.
Его отец… Он здесь… Он…
Донья Изабелла.
Кто он?
Бланка.
Он… рыбак!
Донья Изабелла.
Но кто сказал?
Бланка.
Глаза.
Донья Изабелла.
Глаза?
Бланка.
Мои. Вот эти.
Донья Изабелла.
Не верю!
Донья Леонор.
Выслушать вам надо.
Донья Эльвира.
Иль на свете
Нет справедливости?
Донья Изабелла.
Есть воля высших сил.
Небесный промысел свою нам власть явил:
Низкорожденному он дух дал величавый
И выходца из тьмы одел сияньем славы.
Но, Бланка, как, скажи, сын встретился с отцом?
Бланка.
Смущенно, но с большим достоинством притом.
Отсюда шел он вниз по лестнице дворцовой.
Хотя хранил он вид надменный и суровый,
Все ж я заметила, что причиняет боль
Ему жужжанье: «Вот дон Санчо!», «Вот король!»
Вдруг бросился к нему какой-то старикашка.
Был Карлос поражен; сперва вздохнул он тяжко,
Но после, голосу природы уступив,
Ответил старику на радостный порыв.
Для многих слышимы их речи были, зримы
Объятия: «Мой сын!» — «Мой батюшка родимый!»
«О счастье, я теперь воскрес!» — рыбак вскричал,
А наш герой вздохнул: «О горе, я пропал!»
И радость и печаль смешались воедино.
Но люд, собравшийся вокруг отца и сына,
Слепою верою в героя обуян,
Явленье старика воспринял, как обман,
Подлог, что грандами нарочно был подстроен.
Схватили рыбака. Напрасно славный воин
Разубеждал толпу. А гранды отреклись,
Хотя к их выгоде события сошлись.
Явив душевное величие, вельможи
Сказали: все это на правду не похоже,
В пылу усердия пошел наверняка
Какой-то из их слуг на подкуп рыбака.
Был удовлетворен народ такой разгадкой,
И участь рыбака была б отнюдь не сладкой,
Но гранды старика отправили в тюрьму,
Чтоб форменный допрос там учинить ему.
Герой себе во вред свидетельствовал.
Где там! Мол, все еще свой сан он держит под секретом.
Ему наперекор завистники его
Поверить не хотят в столь низкое родство.
И рвет и мечет он, грозится громогласно,
Он требует отдать ему отца. Напрасно!
Боятся все его, однако вот беда:
Не верят… Чу! Никак он сам идет сюда.
Те же, Карлос, дон Манрике, дон Лопе.
Карлос.
Вот, государыня: мое происхожденье
Теперь известно всем! Вот мне вознагражденье
За послушание! Хотел уйти, но нет —
Вы не позволили, и я дождался бед.
Мне в жизни лишь одна отрада оставалась,
И что ж? Замыслили отнять и эту малость!
Насилие, разбой! Я разлучен с отцом!
Объявлен он при всех мошенником, лжецом!
Да, мой отец — рыбак. Но он не плут бесчестный:
Высокая душа и низкий род совместны.
Ужель я жить смогу, родителя предав?
Иль утешаться тем, что я маркиз и граф?
О нет, священные нерасторжимы узы!
Враги, узнав, кто я, избавясь от обузы,
Ликуют. Но молю: отца пусть возвратят,
Не причиняя мне добавочных досад.
Дон Манрике.
Нет, государыня! Обязан сей воитель
Забыть, откуда он и кто его родитель,
Для славы собственной. Нельзя, чтобы герой,
Чей меч решал судьбу сражения порой,
Был заклеймен таким рожденьем: славный воин,
Как полагаем мы, иной родни достоин.
В красивый вымысел уверовав, народ
Опровержения не хочет и не ждет.
И нашим действиям мы ищем одобрения:
Нам жалко храбреца. Ложь будет во спасенье.
Карлос.
Я жалость вам внушил? Вот это впрямь беда!
Уж лучше прежняя кичливость и вражда.
Глядели с завистью на взлет моей фортуны,
Теперь я вдруг задел в них состраданья струны.
И то: раздавлен враг, не страшен он ничуть,
Великодушием зачем же не блеснуть?
А может быть, меня заманивают в сети?
Да, славой дорожу я, как ничем на свете,
Но если будет мной удержана она
Ценою подлости, той славе грош цена.
Не посрамил себя, — пусть низкого я роду;
То, что известно вам, скажу всему народу.
Я — Санчо, но не принц; нет, я — сын рыбака,
Однако двух вельмож спасла моя рука;
Да, я — сын рыбака, но волею державной
Назначен вынуть был вам жребий достославный;
Да, я — сын рыбака, но все еще при мне
Кольцо, которое даст короля стране;
Да, я — сын рыбака, однако вся столица
Считает, что я принц, хоть нечем тут гордиться.
И этого достиг своим трудом солдат,
Происхожденье чье постыдно, на ваш взгляд.
Пусть я простолюдин, но мой клинок победный
Мне славы больше дал, чем дал бы герб наследный,
И славой той вдвойне горжусь я оттого,
Что, взяв пример с небес, творил из ничего.
Дон Лопе.
И этот гордый пыл, и это благородство
Суть лишь свидетельства полнейшего несходства
Меж сыном и отцом. Все спуталось опять:
У сына рыбака — такая речь и стать,
Такой высокий дух? И снова я в сомненье:
Не правду ль я твердил, вводя всех в заблужденье?
Не верю, Карлос! То, что ваш отец рыбак,
С природою вещей не вяжется никак,
Все это, признаюсь, настолько всем нам внове…
Скорей самообман здесь, нежели зов крови.
Вам, государыня, свой осуждать порыв
Отнюдь не следует: героя наградив,
Вы тем всеобщему содействовали благу,
Поставили в пример великую отвагу.
Достоин сих наград он больше, чем любой:
Ведь восторжествовал он над самой судьбой.
Донья Изабелла.
Ужели же не лгут мне собственные уши?
Я так поражена борьбой великодуший!
Столь этот оборот необычаен, нов,
Что, право, не могу наши я нужных слов.
Они и ни к чему, достойные вельможи,
Коль скоро, вижу я, у нас воззренья схожи
И согласились вы, что не презренен тот,
Кто доблестью высок, хоть низок его род.
Явленью рыбака дивлюсь не так, как смене
Незыблемых (как мне казалось) ваших мнений.
Но вы, кто волею моей остался тут,
Вы, Санчо, — ибо вас, не правда ль, так зовут? —
Вы, доблестный герой, отринувший с презреньем
Мысль — с выгодным для вас не спорить заблужденьем,
Вы, кто под стрелами судьбы не гнул главы,
Вам посочувствовать позволите мне вы?
Позволите ль спросить, ответить захотите ль:
Как вы поступите? Незнатен ваш родитель,
И в этом ваша скорбь, но счастье ваше в том,
Что не легло на вас рождение стыдом,
Что, бросив на весы судьбы отвагу вашу,
Вы вверх заставили взлететь другую чашу.
Те же и дон Альваро, потом — дворцовый страж.
Дон Альваро.
Вам, государыня, я новости принес
О рыбаке: ему был учинен допрос.
Хотя бедняк сидит под строгим караулом,
Упрямится: он глух к угрозам и посулам.
Сам для беседы с ним спустился я в тюрьму;
Напрасно силился растолковать ему,
Что сына своего он разыскал некстати,
Что это скажется на доблестном солдате
Плачевным образом, коль не признает он,
Что был оклеветать героя наущен.
А заклинал, грозил, — увы, одна досада:
Нет, Санчо — его сын, его родное чадо!
А что касается, мол, до его потерь,
То сыну все с лихвой он возместит теперь;
Мол, сотню раз ему его жена твердила
(О простодушие!): диковинная сила
Есть в этом ларчике, украшенном резьбой,
И тотчас будет сын превознесен судьбой,
Лишь арагонская получит королева
Вещицу эту.
(Донье Леонор.)
Вот. Примите же без гнева
Подарок старика; его вам отдаю.
Рыбак твердит одно: в своем родном краю
Сын станет тот же час повыше, чем маркизом.
Дон Альваро протягивает донье Леонор ларчик, который может быть открыт нажатием потайной пружины.
Донья Изабелла.
Сеньора! Кажется, вы смущены сюрпризом?
Донья Леонор.
Признаться, да. Сейчас я, через двадцать лет,
Узнаю наконец — жив сын мой или нет.
Покойный мой супруг хранил в ларце заветном
То, что он полагал особенно секретным,
И содержимое я перечислю вам.
Когда ж, открыв ларец, все обнаружу там,
Тогда избавлю вас я, Санчо, от злосчастий
В краю, что волею небес вновь в нашей власти.
Нет, не останусь я, поверьте мне, в долгу,
За дружественный дар вознаградить смогу.
Однако же сперва хочу я убедиться,
В наличии ли все, что там должно храниться.
Там прядь моих волос: супруг мой, дон Фернан,
Залог моей любви хранил как талисман;
Должны быть сверх того там наших два портрета
И два прекраснейших, редчайших самоцвета,
Но знак бесспорнейший всех остальных — такой:
Письмо, что написал он собственной рукой.
Страж.
Явился дон Рамон и просит высочайшей
Аудиенции.
Донья Леонор.
Он здесь, наш друг ближайший!
Впустите тотчас же! Простите мой порыв:
Велела я его впустить, вас не спросив.
Донья Изабелла.
Вы мне вторая мать и здесь, в моей державе,
Как в собственной своей распоряжаться вправе.
Те же и дон Рамон де Монкада.
Донья Леонор.
Вы после, дон Рамон, поведаете мне,
Как восторжествовал закон у нас в стране.
Но Санчо? Вынес ли преследованья рока?
Он жив? А если да, — где, близко иль далеко?
Дон Рамон.
В темнице я провел без малого семь лет.
Когда ж, сеньора, вновь узрел я белый свет,
В глухие те места поехал неотложно,
Где волей короля принц спрятан был надежно,
Да так, что подставной отец, простолюдин,
Сам искренне считал, что мальчик — его сын.
Осталось имя лишь его без измененья:
Он — Санчо; так ваш сын был назван при крещенье.
Приехав, узнаю, что он лет шесть назад
Решился в странствия пуститься наугад —
К простым трудам не мог он прилагать усилья.
Он имя изменил. И вскорости Кастилья
Прославила его — героя всех побед.
Об этом рассказал семейству их сосед:
В Вальядолиде был он случаем недавно,
Услышал о судьбе завидной столь и славной,
Увидел издали он Санчо. И рыбак
Узнал, где блудный сын, прославленный смельчак.
Донья Леонор.
Быть может, он средь нас, сей доблестный воитель?
Дон Рамон.
Ах!.. Вот мой государь!.. Он здесь, мой повелитель!
Дон Лопе.
Не отпирайтесь, принц! Мы разгадали вас.
Был гласом божиим общенародный глас.
Донья Леонор (Карлосу).
Вы все ж упрямитесь наперекор рассудку?
Карлос.
Боюсь, как бы судьба вновь не сыграла шутку.
Не обратитесь ли, сеньора, вы к письму?
Посланье короля должно рассеять тьму.
Донья Леонор открывает ларец, вынимает письмо и читает.
Донья Леонор (читает).
«Я вас ввожу в обман, чтоб обмануть злодеев,
Я сына скрыл от вас, чтоб жив остался он.
Но вы увидите: невзгоды все развеяв,
Сын возвратится к вам, займет отцовский трон.
Прошу меня простить за тяжкие страданья,
Вам причиненные, но материнский страх
Мог дело погубить: воздвигнутое зданье
В один несчастный миг могло распасться в прах.
У Нуньо, рыбака, что жил в селенье дальном,
Родился мертвый сын в отсутствие отца;
Воспользовался я событием печальным, —
Так в хижину попал рожденный для дворца.
Наш уговор жена от мужа утаила,
А чье это дитя, не ведает она,
Но знает: у ларца волшебная есть сила,
Что мальчику вернуть высокий сан должна.
Мое прощальное к вам обращаю слово.
Всем объявите, взяв бразды в стране своей:
Сын Нуньо бедного, сын рыбака простого —
Принц Санчо, отпрыск наш, потомок королей!
Дон Фернан Арагонский».
(По прочтении письма.)
Мой Санчо! Нынче же мы тайну всем откроем.
И сыну радуюсь я, и горжусь героем!
Карлос (донье Леонор).
Мне счастье полное дарует эта весть,
Могу ль отвергнуть я столь редкостную честь?
(Донье Изабелле.)
Все ж Нуньо мне отцом останется, как прежде.
Пред государыней склоняюсь я в надежде,
Что воспрепятствовать не пожелает мне.
Донья Изабелла.
В надежде? Господин вы здесь, в моей стране.
Я сделать вас могла маркизом, но не боле,
Теперь же все, чем я владею, — в вашей воле.
В супруги королю назначена судьбой,
Распоряжаться всем могла, но не собой.
И все ж, дон Санчо, перст мне указал незримый,
Кому вручить кольцо; я верю, что должны мы
Два наших царственных соединить венца.
Карлос.
Сейчас мне стало все понятно до конца:
Раздвоенностью чувств я мучился напрасно,
Любовь с природою всегда была согласна.
Донья Эльвира.
Не зная, низок ли или высок ваш род,
Я знала лишь одно: что к вам меня влечет.
Карлос.
Коль с радостью во мне вы признаете брата,
Позвольте выступить теперь мне в роли свата.
Донья Эльвира.
Когда дон Альваро угодный вам жених,
То счастья полноту найду я в вас двоих.
Карлос (донье Эльвире).
Он доблести моей дал истинную цену.
(Дону Манрике и дону Лопе.)
Пришла почтительность презрению на смену,
Когда узнали вы, кто родом я. Ну что ж,
В чести и мужество и знатность у вельмож;
Он уважал меня, вы двое презирали…
Всяк прав: две стороны есть у любой медали.
Дон Рамон (донье Изабелле).
Но жаждет Арагон знакомства с королем.
Ждут у дворца послы: обещан им прием.
Донья Изабелла.
Мы сами выйдем к ним, дабы оповестить их —
А с ними наш народ — о радостных событьях.
Пусть Нуньо выпустят немедля из тюрьмы!
Ему обязаны всем нашим счастьем мы.
Признательность к его родительским заботам
Велит воздать ему вниманьем и почетом.
События этой пьесы целиком вымышлены, хотя и не все придумано мною. Пышность первого действия заимствована из испанской комедии, озаглавленной «El palacio confuso»{119}, а двойное узнавание, которым завершается пятое действие, взято из романа «Дон Пелайо»{120}. Пьеса имела вначале на сцене большой успех, но ей случилось попасть в опалу к одному лицу, и это сразу положило конец триумфу. Отказ в высокой поддержке заставил смолкнуть рукоплескания, которыми ее даже излишне щедро осыпала публика, свел на нет все благосклонные о ней суждения в Париже и при дворе, и вскоре ее сослали в провинцию, где она и поныне хранит свой первоначальный блеск.
Сюжет довольно прост. Герой, человек неизвестного происхождения, достаточно благороден душою, чтобы снискать любовь двух королев. Но он им неровня — это на протяжении четырех с половиною действий мешает ему получить те блага, коими они рады были бы его одарить. А когда уже необходимо завершить пьесу, некий старичок точно сваливается с неба, чтобы открыть тайну рождения героя, которая дает ему право на руку одной из королев, тогда как другая узнает в нем брата:
Ни дон Рамон, ни рыбак не подходят под правило, которое я намеревался ввести и которое заключается в том, чтобы все действующие лица или появлялись уже в первом действии, или хотя бы упоминались там известными публике лицами. Я, конечно, мог переместить рассказ королевы доньи Леонор из начала четвертого действия в первое. Но если бы она сразу поведала о своем сыне, и о том, как король, ее супруг, сказал ей перед смертью, что дон Рамон должен открыть ей важную тайну, тогда бы сразу можно было догадаться: Карлос и есть этот принц. Скажут, что дон Рамон прибыл с посольством Арагона, о коем идет речь в первом действии, а стало быть, он подчиняется указанному правилу, но он прибыл вместе с арагонскими послами случайно. Он искал рыбака, а вовсе не послов; он присоединился к посольству после того, как навел справки в жилище рыбака, который в свою очередь отправился в Кастилью по собственному побуждению и не был туда приведен каким-либо событием, упоминаемым в начале пьесы; он мог бы прибыть не точно в этот же день, а раньше или позже, но тогда у пьесы не было бы конца.
Единство времени соблюдено здесь без натяжек; осмеливаюсь утверждать, что продолжительность действия не превышает продолжительности спектакля. По поводу единства места я уже однажды сказал{122}, что не буду при разборе последующих пьес на этом останавливаться. Во втором действии утонченность чувств не ниже, а быть может, и выше, чем в других моих сочинениях для театра. Любовь двух королев к Карлосу показана вполне отчетливо, несмотря на их старания скрыть ее и несмотря на изобретательность, с какой они ее скрывают соответственно своим натурам, а натура у одной из них горделивая, у другой — более мягкая. Признание, которое кастильская королева делает Бланке, построено довольно искусно: размышляя о событиях первого действия, она дает понять зрителям, что питает страсть к безвестному храбрецу, за пренебрежение к коему она так достойно отомстила графам. Из этого можно заключить, что она выбрала день для своих откровенных признаний не случайно, что она уже проникла в тайну и что обе рассуждают друг с дружкой о том, что далее будет представлено.