– ЧТО, НЕ ЖДАЛИ? – СПРОСИЛ ГЛУШКОВ, когда я осторожно приблизился к нему, изо всех сил всматриваясь в лицо – не померещилось ли? – Я это, я, не надо так таращить глаза.
– Как ты смог выбраться? У тебя все цело? – спросил я, понимая, что любой вопрос сейчас прозвучит глупо.
– Ты спрашиваешь, все ли у меня цело? – невнятно, с трудом двигая распухшими губами, произнес Глушков. – Так вот, сука рваная. Ты, как спасатель, должен был поинтересоваться об этом раньше, когда меня унесло лавиной вниз. Но ты даже не спустился вниз, даже не свесил свою поганую харю с обрыва…
Я не узнавал неприметного героя. Казалось, что это другой человек, внешне очень похожий на Глушкова.
Он вдруг начал мелко и часто покашливать, и этот кашель незаметно превращался в смех. Он поднял лицо, провел языком по губам, покрытым черной корочкой запекшейся крови.
– Знают ли твои фрицы, что в этом рюкзаке? – спросил он, делая ударение на слове «что». – Знают ли они, что это дерьмо?
Я скосил глаза вниз. Глушков легонько пнул ногой рюкзак, и тот, перевалившись с боку на бок, разлегся на снегу между нами.
Где-то писали, что с психами надо разговаривать очень вежливо и спокойно. Я попытался улыбнуться.
– Дружище! Я просто страшно рад, что ты жив. Тебе не надо волноваться, сейчас мы обработаем твои раны и тихонько пойдем вниз.
– Стоять! – выкрикнул Глушков и поднял «калашников», нацеливая его на меня. – Знаешь, что я сейчас сделаю? Пристрелю тебя к едрене фене, а труп сброшу вниз.
Не похоже, чтобы этот придурок был склонен к шуткам. Я замер, не сводя глаз с автомата.
– Но зачем? – тихо и беспомощно спросил я. – Я не делал тебе зла.
– А просто так, – ответил Глушков. – Ты мне не нужен. К тому же, это очень приятно – убивать. Вот сейчас ты есть, мыслишки какие-то свои глупые в голове прокручиваешь, а стоит мне только чуть-чуть пошевелить пальчиком – и тебя не станет. И будешь потихоньку вмерзать в лед, пока тебя случайно не найдут какие-нибудь альпинисты. Представляешь – одно движение пальцем… Мы очень часто боимся вот так пошевелить пальчиком. А бояться ничего не надо, вот что я тебе скажу, погань.
Он слишком круто начал, но первый испуг у меня прошел, и я стал злеть.
– Чего тебе надо? Что ты меня автоматом пугаешь, чмошник ты занюханный! Ты, наверное, силь-но головой ударился…
Зря я так. Глушков оказался придурком в слишком большой степени, чтобы разговаривать с ним таким тоном. Признаюсь, я не ожидал от него такой верности своим словам. Он молча поднял автомат и выстрелил в меня. За мгновение до этого, когда первобытные инстинкты вместо ума взяли бразды управления моей плотью, я мешком рухнул на снег и почувствовал, как пуховик на плече за что-то зацепился.
– Ну что, подыхать будешь? – спросил Глушков.
– Не стреляй, – едва выдавил я из себя. Язык во рту онемел, словно я хлебнул крутого кипятка. Скосил глаза, глядя на свое плечо. Из пуховика торчал клок перьев, словно какая-то маленькая птичка, спрятавшись на плече, высунула через дырку свой хвост.
– Кажется, я промахнулся, – с огорчением произнес Глушков. – Первый блин комом. Ничего, сейчас исправим. Тебя как пристрелить: чтобы помучился или одномоментно, в черепушку?
– Не надо! – к своему стыду я заметил, что начинаю унижаться перед Глушковым и просить его о пощаде, но намерения его были куда более, чем серьезные. – Ты не сможешь спуститься сам. Ты пропадешь здесь без меня.
– Сразу договоримся, падаль, – перебил меня Глушков. – Ты должен обращаться ко мне только на «вы» и называть меня господином. Ты понял?
– Хорошо, – ответил я и скрипнул зубами.
– Ты забываешь добавлять «господин»!
– Хорошо, господин, – едва смог произнести я, так как мне свело челюсть.
– Имей в виду, – насладившись своей властью, сказал Глушков. – Если ты еще хоть раз посмеешь обратиться ко мне иначе, я выстрелю тебе в живот. Это очень забавное ранение – в живот. Если встать на рану ногами, то из тебя, как паста из тюбика, будет вылезать дерьмо. Смешно, правда?
В магазине тридцать патронов, думал я, чувствуя, как спина полыхает огнем и покрывается потом. Скорострельность – десять выстрелов в секунду. Он выпустил две очереди – одну длинную, секунды на две, другую короткую, в полсекунды. Значит, растратил патронов двадцать – двадцать пять… Бедная Мэд! Тенгиз и Бэл, даже когда очень старались казаться страшными, были детьми в сравнении с этим чудовищем.
– Веди их сюда, – сказал Глушков, кивая в сторону немцев.
Я встал с колен, повернулся и побрел к Мэд и Гельмуту. Мне стыдно было поднять глаза. Роль, которую я до недавнего времени всего лишь играл, в реальности оказалась омерзительной. Никому не желаю быть заложником.
– Господи, – прошептала Мэд, глядя на меня потухшими глазами. – Когда же это кончится? Кто мог ожидать от жалкого пса такой агрессивности? Он сошел с ума!
Я отрицательно покачал головой и оглянулся – не услышал ли Глушков этих слов. «Господин» игрался затвором автомата, исподлобья поглядывая на нас.
– Он не сошел с ума, – ответил я. – Просто этого человека слишком много унижали в жизни. Теперь он отыграется на нас.
– Как вы думаешь, Стас, в рюкзаке этот Клюшкофф лежит доллары? – спросил Гельмут. Старик был напуган. Он понял, что чувство собственного достоинства, которое он без особого труда сохранял до сих пор, становится чрезвычайно опасной роскошью.
– А вы полагаете, что там тушенка?
– Но как он смог этот рюкзак найти?
– Это как раз меня сейчас волнует меньше всего, – раздраженно ответил я. – Берите вещи и пошли. Не надо испытывать его терпение. Запомните, Глушков непредсказуем и будет стрелять без предупреждения.