Темный аншлаг

23 Вновь в царство тьмы

– Вы слышали? В лондонском зоопарке убивают всех ядовитых змей и рептилий – боятся, как бы не разбомбили террариум, – поведала Мэю в тот день хористка из «Орфея» Бетти Трэммел. Как и большинство танцовщиц, она была обладательницей длинных ног, тонкой талии и красивой груди, на которую детектив исподволь поглядывал. – А розовых фламинго им пришлось обложить мешками с песком, поскольку они страдают нервным расстройством. – Она улыбнулась Мэю и посмотрела на него, широко раскрыв красивые глаза. Ее личико сердечком обрамляли светлые локоны. – Обычно я срезаю дорогу домой в Кэмден и иду через Риджентс-парк, но они перекрыли тропинку мимо зверинца. И получается, девушка не знает, какой путь безопаснее. – Бетти изъяснялась изысканнее других хористок. А ее улыбка была способна вспенить кофе в чашке, и она об этом знала.

– Я тоже живу в Кэмдене. Если хотите, могу вас проводить, – галантно предложил Мэй.

– А вдруг поймаю вас на слове? – Она положила руки на украшенные блестками бедра и ухмыльнулась. – Дайте мне две минуты переодеться.

Брайант с отвращением наблюдал, как Бетти упорхнула за кулисы.

– Что, – спросил он, – заставляет девиц к тебе клеиться? Не могу понять. Стоит тебе подойти, и они начинают крутиться вокруг, как Бетти Буп.[14]

– Наверное, рядом со мной они просто чувствуют себя, скажем так, комфортно, – ответил Мэй, удивляясь собственным способностям.

– Хорошо, но со мной они себя так не ведут, – пожаловался Брайант, в замешательстве почесав за ухом. – Не могу понять почему. Я чертовски выгодная партия. У меня есть будущее. Я обладаю пытливым умом. Разве это не заманчиво?

Мэй смущенно уставился на ковер в проходе. Он не мог признаться своему новому другу в том, что все дело в его яростной энергии, отпугивающей от него людей. Чем благожелательнее старался вести себя Брайант, тем неправдоподобнее это выглядело. Сей печальный факт сбивал его с толку на протяжении всей жизни.

– И у девиц, которые на тебя клюют, определенный типаж, – продолжил Брайант.

– Что плохого в их типаже? – обиженно спросил Мэй.

Брайант посмотрел по сторонам в поисках нужных слов.

– Неужели ты сам не видишь? Мой дорогой друг, они такие… приземленные.

– Послушай, если эта тема так тебя волнует, не пойму, почему бы тебе самому не найти себе девушку. Спустись в билетную кассу и пригласи Элспет на свидание, ей точно неймется. Я заметил, как она на тебя смотрит.

– О, не знаю. – Брайант засунул свою трубку черенком вниз в верхний карман, раздумывая. – Ты действительно так считаешь?

– Я в этом уверен. Иди спроси ее. Она будет рада выбраться отсюда.

Ночью из-за светомаскировки дома выглядели тусклыми и лишенными воздуха. Даже в столь огромном здании, как театр «Палас», неподвижная атмосфера давила на легкие.

– Хорошо, – тряхнул головой Брайант, храбро улыбаясь, – я пойду. Пойду и спрошу ее прямо сейчас. – И он отправился спрашивать.

Она отклонила его предложение. Это тоже не заняло много времени. Вернулся он уже через две минуты.

– Ей нужно проведать заболевшего родственника, – сказал Брайант по возвращении. – Я был неубедителен. – Он сердито топнул ногой. – Вон идет твоя вертихвостка.

Бетти подрумянила щеки и переоделась в лисью шубку. Сняв светлый парик, она превратилась в тускловатую брюнетку. Она впорхнула в контору и ухватилась за руку Мэя, словно это был спасательный пояс.

– Так мы пойдем и выпьем? – весело спросила она, ущипнув Мэя за щеку.

Мэя едва не вытолкнули в дверной проем.

– Увидимся утром, Артур, – крикнул он на прощание. – Не стой на свету.

– Да-да, иди развлекайся. На мне-то еще расследование висит. – Брайант натянул свою фетровую шляпу. – Думаю отправиться назад на Боу-стрит и испортить Бидлу вечер.

К утру следующего дня настроение труппы стало еще более угрюмым и враждебным. То обстоятельство, что один из них погиб в результате сценической аварии, отнюдь не было беспрецедентным, но после ночи непрерывных налетов, истрепавших всем нервы, мысль об этом вызвала едва ли не панику. Когда в спектакле быстро чередовались разнородные эпизоды, исполнители оказывались в полной зависимости от рабочих сцены. Тремя годами раньше двое членов бельгийской танцевальной труппы получили смертоносные травмы в Алберт-Холле, когда на них обрушилось громадное стальное колесо. Упавшая декорация в оперном театре «Ковент-Гарден», с заново отремонтированной гидравлической системой, прямо на глазах шокированной публики в день премьеры чуть не оставила без головы одного из ведущих исполнителей. Недавно на сцене «Палладиума» без предупреждения раскрылся люк, отбросив хористку вниз на дюжину ступеней; она сломала обе лодыжки. Актеры суеверны, и спектакли без труда обретали плохую репутацию.

Елена Пароль знала о переживаниях труппы, но надеялась их обрадовать вновь прибывшим. Их Орфей, едва вернувшись из триумфального турне по Америке со «Сказками Гофмана» – оперой, которую ошибочно считали единственной серьезной работой Оффенбаха, – наконец приземлился в Лондоне. Майлз Стоун вышел в фавориты публики, но контракт на исполнение роли Орфея был заключен еще до того, как выросли его ставки, и ему не удалось вовремя расторгнуть его, чтобы воспользоваться шансом поработать в Голливуде. Кинокомпания «Метро-Голдвин-Мейер» пообещала ему роль в эксцентричной комедии. Та помогла бы ему утвердиться в образе модного сексуального символа, любимца женщин. Однако если с постановкой «Орфея» выйдет осечка и спектакль сорвется, то Майлзу придется застрять под лондонскими бомбежками на всю зиму. Роль в фильме отдадут кому-то другому, и удобного момента больше не представится.

В результате, узнав по прибытии, что Юпитер мертв, ведущий солист труппы испытал противоречивые чувства. Безусловно, для всего исполнительского состава такая потеря трагична; с другой стороны, если это происшествие деморализует труппу до такой степени, что продолжать репетиции станет невозможно, он окажется свободен от своих обязательств.

– Все на свои места, мы начнем с мольбы Эвридики о смерти. – Елена Пароль протерла глаза.

Актеры нервничали и были не в духе. Антон Варисич, дирижер, казался раздраженным больше других и, похоже, был не в силах руководить оркестрантами, запаздывавшими со своими партиями. На сцене, посреди кукурузного поля, возлежала Эвридика, которой щупал пульс стоявший рядом Аристей.

– La mort m'apparaît souriante, qui vient me frapper près de toi, – пропела Ева Нориак.

Елена швырнула сценарий на сиденье перед собой.

– Ради бога! – закричала она. – Какого черта ты это делаешь?

– Извините, – крикнула Ева, приподнявшись на локте и искоса взглянув на нее. – Я привыкла петь по-французски. Так проще запоминать свои реплики.

– Администрация постановила, что мы должны петь на родном языке нашей суверенной нации, – оборвала ее Елена. – Нашим соотечественникам нужен популярный спектакль. В Англии на другом языке говорят лишь иностранцы. Еще раз, с самого начала.

– Смерть придет ко мне с улыбкой, если сразит меня рядом с тобой…

Елена села на место и прислушалась. Эвридика обладала великолепным сопрано. Современной аудитории сюжет был не важен; это была игривая пародия на классицизм, утратившая для нынешнего зрителя остроту, и все же в голосе Евы слышалась такая убежденность, что к ней нельзя было не прислушаться, пусть даже ее ария состояла из перечисления адресов в телефонном справочнике.

Внезапно Елена поняла, что музыка стихла.

– Что опять? – крикнула она, приподнявшись со своего места.

– Кто-то стащил мою вилку, – пожаловался Аристей. – Она тут лежала минуту назад.

– Кто-нибудь может найти его чертову вилку? – выкрикнула Елена. – Гарри, иди и поищи ее, ладно?

– Он не может пока изобразить ее жестом, Елена?

– Елена? – Аристей вышел на авансцену и прикрыл глаза от направленного на него света. – Это что, в порядке вещей?

– Вы же знаете, что нет. Я уже говорила.

– Значит, когда я дойду до сцены «Вновь в царство тьмы», крышка люка не откроется?

– Нет, – устало ответила она. – До конца недели мы не будем пользоваться падающими устройствами и лифтами. Нет смысла навлекать на себя новые неожиданности, правда?

– Вижу, вы заняты, – негромко произнес Джон Мэй. – Подожду здесь, пока вы не освободитесь.

Елена в смятении взглянула на часы:

– Извините, я не заметила, что нам уже пора встретиться. Мы сегодня запаздываем.

– Все нормально, – ответил Мэй. – Мне нравится наблюдать за репетицией.

Ему хотелось немного посидеть в темноте. Бетти отпустила его позже, чем он планировал, да и зенитные батареи, размещенные на Риджентс-парке, почти всю ночь грохотали. Кроме того, на свидание с девушкой ушло все его жалованье за первую неделю, а в новом отделе ему еще не выплатили ни фартинга.

– Мы продолжаем допрашивать всех, кто виделся с мисс Капистранией и мистером Сенешалем в день их смерти, – напомнил ей Мэй, когда они уселись в овальном кабинете Елены над балконом. – Мне нужно переговорить с вашим помощником.

– Гарри, да, он был там, когда Шарля убили.

– И с Коринной Беттс; мне сказали, она своими глазами видела, как падал шар.

– На сегодня ее не вызывали, но у Гарри есть номер телефона ее домохозяйки.

– Мистер Брайант считает, что в подготовительный период исполнители становятся одной большой семьей, – сказал Мэй. – Это правда?

– Да, ко благу и к худу… – Елена открыла окно позади своего стула и закурила.

Администрация просила своих сотрудников ограничить курение в течение дня, поскольку новая обивка зрительного зала впитывает дым. Никто не удосужился возразить, что запах горящего лака и кирпичной пыли распространился по всему городу.

– Наша труппа состоит из истинных профессионалов. Даже если в зал ворвется какой-нибудь озверевший немецкий снайпер с пулеметом наперевес и начнет поливать аудиторию, уверяю вас, они не пропустят ни строчки. Со многими юношами и девушками я знакома по предыдущим постановкам. Они отрабатывают сцены, объединяясь на время в группы. Их репетициями руководит один и тот же хореограф. Все, что нужно им сейчас, – просто успокоиться.

– Значит, все идет по-прежнему гладко? – Мэй чувствовал, что беседу имеет смысл запротоколировать, но не знал, что именно надо записывать.

– Так бы я не сказала. Никогда не бывает, чтобы все получалось с самого начала. Отработать речитатив удается не сразу, отдельные реплики выпадают из ритма, и их приходится перегруппировывать. Словом, есть масса того, что надо причесать и подстричь, но нет ничего, с чем нельзя было бы справиться.

– Подстричь?

– На сцене актеры пересекают друг другу дорогу. Но самое худшее уже позади. Я на них покрикиваю, но это ничего не значит. Ко дню премьеры мы станем большой счастливой семьей.

– Тогда почему у нас с мистером Брайантом складывается ощущение, что нас игнорируют? – спросил Мэй.

– Потому что вы здесь чужие, дорогой, – рассмеялась Елена. – Заявляетесь, рассчитывая обнаружить за кулисами рассадник сплетен и интриг, но в данном случае все обстоит иначе. Слишком многое поставлено на карту, чтобы кто-то здесь повел себя непрофессионально.

– Возможно, вы правы, – заметил Мэй. – Наверное, я ждал актерского надрыва. Принято считать, что актеры – крайне экзальтированные особы.

– Полагаю, вы поняли, что это всего лишь расхожий штамп, – укоризненно сказала Елена.

В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет влетела высокая костлявая женщина лет сорока.

– Больше ни одной минуты не собираюсь работать с этим сукиным сыном! – выкрикнула она перед тем, как разлечься во всю длину дивана Елены. – Он портит мой выход. Я сказала ему: «Дорогой, я ни одному мужику не позволю топтаться у меня перед носом, не говоря уже о таком старом пугале, как ты». А он в ответ: «Не знаю, что ты имеешь в виду, дорогая, ты же никогда в жизни не была с мужчиной», – и взмахнул на меня хлыстом в присутствии пастушек. Я ему: «Я играла в театрах побольше этого», а он в ответ: «Ну да, когда работала на заднем дворе в „Альгамбре“, любовь моя». Он говорит: «Я играл в театре герцога Йоркского и в театре Ее Королевского Величества», а я ему: «Куинз – это ледяной каток, дорогой, неудивительно, что ты такой отмороженный». – Ох, да ты не одна. Зайду попозже. – Она вскочила на ноги. – Ну ладно, я пошла, разберись с этим, милая, будь так добра. – И она удалилась, обдав их обоих ароматом духов «Арпеж» и громко хлопнув дверью.

– Итак, вы говорили?.. – мягко спросил Мэй.

– Ну, бывают и исключения из правил, – помрачнев, заметила Елена.

– Кстати, кто она такая?

– Валери Марчмонт. С божьей помощью исполняет роль Общественного Мнения, – ответила Елена.

Внизу, в фойе, Артур Брайант постучал в кабинку билетной кассы. Элспет Уинтер подняла глаза от книги заказов и слабо улыбнулась:

– Здравствуйте, мистер Брайант. Приятно вас снова видеть.

– Рад, что вы это ощущаете, – ответил Брайант, развязывая шарф. – Мы допрашиваем…

– Конечно, я понимаю, – поспешно ответила она. – Вы можете допросить меня здесь?

– Вообще-то это принято делать в отделе.

Она, похоже, колебалась.

– У нас страшный цейтнот, мы совсем выбились из графика.

– Возможно, я мог бы что-то предпринять. – Брайант попытался улыбнуться и, удовлетворившись произведенным эффектом, заулыбался еще шире. – С условием, что вы согласитесь со мной перекусить.

– Не знаю, сегодня у нас по горло заказов. Не могу отойти от телефона.

– На полчаса, – ответил Брайант. – Съедим по порции супа где-нибудь неподалеку. Отказ не принимается.

Элспет засуетилась.

– Хорошо, но только сходим в одно место через дорогу. Скромное итальянское кафе на Моуэр-стрит.

– Договорились.

Он нацепил шляпу и небрежно сдвинул ее набок. Мэй был прав. В конце концов настойчивость окупается. Пока его напарник пребывал в обществе Бетти Буп, Брайант провел ужасный вечер, составляя отчеты под неусыпным оком Сиднея Бидла, которому, похоже, было нечем заняться, кроме как наблюдать за ним и исподтишка черкать что-то в ежедневнике. Визит Бидла в обувной магазин на Сент-Мартинз-лейн был неутешителен. Несмотря на то, что туфли с похожими каблуками приобретались исключительно для сцены, эти модели фигурировали чуть ли не во всех театрах и концертных залах страны.

Выйдя из фойе, Брайант сощурился от дневного света. На другой стороне дороги рабочие перегородили тротуар и рыли ямы в поисках трещин в газопроводе. Солдаты саперно-строительных частей выносили мебель из взорванного офиса на Шафтсбери-авеню. В школах дети обменивались запалами от зажигательных бомб, оставшимися от ночных налетов, как сувенирами. В этот период военных действий на Лондон каждую ночь сбрасывалось около двухсот тонн взрывчатки.

Он вдохнул полной грудью. Даже в самые прохладные дни в воздухе витал запах гари. «Интересно, – подумал он, – не сумасшествие ли это – пытаться раскрыть убийство двоих в то время, как вокруг повсюду жестоко и вероломно убивают мужчин, женщин и детей». На соседней улице добровольцы из частей противовоздушной обороны всю ночь тушили зажигательные бомбы.

Он знал: либо в скором времени выстроится какая-то версия, либо ему придется поставить на своей работе жирный крест. Со смиренным вздохом Брайант вступил обратно в унылый полумрак театра.