Темный гость

Глава 11. Я все помню

Я смог вспомнить все, смог не забыть и не простить ничего и никому. Даже то, что мне только рассказывали старшие, теперь я чувствую, как свое. Я видел это. Я видел ряды наших конных воинов, которые нога в ногу, стремя в стремя, сверкая на солнце панцирями и щитами, неслись на врага, потрясая тяжелыми копьями. Врагов было часто втрое, вчетверо больше, чем нас. Но наши конные клинья сметали их, рассеивали, заставляли бежать и прятаться. Мы называли себя – люди Золотой империи. Враги назвали нас чжурчжэни – золотые.

Некогда Великой степью правили кидани, создавшие империю Ляо – железная. Они были дикими и сильными. Их воины бились до конца. Но они были кочевниками. Они не знали городов и крепостей. Их всадники не могли наносить слаженны удар. Ими управляли княжеские кланы Елюй и Ся. В это время чжурчжени жили по берегам реки Черного Дракона и ее притоков, в стране 50 городов вплоть до древней стены. В то время чжурчжэни не имели одного правителя. Каждое княжество (мингань) управлялось самым достойным воином. Самым могучим князем был повелитель земель по нижнему течению реки Черного Дракона Агуда из священного рода Вэньянь, к которому некогда принадлежал и я, сбросил власть Ляо. Он назвал нашу империю Цзинь – золотая империя.

Южные крысы, живущие под властью династии Сун за рекой Хуанхэ, молили нас о помощи против Ляо. Сын императора Агуды, Уцимай заключил союз с трусливыми Сун. Но те только делали вид, что воюют. Чжурчжени смогли одни повергнуть грозных Ляо. Последний владыка из рода Елюй был взят в плен и казнен, а кочевья киданей обложены данью в пользу Золотой империи.

И вот тогда трусливые Сун напали на нас. Их было много, как песчинок на берегу реки Хуанхэ. Но воины золотой империи были подобны огненному смерчу. Они потрясли до основания здание империи Сун. Владыка Золотой империи захватил императора Сун и его семью. Наверное, держава Сун и вовсе исчезла бы из списка живых, но к власти пришел император Хэла. Он был слабым владыкой. При нем китайцы смогли остановить победоносный марш чжурчжэньских армий. Пользуясь тем, что армии чжурчжэней сражались на юге, на севере восстали дикие мэнгу, который прежде называли себя младшими братьями людей Золотой империи.

И хотя подданных Сун мы смогли остановить и обратить вспять, заставив подписать договор с признанием владыки Золотой империи старшим братом, мэнгу смогли создать свое государство Хамаг Мэнгу улус на условиях уплаты дани чжурчжэням.

Но беды на этом не кончились. Во время стычки с бандами киданей погиб сын императора. Старый и больной владыка Хэла впадает в ярость. На приближенных обрушиваются кары, казни. Императора постоянно подталкивает его двоюродный брат Дигунай. Когда же ненависть к императору со стороны придворных, как и подозрительность самого императора достигли предела – он доверял только Дигунаю – тот составил заговор. Старый император был убит.

На трон садится Дигунай, принимая тронное имя Лян. Он уничтожает всю семью прежнего императора. По его приказу казнят сто пятьдесят князей из родов чжурчжэней. Он казнит заложников из знатных родов киданей и императорскую семью державы Сун. Даже собственные родственники умирают под мечом палача. Поскольку находиться в прежней столице Хуэнинфу на реке Сунгари Лян боялся, он разрушает ее, повелев построить новую столицу Чунджу.

Недовольство императором растет. Он начинает войну с империей Сун, даже захватывает их столицу город Кайфын, который становится южной столицей Золотой империи. Но, в конце концов терпит поражение, отступает. Мне рассказывали, что, когда император Лян вышел из своего шатра, возле его ноги вонзилась стрела. Это был знак. Его полководцы бросились на ненавистного правителя и уничтожили его. В это же время во дворце императоров в городе Чунджи был убит его сын.

На престол садится великий император Улу, двоюродный брат свергнутого Ляна. О его правлении я сам читал в библиотеке моего родного города Кайфын. Мой почтенный отец любил чтение. Книги и свитки занимали целое крыло нашего дворца. Великий Улу смог низвергнуть Сун, отбросив их за Янцзы. На север им были повергнуты татарские племена, осмелившиеся ходить походом на наши земли. Чтобы народ был доволен, император на три года отменил подати, разрешил занимать свободные земли, открыл страну для торговли, разрешил браки между всеми народами, населяющими Золотую империю. Мир воцарился в империи Цзинь. Казалось, что так будет всегда. Внук Улу император Мадагэ продолжил дела деда. Он открыл университет. Усилил армию Цзинь, увеличил дань с южной державы Сун.

Но потом что-то случилось. На престол садились слабые владыки, не способные удержать власть Цзинь, поразить ее врагов. А враги становились все сильнее. Владыки Цзинь, как и прежде смотрели в южном направлении. Между тем, гроза шла с Севера. Мэнгу выбрали себе единого правителя, которого они назвали Чингисханом – небесным владыкой. Уже при наследнике императора Мадагэ Чингисхан разорвал отношения с Золотой империей. Я еще в детстве часто спрашивал себя – почему тогда стремительная и мощная конница чжурчжэней не обрушилась на дерзкого варвара? И не находил ответа. Не давали ответа и мои мудрые учителя, произнося мутные речи о миролюбии императора Юн-Цзы, его приверженности Пути мудрых наставников. Но вопрос этот волновал не только малолетнего обитателя дворца. Многие полководцы были недовольны слабостью нового владыки. Недостойный император гибнет, а на престол восходит его двоюродный брат. Это восхождение я уже помню. Помню казни, сопровождавшиеся сменой власти. Помню лица могучих воинов, когда их в цепях вводили на помост, чтобы лишить чести и жизни. Именно тогда я решил, что мне нужна не просто власть, а личное могущество, способное защитить меня даже в момент, когда меня предадут самые близкие.

Я начал искать сокровенные знания, в самых дальних уголках библиотеки искал запретные книги, составленные старыми рунами. Здесь было описание того, как входить в мир духов, как дружить с ними, какой дух в какой ситуации может помочь. Мне не хватало наставников. Те, кому мой почтенный отец поручил наставлять меня, белели и прятали глаза в тот же миг, когда я спрашивал их о тайном мире.

А события летели, как кони на весеннем празднике. Чингисхан, пользуясь тем, что власть нового повелителя Золотой империи была еще слаба, осадил Чунджи. Император Удабу не смог отстоять город. Он, впервые за все время существования Цзинь, выплатил дань варварам, отдал в наложницы Чингисхану свою дочь. По всей стране прокатились бунты. Люди были недовольны слабость владыки.

Пока мы, чжурчжэни, выясняли, кто сильнее, кто прав, Чингисхан покорял народы севера. Он смог разбить меркитов и кереитов, покорить найманов. Их отряды вошли в его войско. Он становился все сильнее. Чжурчжэни же теряли силы в войне с чжурчжэнями.

Все это время я погружался в мир тайного знания. Все больше в темном мире у меня становилось друзей и покровителей. Я теперь легко мог навести сон на стражу во дворце, отвести глаза соглядатаям. Однажды, когда меня разозлил один из слуг, приставленных ко мне моим досточтимым отцом, я вошел в него и выпил его жизнь. Целители сказали, что у него остановилось сердце. Я рос, становился все сильнее. Придворные сторонились меня. Но я и не стремился сближаться с этими крысами, питающимися крошками со стола владыки.

В какой-то миг мне показалось, что правильный порядок восстанавливается. На престол Золотой империи взошел мой дядя, император Ниньясу Вэньянь. Он отбросил китайцев к реке Янцзы, смог восстановить границы империи. Император разбил корпус мэнгу, который Чингисхан послал за очередными дарами. Потом умер и сам Чингисхан. На какое-то время во Вселенной воцарился мир и покой, но ненадолго. Начался «черный год». Армии мэнгу вторглись в тело Золотой империи. Тангуты и кидани изменили нам. На сторону мэнгу перешли многие хань.

Мэнгу не смогли прорваться через наши заставы на границе, но они ударили в обход, через территорию наших врагов – империи Сун. Они прорвались к южной столице городу Кайфын. Император со всеми войсками бросился на спасение города. Я помню этот поход. Долгий марш едва не в тысячу ли измотал наши войска. Но мы горели желанием защитить город. Больше двух недель мы бились с мэнгу, метали в них камни и стрелы из орудий, метали огонь из огнестрелов, которые ввел император. Но врагов было слишком много. Предатели помогли мэнгу. В нас тоже летели камни, стрелы, огонь. Люди гибли десятками, но продолжали удерживать стены. Император бился вместе с простыми воинами. Мэнгу тоже платили своими жизнями за каждый шаг к нашим стенам. Два раза мэнгу отступали, но к ним подходили новые и новые предатели, и их владыка снова бросал их в бой. Почти год длилась битва. В столице начался голод и болезни, погубившие больше верных сынов Золотой империи, чем стрелы мэнгу. Но город держался. Даже во дворце императора мы ели своих боевых коней, чтобы были силы сражаться. Что-то доставалось воинам. В городе, среди простого люда царили голод, болезни и смерть. Но только, когда город запылал со всех сторон император повелел отступить. Мэнгу досталась не столица, а руины. Вместе с нами отступили все люди Золотой империи.

Я слишком много времени уделял тайному знанию, потому был достаточно посредственным воином. Но и мне удалось уничтожить много воинов Удэге, сына проклятого Чингисхана. Кроме того, мое искусство позволило мне остаться живым, когда войска тангутов, наших бывших подданых, а теперь союзников мэнгу, смогли ворваться на стену. Я просто остановил сердце бойца, который поднял меч, чтобы сразить меня.

Император вместе со всеми силами, которые у него оставались, остановился в новой столице Цайчжоу. Первоначально мы остановились в городе Гуйдэфу. Но этот город было неудобно оборонять. Потому мой мудрый дядя, понимая, что мэнгу придут и сюда, отошел в Цайчжоу.

В отличие от всех тех, кто прошел мой путь, сохранив только ненависть и голод, я помню все. Я помню, как император собрал на площади перед дворцом людей, пришедших с ним и просто жителей города и сказал, что отпускает тех, кто не готов умереть ради чести. Нашлись и такие, но было их меньше, чем можно было ожидать. Их жизнь не была долгой. Мэнгу перебили их через несколько недель. Мы же были готовы пожертвовать жизнью ради чести, а, может быть, и ради победы. Ведь сражение у южной столицы обескровило не только нас, но и наших врагов. Их было больше, но мы были на своей земле и на своих стенах.

Через две недели после нашего прибытия в Цайчжоу подошли отряды наших последних верных союзников – «диких чжурчжэней». Эти народы не вошли в империю Цзинь, но были с нами одной крови. Они продолжали жить по реке Черного Дракона в своих крепостях, затерянных в бескрайнем лесу. «Дикие чжурчжэни» смогли отбить натиск старшего сына Чингисхана, принца Чжучи, покорителя Севера. Сегодня они единственные пришли к нам на помощь. Я помню этих воинов. Их броня не так сверкала, как броня воинов Цзинь, кони были не такими гладкими, хотя сейчас и наши боевые кони были совсем не такими, как до войны. Но в их глазах горела гордость и честь – то, что делает нас нами.

Мне казалось, что теперь мы сможем повергнуть коварных мэнгу. Но это только казалось. Цепной пес императоров мэнгу по имени Субэдэй смог договориться с Сун, в прежние годы дрожавших у реки Янцзы, плативших дань и обивавших пороги приближенных владыки Цзинь. Они ударили на нас с двух сторон, окружили город.

Последний полководец Золотой империи, мой уважаемый дядюшка Хушаху Вэньянь возглавил оборону. Город защищали все. Женщины и дети стояли на стенах, метали во врага стрелы, лили раскаленное масло. Все страдали от голода, гибли в сражениях, но держались. Я страдал меньше других. Мои знания позволяли уменьшить муки голода, но я помню исхудавшие как скелеты тела, валяющиеся на улицах города. Нас оставалось все меньше, а к мэнгу все пребывали союзники. Дни шли и наши надежды таяли. Погиб командующий Хушаху, погибли десятки других полководцев и тысячи простых воинов. Становилось понятно, что мы погибнем.

Я помню, я все помню. Ночью, когда усталые воины спали после целого дня сражений или уснули навсегда, уйдя в страну предков, император призвал меня к себе. Слуга провел меня не в зал больших приемов, а в малый зал. Там вокруг императора Ниньясу собрались последние чжурчжэни, повелители гибнущей империи, придворные, учителя мудрого Пути, даже командиры «диких чжурчжэней» – все те, кто ставил честь выше жизни. Как же их было мало.

Факелы чадили, отбрасывая неясный, какой-то тревожный свет на собравшихся людей. Император сидел на священном троне в парадном облачении. Он был торжественным и величественным, как все владыки Золотой империи. Как это не вязалось с убогостью зала, где стены даже не были затянуты тканью, не курились благовония.

Я поклонился и замер перед императором. Тот посмотрел на меня.

– Готов ли ты, Чэнлинь, принять всю тяжесть ответственности за судьбу нашей империи на себя?

Я не чувствовал в себе такой готовности, но в такой миг каждый должен делать не только то, на что он способен, а больше того.

– Да, мои повелитель! – ответил я.

– Да будет так! – произнес император, начиная церемонию. Долго произносилась формула передачи власти от достойного к достойному. Долго составлялись правильные грамоты. А я все время думал про то, что наше поражение неизбежно. Уже завтра город может пасть. Если при этом погибну я, то умрет и Великая Цзинь. Чтобы продолжить борьбу, я должен выбраться из ловушки туда, где еще остались силы – на Север, в крепости «диких чжурчжэней»!

Я помню. Я все помню. Я помню, как склонили головы все, кто находился в зале. Даже «дикие чжурчжэни», ни перед кем не склонявшие головы, признали мою власть. Я помню, как император, теперь уже бывший император обнял меня, своего последнего кровного родича, как слеза побежала по его щеке.

Я помню, как император гордой походкой удалился в личные покои, чтобы уже никогда не выйти оттуда живым. Он не хотел, чтобы над его телом глумился враг. Верный слуга, всю жизнь проживший при дворе, знал, что делать. Я же сказал слово, которого от меня ждали. Слово о доблести и смерти в завтрашней битве. Но сам я думал о другом.

Я отпустил всех отдыхать. Всех, кроме вождей «диких чжурчжэней». С ними мы долго говорили, думали и, наконец, приняли верное решение. После них я долго говорил со своими слугами. К утру они нашли тело погибшего воина, похожего на меня ростом и сложением. Я помню. Я все помню, как проводил над этим телом сложные ритуалы, как поднимал его, вдыхая в него видимость жизни, как наводил иллюзию, делающую его неотличимым от меня. Все это время шло погребение несчастного императора Ниньясу Вэньянь, шел штурм города. К вечеру мой двойник вышел из дворца в сопровождении придворных. Когда он встал на стену, тут же был сражен монгольской стрелой. Я помню, что стрелу эту я сам вложил в руку верному человеку.

Я помню, я все помню. Пока на другой стороне города разгорелась битва вокруг мертвого и уже горевшего тела моего двойника, мы открывали ворота в той стороне, где стояли союзные мэнгу войска империи Сун, как, словно разъяренные лесные духи, вылетали из ворот отряды «диких чжурчжэней», как с ними, в одежде простого воина мчался я. Трусливые воины Сун не смогли сдержать наш натиск и мы вырвались из ловушки на простор.

До ночи мы шли в южном направлении, а глупые мэнгу праздновали смерть последнего из дома Вэньянь. Только через день они поняли, что их провели. Мы тем временем, пройдя вдоль реки Хуанхэ, через все крепости, оставшиеся верными Золотой империи, повелев всем им отступать к Северу, тоже повернули в сторону нашей древней столицы. Дорога была трудной. Приходилось даже благородных боевых коней кормить прелой травой. Сами же мы ели сухой хлеб и сушеное мясо, запивая его водой из ручья. Люди и кони падали с ног от усталости, но мы двигались на Север.

Только на Сунгари, возле нашей древней столицы, мы смогли дать передышку, чтобы понять, есть ли погоня, куда нам двигаться дальше. Я помню, как вернулись разведчики. Усталые, измотанные до последней степени они принесли нерадостные вести: три тумена мэнгу идут по нашим следам. Ведет их хитрый лис Субэдэй, верный раб владык мэнгу. Идут они медленно, стараясь не пропустить оставшихся чжурчжэней ко мне. Но они идут.

Я помню, я все помню. Я помню, как утром, на поле у реки я собрал совет войска. Говорили долго. Решили идти на реку Черного Дракона, где в лесных крепостях «диких чжурчжэней» мы сможем измотать и уничтожить проклятых мэнгу. А потом, собрав всех оставшихся воинов, которые помнят слова чести, опять начать отвоевывать империю. Идти было трудно. Берега реки болотисты, неудобны для конницы. Судоходство же никогда не было нашей сильной стороной. Я забыл, что такое ночевать на мягкой постели в своем крыле дворца, что такое теплая вода для омовения тела, что такое изысканное застолье. Помнил только ветер с реки, обжигающий лицо утром и вечером, куча шкур и шатер над головой вместо дворца, обгоревшее на костре мясо вместо тонкий блюд придворного повара.

Но я знал, моя жизнь – это шанс моего народа на великое возрождение, на восставшую из пепла Золотую империю. Мы вышли на реку Черного Дракона, которая, петляя, как и великие реки империи, несет свои желтые воды в холодное северное море. В землях княжества Пую мы, наконец, смогли вспомнить оседлые привычки. Хотя княжества «диких чжурчжэней» не признавали власти императора, но сейчас, когда гроза била по всем чжурчжэням, меня принимали именно, как императора.

Я помню, я все помню. Хоть прошли целые столетия, но я помню, как собирались к центральной крепости-городу княжества мои воины. Подходили новые отряды «диких чжурчжэней», шли и отряды из империи. Под моим началом уже было полтора десятка тысяч воинов. Это было очень много для безвестного беглеца, но невероятно мало для восстановления империи для того, чтобы разбить корпус мэнгу.

Тем не менее, на совете было решено принять битву здесь, у слияния рек. Вожди «диких чжурчжэней» надеялись не пустить мэнгу в свои земли. Я помню эту битву, последнюю битву гибнущей империи Цзинь и новой империи мэнгитов, уже покоривших все народы Великой степи. От рассвета до заката бились наши воины. Не раз и не два мы отбивали натиск людей Субэдэя, заставляя их умываться собственной кровью. Но врагов было слишком много. К вечеру мне с отрядом телохранителей пришлось броситься в схватку, чтобы отбить прорвавшихся мэнгу. Больше резервов у меня просто не было.

На следующий день битва продолжилась. А скорее, не битва, а избиение. Кольцо мэнгу сомкнулось вокруг нас. Мы бились насмерть, а смерть подступала все ближе. Тогда я и полсотни отчаянных воинов решились на прорыв. Мы смогли разорвать кольцо, выскользнуть из петли. Я помню, я все помню. Я помню, как мы шли по тайге, как переплывали реки, обходили озера и болота, а мэнгу шли по нашим следам, точно волки, загоняя раненного лося.

Почти две недели мы уходили от погони. Уже льдинки плыли по желтым водам Реки Черного Дракона, когда мы дошли до последней твердыни княжества, крепости на безымянном острове посреди мелководного озера. Мы надеялись, что здесь нас просто не найдут. И какое-то время так и было. Мы обжились на новом месте. Из местных улусов нам привозили продовольствие, приезжали мастера, чинить оружие. В главном зале крепости, расположенном почти под землей, при свете чадящей лампы, я писал письма во все оставшиеся крепости чжурчжэней. Я помню, я писал, что борьба не закончится пока жив хоть один чжурчжэнь. Я писал, что император зовет всех людей чести в северный край.

Но в каждом табуне найдется хромая лошадь. Предатель выдал мэнгу место, где находится крепость. И едва просохли дороги, как враги окружили озеро. Я помню, я все помню. Я помню, как несколько раз мы пытались уйти по протоке в реку, пытались пристать к берегу под прикрытием другого острова. Но каждый раз мэнгу умудрялись найти нас. Их шаманы были сильны, они могли видеть в темной ночи при свете звезд.

Оставался тайный ход, который вел на берег из нижнего яруса крепости. Он шел под озером. Я не знаю, сколько лет его копали прежние хозяева. Говорят, что некогда эту крепость построили люди народа мохэ, далекими потомками которых мы являемся. Но я решил, что ходом мы воспользуемся только в самом крайнем случае, когда мэнгу пойдут на штурм.

Я помню, я помню последний день моей прежней жизни. Сотни лодок с воинами мэнгу отплыли от берега. Их было очень много для тех десятков бойцов, которые оставались со мной. Но мы стреляли в них пока оставались стрелы, метали камни. И лишь когда сотни одетых в халаты с нашитыми на них стальными полосами воинов начали подниматься к стенам, а из оружия у нас оставались только мечи и кинжалы, вождь воинов сказал, чтобы я попытался спастись сам. Они будут задерживать мэнгу столько, сколько хватит сил. Одному мне проще будет уйти. Недалеко, по реке Уссури остаются крепости, которые не смогли еще взять мэнгу. Нужно идти туда.

Я помню, как обнял каждого из остающихся. Помню, как спускался в темный проход с факелом в руке. Помню, как успел дойти до небольшого зала, похожего на древнюю усыпальницу. Тогда я услышал, что там, за спиной раздался взрыв. Я понял, что мои соратники погибли, а мэнгу решили похоронить меня заживо.

Я помню, как бросился вперед, надеясь выскользнуть на берег из этого страшного прохода. Я бежал, забыв про опасность, про величие чжурчжэней, про свою миссию. Я просто хотел еще хоть раз вдохнуть чистого свежего воздуха, выпить холодной воды из реки. Но этого уже не будет. Тот выход тоже был завален. Я вернулся в склеп, которому суждено стать и моей могилой, прислонился спиной и замер. Все, что случилось в последний год, битвы, голод, смерть, долгое отступление к «диким чжурчжэням», все это напрасно. Я не закричал, я завыл, как воет смертельно раненный зверь, что не в силах отомстить обидчику.

И тут я вспомнил о своей тайной силе. Не должны пропасть годы, проведенные за чтением запретных манускриптов, за изучением темных ритуалов. В Золотой империи официально признавалось изучение Пути и Небесного порядка, который воплощал император. Но люди помнили о другом, о запретном знании шаманов, о мире духов. Я тоже припал в свое время к этому роднику. И вот сейчас, оказавшись в западне, чувствуя, что мне становится все труднее дышать, понимая, что жить мне осталось считанные дни, я воззвал к своему господину и покровителю. Я принял его покровительство в то время, когда император казнил принцев рода Вэньянь, когда чжурчжэнь лил кровь чжурчжэней. И это был владыка царства мертвых. Он принял мое служение.

И сейчас он ответил мне. Он показал мне иной путь, отличный от того, что начертали мне шаманы мэнгу. Я стану проводником господина в наш мир, в серединные страны. С его силой и с его властью мы отомстим и мэнгу и предателям тангутам, и киданям. Мы сметем с лица земли их города, уничтожим их мужчин, стариков, а дети и женщины этих народов станут рабами чжурчжэней. Мы сотрем память о трусливых правителях страны Сун. И тогда над миром воссияет звезда моего господина, а в ее лучах будет светить луна Серединной империи.

Я помню, я все помню. Обычные души теряют память и цель. На их долю остается только голод и злоба, вечное томление и холод. Все это испытываю и я. Но я помню о своей высокой цели, привести в этот мир силу, которая позволит сбыться моей мести. Я помню каждого своего врага и пощады им не будет. Я помню, как остановил свое сердце, и стал черным духом, бусиэ. Но я помню. Я все помню.