Тёмный посредник 2

Интерлюдия 4

Стоял тихий воскресный вечер. Семейство Орловых отдыхало на летней веранде своего загородного особняка. Дом располагался на вершине прибрежного холма, и отсюда открывался чудесный вид на зеркальную ленту реки, извивающуюся меж крутых берегов, на леса и луга, мирно зеленеющие в свете заходящего солнца, которое заливало верхушки сосен тёплой желтизной лучей.

Надвигались сумерки. Они выползали длинными тенями из вечернего леса, медленно пожирая уходящий день. А из-за горизонта выплывала огромная туча, набрякшая тяжёлой синевой, чтобы в скором времени разразиться первой летней грозой и пролить на землю ливневые потоки. Но туча была далеко, и семейство Орловых не торопилось прерывать свой вечерний отдых.

Андрей Данилович читал газету, откинулся на спинку плетёного кресла. Александр Афанасьевич — дядя главы рода, пожилой и очень толстый мужчина, чью шарообразную фигуру обтягивали белые брюки и рубашка — сидел за шахматной доской и усердно потирал тройной подбородок, раздумывая над следующим ходом. Напротив него расположился один из троюродных братьев Андрея Даниловича — Валентин. Это был светловолосый упитанный молодой человек, которому не исполнилось и тридцати. Над его широким ртом белела щетина усов, а в холёных коротких пальцах дымила толстая сигара. Двоюродный брат главы рода, Христофор, устроился в кресле возле стеклянного ограждения, немного в стороне от остальных, и покуривал трубку, глядя задумчиво вдаль на грозную тучу.

Дамы беседовали на другом конце веранды за кофейным столиком. Пожилая княгиня Ольга Геннадьевна — щуплая маленькая женщина — сидела на диване вместе с женой Александра Афанасьевича. В кресле расположилась супруга Андрея Даниловича, Изольда, с бокалом красного вина, а рядом, в таком же кресле, — жена Валентина, София — самая молодая из присутствующих здесь дам.

Тихо было вокруг, только ветер шумел в кронах берёз, растущих под окнами особняка, да вдали монотонно гремел колёсами поезд. Где-то пела птица, да жужжала назойливая муха, которую Андрей Данилович безуспешно пытался отогнать от лица.

На душе у главы рода было неспокойно. Много тяжёлых мыслей глодало его. Да и новости в газете не вселяли оптимизма: в Москве дела обстояли неважно.

— Эх, опять проиграл, — раздосадовано хлопнул себя по коленям тучный Александр Афанасьевич. — Умный ты парень, Валентин.

— Был бы глупый, по службе так не продвинулся, — заметил Христофор, оторвавшись от созерцания грозовой тучи. — Помощник губернского судьи, как-никак. Солидный пост для человек столь молодых годов.

— Да уж, это мы, старые солдаты провоевали свою молодость, — Александр Афанасьевич с издёвкой поглядел на Валентина.

— Не всем воевать, кому-то и головой приходится думать, — парировал тот.

— А ты уел дядюшку, — погрозил пальцем племяннику Александр Афанасьевич. — Эх, молодёжь, не уважают стариков нынче.

— Ваш век прошёл, — ответил Валентин, — пора и молодым дорогу дать. Сейчас совсем другое время, и не всё решают армии.

— Ну это до тех пор, пока какая-нибудь крупная война не грянет, — мрачно буркнул Христофор Борисович.

— С кем воевать-то? — хмыкнул Александр Афанасьевич.

— С англичанами, вестимо, с кем же ещё?

— Нет, не грянет, — Андрей Данилович свернул газету и положил на стол. — Вечно ты краски сгущаешь, Христофор. Никто в здравом уме против нас сейчас не пойдёт. Прежде всего, постараются ослабить, что они, собственно, и делают. В Южной Азии, конечно, может слегка полыхнуть, но когда там спокойно было?

— Скоро, глядишь, и в Москве полыхнёт, — Хрстофор Борисович вынул трубку изо рта, — если на улицы войска не введут. Сегодня что-то особенно народ разбушевался.

— Так ввели же, — сказал Андрей Данилович. — Сегодня генерал-губернатор подписал указ. В городе введено чрезвычайное положение. Несколько подразделений сейчас патрулируют улицы.

— Это прекрасно, конечно, — согласился Александр Афанасьевич, — вот только что на улицах казаки забыли?

— Где вы их видели? — нахмурился Андрей Данилович. — Беспорядки усмиряются силами регулярной армии.

— Да мой человек видел, как их чёрные «Грачи» на северо-востоке разъезжают. Странным мне это показалось. На окраинах где-нибудь — это ладно, но зачем в центральных городах их с цепи спускать? Все же знают, что как только казаку волю дай, так кровь рекой польётся. А мы вроде бы хотим, наоборот, прекратить бойню.

— Нынешний глава Рюминых приверженец крайне радикальных методов, — заметил Валентин. — Пожалуй, даже чрезмерно радикальных. Многие семьи подобное не оправдывают. Полагаю, казаки на улицах — его инициатива.

— Рюмины? Тогда понятно, зачем. Они же с китайцами вроде как схлестнулись, — произнёс Христофор, сжимая трубку в зубах. — Слышал такое недавно.

— С китайскими семьями нашим родам портить отношения ни с руки, — покачал головой Андрей Данилович.

— Зато Рюмины — надёжная опора трона, — Христофор выпустил кольцо дыма. — Они преданы государю. В наше нездоровое время, когда каждый род хочет себе власть урвать, это дорого стоит. А то ведь, знаете ли, всё чаще поговаривают об усилении парламента. Якобы, нехорошо, что вся власть в одних руках сосредоточена.

— Есть такие настроения, — Александр Афанасьевич закряхтел, поудобнее устраивая в кресле своё располневшее тело, а потом продолжил, как и прежде, бодрым и оптимистичным тоном. — А когда их не было-то? Всегда есть. Но, как известно, империи нужна сильная рука, и все это понимают. Так что смотри в будущее с надеждой, Христофор, и не бухти, как старик. В конце концов, у кого из нас тут в волосах седины больше? Вот! Так это ж мне, значится, бухтеть полагается, а не тебе.

— Я смотрю на вещи реалистично, — хмуро проговорил Христофор. — В облаках не витаю, с людьми некоторыми общаюсь, и знаю, что к чему. И вижу, что для семейства нашего настали не самые лучшие времена. Копает под нас кто-то. Под императорский род копает.

— Времена разные бывают, — философски рассудил Андрей Данилович. — Но когда такое бывало, чтобы мы, Орловы, оказывались не у дел? Враг нас не одолеет: ни внешний, ни внутренний. И поклёпы лживые с рук не сойдут никому.

После того, как гости разъехались по домам, Андрей Данилович ещё долго сидел на веранде, наблюдая, как солнечный диск медленно скатывается за полоску леса на горизонте, а грозовая туча наползает на небо, становясь в сгущающихся сумерках ещё чернее и злее. Ветер усилился.

Андрей Данилович поднялся со своего плетёного кресла и прошёл в гостиную, из которой на веранду вели высокие стеклянные двери. Глава рода достал из бара бутылку виски и налил стопку. Выпил. На душе скреблись кошки.

Беспокоили обвинения в адрес семьи, а также то, что брат, Пётр, никак не мог докопаться до правды, кто на самом деле стоит за нападением на школу. Аношак же всё отрицал. Последний разговор с ним состоялся в пятницу, и разговор этот был жёсткий. Андрей Данилович требовал правосудия, требовал убрать людей с улиц. Но Аношак утверждал, что его люди к нападению не причастны, и он не собирается никого отзывать в то время, как истребляют его единоверцев. Последнее было недалеко от истины: с тех пор, как фанатики устроили бойню в школе, много проживающих в Москве персов безвинно пострадало от рук горожан, обозлённых случившимся. Даже полиция оказалась не способна обуздать народный гнев.

Что ж, оставалось одно: ликвидировать банду Аношака. И сделать это следовало силами собственной гвардии, чтобы отвратить подозрение от семьи. Вот только это поставит под удар отношения с национально-освободительным движением Персидского Царства, и потому Андрей Данилович колебался, никак не решаясь сделать столь нелёгкий выбор. Пётр был против уничтожения персидской банды. Он полагал, что за наветом стоят Вахрамеевы, и собирался вывести их на чистую воду. Вот только как?

В гостиную вошла Изольда, одетая в элегантное чёрное платье. Несмотря на свой возраст, женщина выглядела молодо и всё ещё была хороша собой, вот только отношения супругов уже давно охладели. И хоть жили они в одном доме ради соблюдения приличий, каждый из них жил собственной жизнью.

— Хотела поговорить с тобой, Андрей, — произнесла женщина.

— Можно и поговорить, раз хотела, — сухо ответил князь. — Налить что-нибудь?

— Нет, спасибо. Мне хватило за ужином.

Андрей Данилович плеснул себе ещё стопку коньяка, и супруги уселись на диван.

— Хотела поговорить по поводу Светланы, — сказала Изольда, — почему ты не отдашь распоряжение перевезти её сюда, в поместье?

Князь хмыкнул:

— Не думаю, что это хорошая идея. Свете следует побыть ещё пару недель под присмотром врачей.

— А что, нельзя нанять врача, который будет за ней присматривать здесь? У девочки депрессия, ей нужны домашний уют и покой, солнце и свежий воздух, в конце концов. Ей надо съездить куда-нибудь на юг, в санаторий, развеяться, поваляться на пляже.

— Откуда ты вообще берёшь эти новомодные словечки? Депрессия! Что это вообще такое? Выдумка мозгоправов? Нет у неё никакой депрессии. И к мозгоправам тащить её не позволю. Слухов не хватало ещё.

— Не о том ты думаешь. Ты о дочери подумай. Я вчера навещала её. Света в очень плохом душевном состоянии. Ей тяжело, ей нужна поддержка.

— Она — солдат.

— Она не солдат. Она — твоя дочь и наследница рода. И ей, между прочим, ещё замуж выходить и детей рожать. Кого ты из неё хочешь сделать? Если бы не твоё дурное влияние, она бы не оказалась в таком удручающем положении, как сейчас.

— Ну вот опять. Моё дурное влияние… Ладно, перевезу я сюда Свету. Но к мозгоправу отправить не позволю. И вообще, она взрослый человек, и отдаёт себе отчёт в том, что делает, а ты с ней сюсюкаешься, как с дитём неразумным.