Тень

Глава 5. Москва. 1606 год

Гося с трудом втиснулась в маленький сундучок. Места тут отчаянно не хватало, но мать практически насильно запихнула девочку, крепко прижав сверху крышку. Обычно в сундучке лежало для нее постельное белье. Это был красивый резной сундучок, которым Гося очень гордилась: на нем были искусно вырезаны разные смешные звери. И вот теперь ей приходится в нем прятаться. Госе было очень страшно. Скрючившись, она старалась дышать потише, чтобы получше слышать, что происходит снаружи.

Отец и брат еще не приехали, и Госю в ночи разбудила мать. Точнее, Гося проснулась сама от оглушительного звона колоколов. Мать в ночной рубахе вбежала в Госину комнату и велела ей немедля одеваться. Гося выглянула в окно и увидела, что вся Никольская, где стоял их дом, забита людьми. Мужики с саблями, топорами, вилами и факелами бежали в сторону Кремля. Громко и страшно били колокола. Кто-то кричал: «Бей ляхов!», «Секи ляхов!» Мать силой оттащила ее от окна. Она металась, не понимая, что им делать и куда бежать. Выходить на улицу, в толпу? Об этом нельзя было даже и думать. Слуги как будто растворились, оставив нараспашку все двери. В конце концов мать сказала, что они спрячутся. Надо переждать до утра, а утром они попробуют сбежать из Москвы. Может, им удастся найти экипаж, мать заплатит любые деньги, чтобы их отвезли обратно в их имение под Варшавой.

Гося дрожала. На улице все еще кричали люди и страшно били колокола.

Этой теплой майской ночью москвичи спешили в Кремль убивать царя. Точнее, по большей части они думали, что идут царя, наоборот, защитить от проклятых литовцев, которые его сгубить решили. Но у боярина Шуйского, который руководил мятежом, были совсем другие планы, и уже через несколько часов тело царя Дмитрия, которого заговорщики называли самозванцем Лжедмитрием, потащат волоком по Красной площади в сторону Вознесенского монастыря. А еще чуть позже толпа будет глумиться над его трупом, и один из бояр воткнет в рот мертвому Лжедмитрию дудку со словами: «Долго мы тешили тебя, обманщик, теперь ты нас позабавь!» Всего этого маленькая Гося не знала и знать не могла. Она никогда прежде не думала ни о боярах, ни о москвичах, ни тем более о царе. Ее уютный мир состоял из мамы и кукол, которых заказал для нее в далекой Франции папенька. Из уроков пения и чтения, из прогулок с маменькой по саду и няниных плюшек.

В доме загрохотали сапоги. Гося слышала, что они приближаются, и молилась, чтобы маменька успела спрятаться. Но по страшным крикам она поняла, что маменьку схватили. Гося не понимала и не знала, за что именно их хотят убить, что они с маменькой сделали этим страшным людям. Она хотела вылезти из своего сундучка и объяснить им все, рассказать, что они хорошие и не нужно их обижать. Но что-то остановило ее. Маменька очень строго наказала не вылезать, пока она сама не откроет крышку сундука. И Гося послушно сидела и слушала, как под звон колоколов толпа грабит их дом, насилует и убивает ее маму, графиню Марысю Страхальску. Она вылезла только тогда, когда дым подожженного дома заполнил сундучок и находиться в нем стало совершенно невыносимо. Гося выбежала из горящей комнаты – тело матери заволокло дымом, так что хотя бы от этого впечатления судьба избавила ее.

В ночной рубашке девятилетняя Гося Страхальска выскочила на залитую кровью Никольскую. Рядом полыхали дома, на улице лежали тела, и Гося узнала многих знакомых и соседей-поляков, тоже приехавших в Москву на торжества по случаю царской свадьбы. Не разбирая дороги, Гося побежала. Все так же страшно звонили колокола, и толпа кричала: «Режь ляхов!» Гося бежала. Ее заметили, и по звуку погони и окрикам она поняла, что за ней вслед бегут. Толпа непременно нагнала бы девочку, ведь в девять лет трудно бегать быстрее взрослых мужчин, но тут из-за толпы выехал всадник. Одним ударом сабли он отрубил Госину голову. Она не знала, но всадник сделал это из сочувствия. Он не хотел, чтобы толпа надругалась над ребенком. Вместе с другими убитыми этой ночью поляками тело Госи бросили в яму без креста и погребения.

Как все-таки мало остается от человека после смерти, грустно думала Лиза. Она закончила складывать Сонины вещи в картонную коробку. Несмотря на то что сестры были одинакового телосложения, Лиза никогда бы не смогла забрать, а уж тем более носить вещи сестры. Нет, она снесет все ее красивые платья в «Лавку радостей», чтобы их носил кто-то другой, кто не знал Соню.

Лиза скрепила последнюю коробку скотчем и села на кровать. Она разобрала все Сонины вещи по коробкам: одежду, косметику, книги и посуду. Вся жизнь самого дорогого для нее человека была собрана в бессмысленные картонные коробки из «Леруа Мерлен», аккуратно расставленные на паркетном полу. Фотографии и сувениры, магнитики из путешествий Лиза, конечно, никому не отдаст. Она принесет их с собой домой и будет смотреть, перебирать вещи, пытаться вспомнить и никогда не забыть живую Соню.

Оставалось убрать квартиру, и Лиза может идти домой. Почему-то эта мысль привела ее в ужас. Как будто если она уйдет из этой пустой съемной квартиры, то наконец окончательно потеряет свою Сонечку. Убираться было необязательно, Лиза совершенно ничего не должна была хозяйке квартиры. Она на секунду даже подумала, что вообще-то надо было бы забрать у нее залог, который годом раньше оставила, въезжая сюда, Соня. Но потом одернула себя и застыдилась. Брать Сонины деньги нельзя. И уйти из квартиры, не убрав ее, тоже нельзя. Это будет предательством сестры, всегда старавшейся держать дом в идеальном порядке. Лиза огляделась – убирать, если уж совсем честно, было особенно нечего. Никакой пыли, никакого мусора, а теперь и никаких разбросанных вещей. Пятна зеленки на кухне Лизу удивили, но они были уже старыми, и оттирать их она не собиралась.

Лиза поднялась, сходила в прихожую, вытащила из сумочки сигареты и закурила. Вернулась обратно в комнату и легла на постель, шумно выдохнув в потолок облако неприятного дыма. Вдруг вспомнила, что Соня никогда не разрешала ей курить дома, и быстро вышла на балкон.

Лиза курила и смотрела на черное небо над Сити. Свет города мешал ей разглядеть звезды, и от этого Лизе становилось только грустнее. Она вспомнила вчерашнюю ссору с матерью: сразу после похорон мать попыталась сначала уговорить, а потом заставить ее вернуться домой, в Саратов. Там безопаснее. Как будто в Саратове пешеходы не гибнут под машинами, сердилась Лиза. Что я там делать буду?

Вся ее жизнь, точнее, все, что для нее было важно в жизни, сейчас сошлось в неприятной и шумной Москве. Ну как это все вдруг бросить? Они с мамой разругались. Некрасиво и громко, так, что на них стали оборачиваться прохожие. К тому же прямо у входа на кладбище, прямо в двухстах метрах от Сони. Лизе было стыдно и неприятно вспоминать эту ссору. Она понимала мамино желание спрятать ее в сумку как кенгуренка, но она отказывалась считать себя кенгуренком. Она взрослая женщина, у нее есть карьера, дом, пусть не собственный, пусть съемный, но свой угол в мире. У Лизы не было молодого человека, но вполне сознательно – ей не хотелось отвлекаться, ей хотелось сосредоточиться на работе, она трудилась архитектором в маленьком бюро и вполне обоснованно рассчитывала уже в самом ближайшем будущем серьезно продвинуться и начать зарабатывать настоящие деньги. Лиза выкинула бычок с балкона. Это был маленький акт агрессии против бессмысленного и чужого ей города. Выкинула и опять застыдилась своих порывов. Соня бы так никогда не поступила.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Лиза пошла за пылесосом. Механическая физическая работа всегда помогает от тоски, она это знала или, точнее сказать, на это надеялась. Лиза отодвинула кровать подальше от стены, чтобы пропылесосить за ней. Из щели, возникшей между кроватью и стеной, выпал тоненький iPad. Лиза его прежде не видела. Она подняла планшет и уселась с ногами на кровать, чтобы подробнее его изучить. Сонин пароль она знала, он никогда не менялся – iPad был девственно чист. Почта не настроена, никаких фотографий, никакой музыки. Его, наверное, подарил Соне ее таинственный поклонник, подумала Лиза. Она все еще немного обижалась на сестру за то, что она не познакомила ее с этим загадочным мужчиной, который в самом буквальном смысле слова свел Соню с ума. Лизе не терпелось увидеть его именно потому, что ей хотелось понять, как же выглядит тот, кто сумел прорвать мощную оборону, которую возвела вокруг своего сердца Соня.

Ах нет, одно приложение она все-таки успела поставить. Лиза нажала на значок «ВКонтакте», на котором отображалось два непрочитанных сообщения. Какие-то левые вопросы по работе, Лизе совершенно неинтересные, и она пролистала Сонины чаты дальше. И вот. Вот он. Какое дурацкое имя – Антон!

Лиза начала пролистывать сообщения и зачиталась их перепиской. Ее строгая и собранная сестра ставила в сообщениях Антону столько сердечек, что Лиза на секунду даже подумала, что iPad, наверное, чей-то чужой. Ну не может же так человек меняться от… и слов «от любви» ей не захотелось произносить даже про себя. Ну вас!

Она читала переписку с самого начала – несколько недель трогательных и искренних посланий двух влюбленных. Слова нежности, планы на вечер, соблазнительные глупости и даже фотографии – их Лиза пролистывала, не рассматривая. Но вдруг диалог прекратился. Лиза листала и листала, но все, что она видела, были сообщения от Сони: Антон, где ты? Почему ты не отвечаешь? Что случилось?

Волна ярости и ненависти накатила на Лизу. Она собралась и решительно начала печатать сообщение: «Антон, мы не знакомы с вами, и я не знаю, почему вы перестали отвечать моей сестре. Надеюсь, у вас на то были веские основания. Мне очень жаль сообщать вам, но Соня трагически погибла. Ее сбила машина, когда она возвращалась домой. До свидания. Лиза».

Она яростно стукнула по экрану пальцем, и сообщение отправилось. Пусть теперь мучается, пусть страдает, что бросил девушку в день ее смерти. Так ему и надо. Лиза заплакала. От горя. От бессилия. От чувства всепоглощающего одиночества.

Гибридный Mercedes S-класса бесшумно проглатывал километры Новорижского шоссе. Игорь Валерьевич сам выбрал машину, она существовала в единственном экземпляре и была изготовлена для него в ателье Brabus. Не из заботы об экологии и уж тем более не из желания сэкономить на топливе – вот уж была бы смешная мысль для хозяина нефтяной империи. Нет. Он просто искал абсолютной тишины. Вся его жизнь за редчайшими исключениями проходила отныне в тишине. Это правило знали все его сотрудники, и даже сейчас, несмотря на поднятую перегородку, водитель старался дышать потише, чтобы не помешать размышлениям Игоря Валерьевича. А ему было о чем поразмышлять.

Впервые за несколько лет Игорь Валерьевич чувствовал радостное возбуждение. Он жил в предвкушении. Это было настолько забытым для него чувством, что поначалу он даже испугался. Он давно разучился чего-то хотеть. В его жизни не было места ни желаниям, ни мечтам – не было вещи, которую он не мог бы купить, не было ничего, что было бы ему недоступно. Он не знал, сколько именно у него теперь денег, но зато отчетливо осознавал свою власть. Из секретаря, смиренно носившего портфель за руководителем, он превратился в самого могущественного человека в стране. Практически всесильного. После руководителя, конечно. Когда-то, когда Игорь Валерьевич еще читал газеты, он прочитал статью о том, что у богатых людей происходят необратимые изменения в биохимии мозга – он перестает легко реагировать на удовольствия, перестает вырабатывать нужные гормоны. С каждым разом он требует все больших и больших наслаждений, чтобы почувствовать себя хотя бы чуточку счастливым. Порог удовольствия поднимается и поднимается, пока мозг окончательно не застывает в жесткой оболочке, которую уже ничто не может пробить.

Игорь Валерьевич помнил еще времена, когда он стремился покупать вещи и радость обладания ими была действительно радостью. Это были времена, когда он еще искал новых впечатлений. А теперь у него были женщины, у него были дома и машины, все, что можно купить за деньги, но радость притупилась, и он начал искать новые смыслы жизни. Игорь Валерьевич открыл для себя новое наслаждение – власть. Он победил всех своих врагов и получил то, к чему стремился – практически полный контроль над всеми. Одно его имя внушало ужас любому жителю великой страны, и никто не мог позволить себе противостоять ему. Это было приятно. Но и это чувство прошло. Игорь Валерьевич оказался наедине с самим собой в безвоздушном пространстве ледяного космоса. Ему нечего было больше хотеть. Хотя…

Он никогда не признается в этом никому, даже себе, но у Игоря Валерьевича была одна потаенная и не до конца осознанная мечта. В тиши освоенного им космоса его иногда терзало чувство острой нелюбви. Мир вокруг очень ярко, выпукло и показательно любил его. Газеты и журналы писали о нем с восхищением, телеведущие даже имя его произносили с большой буквы. Власть Игоря Валерьевича над капризным миром медиа была абсолютной – по щелчку его пальцев могло закрыться любое издание, посмевшее оскорбить его. Пожелай он, и любой федеральный телеканал заполнит сутки эфирного времени восхвалением его личных и профессиональных качеств. И это было хорошо и правильно, но как-то отчаянно недостаточно. Как некрасивый богач, купивший внимание красивой и недоступной простым смертным женщины, Игорь Валерьевич остро понимал, что его любят за деньги. Из страха. Ради выгоды. Что любовь к нему симулируют, а ему так хотелось, чтобы хотя бы один человек полюбил его по-настоящему.

Он поморщился и отогнал от себя эту мысль.

Наверное, он мог бы захотеть сам стать Руководителем, но какой-то странный врожденный инстинкт запрещал ему даже думать об этом. Даже мысль о том, чтобы самому занять Место, казалась ему богохульством. Сам того не осознавая, он подошел к черте, отделяющей его от абсолютного безумия, и тут появился Он. Его спаситель. Его надежда.

Игорь Валерьевич, воплощение серьезности, человек, который даже мысленно обращался к себе исключительно по имени-отчеству, сейчас трепетал от предчувствия встречи с Ним. Ведь он пообещал дать ему то единственное, чего он никак не мог добиться. Он подарил ему новое желание: желание истинного величия. Возможность вписать свое имя в историю страны. Нет. В историю всего человечества.

Черный Mercedes беззвучно вкатился в открывшиеся высокие ворота. Шофер выскочил и открыл Игорю Валерьевичу дверь, проводив начальника почтительным взглядом. Игорь Валерьевич прошел в дом и, не снимая пальто, направился в поражающую своим размером гостиную, в которой, как он надеялся, его уже ждал гость. Но гостиная была пуста. В раздражении он подошел к бару и налил себе виски. Вообще-то он старался не пить алкоголь – ему не нравилась потеря контроля над собственным телом, да он и опасался, что среди ночи ему может позвонить Руководитель, и надо быть ко всему готовым. Это опасение среди прочего было причиной, почему Игорь Валерьевич уже многие годы старался вообще не спать. Но сегодня раздражение взяло верх, и он плеснул себе в стакан даже больше, чем собирался. Сбросив пальто, он повернулся к камину. В кресле у камина сидел Он.

От неожиданности Игорь Валерьевич чуть не уронил стакан, но тут же собрался. Ему не надо было говорить ничего гостю, они обойдутся без приветствий и прочих любезностей. Им вообще не понадобятся слова. Все, что гость захочет сказать ему, он услышит в своей голове тысячью голосов. Игорь Валерьевич приготовился слушать.